Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Парадигма естественной науки

Поиск

Психология, объявив о своей самостоятельности, подняла над со­бой стяг эмпирической науки. Этот момент обычно связывают с двумя датами: 1860 год — выход в свет книги Г. Т. Фехнера «Элементы психо­физики»; и 1879 год — создание В. Вундтом в Лейпциге первой в мире лаборатории экспериментальной психологии. Новый путь противопос­тавлялся и спекулятивному рационализму философов, пытавшихся все проблемы решить путем одних логических рассуждений, и мистицизму, окутывавшему психическое завесой непознаваемой тайны, в которую можно проникнуть, но нельзя понять. Естественнонаучный подход пред­лагает иной подход к решению как проблемы сознания, так и других загадочных головоломок.

Естественная наука стоит на двух китах одновременно — на ло­гике и опыте. Объявив себя естественной наукой, психология при­няла очень важную для науки норму: отныне все свои утвержде­ния психолог, считающий себя ученым, должен проверять в экспе­рименте. Это требование ясно осознавалось пионерами новой науки, которые, будучи по образованию естествоиспытателями (физиками, фи­зиологами), привыкли, как пишет П. Фресс, «подчиняться и доверять фактам больше, чем умственным конструкциям»'. Г. Айзенк то же са­мое говорит о современных психологах, для которых «самые разумные доводы значат меньше, чем экспериментальные доказательства»2.

Такая позиция была предопределена исходной установкой: при­рода (и, в частности, психика как часть природы, т. е. часть существую­щей в мире реальности) организована мудрее и тоньше всех наших рас­суждений о ней3. Эвристичной для естественных наук признаётся так­же убеждение: как бы блестящи ни были наши умозрительные постро­ения, они не могут соревноваться с соразмерностью и логической стройностью, присущей природе. Действительная логика психической

' Фресс П. Развитие экспериментальной психологии. // Экспериментальная психо­логия (под ред. П. Фресса и Ж. Пиаже), 1-2. М„ 1966, с. 27.

2 Айзенк Г. Проверьте свои способности, М., 1972, с. 17.

3 Эту исходную установку естественных наук сформулировал ещё Ф. Бэкон (Соч., 2. М., 1978, с. 15): «Никоим образом не может быть, чтобы аксиомы, установленные рассуждением, имели силу для открытия новых дел, ибо тонкость природы во много раз превосходит тонкость рассуждений».

деятельности совершеннее наших предположений. Поэтому не следует приписывать природе логику, даже кажущуюся нам сегодня самой заме­чательной. Надо учиться этой логике у природы, задавая ей вопросы с помощью экспериментальных исследований.

Вера в совершенство природы пока ещё не подводила ученых.

Без умения строить предположения (пусть самые безумные — они в цене среди ученых) никакую науку нельзя построить, но без умения отказываться от собственных предположений можно построить только безумную науку. Хотя психологика главную свою задачу видит в построе­нии теории, т. е. в описании психики как логической системы, но она больше доверяет не логическим построениям, а опыту и экспе­рименту. Ибо разных логик много, а реальность одна. И результаты опыта всё-таки зависят от реальности в большей степени, чем логиче­ские рассуждения. Опишем классический пример, во многом опреде­ливший становление естественных наук.

Аристотель утверждал (в полном соответствии с обыденным опы­том), что тяжёлое тело падает быстрее лёгкого. Что, однако, произойдёт, если оба тела скрепить вместе? Галилею было известно, что теория движе­ния Аристотеля дает противоречивый ответ на этот вопрос. Во-первых, более лёгкое тело должно замедлять движение более тяжёлого, и поэтому вся связка должна падать медленнее, чем одно тяжёлое тело; но, во-вторых, оба тела вместе тяжелее тяжёлого тела, а потому эта связка должна па­дать быстрее. Полученное противоречие разрешается в том случае, если оба тела падают с одинаковой скоростью. Этого рассуждения достаточ­но? Казалось бы, с логической точки зрения — да. Но Галилей ответил: нет. Согласно легенде, он поднимается на Пизанскую башню, сбрасы­вает с неё мушкетную пулю массой 200 г и пушечное ядро массой 80 кг. И регистрирует, что они упали на землю одновременно '.

Логика и опыт могут в какой-то мере проверять друг друга, так как в каждом акте познания логика существует до конкретного опыта, а потому отно­сительно независима от этого опыта. Именно поэтому любой учёный должен проверять свои логические конструкции в эксперименте. Но строго точно также, все опытные данные, все найденные эмпирические законы только тогда признаются достоверными фактами науки, когда они получа­ют логическое обоснование, т. е, вписываются в логически связную теоретическую конструкцию 2. Требование проверять факты логикой, а

1 Лип сон Г. Великие эксперименты в физике. М., 1972, с.12-13.

2Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с- 98-101. Об этом красиво говорит Р. Фейнман: «По мере развития науки мы наблюдаем явления, затем с помо­щью измерений получаем числа и, наконец, находим закон, связывающий эти числа.

логику — фактами действительно уменьшает произвол в выдвижении гипотез. Перенос этого утверждения на методологию психологических исследований предполагает, что психика логически объяснима, а экс­периментальные данные следует рассматривать в их логической взаи­мосвязи. Это требование полезно хотя бы тем, что позволяет науке бо­роться с шарлатанством и бредовыми идеями. Тем не менее, эта же нор­ма науки имеет свои недостатки.

Во-первых, она зачастую приводит учёных к тому, что они не за­мечают новых, не поддающихся логическому объяснению явлений. Под созданным героем А. П. Чехова лозунгом «этого не может быть, потому что не может быть никогда» медицина боролась с гомеопатией, психо­логия — с парапсихологией и т. д. В истории науки много курьёзных примеров консерватизма учёных. Например, в течение двадцати лет от­вергались как заведомая подделка наскальные изображения леднико­вой эпохи, так как из-за отсутствия копоти на стенах не удавалось ло­гично объяснить, как без искусственного освещения эти изображения могли быть сделаны в тёмных пещерах '.

Во-вторых, опровержение логических построений в эксперимен­те ещё не опровергает теорию. Прежде всего потому, что любая теория, как замечает К. Роджерс, содержит ошибки, даже число которых неиз­вестно 2. Поэтому теории не отбрасываются, а развиваются. Любая на­учная теория обязана использовать логические возможности спасти себя от опровергающих данных. Когда Э. Шрёдингер впервые пришел к идее своего уравнения, он попытался применить его для описания поведе­ния электрона в атоме и... получил результат, не совпадающий с экспе­риментом. Но — заметил Шрёдингер, — если в этом уравнении отка­заться от релятивистских требований, то получаемое таким путём гру­бое приближение хорошо соответствует эксперименту. Он опубликовал статью, в которой излагалось это грубое приближение, и которое полу­чило название волнового уравнения Шрёдингера. Впоследствии оказа­лось, что если учитывать неизвестный в то время спин электрона, то результатам эксперимента точнее соответствует первоначальное урав­нение. Ныне оно известно как уравнение Клейна-Гордона. П. Дирак, анализирующий эту историю, делает вывод; «Если нет полного согласия

Но истинное величие науки состоит в том, что мы можем найти такой способ рас­суждения, при котором закон становится очевиднылт. Фейнман Р. и др. Фейнмановские лекции по физике, З.М., 1967, с. 9.

' Фролов Б. А. Открытие и признание наскальных изображений ледниковой эпо­хи. // Научное открытие и его восприятие. М., 1971. с. 194-235.

2 Эволюция психотерапии, 3. М., 1998, с. 21-22.

результатов какого-либо теоретического исследования с экспериментом, то не следует падать духом, ибо это несогласие может быть обусловлено более тонкими деталями, которые не удалось принять во внимание, и оно, возможно, будет преодолено в ходе дальнейшего развития теории»'.

У такого признания есть и оборотная сторона: всегда существует возможность переинтерпретировать опровергающие данные в подтверж­дающие или, при желании, наоборот: подтверждающие — в опровергаю­щие 2. А значит, любую, самую фантастическую гипотезу, самое фанта­стическое представление можно подтвердить в опыте. Но всё-таки это нормальный путь развития теории. Коррекцию гипотез, которую при­ходится осуществлять по ходу нормального развития событий, можно (и должно!) проверять в независимом эксперименте.

Психологика стремится к строгому соответствию с общими мето­дологическими требованиями к естественной науке. Иначе говоря, она исходит из того, что психика поддается естественнонаучному объяснимо. А поскольку алогичной науки не бывает, то построение логики психического признается в ней столь же разрешимой задачей, как и построение логики физического, биологического и т, п. Отсюда и уве­ренность в том, что психика сама по себе написана на языке логики. Понимание этого требования не было явно сформулировано основате­лями психологии. Однако они признавали, что психика — часть приро­ды,- и были вдохновлены позицией физиков, заявлявших, что природа написана на языке математики 3. Отчасти поэтому в становлении психо­логии как самостоятельной науки огромную роль сыграла публикация в 1843 г. «Логики» Д. С. Милля, в которой явления сознания рассматрива­лись как следствие логических структур. И также не случайна восторжен­ность, с какой многие психологи отреагировали на показанную Г. Фехнером возможность применения в психологии математических формул.

Наконец, психология, как и положено естественной науке, не мо­жет ссылаться на сверхъестественное, таинственное или чудесное в ка­честве объяснения. Ибо сверхъестественное тем и отличается от есте­ственного, что оно или экспериментально непроверяемо» или — как в случае ссылки на наблюдаемые кем-либо чудеса — логически не обо­сновано, Обратите внимание: естественные науки не могут доказать

'Дирак П. Эволюция взглядов физиков на картину природы. // Вопросы филосо­фии, 1963,12,с. 85-86.

2 Ср. Агасси Дж. Наука в движении. //Структура и развитие науки. М., 1978,с. 157. Известно высказывание Галилея: «Понять Вселенную может лишь тот, кто на­учился понимать её язык и знаки, которыми она изложена. Написана же она на языке Математики».

несуществование сверхъестественного, а потому и не могут опроверг­нуть наличие сверхъестественного. Они лишь не признают его как факт науки и не считают возможным ни изучать сверхъестественное научны­ми методами, ни всерьез его обсуждать в научных дискуссиях. (Поэто­му как не следует удивляться тому, что естествоиспытатели — чаще всего атеисты, так и не следует делать каких-либо подтверждающих религиозный взгляд на мир выводов из того, что среди них встречаются и такие глубокие мистики, как И. Кеплер и И. Ньютон). Отсутствие ло­гического обоснования наблюдаемых явлений является для психолога-теоретика головоломкой, требующей решения, а не свидетельством вме­шательства чего-либо непознаваемого или иррационального. Естествен­ные науки вообще (и психологика в частности) исходят из того, что е принципе можно найти решение любой головоломки.

Естественная наука не может рассуждать о проблемах, лежащих за пределами опыта. Эти проблемы не поддаются экспериментальному ис­следованию. Поэтому, в частности, проблема первоначал и конечных це­лей не является естественнонаучной. Ибо нельзя экспериментально ис­следовать, что было до того, как всё началось, и что будет после того, как все закончится. Поэтому некорректен — в рамках естественной науки — вопрос о первоначалах души. Понимание границ естественной науки не означает слабости научного метода. Считать то или иное ограничение су­щественным или, наоборот, непринципиальным — дело вкуса, образова­ния и мировоззрения. Ведь из того, что наш язык имеет определенные гра­ницы, не следует, что лучше выражать свои мысли без использования язы­ка. (Поскольку, кстати, любая наука выражается на языке, то она огра­ничена, к тому же, и возможностями использования языка).

Естественнонаучное знание — всегда сомневающееся знание, т. е. знание, открытое изменениям. Ученый является искателем истины, а не её носителем. То, что мы знаем сегодня, наверняка не соответствует тому, что мы будем знать завтра. А. Маслоу так характеризует ситуа­цию; учёный должен быть отважным и выдвигать самые смелые пред­положения, а потом в течение нескольких лет, терзаясь страхами и со­мнениями, искать им подтверждение, отдавая себе отчёт, что он ставит на то, в чём не уверен '. Естественнонаучное знание — наиболее прове­ренное, наиболее достоверное знание — заведомо не совсем верно (при­чем заранее никому не известно, что именно не совсем верно). В тео­рии, т. е. в основанной на опыте логической структуре, обязательно найдёт­ся несколько внеопытных и внелогических моментов: аксиомы, которые

' Маслоу А. Дальние пределы человеческой психики. СПб. 1997, с. 18.

психологически воспринимаются основанными на опыте, хотя логиче­ского пути, ведущего от опытных данных к аксиомам, не существует; вывод из аксиом естественнонаучных гипотез, опирающийся, как выше уже отмечалось, на только кажущиеся неизбежными правила вывода; сопоставление гипотез с опытом, которое всегда является интуитивным, потому что по своей природе не может быть логически обосновано '.

Никакое знание не может быть обосновано окончательно. Дей­ствительно, попытки окончательного обоснования никогда не могут за­кончиться, так как любое обоснование всегда надо ещё обосновывать. Процесс обоснования бесконечен. Поэтому нельзя достоверно доказать даже такой очевидный факт, что в процессе своего развития человече­ские знания становятся все более и более совершенными. Стоит отме­тить: если рассматривать научное знание как предположительное, уход в обоснованиях в бесконечность уже не обязателен. Как замечает вели­кий методолог науки И. Лакатос, поскольку в любой науке «мы никогда не знаем, мы только догадываемся», то и на вопрос: «Откуда мы знаем, что наука в процессе развития улучшает свои догадки?», можно отве­тить просто и непротиворечиво: «Я догадываюсь»2.

Естественнонаучные теории строятся не для реальных, а для за­ведомо несуществующих, идеализированных объектов (типичные при­меры: материальная точка, математический маятник, абсолютно упругое тело, идеальный газ и т. д.). Всякое теоретическое описание явле­ния означает его логическую идеализацию. В результате отбрасывания ряда факторов, которые кажутся «малыми, незначительными» или «не­существенными», теория никогда не бывает точной. Поэтому, говорят методологи науки, даже самые корректные, самые хорошо доказанные теории — это только карикатура на действительность, а не её реалисти­ческое изображение 3. Тем не менее, все сказанное не делает науку бес­смысленной, а научное творчество — бесполезным. Великие ученые (как и выдающиеся спортсмены) постоянно нацелены на получение но­вого, ранее никем не достигнутого результата, заранее зная, что за ними придут другие, которые превзойдут их достижения.

'Я почти буквально повторил рассуждения, высказанные А. Эйнштейном в изве­стном письме от 7 мая 1952 г., которые заканчиваются признанием вечно сомнитель­ной взаимосвязи всего мыслимого (т. е. логического) и ощущаемого (т. е. опыта) — см. Эйнштейн А. Собр. научных трудов, 4. М„ 1967, с. 570,

2 Лакатос И. Бесконечный регресс и основания математики. // Современная фи­лософия науки. М., 1996, с. 115.

3См. Грязное Е. С. Логика, рациональность, творчество. М., 1982. Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.

Поэтому, кстати, в науке, как отмечает К. Поппер, весьма почёт­но быть создателем опровергнутой теории. И не только потому» что на­личие попыток опровержения само по себе говорит о внимании к этой теории последующих исследователей. Сам факт экспериментального опро­вержения теории означает, по Попперу, признание этой теории в качест­ве полноправной естественнонаучной теории. Религиозные и философ­ские концепции в принципе не могут быть опровергнуты. Напротив, все теории в физике или химии были или будут опровергнуты. Когда исчезают люди, придерживающиеся тех или иных религиозных или философских концепций, эти концепции приобретают во многом лишь исторический интерес. Однако научные теории, которые были приняты научным сообществом как верные хотя бы в течение 50-100 лет, навсег­да сохранят свое место в созданной человечеством картине мира, пусть и в неузнаваемой для самих создателей этих теорий форме '.

Ведь, создавая новую теорию, нельзя просто сказать: то, что мы знали раньше, неверно. Надо ещё объяснить, почему то, что мы ранее лишь ошибочно полагали верным, всё же способствовало развитию нау­ки. В методологии науки это называется принципом соответствия. Исто­рия науки показывает, что всегда удается найти такой способ интерпре­тации предшествующего знания, чтобы оно не противоречило новому знанию 2. Так, теория К. Птолемея, опирающаяся на представление о Земле как центре Вселенной, после исследований Галилея и Кеплера вряд ли кем-либо (кроме астрологов, но это — другая песня) рассмат­ривалась всерьез. Тем не менее, эпициклы, с помощью которых Птолемей описывал движение планет, ныне оцениваются как достаточно точ­ное приближение к первым членам фурье-разложения истинных ньюто­новских орбит. А сама механика Ньютона, принципиально не совмести­мая в своих посылках с теорией относительности Эйнштейна, трактуется как частный случай последней. И хотя взгляд на роль атомных весов в квантовой механике принципиально отличен от взглядов Менделеева, это не мешает изучать в школах таблицу Менделеева.

Мистическое знание ищет свою опору в прошлом, ибо опирается на знание учителей, учителей этих учителей и т. п. Для мистиков очень важно то, о чем думали древние — будь то Пифагор или вавилонские

'Для математических теорем В. Я. Перминов дает ещё меньшую оценку. Он ут­верждает, что как бы ни менялись основания математики (аксиомы), математическая теорема «признается в своей истинности навсегда», если в первые 20 лет после её до­казательства не была обнаружена ошибка в рассуждениях. — Перминов В. Я. Развитие представлений о надежности математического доказательства. М., 1986, с. 51.

2 См. Принцип соответствия. М., 1979; Аллахвердов В. М. Ук. соч., с. 132-133.

мудрецы, — так как древние стояли ближе к началу всего, а потому лучше понимали первопричину. Рациональные построения, в свою оче­редь, предназначены для будущего, так как только на языке логики мож­но доказательно рассуждать о том, что еще не наступило, будучи уве­ренным, что недоступное наблюдению будущее следует известным за­конам. Естественная же наука может изучать прошлое (ибо опирается на факты, а факты — это всегда только то, что уже было в прошлом) или предсказывать будущее (ибо опирается и на логику), но живет все­гда в настоящем. Она даже в своих доказательствах опирается не на вечные и неизменные положения, а лишь на принятые в данный мо­мент научным сообществом правила обоснования '.

Наука несовершенна, но она открыта изменениям и способна к поразительным достижениям. Естественная наука, к тому же, разрешает себе быть не до конца логичной. Ибо мир, который нас окружает, сам по себе ни логичен, ни алогичен. Он таков, каков он есть. Наука стре­мится построить логичное описание этого мира, исходя из предположе­ния о логическом совершенстве природы, но никогда не сможет закон­чить это строительство. Впрочем, этот её недостаток оборачивается важ­ным достоинством: никакая сделанная логическая ошибка и никакой противоречащий теории факт не приведет научное построение к полному краху 2. Осознание ошибки (как и неожиданное расхождение с факта­ми) не опровергает научные теории. Это лишь ставит перед ученым про­блему (головоломку), дабы он придумал, как исправить теорию и изба­виться от ошибок и расхождений. Так продолжается до тех пор, пока не будет создана принципиально новая теория, непротиворечиво описываю­щая и круг явлений, рассматриваемых в старой теории, и новые, ранее не известные факты.

 

Требование независимой проверяемости в естественных науках

Экспериментальные данные потенциально имеют огромное число интерпретаций, т. е. могут быть описаны множеством различных теорий.

'См. Карпович В. Н. Проблема, гипотеза, закон. Новосибирск, 1980, с. 97-98, Аллахвердов В. М. Ук. соч., с. 141-142.

2 Как заметил А. Эйнштейн (Собр. научных тр., 4, с. 572) «...если в науке не гре­шить против логики, то вообще невозможно прийти к чему-нибудь...»(Впрочем, в под­линнике у Эйнштейна стоит не «логика», a «Vernunft» — разум, но переводчик, по моему мнению, правильно передал смысл высказывания).

«Никогда не бывает так, чтобы существовала только одна теория, нахо­дящаяся в полном согласии со всеми наблюдаемыми фактами. Наобо­рот, почти всегда есть несколько теорий, находящихся в частичном со­гласии с ними», — пишет Ф. Франк '. «Одно и то же множество данных наблюдения совместимо с очень разными взаимно несовместимыми тео­риями», — добавляет П. Фейерабенд2. Для методологов науки второй половины XX в. это оказалось неожиданным открытием. Они обстоя­тельно исследовали проблему выбора научных теорий и не нашли кри­териев, позволяющих осуществить однозначный выбор наилучшей из них, т. е. такой теории, которую можно считать «наиболее истинной». Это неудивительно: истина не допускает сравнительной степени. Тогда они решили создать регулятивы, позволяющие хотя бы отбрасывать наи­худшие теории.

Прежде всего, методологи запретили конструировать такие ги­потезы, которые либо не имеют никаких предсказаний, либо принципи­ально не подлежат проверке. В. Гейзенберг пишет: «Нужно помнить, что человеческий язык допускает образование предложений, из кото­рых нельзя вывести никаких следствий и которые поэтому, в сущности, совершенно бессодержательны, хотя и дают своего рода наглядное пред­ставление. Так, например, утверждение, что наряду с нашим миром су­ществует ещё один, с которым, однако, невозможна принципиально ни­какая связь, не приводит ни к какому следствию; несмотря на это, в нашем уме возникает при таком утверждении некоторая картина. Впол­не понятно, что такое утверждение не может быть ни доказано, ни опро­вергнуто»3. Такие гипотезы являются научной патологией. Их следует отбрасывать, если есть хоть что-нибудь лучше. (Хотя подобные гипоте­зы могут иметь культурологическое и практическое значение — напри­мер, религиозные идеи обладают мощным культурным воздействием и имеют выраженный психотерапевтический эффект).

Но как проверить теорию? После эксперимента всегда можно при­думать много дополнительных гипотез, объясняющих расхождение его результатов с исходной теорией. Поэтому методологи утверждают: эм­пирические данные, для объяснения которых была создана научная ги­потеза, не являются обоснованием этой гипотезы. Полученные в опыте данные — в лучшем случае лишь основания для выдвижения гипо­тезы. Сама же она должна ещё быть проверена на ином эмпирическом

1 Франк Ф. Философия науки. М., i960, с. 518.

2Фейерабенд П. Избр. тр. по методологии науки. М., 1986, с. 53.

3Гейзенберг В. Физические принципы квантовой теории. Л.-М.. 1932, с. 17.

материале. Только если полученный ранее вывод подтвердится в новом эксперименте, можно надеяться, что эти данные не случайны.

Что значит «иной материал»? Простейший случай — исследова­ние повторяется в другое время, в другом месте или на другом контин­генте испытуемых. Если при повторении эксперимента получается тот усе самый результат, можно констатировать: обнаруженный факт, по-видимому, действительно существует. Учёные-гуманитарии часто кри­тикуют требование повторяемости результатов исследования. Они го­ворят: жизнь человека уникальна и неповторима. А значит, есть собы­тия или ситуации» которые нельзя повторно исследовать. Следовательно, естественнонаучное требование повторяемости результатов неприме­нимо к гуманитарной науке.

На мой взгляд, эта критика преувеличена. Фактом вполне может быть неповторимое уникальное явление, в достоверности которого прак­тически никто не сомневается. Если на морозе лопнул радиатор маши­ны, не надо повторять это событие, чтобы убедиться в том, что лопнул радиатор. Если мы читаем книгу изречений Франциска Ассизского, то существование текстов, считающихся изречёнными св. Франциском, есть факт, не требующий специального подтверждения. И даже упоминание одевитации св. Франциска есть факт. (Другое дело, что саму левитацию опасно считать достоверным фактом — писавшие об этом вряд ли были достаточно объективны). Если мы уверены в добросовестности исследователя, то полученные им в эксперименте конкретные данные являются эмпирическим фактом, подлежащим объяснению. Однако в том случае, если исследователь сам не уверен в достоверности факта (например, оценивает достоверность с помощью статистических мето­дов), то речь идёт о гипотезе, которую надо еще проверять. В этом слу­чае одним (не главным и не единственным!) из приёмов такой проверки может служить повторение эксперимента.

К сожалению, психологи не всегда обращают на это внимание. Допустим, в эмпирическом исследовании получено статистически зна­чимое различие средних или найден статистически значимый коэффи­циент корреляции. На этом основании очень часто утверждается, что средние на самом деле отличаются или что найденная связь действи­тельно существует в реальности. Однако то, что обнаружено в результа­те анализа данных, — это всего лишь статистическая гипотеза, которую требуется проверить в независимом исследовании! Действительно, стати­стически значимый результат означает лишь то, что вероятность слу­чайности этого результата составляет не более 5% (1%, 0,1% и т, д. в

зависимости от уровня достоверности). Можно надеяться, но нельзя гаран­тировать, что данный результат эксперимента не попал в эти 5 или 0,1%.

Иное дело—экспериментальное исследование, заведомо направ­ленное на проверку логической гипотезы. Экспериментатор, проводя своё исследование, задаёт природе такой вопрос, на который она от­вечает (да» или «нет» — правда, обычно не строго однозначно, а с некоторой вероятностью, Если из не зависимых отданного опыта сооб­ражений логически выведено, что некое явление должно существовать, то получение статистического подтверждения служит более-менее на­дёжным основанием для утверждения о существовании этого явления (с одновременным указанием вероятности того, насколько достоверно это утверждение).

Когда ученый проводит эмпирическое (а не экспериментальное!) исследование, то он, как правило, вдохновлён вопросом: а что будет, если?.. В таком случае ответ, даваемый природой, настолько разнообра­зен, что зачастую невозможно определить, что в этом ответе существен­но, а что является игрой случая. Например, экспериментатор получил 100 разных коэффициентов корреляции '. При полностью случайном разбросе данных примерно 5 полученных коэффициентов будут значи­мы на уровне достоверности 95%' Даже если ученый получил в реаль­ном эксперименте больше чем пять значимых коэффициентов корреля­ции, то какие-то 5 из них (и какие именно — неизвестно) вполне могут быть случайными. А ведь ученый ещё может по-разному классифици­ровать данные — например, разделить испытуемых по разным группам (по полу, возрасту и пр.) и считать коэффициенты отдельно по каждой группе; он может менять исходные допущения при обработке (о нор­мальности распределения данных, о линейности или нелинейности связи и т. п.); может пренебречь теми данными, которые сильно выпадают из общей картины, и т, д. Как человек, в течение нескольких десятков лет обрабатывавший опытные данные, убежден: при желании всегда можно подобрать такой способ статистического анализа, который позволит обна­ружить статистически достоверное различие средних у двух групп данных, случайным образом сформированных из одной генеральной совокупности, и найти значимую связь у несвязанных переменных... Поэтому получен­ный статистический результат эмпирического исследования должен быть обязательно проверен в повторном исследовании.

' Это очень немного. Например, в исследованиях влияния индивидуальных пара­метров на успешность деятельности и обучения почти никогда не вычисляется мень­шее число коэффициентов корреляции,

На самом деле требование повторяемости — очень слабое требо­вание. Оно лишь позволяет рассматривать нечто как эмпирический факт. Повторяемость ещё ничего не говорит о его природе и его значении. Каждое явление можно интерпретировать тысячью разных способов. Следовательно, из принимаемой исследователем интерпретации надо делать логические выводы, которые затем следует специально прове­рять r независимом эксперименте, Из двух гипотез следует отбросить ту, которая не прошла такую проверку. Методологи сформулировали как регулятив, как принцип научного познания: любая теория (гипоте­за) должна независимо проверяться.

Поясню на примерах:

— Камень падает с высоты быстрее, чем лист бумаги или сосновая шишка. Это факт, который может быть проверен повторением эксперимента. Но утверждение Аристотеля, что тяжёлые тела всегда падают быстрее лёгких, является интерпретацией этого факта, требующей независимой проверки.

— Нострадамус написал текст: «Появится символ с огнём в руках, и он поможет обрести свободу...» Это факт, не требующий доказательства (при условии, что нет оснований считать данный текст подложным). Но утверждение, что Нострадамус описал Статую Свободы, является интерпретацией этого факта и требует независимой проверки.

— Математик В. Кокс собрал статистику о числе пассажиров в поездах, потерпевших крушение. По его данным, в таких поездах пассажиров всегда оказывалось меньше, чем обычно (с вероятностью ошибки 1%)'. Эту статистическую гипотезу, конечно же, необходимо прежде всего проверить на других данных, не вошедших в анализ Кокса. Однако даже если полученный результат будет подтверждён, интерпретацию Кокса — люди предчувствуют возможность катастрофы — следует проверить в дополнительном исследовании. Интерпретаций ведь может быть сколь угодно много. Приведу наугад несколько: а) в дни катастроф на всех людей влияют одинаковые неблагоприятные факторы (погодные, космические и пр.), поэтому пассажиры не хотят в эти дни ездить, а железнодорожники чаще допускают ошибки; б) машинисты поездов, зная, что в поезде пассажиров меньше, чем обычно, становятся беспечнее, что может увеличивать вероятность катастрофы; в) катаст­рофы чаще происходят в праздничные дни, когда потенциальные пасса­жиры стараются оставаться дома, а работники железнодорожного транс­порта чаще употребляют спиртные напитки и т. д.

Итак, повторяемость результата эксперимента полезна лишь для установления эмпирического факта, если в нём есть какие-то сомнения.

' Таинственные явления человеческой психики, Харьков, 1997, с. 288

Но эмпирический факт еще не является фактом науки. Он обязательно должен получить теоретическую интерпретацию. А интерпретация фак­тов должна обязательно проверяться е независимом исследовании и предсказывать результаты принципиально иных экспериментов — помимо тех, для объяснения которых она выдвинута.

Иногда в качестве способа, удовлетворяющего этому методоло­гическому требованию, предлагается приём получения данных об од­ном и том же, но с помощью разных методов. Одно время в психологии был даже введён специальный принцип конвергенции: гипотеза подтвер­ждается, если результаты разных методов сходятся. Однако этот прин­цип не слишком хорош. Во-первых, планирование такого гетеромето-дического эксперимента в психологии встречается редко, поскольку, как пишет Д. Кэмпбелл, подобный эксперимент должен приводить к столь обескураживающим результатам, что «у многих вовсе пропала бы охо­та проводить исследования»'. А во-вторых, и это самое важное, не за­дан критерий, позволяющий оценить, что результаты действительно сходятся.

Рассмотрим пример. Среди параметров когнитивного стиля чело­века выделяют полезависимость. Чаще всего этот параметр измеряется с помощью двух методик; теста «стержень — рама» и теста замаскиро­ванных фигур. (Для данного текста знание самих этих методик не име­ет значения). В 17 независимых исследованиях получены следующие значения коэффициентов корреляции между ними2:

— менее 0,3 — 3 исследования;

— от 0,3 до 0,4 — 8 исследований;

— от 0,4 до 0,5 — 3 исследования;

— от 0,5 до 0,6 — 0 исследований;

— свыше 0,6 — 3 исследования.

По всей видимости, можно говорить о существовании положи­тельной связи между результатами выполнения двух тестов. Но допус­тимо ли считать, что эти два теста измеряют одно и то же? Тождествен­ность — это результат принятия решения, а не следствие обработки дан­ных. Эмпирическим путём нельзя обосновать, что два метода измеряют одно и то же. Обнаружение даже высокой корреляции не может доказать тождественность измеряемых параметров. Вполне вероятно, что

' Кэмпбелл Д. Модели экспериментов в социальной психологии и прикладных исследованиях. М., 1980, с. 216.

рост и вес человека лучше коррелируют друг с другом, чем измерения долезав и с им ост и с помощью вышеупомянутых тестов. Но из этого не следует, что рост и вес тождественны друг другу. Тождественность двух методов — следствие логики, а не эмпирики. При использовании в иссле­довании разных методов независимо должна проверяться логика отож­дествления данных, полученных с помощью этих методов.

Нарушение требования независимой проверяемости ведёт к да­леко идущим последствиям. Ведь всегда можно спасти теорию от опро­вержения, если ввести опровергающие опытные данные в качестве до­полнительных допущений самой гипотезы. Так, гипотеза «лебеди — малиновые» не опровергается предъявлением белого лебедя, ибо это наблюдение легко может интерпретироваться так: среди малиновых ле­бедей иногда встречаются белые '. Лейбниц называл данный способ обоснования горопизированием — в честь некоего Горопия, доказавше­го с помощью этого приёма, что Адам и Ева говорили на фламандском языке 2. Горопизирование часто встречается и в современной науке. Бо­лее того, без такого приёма просто нельзя построить серьёзную теорию. Например, когда 3. Фрейд вводит в бессознательное стремление к смер­ти, он создаёт горопизм, приспосабливающий его теорию к опыту тех сновидений, которые, казалось бы, противоречат его исходному пред­ставлению о том, что в сновидениях реализуется стремление к удоволь­ствию. Горопическая гипотеза сама по себе не является признаком де­фектности исходной теории — правда, при одном условии: эта допол­нительная гипотеза должна подтверждаться на независимом эмпири­ческом материале. О дефектности защищаемой таким образом теории говорит только упорное наращивание допущений с каждым следующим опровергающим опытом.

 

Гипотеза о структурной ограниченности объёма кратковременной памяти как пример методологически дефектной гипотезы

Рассмотрим важный для психологии пример.

Много лет существует гипотеза о том, что объём кратковремен­ной памяти (обычно обозначаемой аббревиатурой КП) изначально ог­раничен и лежит в пределах от 5 до 9 знаков. Гипотеза является обоб­щением многовековых наблюдений и накопленных с конца XIX в

1См. подробнее Аллахвердов В. М. Ук. соч., с. 143.

2 Лейбниц Г. В. Соч.. 2. М„ 1983, с. 286.

экспериментальных данных: после однократного предъявления ряда зна­ков на короткое время испытуемый способен воспроизвести 7 или око­ло того знаков. «Эти эксперименты, — пишет Р. Солсо, — проводились на протяжении всего этого века с применением самых разных мелких предметов, включая бобы, бессмысленные слоги, числа, слова и буквы, но результат был неизменен»'. Можно ли считать, что разнообразие за­поминаемого материала обеспечило не



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-12-28; просмотров: 443; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.119.114.187 (0.013 с.)