Переплетение языков описания

На самом деле ни одна наука не бывает чисто естественной, гу­манитарной или логической. Редкие мистики молча застывают на стол­пе, — чаще они призывают других поверить в их опыт. Практик всегда объясняет, почему он действует именно так, а не иначе. А великие есте­ствоиспытатели, как правило, всегда видели смысл в найденных ими законах. Для гуманитарной науки типичны как логические рассужде­ния, так и постоянный поиск фактов. В этом нет ничего удивительного: человек (коим является любой учёный также) делает в своей жизни много разных вещей. Из того, что учёные иногда кушают, не следует, Что они нарушают чистоту своих наук. А из того, что физики и метафи­зики высказывают свои утверждения в письменном тексте, не следует, что все они — писатели или лингвисты.

Ни один способ описания реальности заведомо не является пол­ным и исчерпывающим. Ориентированные на поиск истины естествен­нонаучные построения неизбежно будут переплетаться с поисками эф­фективного практического действия, с попытками найти смысл в по­строенных теориях, будут проверяться как логическим анализом, так и мистическим переживанием достоверности-недостоверности нашего знания. Однако в каждом случае важно понимать, что хотел сам уче­ный, чему он отдаёт приоритет. В каждом типе наук — свои принятые

нормы доказательности, свои каноны оформления полученных резуль­татов и т. д. И в каждом конкретном случае целесообразно отмечать, каким способом проверки своих утверждений пользуется в данный мо­мент учёный, на каком языке делает своё описание реальности.

Некоторые мистики при изложении своих позиций стараются их обосновывать логически, эмпирически или практически. Если подоб­ные обоснования и нужны мистикам, то лишь для той или иной трак­товки заведомо истинного (т. е. подтверждённого откровением) поло­жения. Мистические (особенно религиозные) системы опираются на чувство всеобщей взаимосвязи, а потому полностью завершены во всех своих основных частях — приверженцы этих систем не могут изменять созданную в них картину мира. Тертуллиан, на мой взгляд, был более прав, чем логически обосновывающие свои позиции теологи: абсурдность того, во что мы верим, укрепляет веру. Об этом же говорил Д. Юм: религия осно­вана на вере, а не на разуме, и защищать сё с помощью принципов челове­ческого разума — значит ставить её в опасное положение.

Вот в Библии говорится об удивительном долголетии допотоп­ных патриархов: Адам жил 930 лет, Иаред — 962 года, Ной — 950 лет и т. п. Религиозный человек не может подвергать сомнению первоисточ­ник и считать эти данные отголоском древних легенд. Теолог же счита­ет своим долгом найти этим датам более-менее приемлемую логиче­скую интерпретацию — скажем, такую: хотя через грехопадение чело­век утратил Божественный дар бессмертия, однако зараза смертности могла лишь постепенно сокрушать первобытную крепость организма. Или обосновать иначе: факт патриархального долголетия — лучшее под­тверждение Божественного Промысла, направленного на сохранение ре­лигиозной истины, распространение человеческого рода и утвержде­ние основных элементов морали и культуры '. Не берусь судить, какое из объяснений лучше. Кто не верит в концепцию сотворения мира за шесть дней, тот всё равно не верит, а кто верит, тот может принять то объяснение, которое ему понравится. Если же между частными интер­претациями существует расхождение, которое кто-нибудь посчитает принципиальным, — происходит раскол, появляются ереси и т. д. Но взгляд на первоначала мира в рамках одной и той же религии по самой сути однажды принятой веры не может от этого измениться.

Естественнонаучные теории имеют сформированные критерии обоснованности своих утверждений (опираясь одновременно и на ло­гику, и на эксперимент), однако — вопреки расхожему мнению — они

'Новая толковая Библия. Экзегетический комментарий, 1. Л., 1990, с. 285.

крайне туманны (поскольку пытаются быть не зависимыми от субъек­тивизма очевидности), их построения во многом бессмысленны (пото­му что мир сам по себе не имеет смысла — он таков, каков он есть), заведо­мо не совсем верны и, к тому же, непосредственно на практике не приме­няются. И всё же именно они дают нам самое надёжное приближение к истине! Психологика среди разных путей поиска разгадки сознания выби­рает в качестве приоритетного путь естественной науки и пытается строить свои описания, прежде всего, на естественнонаучном языке.

Догадываюсь, что отнюдь не все психологи примут этот выбор с восторгом. «Психологические теории, — утверждает выдающийся тео­ретик, мистик, но, прежде всего, психотерапевт К. Юнг, — дьявольская вещь. Разумеется, нам необходимы некие точки отсчета для ориента­ции и определения системы ценностей; но их всегда следует рассмат­ривать только в качестве вспомогательных концепций, которые в лю­бой момент можно оставить в стороне. До сих пор мы знаем так мало о человеческой душе, что можно считать нелепой даже мысль о том, что мы настолько продвинуты, чтобы строить общие теории. Вне всякого сомнения, теория является лучшим прикрытием для невежества и не­достатка опыта... Огромное разнообразие человеческих индивидуаль­ностей и их неврозов привело меня к тому, что идеальный подход к каждому случаю предполагает минимум априорных предположений»'. Впрочем, Юнг как мистик и практический психотерапевт, конечно же, и должен призывать к магическому действию.

Пусть избранный путь естественной науки не решает всех про­блем, пусть он побуждает всегда сомневаться в найденных решениях. И всё-таки в данной книге именно этот путь считается наиболее плодо­творным для проникновения в сокровенные тайны, так как он проло­жен по наиболее проверяемой дороге. Конечно, разгадка никогда не бу­дет окончательной, поэтому найденные на этом пути решения обяза­тельно покроются пылью последующих веков. Но они могут остаться в человеческой культуре, если будут трансформированы так, чтобы соот­ветствовать будущему знанию.

При этом будем помнить: психология — всё-таки особая наука. В любой науке переплетаются языки описания, но в психологии они переплетаются наиболее сильно. Любая психологическая теория (в от­личие от теории физической) сама по себе воздействует на предмет соб­ственного изучения — на сознание. (Физическая теория тоже воздейст­вует на сознание, но сознание не есть предмет физической теории).

'Цит. по кн. Якоби М. Встреча с аналитиком. М., 1996, с. 12-13.

Содержание сознания с необходимостью включает в себя значения и смыслы, а значит, подлежит гуманитарному описанию. Описание осо­знаваемого всегда является описанием осмысленного. Как бы ни хоте­лось рассматривать психику только с естественнонаучной точки зре­ния, психическое всегда будет содержать не подлежащую исключению гуманитарную добавку. Однако более подробно об этом пойдёт речь уже в следующем томе.

В любом научном описании неизбежно присутствуют мистиче­ские переживания, ибо только они могут передать читателю то чувство очевидности излагаемого, которое присуще автору описания и без ко­торого текст непонятен. Но мистическое осознавание очевидности при­даёт самому мистическому в психологии особое значение. Мистический опыт (как факт существования такого опыта, но не как его содержание) может и должен получить естественнонаучное объяснение при описа­нии сознания. Впрочем, такое объяснение никогда не удовлетворит под­линных мистиков. При этом следует помнить: мистическое и естествен­нонаучное обоснование несопоставимы, мистика и наука имеют раз­ные, не переводимые друг в друга языки описания реальности. С этой точки зрения, якобы намечающаяся конвергенция естественнонаучного мышления и мистицизма, о которой сегодня часто пишут и мистики, и даже некоторые учёные ', — не более чем недоразумение.

Я готов признать, что многие великие мистики задолго до Эйн­штейна говорили об относительности. Но из этого ничего не следует — идеи мистиков в принципе и не подразумевали, и не могли выразить ни физического смысла теории относительности, ни её космогонии, ни того, что Е=mс². Язык физических теорий XX в. и язык средневековых трак­татов — разные языки, не допускающие перевода с одного на другой. Поэтому же не стоит искать соответствие триады 3. Фрейда («Я», «ОНО» и «СВЕРХ-Я») с тремя уровнями психической организации в ведическом учении или с христианской Троицей². С равным успехом можно было бы искать соответствие с тремя основными цветами в непрерыв­ном спектре радуги, с «Тремя мушкетёрами» А. Дюма или даже с таким хорошо известным на практике фактом, что табуретка, чтобы быть устойчивой, должна иметь не менее трёх ножек... Естественная наука приходит к своим открытиям слишком трудным и очень долгим путём,

'См. обзор: Шишкина В. С. Проблемы психологии в свете крушения старой научной парадигмы. // Теоретические и прикладные вопросы психологии. СПб, 1997. с. 213.

² Хотя это делается, См. Шкопоров Н. Б. Перспектива содержательной реформы в структуре современной науки. // Теоретические и прикладные вопросы психологии. СПб, 1997. с. 218-219.

чтобы в порыве откровения кто-нибудь мог высказать будто бы сход­ные идеи на несколько сотен или даже тысяч лет раньше. Это всегда лишь кажущееся сходство. В порыве откровения в лучшем случае можно нечто понять, но нет языка, на котором это нечто можно было бы высказать.

Итак, психология вынуждена пользоваться разными языками для описания изучаемых ею явлений. Важно лишь каждый раз отдавать себе отчёт, каким языком в каждом конкретном случае мы пользуемся, зара­нее знать, что именно будет результатом исследования, и никогда не путать между собой разные языки и каноны обоснования. Рассмотрен­ная классификация путей познания имеет важное значение для построе­ния психологики. Механизм сознания предлагается изучать методами естественных наук, а содержание сознания — методами наук гумани­тарных. Мозг при этом рассматривается в качестве идеального логика и вычислителя. И в каждом конкретном случае в зависимости от предме­та изучения следует применять разные способы обоснования своих утверждений. Убеждён, что в психологии естественнонаучное и гумани­тарное описание взаимно дополняют друг друга: естественнонаучный под­ход позволяет исследовать неосознаваемый механизм порождения созна­тельных переживаний, а гуманитарный — их осознанное содержание.

 

Конспект вступления

Для ориентации повторю основные высказывания, подготавли­вающие читателя к основному тексту:

- Главная загадка психологии — загадка сознания. Труднее всего объяснить то, что и так очевидно. Природа сознания никогда не дается нам с той непосредственной очевидностью, которая присуща самим объясняемым явлениям сознания.

- Существуют принципиально разные пути познания: мистический (претендующий на очевидность и обосновываемый доверием к собст­венным чувствам), логический (ориентированный на формальную правильность, непротиворечивость и тавтологические преобразования), естественнонаучный (пытающийся найти истину и опирающийся на соответствие опыта и логики), практический (ориентированный на дости­жение результата и доказывающий свою правоту эффективностью), путь гуманитарной науки (претендующий на осмысление всего познан­ного и опирающийся на традицию и идеалы).

- Сознание человека, как и многое другое в нашем мире, должно описываться всеми этими не сводимыми друг к другу способами. При этом ни одно описание заведомо не является полным и исчерпывающим. Но в каждом конкретном случае следует различать, каким способом сделано то или иное описание.

- Естественнонаучные теории (опираясь одновременно и на логику, и на эксперимент) имеют сформированные критерии обоснованности своих утверждений, однако — вопреки расхожему мнению — они туманны (поскольку пытаются быть не зависимыми от субъективизма очевидности), заведомо не совсем верны (даже карикатурны, поскольку строятся для идеализированных объектов) и, к тому же, непосредственно на практике не применяются. Тем не менее, именно они дают самое лучшее приближение к истине.

- Психология объявила себя самостоятельной одновременно с признанием себя естественной наукой. Тем самым психология приняла очень важную для науки норму: свои утверждения психолог, считающий себя ученым, должен проверять в эксперименте.

- И наоборот, все опытные данные, все найденные эмпирические законы только тогда признаются достоверными, когда получают логи­ческое обоснование. Даже эмпирические факты становятся фактами естественной науки только после их теоретического обоснования.

- Само теоретическое обоснование эмпирических фактов должно независимо проверяться.

- Нельзя строить науку, опираясь на слова обыденной речи или их этимологический анализ. Тем более так нельзя строить психологию, где большинство терминов — омонимы.

- Экспериментальное исследование отличается от эмпирического тем, что заведомо направлено на проверку логически обоснованной гипотезы (теории). Экспериментатор, проводя своё исследование, задаёт такой вопрос природе, на которой она отвечает «да» или «нет» — пусть с некоторой вероятностью.

- Следует различать теоретические термины, входящие в логиче­ское описание психического, и эмпирические термины, предназначенные для описания непосредственно наблюдаемой реальности.

- Сознание как эмпирический термин отражает эмпирическое явление — осознанность. Далее сознание как явление и будет пониматься как эмпирический факт представленности субъекту картины мира и самого себя, как выраженная в словах способность испытуемого отдавать себе отчет в том, что происходит.

- Возникновение сознания как явления не является следствием каких-то сознательных процессов.

- Мистические переживания — реальность. Они возникают одно­временно с появлением человеческого мышления, и пока человек

мыслит, не исчезнут. Каждый человек переживает их по-своему. Тем не менее, они не могут быть ни логически обоснованы, ни с достаточной точностью выражены в словах.

- Мистическая истина существует лишь для того, кто нашел ее, и непостижима ни для кого другого, поэтому нельзя проверить правиль­ность найденной мистической истины. По мнению мистиков, для того чтобы узреть Истину, нужна специальная тренировка сознания. Но нет объективного критерия, с помощью которого можно определить, что сознание в результате тренировки достигло нужного состояния.

- Практика не может напрямую свидетельствовать об истинности теории. Практические результаты получаются или не получаются, вообще говоря, независимо от того, истинна или нет лежащая в её осно­ве теория.

- Практические технологии, говорящие, как надо действовать в той или иной конкретной ситуации, не отвечают на вопрос, почему так надо действовать. В этом отношении любая практика напоминает магию, а потому глубоко мистична. Мы действуем именно так, а не иначе, потому что такое действие для нас самоочевидно.

- Только логика позволяет понять принципиальную простоту и единообразие природы психического. Отказ от логики невозможен. Он равносилен отказу от использования естественного языка.

- Однако логика никогда не может логически обосновать сама себя. В итоге мы никогда не сможем как высказать всё, что знаем, так и узнать всего того, что сказали.

- Хотя естественнонаучная теория не может непосредственно использоваться на практике, но она предлагает и ученому-практику, и экспериментатору увидеть реальность под неожиданным углом зрения и, вследствие этого, найти новые способы взаимодействия с этой реальностью. Теория не проверяется на практике, практика не вытекает из теории. Но теория и практика всё же связаны между собой — они вдохновляют друг друга на поиск новых идей.

- Проблема первоначал и конечных целей не является естественно­научной. Нельзя экспериментально исследовать, что было до того, как всё началось, и что будет после того, как всё закончится. Поэтому некорректен — в рамках естественной науки — вопрос о первоначалах души. Понимание границ естественной науки не означает слабости естественнонаучного метода.

- Естественные науки не могут доказательно отрицать существо­вание сверхъестественного, но полагают, что о таинственном и Сверхъестественном нельзя говорить на языке естественной науки, а потому о мистическом можно только молчать. Они не признают его как факт науки и не считают возможным изучать сверхъестественное научными методами.

- При построении естественнонаучной теории стоит опираться на ряд методологических принципов: идеализации, простоты, рациональ­ности, независимой проверяемости, соответствия и пр. Нарушение этих принципов при построении теории не означает; что теорию надо отбросить как неверную, но говорит о методологической дефектности теории и тем самым направляет исследователей на поиск другой теории.

- Особой опасностью для теории является ее защита с помощью последовательно наращиваемых дополнительных допущений (горопизирование).

- Чем оригинальнее естественнонаучная теория (и чем при этом лучше она проверена!), тем она более эвристична для разработки новых эффективных методов практической деятельности. Только теория даёт более-менее надёжные оценки эффективности практической деятельности,

- Естественнонаучное познание парадоксально: научное открытие открывает изумлённому от неожиданности учёному то, что он заранее знает; обоснование является необходимым элементом науки, но само по себе оно не обосновывает; естественнонаучное знание наиболее достоверно, но оно заведомо неверно и т. д.

- Парадоксы естественнонаучного познания тесно связаны с парадоксами сознания. Психологическая теория, призванная разрешить проблему сознания, обязана объяснить закономерности процесса научного познания.

- Гуманитарные науки используют сходные методологические принципы с естественными науками. Однако они ищут не истину, а «единство смысла» тех текстов и явлений, которые рассматривают.

- В гуманитарных науках есть идеалы, но нет идеализированных объектов. Идеалы предопределены желаниями, а идеализация — логическими построениями и опытной проверкой.

- Главные критерии выбора одного из многих возможных смыслов определяются в гуманитарной науке соотнесением с существующей традицией и с теми идеалами и ценностями, которые принимаются в данный момент научным сообществом.

- Новые идеи в гуманитарной науке не обязательно должны соответ­ствовать ранее созданным идеям. Но исследователь обязан продемон­стрировать знание существовавших до него концепций, и в случае отказа от этих концепций дать правдоподобное истолкование собственных взглядов.

- Естественнонаучными методами можно изучать неосознаваемую работу сознания. Но содержание сознания, сформированное в процессе этой работы, во многом остаётся прерогативой гуманитарного знания.

- Современные руководства по экспериментальной психологии — это сводка не связанных между собой данных: отдельно по восприятию, отдельно по памяти, отдельно по личности, отдельно по социальному взаимодействию и т. д.

- Логика объяснения и классификационные схемы в предлагаемой на суд читателя книге настолько не соответствуют общепринятой системе изложения, что пришлось ввести новое название для такого подхода к психологическим исследованиям — психологика.

- Психологика, не удовлетворенная всеми предшествующими попытками, нашла свои собственные основания. Психологика объявляет, что психика написана на языке логики.

- Психологика, как естественнонаучная дисциплина, ориентируется на методологические регулятивы и канон обоснования, принятые в естественных науках, а потому пытается дать логическое описание психики и сознания.

- Психологика считает, что логическое описание психики может претендовать на истинность, а, следовательно, психика не только может трактоваться как логическая система, но она и на самом деле есть логическая система.

- Поскольку признаётся, что психическое логично, тем самым предполагается, что для этой логики необходимы какие-то исходные утверждения, принимаемые за самоочевидные, которые не требуют никаких доказательств. В психике, как логической системе, необходимо должно присутствовать нечто самоочевидное. То, что психика осознаёт, является для психики самоочевидным,

- Психологика не отказывается от привычной (бытовой) терминоло­гии, но использует её только как сложившуюся классификацию накоп­ленного опыта психической жизни, т. е. лишь операционально для описания эмпирических феноменов и для обозначения связанных с тем или иным словом методических приемов экспериментального исследования.

- Предлагается естественнонаучный принцип группировки экспери­ментального материала — данные группируются вместе в том и только в том случае, если отражают одну и ту же закономерность психического.

- Психологика своей главной задачей считает сведение разрознен­ных фактов в единое целое, определяемое универсальными законами психической деятельности,

- Подлинная сознательная и социальная жизнь начинается не с поиска ответов на имеющиеся головоломки, а с проверки правильности догадок о возможных способах решения этих головоломок.

- Действительно ли я такой, как о себе думаю? Правда ли, что смысл жизни именно таков, как мне сейчас представляется? Вот основные проблемы, которые человек решает всю свою сознательную жизнь.

 

Раздел второй

ТАЙНА СОЗНАНИЯ. ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРЕАМБУЛА

 

В Рио-де-Жанейро краденые автомобили перекрашивают в другой цвет. Делается это из чисто гуманных побуждений — дабы преж­ний хозяин не огорчался. видя, что на его ма­шине разъезжает посторонний человек. «Ан­тилопа» снискала себе кислую славу, её нужно перекрасить.

И. Ильф. Е. Петров

 

Психология входила в семью естественных наук', имея груз тыся­челетнего прошлого, океан нерешенных проблем и неопределенность выбора направления движения. И, прежде всего, психологи должны были определить основания, с помощью которых они хотят объяснить психи­ческое. Без обоснования не может быть естественной науки. Логика задаёт правила обоснования, с помощью которых то, что требуется обо­сновать (Обосновываемое), может быть сведено к каким-либо основа­ниям, которые принимаются за очевидно истинные. Но что может быть такими основаниями в психологии? Где их искать?

Очень важно заранее определить хотя бы, в какой области знания их можно найти. Никакая логика не может падать с неба и восприни­маться как нечто заведомо данное, ниоткуда не выводимое. (Хотя логика, в конечном счёте, всегда опирается на аксиомы, которые принимаются

' Разумеется, возникали программы построения психологии как особой науки, не являющейся наукой естественной, например программа В. Дильтея. Но роль подоб­ных программ в истории психологии всё-таки ограничена.

без доказательств, т. е. ниоткуда не следуют). Разумеется, не так про­сто решить, что должно считаться в психологии очевидно истинным (кроме, конечно, самоочевидности явлений сознания, которые как раз и требуется объяснить). Первые психологи постоянно спорили об этом, предлагая разные решения и, тем самым, порождая разные психологи­ческие направления. История психологии — это как раз история не слишком удачных попыток выбора разных оснований.

Впрочем, психологи вначале обращали не меньшее внимание на выбор методов исследования. Действительно, как проводить экспери­мент? На что в бесконечном многообразии поведения испытуемых обра­щать внимание? Какие данные регистрировать? Как их обрабатывать? Как делать корректные выводы? Чаще всего выбор метода был так или иначе предопределен выбором оснований. Действительно, если в основаниях сознания искать те или иные формы поведения, то и изме­рять следует поведенческие реакции. Если же к основаниям будут отне­сены физиологические процессы, то в эксперименте обязательно долж­но присутствовать измерение параметров этих процессов. Если же, по мнению исследователя, основания скрыты в значениях слов, которыми пользуется человек, то и исследование с неизбежностью будет направ­лено на анализ этих значений. В мучительных раздумьях по поводу вы­бора своих оснований психология делала свои первые шаги.

Каждый шаг сопровождался сокрушительной критикой, так как всегда находились оппоненты, предпочитавшие идти совсем в другую сторону и выбиравшие совершенно иные основания. К началу XX в. ощущение кризиса в психологии стало едва ли не общепринятым. Всё было шатким. Как тогда выразился русский исследователь Н. Н. Ланге, психологов можно было уподобить Приаму, сидящему на развалинах Трои. Действительно, блестящие спекулятивные построения великих фило­софов рухнули, не выдержав опытной проверки. На величественных разва­линах теперь надо было сооружать что-то новое. Но что? А. Н. Леонтьев уже во второй половине XX в. признался, что психологи до сих пор не имеют архитектурного проекта для строительства своих сооружений, хотя и собрали груду первоклассного строительного материала '.

И всё же естественнонаучный подход — казалось бы, столь сомне­вающийся, опирающийся на так быстро ускользающее настоящее — сотворил чудо, открыв такие грани психической жизни, о которых вряд ли можно было бы догадаться из чисто логических соображений или которые можно было бы найти в себе путем мистического откровения.

' См. Леонтьев А. И. Понятие отражения и его значение для психологии.//Вопро­сы философии,1966. 12, с.43.

Даже если исследователь шёл, как потом выяснялось, не в ту сторону, он находил новые данные и новые идеи, которые обсуждались и внима­тельно изучались следующим поколением. Конечно, такой путь в раз­ные стороны не позволял прийти к единому мнению, но привёл к созда­нию мощной базы данных, которая вынуждала договориться о едином понимании.

Психологика, как уже отмечалось, сделала самостоятельный вы­бор собственных оснований. Но перед её изложением стоит приглядеться к предшествующим попыткам, чтобы ясно понимать, каким другим воз­можным вариантам противостоит сделанный ею выбор. Цель данной преамбулы — посмотреть на историю психологии с высоты птичьего полёта, не слишком обращая внимание на мелкие детали, плохо разли­чимые с этой высоты. Реконструируя историю на свой лад, я стремил­ся обратить особое внимание на те находки, которые более всего зна­чимы для дальнейшего изложения психологики.

Полагаю, такой заведомо субъективный подход может вызывать сильное смущение. Впрочем, единой истории психологии нет и быть не может, как не может быть единой истории симфоний, написанных в фа миноре, единой истории человечества или даже истории жизни одного человека. Всегда есть лишь бесконечное множество историй, связан­ных с разными аспектами, выделяемыми историками или биографами-К. Поппер даже уверяет, что «каждое поколение имеет право по-свое­му интерпретировать историю, и не только имеет право, но в каком-то смысле обязано это делать» '. А И. Лакатос добавляет: «Историк нау­ки в высшей степени разборчив: он будет пренебрегать всем, что являет­ся иррациональным в свете принятой им теории рациональности»², Под­линная история всегда богаче любых её реконструкций, созданных историками.

Я был бы рад, если бы история психологии не выглядела в моём изложении цепью бессвязных фактов. И уж тем более мне не хотелось бы видеть её полем брани, на котором лежат наши умственно отста­лые предшественники (как пошутил однажды В, П. Зинченко. говоря о стандартных описаниях в учебниках). Главная задача — представить развитие психологической науки рациональным, логически неизбежным процессом. И одновременно подготовить читателя к восприятию тех идей, которые будут рассматриваться в следующих частях.

' См. об этом подробнее в кн.' Поппер К. Открытое общество и его враги, 2 М 1992,с,311-313.

² Лакатос И. История науки и её рациональные реконструкции. // Структура и развитие науки. М„ 1978, с. 232.

Робкий поиск пионеров XIX века

Поиск внутри сознания

 

Прежде всего, в психологии возникли школы, пытающиеся объяс­нять явления сознания, исходя из самого сознания. Правда, попытка объяснить неизвестное через самое себя, взять проблему «в лоб» ло­гически выглядит малообнадеживающе. Действительно, пусть у явле­ния сознания есть какая-то причина, данная сознанию. Но тогда сама эта причина — явление сознания, следовательно, у этой причины как у явления сознания должна быть другая причина. (Ибо никакая причина не может быть причиной самой себя). Правомерен вопрос: а причина этих причин дана сознанию? Если да, то можно повторить вопрос: при­чина «причины этих причин» тоже дана сознанию? Как решить, когда пора перестать задавать эти вопросы и остановиться? Для этого тоже нужны какие-то основания.

Однако первопричины не изучаются естественной наукой, да и по канону этой науки логика сама по себе ничего не доказывает, её выво­ды должны быть проверены экспериментально. Химики уверенно раз­лагают вещество на элементы, не слишком задаваясь вопросом, откуда вещество произошло. И достигают при этом поразительных результа­тов. Естественно предположить, что как только удастся разложить со­держание сознания на неделимые составляющие элементы, то можно единообразно описать структуру любого сознательного явления. Разве это не успех эмпирической науки? Пусть даже сама идея объяснить сознание сознанием же логически сомнительна, пусть сознание как таковое останется загадкой. Но мы хоть будем знать составляющие сознание элементы, а может быть, сумеем построить и для сознания нечто аналогичное Периодической системе Менделеева!?

Автор этой идеи Вильгельм Вундт был великим систематиком. Как писал Э. Боринг, «он имел непревзойденную способность к сведению

громадной массы фактов в систематическую структуру»'. Он даже чувства смог разложить на самостоятельные, не делимые далее эле­менты и полагал, что всё богатство психического мира можно выра­зить в трёх измерениях: удовольствие — неудовольствие, возбуждение — успокоение, напряжение — разрядка². Вундт пытался построить универ­сальные законы психической жизни в целом (а не частные законы восприя­тия, памяти и т. д.). Вундт «не был гением», как замечает П. Фресс, но его поразительная продуктивность (по расчётам Боринга, за 68 лет своей научной деятельности он написал 53735 страниц, т. е, более 2 стра­ниц каждый день), организаторский и педагогический дар сделали его одним из наиболее влиятельных основателей экспериментальной пси­хологии. Впрочем, как говорят, сам Вундт экспериментов не проводил — для этого у него были ученики. И писал Вундт обо всём: от умственных способностей жуков и бобров и физиологической психологии до проблем психологии народов. Стоит признать исключительную широту его иссле­довательских интересов.

Вундту повезло, что он работал в Германии. В это время именно в Германии духовная атмосфера наиболее благоприятствовала разви­тию и официальному признанию экспериментальной психологии. В Анг­лии, например, сенат университета Кембриджа в 1877 г. (т. е. за два года до создания Вундтом своей психологической лаборатории) отка­зался открыть психофизиологическую лабораторию, объявив самую идею такой лаборатории безбожной⁴. У. Джеймс в США создал экспе­риментальную лабораторию даже раньше Вундта — где-то в середине 70-х гг. Но к 1890 г. он уже потерял интерес к экспериментальным иссле­дованиям, и это его начинание в истории психологии осталось не слиш­ком заметным. Именно лаборатория Вундта получила статус первой в мире психологической лаборатории, уже в 1889 г. она становится инсти­тутом. А в 1887 г. Вундт создаёт специальную фирму, занимающуюся выпуском психологических приборов. И психологические лаборатории в Германии начинают расти как грибы.

Тем не менее, в подходе Вундта не было ни искрометного остро­умия, ни оригинальности. Его идеи в той или иной степени можно найти и у И. Гербарта, и у ассоцианистов, которые считали, что всё содержа­ние нашего сознания определяется ассоциациями сознательных же

'Boring Е. History of experimental psychology. N.Y.-L., 1929, p. 322.

² Вундт В. Введение в психологию. М„ 1912, с. 51.

³ См. Фресс П. Развитие экспериментальной психологии. // Экспериментальная психология (под ред. Л. ФрессаиЖ. Пиаже). М., 1966, с, 33.

4 Якунин В.А. История психологии. СПб. 1998, с. 322.

явлений. Д. С. Милль до Вундта говорил о психической химии, рассмат­ривающей, как простые идеи порождают сложные ', Более того, эти идеи были уже заранее отвергнуты И. Кантом, который не верил, что существует возможность «расчленить многообразие внутреннего опы­та на обособленные элементы»². Но при этом все они — и Кант, и Гербарт, и Милль — не видели возможности эмпирического изучения сознания. Вундт же был решителен и последователен. Он трактовал психологию как сугубо эмпирическую науку, ввёл экспериментальные методы исследования и объявил, что все другие способы изучения со­знания вне границ самого сознания являются и ненаучными, и непро­дуктивными. Он писал: «Нельзя допустить никакого принципиального различия между психологическими методами и естественнонаучными методами» ³.

Вот как рассуждали Вундт и его последователи: то, что дано со­знанию, в полной мере известно только носителю сознания. Никто, на­пример, не может точно узнать, что именно чувствует человек, когда видит зеленый цвет или находится в состоянии влюбленности. Поэтому, считали они, и единственно научным методом изучения явлений созна­ния может быть только самонаблюдение — интроспекция. Испытуе­мый описывает то, что он переживает в заданной ему экспериментато­ром ситуации, а последний, в свою очередь, пытается разложить описание испытуемого на какие-либо устойчивые элементы. Конечно, сразу та­ким способом тайну сознания не раскрыть⁴, но можно выявить общую структуру сознания, а уж затем пытаться угадать, почему она такова. Раз нет ответа на заданный вопрос о природе сознания, то вначале стоит хотя бы конкретизировать сам вопрос — определить, о чём спрашиваем.

Однако при таком подходе исследователь сталкивается, по мень­шей мере, с двумя проблемами. Во-первых, как отмечал ещё до воз­никновения экспериментальной психологии О. Конт⁵, самонаблюдение,

'МилльД. С. Система логики. М., 1914, с. 777.

² Кант И. Соч.,6. М„ 1966, с. 60.

³ Вундт В. Очерки психологии. М., 1912, с, 9.

⁴ Сам Вундт понимал, что такой подход водит рассуждения по кругу, тем не менее, это, на его взгляд, не препятствует считать этот подход «наиболее простым, а потому пока и наилучшим». (Вундт В. Сознание и внимание// Хрестоматия по вниманию М., 1976,с-8).

⁵В учебниках по истории психологии обычно ссылаются именно на Конта, хотя и до Конта об этой проблеме говорили многие мыслители — например, И. Кант. Уместно напом­нить и древнеиндийскую теорию Атмана, согласно которой, если я нечто фиксирую как факт моего сознания, то я уже не в этом состоянии сознания, и я, следовательно, уже не я — см. Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание. М., 1997, с. 50.

будучи деятельностью души, всегда будет находить душу, занятую самонаблюдением, а не своей обычной деятельностью. О. Кюльпе про­верит это спекулятивное рассуждение в эксперименте и напишет так:

«Невозможно мыслить — мыслить, отдаваясь вполне мыслям и погру­жаясь в них, — и в то же время наблюдать эти мысли. Сначала одно, затем другое — так гласит лозунг молодой психологии мышления» '. Соответственно, не так просто определить, что характеризуют данные интроспекции, К тому же, самонаблюдение — это процесс, протекаю­щий во времени, и поэтому не являющийся адекватной фотографией мгновенного состояния сознания. События в сознании происходят во много раз быстрее, чем их последующее словесное описание испытуе­мыми, Для описания, скажем, того, что п