О вечных проблемах психологии

Интерес к самому себе и окружающим издавна побуждал людей задумываться над тайнами духовной жизни. Что такое душа? Откуда она появляется и куда исчезает? Как душа — нечто идеальное и эфе­мерное — может воздействовать на столь грубую материю, каковой яв­ляется наше тело? Почему она воздействует на одни органы и не воз­действует на другие? Меняется ли душа от детства к старости? Как она узнает о существовании других душ?.. Для раздумий над подобными вопросами философам и религиозным мыслителям не хватило и несколь­ких тысячелетий, чтобы хоть в какой-нибудь точке прийти к общему согласию. Но зато — и это само по себе весьма плодотворный результат — возникали всё новые и новые головоломки.

Их появление можно объяснить, если начать рассуждать, как это обычно принято в математике, от противного. Пусть, например, я (или

' Такое определение соответствует взгляду Т. П. Зинченко (Опознание и кодиро­вание. Л., 1981, с. 13), рассматривающей опознание как мнемический процесс.

кто другой) догадался, что такое душа. Позволит ли эта моя догадка дать ответы на все вопросы? Нет, ибо возникнет много новых. Прежде всего, я должен буду объяснить: откуда я знаю, что я правильно дога­дался? и что это такое — моё Я, которое так неожиданно догадалось? как это Я может находить какие-то ответы? может ли оно достаточно точно выразить ответ с помощью слов? способно ли передать свое по­нимание другим людям? И это отнюдь не праздные вопросы. Они так или иначе постоянно возникают в культуре. Вспомните, например, у Ф. И. Тютчева: «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь». Или у Н. А. Заболоцкого: «Я разве только я?..».

А вслед за этими проблемами идут другие, столь же успешно сби­вающие с толку: зачем вообще моему Я понадобилось искать ответ на вопрос о душе? как выяснить, действительно ли найден ответ на этот вопрос, а не на какой-то иной? почему вдруг догадался именно я, хотя найти ответ безуспешно пытались многие? как я узнал, что найденное мной решение — именно то, которое я искал? могу ли я быть уверен, что я не обманываюсь и на самом деле правильно понимаю то, о чем сам же догадался? И т. д. и т. п. Воистину» чем больше об этом думаешь, тем больше голова идет кругом. Дж. Лондон в романе «Мятеж на Эль-синоре» справедливо отметил, что «слова вообще ловушки — я не знаю, что я знаю, и думаю ли то, что думаю...»

Появление информационных технологий XX в. лишь подчеркну­ло, насколько мы мало понимаем, размышляя о человеческой душе. Сей­час стало популярным сравнение мозга с компьютером. Такое сравне­ние, конечно же, выглядит предпочтительнее, чем типичное для конца XIX в. и начала XX в. сравнение мозга сперва с телеграфом (Г. Гельмгольц), потом с телефонной станцией (И. П. Павлов и К. Халл), с ра­диоприемником (А. Л. Ухтомский) и с центральным пунктом управления (Э. Толмен). Компьютеры ныне делают то, что сто лет назад посчитали бы подвластным только человеческому разуму: управляют заводами и летательными аппаратами, доказывают теоремы и пишут стихи, игра­ют в шахматы и переводят тексты на разные языки мира, но точно так же не обладают психикой и сознанием, как ими не обладают ни теле­граф, ни телефон, ни телевизор ', Зачем же человеку, имеющему самый

' К моему удивлению, подобные фразы иногда вызывают сомнения... Стоит, види­мо, пояснить: теоретически об отсутствии или, наоборот, наличии сознания у телеграфа или компьютера невозможно серьёзно рассуждать до тех пор, пока не дано строгое опреде­ление термина «сознание»; но с эмпирической точки зрения нет никаких оснований подо­зревать у этих замечательных устройств наличие феномена осознанности.

мощный компьютер в мире — мозг, нужна еще дополнительно какая-то духовная жизнь со всеми ее радостями и печалями, с трагическим пони­манием собственной смертности, с мучительным поиском смысла свое­го бытия в скоротечном мире?

Тем не менее, аналогия с техническими системами сама по себе позволяет задавать все более точные вопросы. Попробуем, например, представить себе, как человек зрительно воспринимает окружающий мир. Работу глаза легко сравнить с работой видеокамеры. Далее пред­положим, что изображение по нервному пути, как по шпуру, передается в головной мозг, где воспроизводится в определенном участке коры — как на экране телевизора. Казалось бы, всё принципиально просто и каких-то неразрешимых проблем не должно быть. Вы тоже так думае­те, дорогой читатель? Тогда попробуйте ответить на вопрос: почему при наклоне головы (представьте, что будет видно па экране, если накло­нить видеокамеру!) нам не кажется, что окружающий нас мир тоже на­клоняется, т. е. почему он продолжает восприниматься как вертикаль­ный? Если, к моему удивлению, вам все-таки удалось решить эту загад­ку, тогда ответьте на вопрос посложнее: кто же смотрит на расположен­ный в мозгу экран?

Не менее загадочные проблемы связаны с психологией памяти. Известно, что в памяти компьютера может храниться огромное количе­ство информации — как и у человека. В каждый момент времени ком­пьютер работает только с частью этой информации — как и человек. Ненужная информация в компьютере стирается, а человек — говорим мы — её забывает. Всё похоже? Но тогда объясните, каким образом че­ловек способен оценить, правильно или неправильно он нечто вспом­нил, если заранее не знает того, что вспоминает? А если заранее знает, то что же он вспоминает? Человек может помнить, что забыл некую конкретную информацию. Но ведь это значит, что он что-то помнит о забытом. Эта проблема мучила ещё св. Августина. Человек, рассуждает Августин, осознаёт, что обладает свойством забывчивости. «Но каким об­разом я могу вспомнить то, при наличии чего я вообще не могу помнить?.. Кто сможет это исследовать? Кто поймет, как это происходит?»'

Ещё есть много других замечательных проблем, у которых нет пока не только ясных решений, но и понимания, какое решение может быть признано удовлетворительным. Свободен ли, например, человек в своем выборе, т. е. способен ли он самостоятельно принимать реше­ния? Или, напротив, его решения предопределены обстоятельствами,

' Августин. Исповедь. М.,1991, с. 251.

законами биологии, физиологии или социологии? Любой выбор из этих вариантов ведет в тупик, из которого никому пока не удалось выбрать­ся. Да и как ответить? Если человек подлинно свободен, то его поведе­ние, его мысли ничем не обусловлены, а потому никак не объяснимы и не прогнозируемы. Очевидно, однако, что это не совсем так. Но если его поведение и мысли жестко детерминированы средой и наследствен­ностью, то он — автомат, пусть и очень сложный, а следовательно, не несет ответственности за свои поступки, ибо они предопределены. Оче­видно, что и это не совсем так. Наверное, истина должна лежать где-то посередине. Но тысячелетние споры показали, что трудно даже вообра­зить, как эта «середина» может выглядеть.

Перечень загадок можно продолжать едва ли не до бесконечно­сти. Поэтому не стоит удивляться, что искания самых мудрых людей не привели человечество к раскрытию всех тайн психического. Впро­чем, никакая наука и не сможет раскрыть все тайны,..