Социологическая переинтерпретация парапсихологических исследований

«Эффект Махариши» как социальное поле

С движением Транцендентальной медитации (ТМ), основанным на учении Вед, связана большая часть строгих психофизиологических исследований эффектов медитации и родственных состояний (Alexander et al., 1987; Gackenbach et al., 1987; Travis, 1994). Однако нас здесь интересует гораздо более спорный аспект исследований ТМ, основанный на предположении лидера этого движения Махариши Махеш Йоги, что достаточно большое число практиков медитации, собравшихся в данном географическом регионе или даже рассеянных по всему миру, будут способны причинно воздействовать на основные социальные условия, вызывая их изменение к лучшему — например, снижение уровня преступности и улучшение различных экономических показателей и общественного мнения. Последователи Махариши полагают, что такие изменения должны поддаваться эмпирической оценке, если количество людей, участвующих в сеансах групповой медитации, превышает

Сознание как общество

443

1% местного населения, или квадратный корень из этой величины в случае более продвинутых практиков. Начиная с середины 1970-х гг. эта гипотеза проверялась в необычайно широкой серии исследований, сосредоточивавшихся на разных городах и районах США и на стране в целом, а также на некоторых регионах мира, характеризующихся хронической нестабильностью и войнами (Агоп & Агоп, 1986; Wallace, 1986).

Эти исследователи интерпретируют свои положительные результаты с точки зрения причинного воздействия, которое, возможно, оказывает на общество коллективная медитация и которое они называют «Эффектом Махариши». Они объясняют его на основе гипотезы единого физического поля, действующего на квантовом уровне, которое может включать в себя сознание. Разумеется, это именно та разновидность теоретизирования, которая отвергалась в предыдущей главе, как не отвечающая самым основным критериям теоретической экономии. Вопрос должен состоять не в том, было ли обнаружено нечто воспроизводимое, поскольку полученные результаты действительно оказываются значимыми и согласованными, а скорее в том, что при этом действительно измерялось. Показывают ли эти данные причинное влияние медитативной практики на единое физическое поле, которое, возможно, включает в себя и общественное сознание? Или, с более теоретически экономной точки зрения, не оказались ли эти исследования невольно настроены на широко разделяемые циклы оптимизма/пессимизма, выражающие коллективное сознание, о котором говорил Дюрк-гейм? Такая интерпретация действительно соответствовала бы идеям Дюркгейма о связи между коллективным сознанием и презента-тивными состояниями, в данном случае отражающейся в периодических решениях культивировать их коллективно.

В начальных исследованиях этой серии (см. Wallace, 1986) города США с требуемым количеством практиков ТМ сопоставлялись с контрольными городами, соответствовавшими им по таким показателям, как численность населения, уровень образования, текучесть кадров и безработица. В городах, где практикуют ТМ, было обнаружено снижение уровня преступности в среднем на 8% по сравнению с контролем, и эти изменения сохранялись в течение нескольких лет, несмотря на то, что во всех контрольных городах уровень преступности постоянно повышался. На общенациональ-

444 Заключительное социологическое послесловие

ном уровне было обнаружено, что коллективная медитация 7000 продвинутых практиков ТМ в Международном Университете Ма-хариши в конце 1983 г. статистически значимо предвещала подъем котировок на фондовом рынке, уменьшение дорожных аварий и авиационных катастроф, снижение уровней инфекционных заболеваний и преступности и, как ни странно, увеличение количества заявок на получение патентов (поскольку можно полагать, что для последних требуется довольно длительный период подготовки) (Wallace, 1986). Последующие исследования, касавшиеся спонтанных колебаний количества практиков, посещавших эти сеансы коллективной медитации, показали наличие предсказуемой зависимости между посещаемостью сеансов и изменениями уровня преступности и других социоэкономических показателей в течение нескольких дней после сеанса. (Orne-Johnson & Dillbeck, в печати).

На международном уровне группа исследователей (Orne-John-son et al., 1985) обнаружила уменьшение показателей враждебности и повышение показателей сотрудничества (по оценкам ООН) в многочисленных «горячих точках» мира (включая Никарагуа, Израиль, Таиланд, Сирию и Кипр), которые посещали группы практиков ТМ. Международные исследования крупных городов были воспроизведены и расширены в работе (Dillbeck et al., 1987). В своей самой известной работе, опубликованной в «Журнале разрешения конфликтов» с редакционными комментариями, которые восхваляли методологию и отвергали теорию, Орне-Джонсон с коллегами (Orne-Johnson et al., 1988) описали двухмесячное исследование в Израиле, завершившееся в сентябре 1983 г. Используя сопоставление анализов и контроля во временном ряду для ожидаемых колебаний в зависимости от праздников, выходных, погоды и так далее, они обнаруживали снижение числа автомобильных аварий, пожаров, преступлений и жертв войны в Ливане, а также подъем показателя фондового рынка и настроения населения (по оценке газет) всякий раз, когда количество практиков, участвовавших в групповых сеансах, превышало предсказываемую пороговую величину.

Хотя благородные намерения, которыми диктовались эти исследования, и относительная защищенность последних от стандартной методологической критики (Schrodt, 1990; Oren-Johnson, Alexander, and Davies, 1990) весьма впечатляют, однако тот факт,

Сознание как общество

445

что все они не могли использовать случайный выбор времени для своих попыток социального вмешательства, приводит нас к более консервативному выводу, нежели наличие единого физического поля, причинно воздействующего на общества. Более обоснованно считать, что они непреднамеренно настраивались на флуктуации ожиданий в совокупном обществе. Например, американские города, сопоставлявшиеся в этих исследованиях, подбирались по одинаковым социоэкономическим параметрам, но без учета более широких и, вероятно, более важных культурных показателей — таких, как наличие творческой интеллигенции и артистической среды, количество психотерапевтов и, особенно, качество местных учебных заведений. На общем фоне этих показателей увеличение числа практиков ТМ составляло бы всего лишь одну часть целого. Неспособность определять сроки поездок групп и колебания количества практиков с помощью процедур случайного выбора исключает важнейшей метод контроля, требуемый во всех парапсихологиче-ских исследованиях (Irwin, 1989; Alcock, 1981). Существует риск, что эти исследователи автоматически синхронизировались с аналогичными неслучайными колебаниями циклов оптимизма/пессимизма общества в целом. Например, во время исследования в Израиле, практиков ТМ поражало особенно хорошее настроение водителей такси в дни спонтанной высокой посещаемости групповых сеансов медитации (Aron & Aron, 1986). Это могло бы, напротив, показывать, что решения практиков присутствовать или не присутствовать на групповом сеансе в те или иные дни уже были частью гораздо более широкого социального цикла, в равной мере влияющего на все общество.

Нельзя отрицать, что некоторые из этих исследований приходилось планировать за несколько месяцев, и они были ограничены заранее установленными периодами времени. Однако если в национальном и мировом обществе действуют постулированные Дюркгеймом глубокие и широко распространяющиеся циклы, то при неслучайном выборе места и времени существует опасность неосознанной подстройки к чрезвычайно широким социальным параметрам, кое-какие из которых, возможно, присутствуют за много месяцев вперед в виде неопределенно ощущаемого настроения. Действительно, самые впечатляющие случаи демонстрации эффекта Махариши случались во время искусственного экономи-

446

Заключительное социологическое послесловие

ческого подъема 1980-х гг., а также упадка Советского Союза и прихода Михаила Горбачева, которые могли благоприятствовать целям этих исследований и согласоваться с ними. Истинной проверкой были бы дальнейшие, организованные случайным образом повторения эффекта на уровне противодействия местным, общегосударственным и международным тенденциям десятилетия спада.

Таким образом, соображения теоретической экономии возвращают нас к практически не изученному, но естественному социальному полю Дюркгейма. Потенциально возможное здесь открытие могло бы быть почти столь же революционным, как и противоположный ему более сомнительный вывод, что до сих пор в пара-психологических исследованиях недоставало только достаточно большого числа одновременных «индукторов». В большинстве упоминавшихся выше исследований различные социоэкономиче-ские показатели соотносились не друг с другом, а только со сроками и посещаемостью коллективных медитаций. Это делает еще более правдоподобной возможность того, что если эффект Маха-риши является артефактом, то единственным другим объяснением была бы связь всех этих показателей с более глубокой общей волной оптимизма/пессимизма, к которой практики ТМ могут быть более чувствительны, чем средние люди с более низким уровнем поглощенности воображением. Возможно, мы вовсе не так отдельны друг от друга, как считает большинство из нас, но просто неспособны распознать этот факт. Если это так, то погружение внутрь в медитации, помимо всего прочего, означает более полный резонанс с общностью совместных ощущаемых смыслов.

Лабораторная парапсихология как коллективные флуктуации образов

Если коллективное сознание Дюркгейма дает наиболее теоретически экономное объяснение эффекта Махариши, то можно было бы ожидать, что возможна сходная интерпретация и для большинства лабораторных исследований парапсихологии. Опять же, хотя это и не входило в намерения исследователей, они бы продемонстрировали существование общего социального поля, доступ к которому легче всего достигается испытуемыми с высокой поглощенностью воображением и в условиях поощрения образного выражения, которые используются в таких исследованиях.

Сознание как общество

447

Главным недостатком исследований экстрасенсорного восприятия (ЭСВ) всегда была их невоспроизводимость (Irwin, 1989; А1-cock, 1981). Однако этот распространенный недостаток был преодолен в большинстве исследований телепатии в состоянии сновидения (Krippner, 1970; Ulman & Krippner, 1970; Ulman, Krippner, and Vaughan, 1973), «дальновидения» (Tart, Puthoff, and Targ eds., 1979) и, особенно, в исследованиях телепатических образов при рассеянном освещении зрительного поля (ganzfield) (Honorton et al., 1990; Parker & Wiklund, 1987). В исследованиях телепатии в состоянии сновидения, проводившихся в Медицинском центре Маймонида в Нью-Йорке, случайно выбираемые художественные репродукции «посылались» лабораторным испытуемым, находившимся в состоянии БДГ-сна. Позднее сновидения, о которых они рассказывали, сопоставлялись с репродукциями как самими испытуемыми, так и внешними судьями — как правило, на уровнях выше случайного совпадения. Исследования «дальновидения» включали в себя сопоставление текущих образов «реципиентов» с реальным физическим обликом мест, случайно выбираемых для «индукторов» из набора возможностей. В третьем типе исследований индукторы представляют себе репродукцию, выбираемую случайным образом из четырех возможных, в то время как реципиенты одновременно описывают, какие спонтанные образы у них возникают под действием белого шума и рассеянного освещения зрительного поля, использовавшихся для стимуляции формирования образов. В этих последних исследованиях воспроизведение значимых уровней совпадения между репродукциями й образами было в большей степени правилом, чем исключением, даже после принятия все более строгих методов контроля рандомизации и порядка стимулов, предлагавшихся скептически настроенными критиками (Hayman, 1985; Parker & Wiklund, 1987; Honorton et al., 1990) и нередко отсутствовавших в исследованиях сновидений и дальновидения (Marks & Kamman, 1978).

Вопрос сводится к тому, стал ли такой переход от невоспроизводимых исследований, основанных на угадывании карт и чисел, Которые были типичны для «классического» изучения ЭСВ (Irwin, 1989), к этим методам «свободной реакции» с использованием качественных, графических материалов, доказательством реальности экстрасенсорной коммуникации? Возможно, он вместо этого про-

448 Заключительное социологическое послесловие

демонстрировал, что по меньшей мере некоторые виды образов претерпевают общие флуктуации в рамках более естественно разделяемого социального поля.³

В самых недавних аналитических обзорах исследований образов, возникающих при рассеянном освещении зрительного поля (Honorton et al., 1990; Bern & Honorton, 1994), рассматриваются несколько исследований, проводившихся Хонортоном и его коллегами, в которых использовалось немедленное суждение для того, чтобы исключить любые потенциальные эффекты порядка и, в большинстве случаев, «подталкивание» к возможным совпадениям со стороны экспериментатора, также не знающего о том, какую именно репродукцию «посылает» индуктор. Среднее количество правильных узнаваний колебалось от 24% до 67%, а усреднение по всем исследованиям составило 34% — по сравнению с 25%, которых можно было бы ожидать в случае чисто случайных совпадений. Важнейшим методом контроля, отсутствующим в этих исследованиях, а также в исследованиях дальновидения и телепатии в состоянии сновидения, является включение контрольных сеансов, во время которых индуктор не посылает никаких образов, а образы реципиентов сопоставляются с предыдущей экспериментальной серией, а затем образы из реальных и контрольных сеансов сопоставляются для выявления любых качественных различий. Парапсихологи очень противятся использованию подобных методов контроля, которые могут быть единственным средством определения реальной вероятности совпадений, потому что, по их утверждениям, это подрывает доверие испытуемого, а кроме того, согласно иарапсихологической теории, контрольные попытки все равно могут основываться на предвидении, а не на телепатии. Несмотря на возникший в последнее время энтузиазм, все это, как ни прискорбно, может означать, что экспериментальные методы, в конечном счете, не годятся для парапсихологических исследований.

Не могла ли парадигма диффузно освещенного зрительного поля стать жертвой более сложной формы ошибки, впервые выявленной Луисом Гудфеллоу (Goodfellow, 1938, 1940)? Гудфеллоу показал, что видимость ЭСВ, которая создавалось, когда ведущий радиошоу «Зенит» просил слушателей угадывать телепатически посылаемые последовательности цифр, букв и фигур, могла объясняться тем фактом, что «угадываемые» слушателями последова-

Сознание как общество

449

тельности были не случайными и проявляли сильную тенденцию к избеганию симметрии и повторения, что отражало их предположения относительно природы «случайности» и создавало возможность значимого совпадения с действительно посылавшимися последовательностями. Вся значимость этих результатов исчезала при проверке на неслучайные паттерны догадок и связанные с ними коллективные ассоциации, невольно поощрявшиеся инструкциями. И Гудфеллоу, и Спенсер-Браун (Spenser-Brown, 1956, 1957) пришли к выводу, что оценки вероятности в исследованиях ЭСВ должны основываться не на статистических вероятностях как таковых, а на эмпирической (или психологической) вероятности данного ответа или серии ответов экспериментальных испытуемых — и мы можем добавить, особенно тех, которые демонстрируют наибольшую поглощенность воображением в исследованиях порождения образов.

Тогда эмпирические вероятности «попадания» в более недавних исследованиях в условиях «свободной реакции» должны базироваться на вероятности возникновения у успешных испытуемых определенных видов образов, в сочетании с вероятностью того, что сходные формы образов будут встречаться в наборах репродукций или иллюстраций, обычно используемых в таких исследованиях. Действительно, есть существенные указания на то, что успешные попытки в такого рода исследованиях, как правило, наблюдаются у определенных испытуемых (с высокой поглощенностью воображением и развитой способностью к вспоминанию сновидений) и с определенными видами образов (архетипических, психоделических), наиболее характерных для этих испытуемых (Ulman, Kripner, and Vaughan, 1973).

Сьюзен Блэкмор (Blackmore, 1986), описывая свое собственное участие в исследовании такого типа, упоминает о возникшем у нее впечатлении поразительного сходства между ее образами и большинством показанных ей потенциальных картинок-объектов, так что ей было трудно выбирать ту, соответствие с которой казалось самым близким. Это само по себе предполагает, что спонтанные образы у некоторых испытуемых и эстетический материал будут относиться к общему, потенциально доступному всем уровню образного сознания. По существу, испытуемые с высокой поглощенностью воображением должны с большей вероятностью порождать

15 О природе сознания

450 Заключительное социологическое послесловие

особенно яркие и сложные образы, легче сопоставимые с высокохудожественными картинами, и действительно, именно такие испытуемые оказываются самыми успешными в подобных исследованиях (Stanford & Frank, 1991). Приводимые Хонортоном с коллегами (1990) примеры действительных совпадений, как правило, включают в себя архетипически насыщенные образы, эмпирическая вероятность присутствия которых в стимульных объектах никогда не оценивалась, но, скорее всего, достаточно высока.

В том, что касается «успешных» картинок-объектов, Ульман, Крипнер и Воган (1973) пишут, что некоторые репродукции (живые, архетипические, религиозные) часто вызывают успешные догадки, тогда как с другими этого почти никогда не происходит. Хонортон подчеркивает особо успешные опыты с короткой видеозаписью приливной волны, поглощающей большой город (хотя стоит подумать, не обусловлено ли это ее зрительным синестетиче-ским соответствием с фоновым белым шумом). Он также обнаружил, что использование видеозаписей приводило к большим успехам (40% совпадений), чем использование более простых статичных картинок (27%). При отсутствии сравнительных исследований спонтанных образов и произведений искусства, наподобие работы Холла и Ван де Кастла (Hall & Van de Castle), посвященной анализу встречаемости различных элементов и признаков в сновидениях, у нас нет способа узнать, равнялась ли реальная вероятность совпадений в исследованиях Хонортона статистическим 25% или была несколько выше.

Хотя Дэрил Бем и Чарльз Хонортон (Beb & Honorton, 1994) обнаружили значимые различия частот выбора для стимулов, выбираемых большинством испытуемых, между теми случаями, когда они действительно были мишенями, и когда они ими не были, продемонстрированная Реем Хайманом (Hyman, 1994) высокая корреляция между пропорцией «попаданий» и числом повторений картинок-мишеней в тех же самых пробах, многие из которых включали в себя упоминавшееся выше «подталкивание» со стороны экспериментатора, убедительно предполагает некую разновидность «Эффекта Гудфеллоу». Значимое повышение числа догадок при использовании видеозаписей по сравнению с неподвижными картинками, при повторении мишени по сравнению с однократным предъявлением, при выступлении в роли индуктора знакомого че-

Сознание как общество

451

ловека по сравнению с незнакомым, у творчески одаренных испытуемых, и при «подталкивании» со стороны экспериментатора — все это позволяет предполагать, что мы имеем дело с условиями, в которых более длинные и более сложные экспериментальные протоколы должны предоставлять большую возможность для коллективно разделяемых склонностей в выборе образов.

Если для получения успешных результатов требуются «подходящий» тип мишени и «подходящие» испытуемые с «подходящими» образами, то более теоретически экономный вывод, чем доказательство ЭСВ, должен состоять в том, что эти исследования затрагивают «коллективный» уровень спонтанного порождения образов, наподобие того, что является более или менее общим для искусства, сновидений и спонтанной игры образов у людей, склонных к поглощенности воображением. С этой точки зрения, пара-психологические исследования в парадигме «свободной реакции», непреднамеренно обнаружили эмпирический метод измерения коллективного сознания Дюркгейма на уровне общих презентатив-ных образов. Как и в случае эффекта Махариши, мы не должны позволять, чтобы неприятие выводов этих исследований затмевало подлинную важность того, что в них, судя по всему, было показано: чем глубже мы погружаемся в свои якобы частные и уникальные образы, тем в большей степени достигаемые состояния носят потенциально коллективный характер — тем более скоординированными мы становимся со всеми другими, находящимися в сходных состояниях. Наша современная когнитивная парадигма всегда сосредоточивалась на символической способности индивидуального ума, тогда как эта самая способность, в первую очередь, представляет собой культурный и групповой феномен. Мы были склонны полагать, что именно язык делает наше сознание и познание социальным. Возможно, что на еще более фундаментально общем уровне эту функцию выполняют образы и метафоры.

Спенсер-Браун (1956) замечает, что история «психических» исследований всегда была странно «самоубийственной». Как только ее разнообразные феномены становились достаточно изученными, чтобы быть понятными с точки зрения закономерных процессов, а не оставаться просто необъяснимыми фактами, они исключались из парапсихологии, делаясь частью более общей психологии. Это было безусловно так в отношении гипноза и, в более недавнее

5*

452 Заключительное социологическое послесловие

время, в отношении осознанных сновидений, внетелесных переживаний и околосмертного опыта. Если предлагаемая здесь точка зрения верна, то исследования в рамках парадигмы «свободной реакции», касающиеся телепатии в состоянии сновидения, дальновидения и образов, стимулируемых рассеянным освещением зрительного поля, в той мере, в какой они действительно воспроизводимы, могут стать способом операционализации предложенного Дюркгеймом понятия коллективного сознания — в особенности, в состояниях высокой поглощенности воображением. В результате то, что может быть «понято», снова оказалось бы исключено из парапсихологии, оставив ей привычные спонтанные переживания, которые по самому своему описанию внепричинны и необъяснимы, и потому способны очаровывать тех, кто с ними непосредственно сталкивается.

Несомненно, люди периодически переживают в высшей степени интересный и озадачивающий опыт паранормального, действительно оказывающий характерное воздействие, которое само по себе можно эмпирически изучать, наряду с феноменологией этих состояний (Green & McCreary, 1979). Однако, в силу самой своей феноменологии, эти состояния находятся за пределами любого мыслимого обоснования в терминах причины и следствия. Именно невозможность такого понимания и отличает их феноменологию. Существенный вклад в эту область внес Юнг (1955), предложивший чисто описательный термин «синхрония» для спонтанных событий, которые выглядят как телепатия, ясновидение или предвидение. Понятие «синхронии» или «многозначительного совпадения» относится к событиям, которые необъяснимы с точки зрения обычной физической и социальной причинности и потому логически должны считаться случайными, однако оказывают столь мощное непосредственное воздействие и вызывают такое сильное ощущение связи, что мы субъективно не можем не приписывать им смысл. Попытка перенести эти спонтанные феномены в лабораторию придает таким исследованиям оттенок странного донкихотства, поскольку они пытаются получать необъяснимое с помощью экспериментальной парадигмы, сутью которой должны быть предсказуемость и закономерность. Возможно, Юнг был прав, полагая, что предметом парапсихологии должны оставаться эти спонтанные, спорадические явления, поскольку все, что мы можем изучать

Сознание как общество

453

в лаборатории, больше нельзя считать синхрониями, в акаузальном смысле этого термина. Если их природа заведомо загадочна, то все, что при их изучении выявляется в качестве закономерного и воспроизводимого, снова попадает в область когнитивной и социальной психологии образных состояний.