Расстройства, вызванные природодефицитом

 

Все возрастающая важность научных исследований в этой области вкупе с пониманием других происходящих в нашем культурном развитии изменений требует лаконичности изложения. Поэтому предлагаю на настоящий момент остановиться на термине расстройство, вызванное природодефицитом. Наша культура настолько перегружена жаргоном, столь зависима от болезненных стереотипов, что я не уверен, стоит ли вводить новый термин. Возможно, более точное определение само возникнет в процессе последующих научных поисков в этой области. И, как я писал ранее, я бы не хотел видеть за этим термином новый медицинский диагноз. Но когда я говорю о расстройствах, вызванных природодефицитом, с родителями и учителями, значение этих слов понятно всем. Расстройство, вызванное природодефицитом, – это та цена, которую человек платит за отстраненность от природы. Оно проявляется в ухудшении работы органов чувств, проблемах с вниманием, увеличении числа физических и психических заболеваний. Расстройство это встречается как у отдельных людей, так и в целых семьях и сообществах. Природодефицит может стать причиной изменения человеческого поведения в городах, что в результате приведет к изменению их дизайна. Если рассматривать этот процесс в большом отрезке времени, становится видна взаимосвязь между отсутствием или труднодоступностью парков и свободных уголков природы с высоким уровнем преступности, депрессиями и другими уродливыми порождениями урбанизации.

Как станет ясно из последующих глав, природодефицит можно распознать и устранить как у отдельно взятого человека, так и целой общественной структуры. Но дефицит – это лишь одна сторона медали. Другая – сами природные богатства. Взвесив все те последствия, к которым приводит природодефицит, мы сможем лучше понять, сколь много дает нашим детям непосредственное общение с природой, как необходимо оно для их физического и духовного развития, как важно для них познание через природу. Это исследование на самом деле сосредоточено не на том, что мы теряем, отступая от природы, а на том, какие преимущества дает нам непосредственный контакт с ней. «Чрезвычайно важно знакомить родителей с нашими исследованиями. Это пробудит у них интерес к играм на природе, тогда и их дети смогут почувствовать, как важна для них природа», – говорит Луиза Шаула.

Знание подтолкнет нас к выбору другого пути, того, который ведет к воссоединению ребенка с миром природы.

 

Часть II

Почему молодым (да и всем нам) так нужна природа

 

Кто созерцать умеет красоту земли, найдет источник сил, что не иссякнет долго так, сколь длиться будет жизнь сама.

Рейчер Карсон [24]

 

Открывая за чудом чудо, мы познаем саму жизнь.

Лао‑цзы [25]

 

Залезая на дерево здоровья

 

Спорим, я доживу до ста, если только смогу опять выбраться на улицу.

Джеральдин Пейдж в роли Кэрри Уоттс в фильме «Поездка в Баунтифул» (The Trip to Bountiful)

 

Седые волосы Элейн Брукс уложены так, что прическа чем‑то напоминает гнездо. Да еще карандаш воткнут в пучок. Взбираясь на холм, она осторожно идет по участку, заросшему местными травами: черной полынью, лавровым сумахом и дикой ипомеей. Элейн проводит пальцами по редкому здесь виду – экзотическому пришельцу, как она его называет, – оксалису, растению с желтыми, похожими на солнце цветками. Она наслаждается духовной близостью с этим забытым всеми клочком земли. В памяти всплывают слова, сказанные писательницей Энни Диллард[26]о необходимости «обследовать окрестности, изучать ландшафт, чтобы понять, по крайней мере, где же произошло наше невероятное появление на свет, раз уж невозможно понять, зачем оно произошло».

«Знаете, за три года моих блужданий по этому месту я ни разу не видела, чтобы здесь играли дети, разве что встречала их иногда на велосипедной тропе», – сказала Брукс. Она нагнулась и потрогала листик, похожий на лапу изящной кошечки. «Местный люпин задерживает азот, – пояснила она. – В его корнях живут другие пришельцы – бактерии. Они‑то и собирают азот из воздуха почвы и преобразуют его в модифицированный азот, который необходим растениям». Некоторые виды лишайников, сложного организма, представляющего собой симбиотическую ассоциацию грибов и водорослей, тоже подкармливают азотом своих соседей и могут прожить целое столетие.

Если такую землю потревожить, люпин и лишайники погибают, а затем разрушается и та экосистема, которую они поддерживают.

Вот уже не один год Элейн, учитель местного колледжа, приводит сюда студентов, чтобы перед ними предстала сама природа и они испытали бы чувства, о которых многие из них не имели представления. Она объясняет им, что земля в большей степени формирует нас, чем мы ее, – пока от нее, конечно, еще хоть что‑то остается.

Элейн исходила все двенадцать гектаров заброшенной Ла‑Йоллы и заполнила пятнадцать тетрадей гербариями, данными о количестве осадков и описаниями растущих здесь видов. Островок травы, суккулентов, кактусовых – одно из последних мест в Калифорнии, где так близко к океану еще можно встретить настоящую прибрежную полынь и другие ставшие редкими местные растения. Никто специально не планировал, чтобы так получилось. В начале 1900‑х годов через этот участок дикой земли проложили узкоколейку, но впоследствии от нее отказались, и дорога была разобрана. Земля ждала. Затем в конце 1950‑х годов город оставил дорогу без внимания, наделив ее забытым именем Фэй Авеню Икстеншн. Через это место планировалось проложить главную улицу. Но и эта идея зачахла. И почти полвека, пока город разрастался вокруг, об этом его уголке не вспоминали, если не считать одну асфальтированную велосипедную дорожку, проложенную на месте призрачной железнодорожной колеи.

Одетая в джинсы, поношенную фланелевую рубашку, походные ботинки, Брукс стояла на поле, заросшем диким луком, колючим горошком и пасленом. Приятный запах лакрицы долетал с луга со средиземноморским фенхелем, завезенным в Калифорнию первопоселенцами в XIX веке и использовавшимся в качестве приправы. Дикий овес, тоже экзотический, возвышался над большинством остальных типичных для пустынных мест растений, привыкших цепляться за землю. Если ты растешь в подобном окружении, то гораздо безопаснее склониться головой пониже к земле. «Посмотрите сюда, на этих наивных синих малышей», – сказала она, указывая на фиолетовые цветы на длинных стебельках рядом с дикими хризантемами. Последние, хотя и не местные, знакомы не меньше, чем улыбающиеся маргаритки. Не полюбить их невозможно.

Можно спросить: зачем проводить столько часов и дней на каком‑то заброшенном клочке земли?

Ответ: Элейн Брукс – редкое в ее профессии исключение. В 1940–1950‑е годы интерес к естествознанию – науке, связанной с длительной, кропотливой работой над систематизацией и классификацией различных форм жизни, – сменился увлечением микробиологией, наукой более теоретической и прибыльной. Нечто похожее произошло и с движением в защиту окружающей среды, которое начиналось среди местных «зеленых» в перепачканных грязью ботинках и было подхвачено юристами‑экологами в Вашингтоне. Брукс не прижилась как у одних, так и у других. Несколько лет она проработала биологом и океанографом в Океанографическом институте Скриппса[27]и стала специалистом по планктону.

Ей больше нравилось преподавать. Как и многие американцы, она верила, что сможет передать свою любовь к природе. Кроме того, работа в местном колледже оставляла ей время, столь необходимое для изучения окрестных холмов и полей. Никто не платил ей за изучение этой земли, но никто и не запрещал этого делать.

Но исключительность Брукс проявлялась не только в этом. В экологии установилась определенная мода на природоохранную деятельность в неких глобальных масштабах, будто бы нет необходимости охранять отдельно взятые островки живой природы. В принципе Элейн согласна с такой философией. Но, с другой стороны, она убеждена, что их изучение имеет свою ценность. Это все равно что изучать каждого отдельно взятого человека.

Островки природы особенно важны для молодежи, которая живет в этих местах или соседних районах. Она указала на шрамы, оставленные на земле бульдозером, проехавшим здесь несколько лет назад. Что бы ни рассказывали о том, что земля восстанавливается, сказала Элейн, структура почвы, если ее потревожили, нарушается, и погибают составляющие ее биологические организмы. «Никто не знает простого способа вернуть ее в прежнее состояние, на это уйдут годы кропотливой ручной работы. Если просто оставить землю в покое, она не восстановится: местная растительность не выживет под напором пришельцев». В стране мест, по которым прошелся бульдозер, сколько угодно, даже на тех участках, которые якобы охраняются. «Это обычно делается без особой необходимости, из‑за невежества», – говорит Элейн. Она думает, что люди просто не умеют ценить то, чему не знают названия: «Одна из моих студенток сказала, что каждый раз, когда она узнает название растения, у нее появляется ощущение, будто она встретила нового человека. Дать название – все равно что узнать».

Быстрым шагом Элейн спустилась по узенькой тропинке и вновь поднялась на холм. В небе кружил краснохвостый сарыч. Следующий склон отвоевали заросли огнеупорного, занесенного сюда из других мест мезембриантемума хрустального, который вот‑вот заполонит весь склон. Однако островки местной агавы, напоминающего кактус суккулента, из которого готовят текилу, не сдавали позиции. За свою долгую жизнь агава цветет только один раз; она растет лет двадцать или более и в конце концов все свои силы выбрасывает в один трепещущий цветочный стебель, который может вытянуться вверх до шести метров. В сумерки вокруг кружат в танце летучие мы‑ши и разносят пыльцу к другим цветущим агавам.

Брукс остановилась у маленькой горки, поросшей кустовыми злаками, которые росли в Калифорнии еще до прихода испанцев и разведения домашнего скота. Точно так же, как высокая трава прерий когда‑то покрывала Великие равнины, кустовые злаки ковром устилали большую часть Северной Калифорнии (в районе Великих равнин ботаники до сих пор встречают остатки высокотравных прерий где‑нибудь на заброшенных кладбищах первопроходцев). Зная это, испытываешь какое‑то новое чувство, когда до реликтов дотрагиваешься.

 

Призрак Фэй Авеню Икстеншн

 

Мы тем временем продолжали нашу прогулку по Фэй Авеню Икстеншн, и Брукс поднялась на самую высокую ее точку. Отсюда открывался вид на Тихий океан. Она часто сидела одна на этом возвышении, вбирая в себя и этот дивный вид, и саму природу.

«Однажды я краем глаза уловила какое‑то движение. Крошечная коричневая лягушка сидела на кустике рядом со мной. Я спросила: „Что это ты здесь делаешь?“»

Иногда, сидя здесь, она представляла себя своим далеким предком: на шаг опережая кого‑то большого и голодного, запрыгивала на дерево и по ветвям залезала наверх. В такие минуты она смотрела на море поверх городских крыш и не замечала города. Она видела саванну, накатывающиеся волнами, женственные, суровые и все же дающие пищу равнины Африки. Она чувствовала, как ее дыхание замедлялось, а на сердце становилось спокойней.

«Раз уж наши предки когда‑то залезли на дерево, им было от чего спасаться, а это был быстрый путь», – сказала Брукс. Такой отдых в вышине среди ветвей давал потенциальной Жертве возможность успокоиться после стремительного выброса адреналина во время бегства от преследователя.

«Биологически мы не изменились, – продолжала она. – Мы по‑прежнему запрограммированы на то, чтобы либо вступать в схватку с большими животными, либо убегать от них. Генетически мы остались теми же, какими были вначале. Мы и сейчас охотники и собиратели. Да, наши предки не могли обогнать льва, но в сообразительности нам не откажешь. Мы знали, как убивать, это правда, но еще мы умели бегать и лазить по деревьям. И мы знали еще одну вещь, как восстанавливать свои силы и способности с помощью окружающей природы».

Сегодня мы постоянно находимся в состоянии тревоги. Нас преследует бесконечный автомобильный поток. И даже когда мы дома, атака продолжается. Здесь нас преследуют сменяющие друг друга устрашающие образы, врывающиеся в наши гостиные и спальни с телеэкранов. И в это же самое время из жизни городов и их окрестностей стремительно исчезают все, что когда‑то несло нам мир и спокойствие.

Все шире становится круг исследователей, которые считают, что потеря естественной среды обитания или утрата связи с природой даже там, где сама естественная среда остается доступной, сильно сказывается на здоровье людей и развитии детей. Говорят, что от способности чувствовать природу зависит наше здоровье, и зависимость эта существует едва ли не на клеточном уровне.

Брукс объясняет своим студентам проблемы экологии пустующих участков через призму биофилии – гипотетической теории, выдвинутой учеными Гарвардского университета во главе с ее автором, обладателем Пулитцеровской премии Эдвардом О. Уилсоном[28]. Под биофилией Уилсон понимает «стремление соединиться с другими формами жизни». Он и его коллеги утверждают, что человеческим существам внутренне присуща связь с миром природы, и эта, возможно, заложенная в нас биологическая потребность является неотъемлемой частью нашего развития как индивидов. Теория биофилии, хотя и не всеми биологами принятая однозначно, подтверждается десятилетием научных исследований, которые показали, насколько сильны эмоции людей, когда они окунаются в тишину лугов и полей, рощь, лесных заводей, извилистых тропинок в горах.

И на самом краю этого нового рубежа к старой, получившей признание экологической психологии добавляется относительно новая междисциплинарная область экопсихологии. Этот термин получил распространение в 1992 году благодаря работам историка и социолога Теодора Росзака[29]. В книге «Голос Земли» (Voice of the Earth) Росзак доказывает, что современная психология характеризуется отделением внутренней жизни человека от внешней, подавлением в себе самом «неосознанного экологического начала», которое обеспечивает «нашу связь с эволюцией планеты в целом». В последние годы в понятие экопсихологии стали включать и природотерапию, которая исследует не только то, что мы делаем с землей, но и то, что земля делает для нас, для нашего здоровья. Росзак считает это логическим продолжением своего первоначального тезиса.

По словам Росзака, в списках «Диагностического и статистического справочника», который составляет Ассоциация американских психиатров, перечислено более сотни психических заболеваний, большинство которых связано с сексуальными расстройствами. «Психиатры до изнеможения анализируют все формы расстройств в семейной и социальной сферах, но при этом „дисфункция экологических связей“ не рассматривается даже гипотетически, – отмечает Росзак. – „Диагностический и статистический справочник“ определяет „расстройство, вызванное страхом разлуки“ как „нарастающую обеспокоенность, связанную с оторванностью от дома и от тех, к кому индивид испытывает особую привязанность“. Но в наш тревожный век нет более пагубной для человека разлуки, чем потеря связи с природой». По словам Росзака, настало время «ясно понять, что психическое здоровье человека стоит на экологической платформе».

Экопсихология и все сопутствующие ей направления, вызвавшие к жизни теорию биофилии Уилсона, дали толчок к новым исследованиям влияния природы на физическое и эмоциональное здоровье человека. Профессор Шаула, международный эксперт по проблемам связи городских детей с природой, хотя и относится скептически к некоторым заявлениям, сделанным под именем биофилии, считает, что, даже не принимая безоговорочно всех ее положений, нельзя не признать, что Эдвард Уилсон и сторонники экопсихологии стоят на правильном пути. Она призывает к более здравой оценке ситуации, но такой, что признает «позитивное влияние общения с природой на здоровье, способность к концентрации, творческие игры и развитие связи с миром природы, которые могут стать основой бережного к ней отношения».

Мысль о том, что природный ландшафт или, по крайней мере, сады могут оказывать терапевтическое и восстанавливающее действие, на самом деле была известна еще в древние времена и прошла сквозь века. Свыше двух тысяч лет назад китайские даосы создавали сады и оранжереи, которые, по их мнению, способствовали сохранению здоровья. В 1699 году книга «Английский садовник» (English Gardener) советовала читателю «проводить свободное время в саду, вскапывая землю, занимаясь его декоративным убранством или прополкой. Нет лучшего способа сохранить здоровье».

В Америке пионером в борьбе за психическое здоровье стал доктор Бенджамин Раш[30]. Он объявил, что работы на земле оказывают целебное действие при психических заболеваниях. В начале 1870‑х годов в госпитале «Друзья квакеров» в Пенсильвании участки с естественной природной средой и оранжереи использовались для лечения психических расстройств. Во время Второй мировой войны известный американский психиатр Карл Меннингер ввел садоводство в качестве лечебного курса в систему госпиталей для ветеранов. В 1950‑е годы возникло более масштабное движение. Оно признало преимущества и эффективность садоводства для людей с хроническими заболеваниями. В 1955 году Университет штата Мичиган присудил первую ученую степень за садоводство как метод терапевтического лечения. А в 1971 году Университет штата Канзас впервые ввел в перечень изучаемых дисциплин лечение садоводством.

В наши дни к уже признанной садоводческой терапии добавилось лечение с помощью домашних животных, особенно для пожилых людей и детей. Так, исследования показали, что простое наблюдение за рыбами в аквариуме приводит к снижению кровяного давления. Как показали отчеты, существует связь между понижением давления и способностью к выздоровлению после сердечного приступа с присутствием в доме домашних животных. Среди пациентов с сердечно‑сосудистыми заболеваниями, у которых есть домашние животные, уровень смертности составляет одну треть показателей для таких же пациентов, у которых домашних животных нет. Психиатр Аарон Катчер с факультета Пенсильванской университетской школы медицины, стоматологии и ветеринарии провел более десяти лет за изучением влияния взаимоотношений человека и животных на здоровье и поведение людей. Катчер и Грегори Уилкинс, специалист центра терапии, основанной на контактах с животными, рассказывают о страдавшем аутизмом ребенке, который провел несколько сеансов лечения со спокойно лежавшими в комнате собаками, пока не встретил Бастера, очень веселого и подвижного щенка, принесенного из местного приюта для животных. Сначала мальчик не обращал на собак никакого внимания. Но на последнем сеансе, проводимом «без каких‑либо изменений, пациент быстро вбежал в процедурную комнату и через минуту впервые за последние шесть месяцев произнес новые для него слова: „Бастер, сидеть!“» Мальчик научился играть с Бастером в мяч и давать собаке еду в качестве награды. Кроме того, он научился находить щенка, когда хотел успокоиться.

Терапевтическая ценность садов и домашних животных очевидна. А что мы знаем о следующей ступени – о влиянии «неприглаженного» природного ландшафта и общения с природой на развитие человека и его здоровье? Уже столетия минули с тех пор, как поэты и шаманы распознали существующую здесь связь, а вот наука начала изучать этот вопрос сравнительно недавно.

Новые данные, свидетельствующие о связи природы со здоровьем человека и его восстановлением, в большинстве своем относятся к взрослым людям. В American Journal of Preventive Medicine Говард Фрумкин, заведующий кафедрой за‑щиты окружающей среды и здоровья на производстве из университетской Школы общественного здоровья в Имори, штат Джорджия, считает, что это направление относится к пренебрегаемым современной медициной, хотя во многих работах говорится о растениях и природе в целом как средствах, способствующих скорейшему выздоровлению после травм. Фрумкин ссылается на десятилетнее наблюдение за пациентами, перенесшими операцию по удалению желчного пузыря. Он сравнивает тех, кто поправлялся в комнатах с окнами на рощу, и тех, кому из окон палаты была видна только кирпичная стена. Так вот первые уходили домой быстрее.

Возможно, вовсе не неожиданно всплыли еще некоторые любопытные факты: заключенные тюрьмы в Мичигане, окна камер которых выходили на тюремный двор, были на 24 % больше склонны к заболеваниям, чем их соседи, созерцавшие фермерские угодья. Подобные данные привел в своих исследованиях и Роджер Ульрих, ученый из Техаса. Он доказал, что люди, после стрессовых ситуаций видевшие перед собой картины природы, заметно успокаивались через какие‑нибудь пять минут: напряжение мышц ослабевало, пульс успокаивался, исчезала бледность кожных покровов.

Гордон Орианс, почетный профессор зоологии Университета Вашингтона, считает, что подобные исследования свидетельствуют о значительном влиянии визуальных образов окружающего мира на наше физическое и психическое самочувствие и что современный человек должен понимать важность того, что он называет призраками, – эволюцонных отголосков полученных ранее впечатлений, навсегда закреп‑ленных в нервной системе вида.

В детстве связь занятий на свежем воздухе и физического здоровья очевидна. По данным центра контроля заболеваний, количество взрослых американцев с избыточным весом в период с 1991 по 2000 год возросло более чем на 60 %, а число детей в возрасте от двух до пяти лет с избыточным весом увеличилось в 1999 году почти на 36 % по сравнению с 1989 годом. Из каждых десяти американских детей двое имеют диагноз «ожирение». Это в четыре раза превышает процент детей, страдавших от ожирения в 1960‑х годах. В Соединенных Штатах дети шести – одиннадцати лет проводят более тридцати часов в неделю у экрана телевизора или компьютерного монитора. Эти же исследования позволили обнаружить определенную связь между временем, затраченным детьми на просмотр телевизора, и появлением излишнего веса. Однако зависимость пристрастия к нездоровой пище от телевизора не настолько прямая, как может показаться. Как ни парадоксально, эпидемия ожирения совпала с небывалым в истории увеличением количества детских спортивных секций. Так чего же не хватает детям, если даже футбол и Детская лига не могут этого заменить? Если говорить в целом, то отсутствуют постоянные физические нагрузки. Та физическая и эмоциональная зарядка, получаемая детьми во время игр на природе, более разнообразна и менее ограничена временными рамками, чем организованные занятия спортом.

И если появление сердечных заболеваний и иных негативных последствий детской физической пассивности происходит через годы, то другая беда приходит гораздо быстрее: дети, оказывается, подвержены депрессии.

 

Биофилия и здоровые эмоции

 

Часто забывают, что природа является целительным бальзамом при эмоциональных расстройствах у детей. В природотерапии исключена любая коммерческая заинтересованность, с которой вы столкнетесь, например, прибегнув к фармацевтическим антидепрессантам последнего поколения. Родители, учителя и работники здравоохранения должны знать, каким мощным средством от эмоционального стресса может стать природа. Особенно сейчас.

Проведенный в 2003 году опрос, опубликованный в журнале Psychiatric Services, показал, что количество антидепрессантов, которые сейчас выписывают американским детям, увеличилось почти в два раза, и самый большой рост – 66 % – приходится на детей дошкольного возраста. «Самые разнообразные факторы, действующие в совокупности или независимо друг от друга, привели к значительному увеличению использования антидепрессантов детьми и подростками, – говорит Том Дилейт, руководитель исследований фармацевтической группы „Экспресс Скрипте“, проводившей опрос. – Эти факторы включают в себя и участившиеся случаи депрессий среди разных возрастных групп, и возросшую осведомленность педиатров, и их способность к выявлению депрессии. Кроме того, эффективность лечения взрослых с помощью антидепрессантов стала основанием для применения их при лечении детей и подростков. Произошло увеличение назначений им антидепрессантов, хотя они никогда не входили в число лекарств, разрешенных для лечения детей младше восемнадцати лет. Исключение составлял только prozak, который начали прописывать в 2001 году, то есть как раз после того, как рост назначений антидепрессантов детям стал очевиден. Это было выявлено через месяц после того, как Управление по контролю за продуктами питания и лекарствами потребовало от фармацевтических компаний снабжать выпускаемую ими продукцию ярлыками, предупреждающими о выявленной зависимости между приемом антидепрессантов и склонностью к суициду в поведении и в мыслях, особенно у детей. По данным обследования, проведенного в 2004 году Medco Health Solutions, крупнейшей государственной организацией по вопросам лекарственных средств, с 2000 по 2003 год был отмечен рост употребления психотропных средств на 49 % – нейролептиков, бензодиазеринов и антидепрессантов. Впервые затраты на эти лекарства (если включить сюда еще те, что помогают при нарушении способности концентрировать внимание) превысили затраты на антибиотики и противоастматические препараты для детей».

И хотя лекарства действительно помогают детям, страдающим от психических нарушений и недостатка способности концентрировать внимание, не использовать природу как альтернативное, дополнительное средство превентивной терапии – большое упущение. Фактически новые данные позволяют предположить, что все эти лекарства стали столь необходимы детям именно из‑за того, что нарушилась их связь с природой. Хотя непосредственный контакт с ней не является решением при наиболее сильных формах депрессивных состояний, точно известно, что он снимет тяжесть повседневных стрессовых ситуаций, которые и приводят к депрессиям у детей. Я упоминал исследования Ульриха и некоторые другие, в центре внимания которых были взрослые. В работе «Взаимоотношения человека и природы» (Human Relationships with Nature) Питер Канн упоминает свыше ста научных трудов, где утверждается, что одно из главных преимуществ проведения времени на природе – снятие стресса.

Работа, проведенная специалистами, изучающими влияние окружающей среды на психику, из Корнеллского университета в городе Итаке, штат Нью‑Йорк, показала, что комната, из которой открывается вид на природу, помогает защитить детей от стресса и что природа способствует созданию психологического комфорта у детей, живущих в сельской местности. «Наши исследования показали, что одни и те же стрессовые ситуации намного легче переносят дети, которые живут в более благоприятных природных условиях, чем те, кто отдален от природной среды, – говорится в отчете Нэнси Уэллс, доцента кафедры планирования и устройства окружающей среды колледжа экологии человека в Кордеде – Особенно сильно сказывается защитное действие природного окружения на наиболее ранимых детях, переживающих стрессовые ситуации особенно болезненно».

Уэллс и ее коллега Гарри Эванс при оценке влияния природы на сельских детей по системе three through five[31]выявили, что неадекватное поведение, состояние тревоги и склонность к депрессиям гораздо реже наблюдается у детей, дома которых находятся поблизости к природной среде, чем у их сверстников, живущих в удалении от живой природы. И уровень самооценки по основным параметрам у первых гораздо выше. «Даже в сельской местности, казалось бы, при изобилии зеленого ландшафта, чем больше уголков естественной природы, тем лучше для поддержания психической устойчивости детей против стрессов и травм», – отмечают Уэллс и Эванс.

Одна из причин положительного эмоционального воздействия природы, возможно, состоит в том, что ее зеленые просторы не оставляют людей равнодушными: легче строятся их взаимоотношения, рождается общественное взаимодействие. Так, например, проведенные в Швеции наблюдения показывают, что и у детей, и у родителей, живущих в местах, где природа легкодоступна, друзей в два раза больше, чем у тех, для кого пребывание на свежем воздухе связано с транспортными проблемами. Конечно, никто не станет утверждать, что даруемое природой успокоение целиком зависит от социальной активности, на которую она сама вдохновляет. Во время одной из бесед о природе и детстве в аудитории университета в Сан‑Диего двадцатилетняя студентка Лорин Харинг так сказала о влиянии природы на ее эмоциональное здоровье:

 

«Когда я росла [в Санта‑Барбаре, штат Калифорния], то жила в доме, за которым находился достаточно большой двор, а напротив через дорогу начиналась бухта. Природа для меня много значила, особенно когда я оставалась наедине с собой.

Она была единственным местом, куда я могла уйти ото всех, когда мне было плохо.

Мой отец умер от рака мозга, когда мне было девять лет. Это был один из самых трудных периодов в жизни для меня и моей семьи. Природа стала единственной отдушиной – только там я могла по‑настоящему успокоиться и уйти от мрачных мыслей.

Я на самом деле думаю, что в природе что‑то есть. Ведь когда к ней обращаешься, она дает возможность понять, что существует нечто более значительное, чем ты сам. Это позволяет взглянуть на свои собственные проблемы со стороны. Только среди природы я понимаю, что мои проблемы не требуют такого напряжения и не настолько неотложны. Когда ты среди природы – это все равно что ты ушел от мира, не покидая его насовсем».

 

Ричард Геррманн, фотограф‑пейзажист, также признает целительную силу природы, которая помогала ему в сложные моменты жизни. Вот что он мне рассказал:

 

«Первые воспоминания о том, как мир природы подействовал на меня, относятся к временам детства, которое я провел в Пасифик Гров[32], недалеко от сгоревшей консервной фабрики в Кэннери Роу. Я помню, когда мне было четыре года, я все время смотрел в озерцо, которое образовывалось после прилива, и был зачарован крошечными рыбками, плававшими в мерцающей во‑де, анемонами, снующими там крабами. Я не мог отвести глаз.

Я мог часами смотреть на эту лужу. Для меня это залитое водой пространство олицетворяло и совершенство, и спокойствие. Еще я помню, как возвращался после рыбалки отец с полным разноцветной трески мешком. Рыбы казались мне прекрасными. Они олицетворяли для меня морские сокровища.

Ребенком я мог спокойно сидеть на месте не дольше нескольких минут, поэтому школа для меня была большой проблемой.

Но природа всегда давала мне невероятное спокойствие и радость. Я мог спокойно сидеть и ловить рыбу или крабов, проходили часы, а мне это не надоедало, даже если ничего не удавалось поймать.

Позже мне понадобилось такое спокойствие, когда отец погиб в автомобильной катастрофе. Мне было тогда четырнадцать. Я чувствовал себя потерянным, а соблазнов и способов отвлечься в конце шестидесятых было хоть отбавляй. Кругом наркотики. Помню, как я проводил дни за днями в очень болезненном состоянии после перенесенного стресса и нашел утешение, бродя в одиночестве по побережью, поросшему дубовым лесом. Я просто ходил, смотрел на эти деревья… и видел саламандр, и разноцветные грибы, и лишайники. И все для меня обретало какой‑то смысл. Я чувствовал, как на меня снисходит умиротворение, которого я не мог найти ни в каком другом месте.

Уже будучи взрослым, я во время презентаций своих работ в местной школе обнаружил, что, показывая подросткам картины природы, могу заставить их сосредоточиться и успокоиться. Близость к природе спасла мне жизнь».

 

Собственный опыт помог Геррманну найти опору для своей четырнадцатилетней дочери, которая не способна была научиться читать. Он обратился к природе, и она помогла девочке обрести жизненное равновесие и снять стресс. Утешение принесло разведение овец и, как говорит Геррманн, «в школе у нее все изменилось к лучшему».

В другом месте – в городе Уэллсли, штат Массачусетс, – Институт развития детей и подростков с помощью природной терапии получил приз президента Американского общества ландшафтной архитектуры. В 1999 году в интервью специализированному журналу The Massachusetts Psychologist директор института Себастьяно Сантостефано объяснил свое представление о том, как природа формирует психику человека и какую большую роль она может сыграть при оказании помощи детям, пережившим травму. Он выявил, что во время игры на свежем воздухе – не важно, происходит это близ реки или на аллее парка, – ребенок находит «способ разрешить свои проблемы». «У нас есть небольшая горка, холмик… на одного ребенка это место благотворно воздействовало, когда он представлял, что это грядка; для другого холмик был похож на живот беременной женщины, – рассказывал профессор. – Очевидно одно: ребенок по‑своему интерпретирует увиденное, придает свое значение этому уголку природного ландшафта. Одно и то же место может быть воспринято детьми по‑разному. Как правило, при использовании обычных игрушек или традиционных игр возникают определенные границы. Игрушечный полицейский – это для ребенка полицейский, и мало кто из детей представит себе кого‑то другого. Пейзаж дает гораздо больший простор воображению, и вы таким образом предоставляете ребенку возможность выразить себя».