Когда обычная игра считается преступлением

 

Много лет я выбирал себе роль добровольца, исследователя гроз и метелей.

Генри Дэвид Торо

 

Что произошло с местечком, где жил мистер Рик? Пятнадцать лет тому назад Джон Рик, преподаватель математики в средней школе, переехал со своей семьей в Скрипс‑Ранч по той простой причине, что это местечко славилось своим доброжелательным отношением к детям. Расположившееся среди роскошной эвкалиптовой рощи на северной окраине Сан‑Диего[22], обрамленное каньонами и лесными тропинками, Скрипе представляет собой одно из тех редких мест, где родители могут считать, что дети их растут среди природы. Да так, собственно говоря, и было. Плакат у въезда: «Сельская жизнь».

«У нас здесь на душу населения больше бойскаутских от‑рядов, чем где‑либо в стране, – говорит Рик. – Те, кто занимался планировкой этого района, сделали все, чтобы детям для игр оставалось как можно больше места. И о парках они не забыли».

Через несколько лет после их переезда в Скрипс‑Ранч Ник стал встречать в информационных бюллетенях местного комитета статьи о «нелегальном использовании» свободного пространства. «Стало совсем не так, как раньше, когда дети все время были на воздухе, бегали под деревьями, строили крепости; воображение само подсказывало им, в какие игры играть, – вспоминает Рик. – Они строили трамплины для прыжков на велосипеде, делали запруды на небольших ручейках, чтобы можно было поплавать на лодке. Они заполняли свою жизнь теми самыми занятиями, воспоминания о которых мы бережно проносим через все последующие годы». И вот всему этому пришел конец. «Почему‑то шалаш, построенный на дереве, – продолжает он, – стал считаться пожароопасным, а в небольшой запруде увидели опасность серьезного наводнения».

Олицетворяющие собой власть взрослые из муниципального совета прогнали детей с маленького пруда около библиотеки, где ребята ловили мелких рыбешек не один десяток лет назад, когда в Скрипс‑Ранч еще держали крупный рогатый скот. В ответ на столь жесткие меры родители вместе с детьми соорудили баскетбольную площадку, поставили столбы с кольцами. Молодые люди перенесли трамплины для скейтбордов ближе к дороге. Но муниципальный совет напомнил жителям, что подобные действия являются нарушением договора, который они подписывали, приобретая здесь дома в собственность.

Трамплины и площадка были ликвидированы, а дети разошлись по домам.

«Вся творческая фантазия наших детей направилась на игровые приставки Sega и Game Boy, – рассказывает Рик. – Взрослые забеспокоились. Дети стали толстеть. Необходимо было что‑то делать». Поэтому родители поддержали создание скейт‑парка в более доброжелательно настроенном соседнем районе. Но этот парк оказался в десяти милях от их дома.

Рик может переехать в другой район, однако в разрастающихся загородных поселениях, окружающих все больше и больше американских городов, подобные ограничения становятся правилами. Бесчисленные общественные организации на местах фактически причислили естественные детские игры на улице к разряду противозаконных действий – зачастую просто для того, чтобы не возникало конфликтных ситуаций, а иногда от чрезмерной одержимости идеей общественного порядка. Родители и дети теперь считают, что многие игры на улице запрещены, хотя это и не всегда так, однако узнать о законе все равно что наполовину его выполнить.

Особенными любителями издавать указы слывут органы местного самоуправления. Множество домоуправленческих структур, сформировавшихся за последние два‑три десятилетия, руководствуются жесткими пунктами договоров, не просто не поощряющих, но и напрямую запрещающих многие игры, в которые мы когда‑то играли на улице. По данным Института общественных ассоциаций, сегодня 47 млн американцев живут в домах, управляемых ассоциациями владельцев, совладельцев или кооперативами. Число таких ассоциаций выросло от 10 тыс. в 1970 году до 231 тыс. в наши дни. Они‑то и вменяют в обязанность взрослым и детям (если, по их представлениям, последние вообще имеют право на существование) выполнять правила, которые зачастую носят характер не мягких рекомендаций, а жестких требований. В Скрипс‑Ранч подобные управленческие структуры все‑таки довольно покладисты, но, несмотря на это, их официальные представители периодически стирают с лица земли крепости и шалаши, построенные детьми в лесистых каньонах.

Некоторые причины подобных действий можно понять: их беспокоит, что такие постройки могут оказаться причиной лесного пожара. Но побочным следствием их действий становится запрет на детские игры на природе.

Наделенные властью представители общественности к тому же ограничивают возможности детей контактировать с природой. Восприятие естественной детской игры как противозаконного действия основывается по большей части на предположениях, а не на реальности. Однако некоторые сообщества расценивают действия молодых людей, которые пытаются возродить игры своих родителей, как уголовно наказуемые и могут предъявить иск родителям. Так, в Пенсильвании три брата восьми, десяти и двенадцати лет потратили восемь месяцев на то, чтобы на свои собственные деньги построить на заднем дворе домик для игр. Районный совет приказал мальчикам снести деревянное строение по той причине, что у них не было разрешения на строительство. В городе Клинтон, штат Миссисипи, одна семья с вдохновением построила двухэтажный деревянный дом, искусно воссоздав черты викторианского стиля и потратив на это четыре тысячи долларов. Они предварительно спросили у городских властей, нужно ли разрешение на строительство, и получили отрицательный ответ. Пять лет спустя отдел городского и пригородного планирования заявил, что дом должен быть ликвидирован, так как сам факт его существования является нарушением постановления, запрещающего возведение дополнительных строений перед домами.

Еще один источник строгих ограничений на детские игры проистекает из наших стараний защитить природу от того давления, которое оказывает на нее разросшееся население планеты. Так, например, с целью защитить оказавшуюся на грани исчезновения юго‑западную речную жабу арройо круглогодично остается закрытым для рыбалки и кемпинга 1200 га леса национального парка Анджелес. В Калифорнии, в районе Океано Дьюнз, было запрещено запускать воздушных змеев, потому что они пугали находящихся под защитой ржанок, а также снежных зуек, для гнездовья которых стало недостаточно места на побережье. После того как этот запрет вступил в силу, лесничий заповедника объявил жителю Океано Амброзе Симасу, что он со своим правнуком теперь больше не может запускать змеев (которых зуйки принимают за ястребов) на том самом берегу, где он когда‑то запускал змеев со своим отцом и дедом. В моем городе считается противозаконным «приносить вред, ломать, срезать или выкапывать любое дерево… (или) растение… растущее в любом городском парке… без письменного разрешения городского управляющего». Но что же стоит за этим «причинять вред»? Неужели ребенок принесет дереву серьезный вред, если залезет на него? Некоторые думают, что да. В другом документе объявляется противозаконным «брать, убивать, ранить или беспокоить… любую птицу или животное… если они не являются, в соответствии с заключением городского управляющего, вредоносными…»

Конечно, и взрослые и дети должны осторожно обращаться с животными, оказавшимися под угрозой полного исчезновения. Однако неудачные постановления, которые ограничивают возможности контакта с природой в городах, приносят окружающей среде гораздо больше вреда, чем дети. Вот два примера. Ежегодно дополнительно осваивается более 20 ООО га новой земли в районе водораздела Чесапикского залива в США, то есть каждые десять минут осваивается примерно полгектара. При такой скорости, по данным Объединения по охране природы Чесапикского залива, у природы за следующие 25 лет в этом районе будет отвоевано больше площадей, чем за предыдущие три с половиной столетия. Аналогичная ситуация наблюдается в районе Шарлотта в Северной Каролине, который за последние два десятилетия потерял 20 % своих лесов. С 1982 по 2002 год у природы в этом штате отвоевываются леса и фермерские угодья со скоростью более 150 га в день. Департамент сельского хозяйства США запланировал уменьшение природных угодий с 306 800 га в 1982 году до 150 800 га в 2022 году. Вызывает удивление тот факт, что скорость освоения земель в Северной Каролине в два раза превосходит скорость прироста населения.

В то время как пространство с естественной природной средой по всей Америке неуклонно уменьшается, площади истощенных земель увеличиваются. Это происходит даже в тех регионах, которые справедливо считались менее урбанизированными. Получилось, что люди, которые переехали в Солнечный пояс[23]специально для того, чтобы вокруг было больше свободного пространства, теперь видят его гораздо меньше, чем на прежнем месте. Восемь из десяти самых густозаселенных районов страны находится на западе. В некоторых из этих городов типовые методы застройки потребовали сглаживания холмов, искусственного изменения рельефа, крошечных дворов и совсем редких мест с естественной природной средой. Исчезновение доступного свободного пространства усилило приток людей в сохранившиеся уголки дикой природы. Растительность там затаптывается, фауна исчезает, а истосковавшиеся по природе люди, обзаведясь машинами и мотоциклами, едут за ней все дальше и дальше. А между тем все яснее и яснее становится одно: оставшиеся островки природы существуют совсем не для того, чтобы их трогали, – на них можно только смотреть.

Чрезмерное расширение отвоеванных у природы территорий, увеличение количества запретов в парках, преследующие благие цели (и обычно необходимые) циркуляры, строительные кодексы, правила, устанавливаемые общественными организациями, боязнь осуждения – все это заставляет наших детей почувствовать, что их свободные, несанкционированные взрослыми игры не приветствуются обществом, что единственной дозволенной формой отдыха на свежем воздухе становятся спортивные мероприятия, организованные на «причесанных» спортплощадках. «Мы внушаем детям, что традиционные игры на воздухе не разрешены законом, – замечает Рик. – Потом мы видим, что они усаживаются перед телевизором, и говорим, чтобы они шли гулять. Но куда? Как? Записаться в спортивную секцию? Но есть дети, которые не хотят, чтобы все их время было расписано по часам. Они хотят дать простор своему воображению, хотят увидеть, куда унесет их бегущий по лесу ручей».

Не все дети способны на автоматическое подчинение. Когда Рик попросил своих учеников написать о каком‑нибудь случае, происшедшем с ними на природе, двенадцатилетняя Лори написала о том, как она любит лазить по деревьям, особенно по тем, что стоят на небольшой площадке в конце улицы. Однажды, когда она с подругой карабкалась по ветвям, «подошел какой‑то мужчина и закричал: „Ну‑ка, слезайте с деревьев!“ Мы так напугались, что убежали домой и больше не выходили. Тогда мне было семь, и этот мужчина показался таким страшным. Но в прошлом году случилось то же самое, только прямо перед нашим домом. Но это был ка кой‑то другой человек, и я решила не обращать на него внимания. И ничего, все обошлось». Лори находит, что все это чрезвычайно глупо – как можно ограничивать ее свободу, «если она не хочет быть такой чистенькой и вести себя как девчонки, которые все время боятся поцарапаться или испачкаться»? Она добавляет: «Мало того, что все считают меня маленькой. Требовать от меня еще и такого… Нет, это уж слишком! У нас должны быть такие же права, какие были у взрослых, когда они сами были маленькими».