Отношение европейского общества к евреям

В XVII И XVIII вв.

 

Реформация XVI в. нарушила единство христианской «вселенской» католической церкви, продержавшееся на протяжении всего средневековья, и привела к возникновению ряда церквей и множества религиозных групп, вступивших в борьбу между собой.

Безрезультатность религиозных войн и забота о «благе государства», занявшая в значительной мере место заботы о «спасении душ», дали толчок к распространению принципов веротерпимости в европейском обществе. Однако эти принципы почти не сказались на отношении народов Европы к евреям. Лишь в середине XVII в. впервые послышались требования пересмотра этого отношения.

Роджер Уильямс, один из провозвестников веротерпимости, протестантский проповедник и основатель колонии Род-Айленд в Северной Америке, утверждает в 1644г., что «... воля Божья и завет Его повелевают даровать свободу богослужения даже языческому, еврейскому, турецкому и самым антихристианским культам». Аналогичные мнения высказали и некоторые из английских пуритан.

Эти взгляды были ясно формулированы в конце XVII в. в учении Джона Локка. Для идеологов Просвещения XVIII в. Локк был важнейшим авторитетом в политических вопросах. Он проводил резкую грань между религиозной общиной, добровольно объединившейся по убеждению, и государственной организацией, основанной на принуждении. В своем трактате «Письмо о веротерпимости» он утверждал, что «нельзя лишать гражданских прав в государстве идолопоклонника, мусульманина или еврея из-за их веры».

Основываясь на тех же принципах веротерпимости и «блага государства», несколько еврейских просветителей XVII в. опубликовали трактаты о значении евреев в жизни государства. Эти сочинения послужили началом еврейской апологетики нового времени, и их доводы легли в основу аргументации в защиту евреев в XVIII и XIX вв.

{418} Многие из их христианских современников усвоили, очевидно, часть этих доводов, что в некоторой степени способствовало перемене в отношении правительств и просвещенной части общества к евреям.

Большое значение имело написанное по-итальянски «Рассуждение о положении евреев» рабби Симхи (Симона) Луццатто (1638 г.). Луццатто подчеркивает исключительную способность евреев к коммерции. «Всюду, где проживали евреи, процветали обмен и торговля... Они завязывают торговые сношения с дальними зарубежными странами». Сам факт рассеяния евреев по всему свету создает, по мнению Луццатто, благоприятные условия для развития этой отрасли хозяйства. Поэтому они могут успешно служить государству. Говоря о достоинствах евреев, он одновременно старается рассеять социально-политические опасения нееврейского окружения:

«...ведь у евреев нет отечества, куда бы они стремились перевести капиталы, скопленные в этом городе (т. е. в Венеции). Они лишены права и возможности приобрести где бы то ни было недвижимое имущество... Они не ищут почестей и не имеют притязаний на почетные звания знати или на правительственные должности».

Рабби Менаше бен-Исраэль повторил в главных чертах доводы Луццатто в своей «Челобитной» Кромвелю (1655 г.). Евреи, рассеянные по всему миру, утверждает он, имеют всюду связи и кредит и обогащают страны, в которых они проживают они увеличивают доходы от таможенных пошлин; ввозят из-за границы товары и сырье; производят готовые изделия и содействуют развитию торговли. Рабби Менаше особенно подчеркивает, что евреи не намереваются покинуть те страны, где им дают возможность спокойно существовать.

Взгляды Луццатто и Менаше бен-Исраэля совпадали в значительной мере с воззрениями современных им меркантилистов, хотя и в их лагере находились непримиримые враги еврейства, обосновывавшие свою вражду доводами, почерпанными из самой теории меркантилизма.

Однако большинство тех, кто считал, что «благо государства зависит от роста его населения и расширения торговли», склонялось к терпимости по отношению к {419} евреям. Кольбер, пытавшийся базировать экономику Франции на основах меркантилизма, оставил без внимания жалобы марсельских купцов на евреев. Стремясь поощрить евреев в их коммерческой деятельности в колониях, он неоднократно подчеркивал свою веротерпимость. Он побудил Людовика XIV посетить синагогу в Меце — знаменательный жест для того времени.

 

Видный английский экономист того времени Джошуа Чайльд утверждает, что только те купцы, которые опасаются конкуренции со стороны евреев, восстают против признания за ними гражданских прав. Он отмечает пользу, принесенную еврейскими иммигрантами Голландии и Тосканскому герцогству, которому принадлежал важный торговый порт Ливорно, и выражает свою уверенность в том, что евреи, лишенные собственного отечества, готовы поселиться в любой стране, которая гарантировала бы им свободу и личную безопасность.

 

Монтескье в своем знаменитом произведении «О духе законов» (1748 г.) отмечает роль евреев в сохранении европейской торговли в варварскую пору средневековья. Схоласты наложили запрет на большинство видов торговли и на взимание процентов за ссуды, и таким образом эти отрасли перешли в руки евреев.

 

Когда монархи стали изгонять евреев из своих стран и подвергать их имущество конфискации, евреи изобрели вексель, чтобы иметь возможность переводить деньги из одной страны в другую. Благодаря этому еврейское имущество «приобретало неуловимую форму». «Посредством векселя, — говорит Монтескье, — торговля ограждалась от насилия (правителей). С этого времени государям пришлось проявлять благоразумие». Они были поставлены в положение, «заставившее их быть добрыми для своей же собственной выгоды». Монтескье создает у своих читателей впечатление, что евреи выполнили чрезвычайно значительную и положительную роль в хозяйственном и даже в политическом развитии европейских стран.

 

Идеологи Просвещения XVIII в. подготовили также в значительной степени почву для принятия евреев — как равных среди равных — в европейское общество. Неуклонно увеличивалось число просветителей, видевших {420} истинную основу веры в «естественной религии», общей всему роду человеческому. Благо государства и отдельной личности было провозглашено самой возвышенной целью. В центре рационалистического мировоззрения стоял абстрактный «человек», т. е. идеальное разумное существо, не связанное узами религии, сословия или национальности. В рамках этого мировоззрения разница между евреями и неевреями была, по крайней мере теоретически, сведена на нет.

В одной из глав «Духа законов», представляющей собой едкую сатиру, направленную против инквизиции, Монтескье опровергает мнение о том, что есть возможность постижения абсолютной истины в вопросах веры.

Великий немецкий писатель Лессинг приводит в своей драме «Натан мудрый» известную притчу о трех кольцах, чтобы доказать, что нет религии, которая могла бы претендовать на исключительную правоту. Но он не удовлетворяется этим и продолжает развивать свои идеи. Натан говорит:

 

«Презирайте мой народ сколько хотите; ведь мы оба не выбирали себе свой народ.... Разве христианин и еврей прежде христианин и еврей и лишь затем человек?»

И его собеседник, крестоносец, соглашается с ним. Эти воззрения повлияли на некоторых немецких и английских писателей конца XVIII в., и в их произведениях появляются положительные и даже идеальные образы евреев. Характерны для этого круга слова известного немецкого философа Гердера: «Наступят времена, когда в Европе не будут больше спрашивать, кто еврей и кто христианин, т. к. еврей тоже будет жить по европейским законам и содействовать благу государства. Только варварский подход мог ему в этом препятствовать...»

 

Такого рода взгляды, несомненно, имели немалое значение в жизни евреев Западной Европы, но их влияние не было решающим в христианской среде. В основном в ту пору все еще преобладали по отношению к евреям средневековые воззрения или суждения времен Реформации. Некоторые христианские ученые все еще считали своим долгом обращать внимание правителей и всего христианского общества на опасность религиозных {421} дискуссий с евреями; другие указывали на «вред», приносимый еврейскими обычаями.

В начале XVIII в. появилась книга немецкого теолога Эйзенменгера «Разоблаченное еврейство». Автор пытается в ней доказать посредством искаженных цитат из раввинской литературы, что евреям якобы вменяется в долг вредить христианам и осквернять их святыни. Эта книга стала неиссякаемым источником вдохновения для юдофобских авторов последующих поколений. Были в XVIII в. и писатели, утверждавшие, что долголетняя традиция настолько извратила евреев, что никогда не будет возможности включить их в гражданское общество; что своей хитроумной коммерческой сноровкой они вредят населению, а их замкнутая община является «государством в государстве» и общественной опасностью.

Таких мнений придерживались не только клерикалы. Даже Вольтер, отважный борец за просвещение, пренебрежительно отзывался о прошлом еврейского народа и относился с презрением к своим современникам евреям. «Евреи, — по его словам, — никогда не были физиками, геометрами или астрономами; у них не только никогда не было общественных школ для воспитания молодежи, но даже термина, обозначающего такие учреждения, нет на их языке... Наконец, они просто невежественный и варварский народ, с давних пор соединивший самую мерзкую скаредность с самыми отвратительными предрассудками и с вековечной ненавистью к народам, которые терпят и обогащают их».

Немецкий философ Фихте категорически противился дарованию гражданских прав евреям потому, что они — по его словам — «являются обособленной и враждебной державой, находящейся в состоянии беспрерывной войны со всеми другими государствами и тяжело угнетающей граждан некоторых из них». К тому же он не верит в то, что евреи способны стать лояльными гражданами.

«Я вижу лишь один способ дать им гражданские права, — утверждает он, — ночью обезглавить их всех и приставить им другие головы, в которых не осталось бы ни одной еврейской идеи... Для защиты нас от них я тоже {422} вижу лишь одно средство: завоевать для них обетованную землю и всех их послать туда».

Хотя рационалистическая философия активно содействовала делу сближения евреев с европейским обществом, все же для живого, реального, верного своей религии еврея она никогда не требовала ничего, кроме веротерпимости. Только еврей, ставший «таким же человеком как и все», то есть совершенно порвавший со своей средой и со своим прошлым, может, по мнению рационалистов, быть признан европейцами «как равный среди равных». Чтобы привести евреев в такое состояние, необходимо принять все возможные меры к их «исправлению».

Прусский государственный деятель X. В. Дом в своей книге «О гражданской реформе евреев» (1781 г.) предлагает уравнять евреев в правах с другими жителями, но при условии, что правительство будет наблюдать за их поведением. Наряду с этим он рекомендует сохранить за еврейской общиной право надзора над религиозной жизнью евреев.

С другой стороны, французский священник Анри Грегуар, получивший от «Общества наук и искусств» города Меца премию за свое сочинение «Очерк о физическом, моральном и политическом возрождении евреев» (1789 г.), высказывается за ликвидацию еврейских общин в их тогдашней форме. Он предлагает превратить их в исключительно религиозно-культовые общества с тем, чтобы решения раввинов не касались юридической и общественной сфер. По его мнению, на всех еврейских собраниях должен председательствовать представитель правительства, и все дебаты должны вестись на языке страны. Грегуар был заклятым врагом местных диалектов, но особенно восставал он против «немецко-еврейского раввинского жаргона, на котором говорят немецкие евреи и который понятен только им». В общем Грегуар стремился, по мере возможности, сгладить различия между евреями и окружающей средой, главным образом путем предоставления им гражданского равноправия.

***

.... Дискуссии на эти темы велись в тесном кругу {423} просветителей и ученых и носили чисто теоретический характер. Но как только были предприняты попытки претворить в жизнь некоторые из высказываемых ими взглядов, спор об этих вопросах стал достоянием широких масс и нередко выливался в политическую борьбу.

 

В 1753 г. английское правительство провело в парламенте закон, разрешающий евреям, прожившим несколько лет в стране, приобрести британское подданство. Закон был утвержден обеими палатами парламента, но вызвал бурю протеста в английском обществе. В связи с этим в Англии появились десятки памфлетов. Некоторые авторы выступили в защиту евреев и отметили пользу, приносимую ими государству в качестве купцов и налогоплательщиков. Говорилось и об их преданности правительству в критические времена. Поддержали евреев некоторые газеты, несколько экономистов и юристов и даже кое-кто из представителей духовенства, надеявшихся, что дарование гражданских прав евреям приведет их к крещению.

 

Противниками «Еврейского закона», — как его презрительно нарекли оппоненты, оказались главным образом дельцы лондонского Сити, которым удалось восстановить против евреев народные массы. Некоторые епископы, голосовавшие за закон, были избиты чернью.

Во многих памфлетах упоминался кровавый навет и цитировались испанские законы против марранов как пример, достойный подражания. Усердно распространялись карикатуры и сатирические листовки. В конце концов правительство вынуждено было отступить перед «народным негодованием» и отменить «Еврейский закон» еще в том же — 1753—году.

Французская революция значительно изменила характер обсуждения «еврейского вопроса». Дискуссия велась уже только о «правах гражданина», то есть о полном политическом равноправии, и никто более не осмеливался оспаривать их «права человека», т. е. личную свободу. Духовенство и депутаты Эльзаса, где существовало сильное антисемитское движение, утверждали, что «еврей» представляет собой не только иноверца, но и чужестранца и так как никто из чужеземцев не получает французского {424} гражданства, то и еврей не имеет права на него. В крайнем случае, еврей, как всякий иностранец во Франции, может натурализоваться и получить гражданские права.

Во время обсуждения вопроса о евреях в Национальном собрании против этого аргумента возражали радикальные делегаты, доказывавшие, что «... любой гражданин, выполняющий — как вы сами истолковали — условия, требуемые для того, чтобы быть избранным, имеет право и на общественные должности. Недостатки евреев коренятся в той степени унижения, которую вы им навязывали. Они станут лучше, когда увидят хоть какое-нибудь преимущество, связанное с этим улучшением... Это — вопрос принципа, и мы должны принять принципиальное решение».

(Из речи Робеспьера в Национальном собрании, декабрь 1789 г.). «Дайте им возможность приобрести землю, дайте им отечество, и они откажутся от ростовщичества—вот вам и лекарство»,—заявил Клермон-Тоннер. Цена, которую евреи должны были платить за гражданские права, заключались в отказе от обособленности и какой бы то ни было автономии. «Нельзя допустить, — утверждал Клермон-Тоннер, — чтобы они являлись особой государственной организацией или особым сословием. Необходимо, чтобы каждый из них лично стал гражданином; быть может, возразят мне, они не хотят этого. Хорошо, — в таком случае пусть они заявят об этом, и тогда придется изгнать их. Нельзя допустить, чтобы в государстве пребывала клика неграждан, существующая как нация внутри нации».

Полемика по «еврейскому вопросу» вышла и за пределы Национального собрания. Грегуар развил энергичную деятельность в пользу евреев. Противники его тоже не сидели сложа руки. В реакционной прессе участились нападки на евреев. Появилось множество юдофобских публикаций. Прогрессивные газеты, однако, поощряли приверженцев равноправия и критиковали Национальное собрание за его нерешительность. Якобинские клубы и некоторые секции парижской Коммуны (муниципалитета) вынесли решения в пользу евреев, а сама Коммуна даже послала специальную делегацию в Национальное собрание по этому поводу. Несомненно, что давление {425} общественного мнения побудило Национальное собрание принять в последние дни своего существования, в сентябре 1791 г., закон о полном политическом равноправии евреев.

Обсуждение вопроса, являются ли евреи нацией или религиозной сектой и достойны ли они «прав человека» или прав гражданина, состоялось и в Национальном собрании Нидерландов, когда туда был внесен законопроект о предоставлении им равноправия (1796 г.). Этот законопроект был утвержден в августе того же года.

В последнее десятилетие XVIII в. правительственные и общественные круги различных европейских стран начали осознавать, что следует вновь определить и уточнить правовое положение евреев, требования которых предоставить им гражданское равноправие обострили этот вопрос. Как только власти выступали с проектом об изменении положения евреев, тотчас же их противники начинали публиковать полемические статьи и трактаты.

Так было в Польше в период «Четырехлетнего сейма»

(1788—1792 гг.), когда несколько деятелей прогрессивного лагеря внесли предложение об улучшении положения евреев, вызвавшее ожесточенное сопротивление антисемитов. Так было и в Германии, когда конгрессам делегатов разных немецких государств в 1798 и 1802 гг. были поданы петиции в пользу евреев. Антисемитский памфлет Граттенауэра «Против евреев» (1803 г.) вышел за короткий срок во многих изданиях и возбудил столько откликов и такое сильное общественное брожение, что берлинский полицмейстер счел необходимым запретить какие бы то ни было публикации, связанные с еврейским вопросом. Этот запрет не прекратил дискуссии, и возбуждение не улеглось, — только с тех пор статьи и брошюры на эту тему начали печататься в других немецких городах. Полемика не прекратилась и с появлением в марте 1812 г. указа о гражданском равноправии евреев в Пруссии, а после реакции 1815 г. она еще сильнее разгорелась.

Новые общественные и политические учения и брожения в Европе, начиная с середины XVII в., в значительной степени подготовили почву для того, чтобы разные группы и классы европейского общества приняли евреев {426} как равных в свою среду. С течением времени было признано, что теории, проповедующие веротерпимость, применимы и к евреям. В результате возросшего влияния просветителей лозунг всеобщего равенства стал общепринятым принципом; святость традиции была нарушена, авторитет церкви поколеблен.

Так, Просвещение подготовило общественность — по крайней мере, теоретически — к равноправию евреев. Однако попытки внести перемены в положение евреев, так же как и требования радикальных кругов и самих евреев претворить политическую теорию в жизнь, вызывали энергичный отпор со стороны классов, опасавшихся еврейской конкуренции, и тех кругов, в которых прочно укоренившаяся ненависть к евреям передавалась из рода в род. С тех пор «еврейский вопрос» не сходит с порядка дня и неизменно сопровождает политическую жизнь разных стран Европы — вплоть до наших дней. Более того: чем прочнее становится в Европе демократический уклад жизни и чем большую роль играет в ней общественное мнение, тем существеннее становится для европейского общества значение «еврейского вопроса».

 

 

Глава третья