Он не сразу понял, но потом заулыбался и опустил глаза, польщенный, как делают юноши. Потом это у них проходит, но выглядит очаровательно.

— Ты правда так считаешь?

— Питер, ты меня сегодня спас, когда бросился там в коридоре. Она бы меня убила, как только скрылась бы с ваших глаз.

— Эдуард меня учил, что если противник хочет тебя куда увести и угрожает оружием или вообще вооружен, то он планирует тебя убить. Если ты с ним пойдешь, умирать будешь медленней и мучительней.

Я кивнула:

— Я так и поняла, когда ты повторил там эти слова.

— Ты поняла правильно.

— И я одобрила твои действия. Ты помнишь?

— Правда одобрила? — Он всмотрелся мне в глаза, будто пытаясь что-то прочесть.

— У нас с Эдуардом полно одинаковых правил.

— Он говорил, что ты думаешь, как он.

— Иногда.

— Не всегда? — уточнил Питер.

— Не всегда.

— Не соглашусь на укол, — сказал вдруг Питер.

— Почему? — спросила я.

— Ты думаешь, надо?

— Я этого не говорила, я только хочу знать, почему ты так решил.

— Если я откажусь от укола и стану тигром, то получится, что я это сделал, спасая тебя. Откажусь от укола и не стану тигром — совсем хорошо. Если соглашусь, а тигром стать мне не грозило, я превращусь в то, что там будет в уколе, и стану оборотнем потому, что боялся им стать. А это глупо.

— Но если тебе предстоит стать тигром, укол не даст этому случиться.

— Ты считаешь, что надо соглашаться?

Я вздохнула:

— Честно?

— Честно — это было бы хорошо.

— Мне не понравилось, как ты сказал, что если станешь тигром, то это хорошо, потому что ты меня спасал. Я не хочу, чтобы ты меня включал в расчет. Я хочу, чтобы ты был себялюбивым сукиным сыном. Чтобы ты думал о себе и только о себе сейчас. Чего хочешь ты? Что кажется правильным тебе?

— Честно?

— Да, честно.

— Я думаю, что уже принял решение, а потом возвращаюсь и меняю его. Я думаю, что если я решу, а они возьмут да и принесут уже набранный шприц, я соглашусь. Но они не принесут, пока я сам не скажу. — Он закрыл глаза. — И еще мне хочется позвонить маме, и чтобы она за меня решила. И чтобы было кого винить, если выйдет плохо. Но мужчины так не поступают. Мужчины сами решают за себя.

— В такой ситуации — да. Но не впечатывай слишком глубоко в душу эту ментальность одинокого охотника.

— Почему?

Я улыбнулась:

— Мне по опыту известно, что трудно быть половиной пары, если ты такой офигенно независимый. Мне пришлось научиться делиться бременем решений. Равновесие надо искать.

— Я уж не знаю больше, как что уравновесить, — сказал он, и глаза у него заблестели.

— Питер, я…

— Ты иди, а? — перебил он, и голос его был излишне хриплым. — Иди, пожалуйста.

Я чуть не взяла его рукой за плечо, я хотела его утешить. Блин, я хотела вернуть время назад, сгрести его за шиворот и сунуть в самолет, как только он появился в Сент-Луисе. Черт с ним, с унижением, я бы его отправила домой. Все-таки раненое самолюбие лучше, чем вот это… или нет?

Чьи-то руки взяли меня сзади и отвели прочь от койки Питера — Мика и Натэниел увели меня, чтобы он мог поплакать не у меня на глазах. А у меня горло перехватило судорогой, блин! Блин.

Меня успели вывести в коридор, и только тогда первая горяча слеза скатилась по моей щеке.

— Черт бы побрал, — сказала я.

Мика попытался меня обнять, я отодвинулась:

— Не надо, а то заплачу.

— Анита, ну поплачь тогда.

Я мотнула головой:

— Ты не понимаешь. Сперва надо ее убить. Буду плакать, когда Мерсии не станет.

— Ты ее винишь в судьбе Питера, — сказал он.

— Нет, я виню себя и Эдуарда, но себя и его я убить не могу, и потому убью, кого могу убить.

— Уж если ты говоришь, кого будешь убивать, Анита, могла бы не при полисмене.

По коридору шел Зебровски, весело скалясь, как ему свойственно. И выглядел, как ему свойственно: будто спал в этом костюме, хотя я знала, что это не так. В темных кудрях прибавилось седины, но прежняя растрепанность никуда не делась. Недавно он постригся — наверное, Кэти заставила. Он жизнерадостный неряха, Кэти — я таких чистюль вообще больше не знаю. Противоположности притягиваются.

Мне дико хотелось его обнять — такой он нормальный к нам шел. От этой мысли повернулась к Мике и Натэниелу. Уж если мне хочется броситься на шею Зебровски, значит, очень нужно, чтобы кто-нибудь меня обнял. Но все они видали уже, как я плачу, и Зебровски в том числе.

Я одной рукой обняла Мику, другую протянула Натэниелу. Они меня обняли, но я не плакала. Лицо горело, но слезы больше не текли. Я приникла к ним, чувствуя, как они меня поддерживают, потому что мне хотелось расклеиться, разреветься у них в руках, но я не могла себе этого позволить.

— Я вас пока оставлю, — сказал Зебровски.

Я покачала головой и отодвинулась от моих мужчин.

— Нет, мы должны поймать эту гадину.

— Ее никто не видел, Анита. Ни ее, ни того мужика, которого мы считаем ее человеком-слугой.

— Он должен им быть, чтобы иметь ее ментальные возможности, Зебровски. — Я попыталась отодвинуться, но Натэниел удержал меня за плечи, притянул к себе. Я потрепала его по руке: — Все в порядке.

— Врешь, — шепнул он. — А может, это мне нужно было тебя обнять. — Он крепко меня сжал, вторую руку положил на талию. — Хватит тебе чуть не умирать каждый раз. Это для сердца вредно.

Почему-то я так поняла, что он не про инфаркты — есть много других способов разбивать сердце. Я поддалась, когда он снова прижал меня к себе, погладила его по рукам сверху вниз.

Зебровски улыбнулся и покачал головой:

— Знаешь, когда меня, бывает, ранят, Кэти точно то же чувствует. Но она слишком сдержанная, чтобы вот так на публике.

Я глянула на него — не совсем чтобы уж дружелюбным глазом. Он поднял руки:

— Да я же не возражаю. Анита, Натэниел, просто это ну… странно видеть, как люди вот так открыто проявляют, как вы. Это в культуре оборотней?

Я подумала:

— Да, пожалуй.

— Когда нам не надо прикидываться людьми, — сказал Мика. — Тогда мы все время друг друга трогаем. И у нас традиция — эмоции вываливать наружу.

— Ну, Анита, и пришлось же тебе приспосабливаться! — осклабился Зебровски.

— Это ты про что?

— Про то, что ты как многие мои знакомые копы — эмоции загоняешь внутрь. Слушай, а если как-нибудь твоих бойфрендов не окажется рядом с местом преступления, ты, надеюсь, на мне повиснешь?

— Размечтался, — улыбнулась я, потрепала Натэниела по руке и шагнула вперед.

Он чуть отпустил меня, но продолжал держать мою руку. Тут я поняла, что ему надо ощущать мое прикосновение и самому меня касаться, и это не обычная потребность ликантропа. Меня тянуло обнять Питера как ребенка и сказать, что все будет хорошо, но это была бы ложь. И даже если бы он был ребенком, все равно это ложью и осталось бы. Не могла я ничего обещать.

— У тебя чертовски серьезное лицо для женщины, которая только что обнялась с любимым.

— Я думаю о Питере.

— Ага, тебя же подрезали, когда ты пыталась его спасти.

Я кивнула, постаравшись ничего лицом не выразить. Если мы хотели для полиции изложить иную версию, то Эдуард должен был мне сказать. То, что он мне не сказал «официальной» версии, а я не спросила, показывало, насколько мы отвлеклись. А это нехорошо.

— Ты ему жизнь спасла, Анита. Что ты еще могла сделать?

Я кивнула и отошла обняться с Микой — отчасти чтобы скрыть лицо, потому что еще не сообразила пока, как смотреть. Я виновата, потому что Питер был ранен, когда спасал меня. И даже уважения от копов за это не получит. Похоже было на добавление к ране оскорбления.

Мика поцеловал меня в висок и спросил:

— Эдуард тебе не дал официальную версию?

— Нет, — шепнула я в ответ.

Мика сказал, не выпуская меня из объятий:

— Наверное, Анита еще себя обвиняет в том, что была уже на охоте за этими вампирами. Она думает, что они не действовали бы так жестоко, если бы не знали, что она идет по их следу.

Я повернулась, все еще в руках Мики наполовину:

— Если вампир знает, что за ним гонится охотник, который убьет его на месте — какие у него остаются варианты, Зебровски?

— Ты не согласна с ордером на ликвидацию? — спросил он.

— Сейчас как раз согласна, но бывают случаи, когда мне хочется иметь другие варианты, кроме смертного исхода. Хорошо бы кто-то провел исследование и посмотрел, действительно ли вампиры действуют беспощаднее, когда спасают свою жизнь, чем при первоначальном преступлении.

— Тебе случалось такое видеть?

— Кажется, нет. Почти все они убивали бы дальше, если бы мы им не помешали. Но смотри: эта вампирша, за которой мы гоняемся, подставила другую вампиршу из Церкви Вечной Жизни. Если бы я просто пошла по следу, который они для нас проложили, то убила бы двух ни в чем не повинных граждан.

— Это второй у тебя случай, когда плохой вампир пытается подставить хорошего, а тебя использовать как орудие убийства?

— Да, и раз такое было со мной, то могло быть и у других ликвидаторов вампиров. Те просто могли не искать за фасадом очевидного.

— Ты хочешь сказать, что раз вампиры им не сваты и не братья, для них вполне может быть, что хороший вампир — мертвый вампир.

— В этом роде.