Гештальттерапия и сопротивление

Представление о сопротивлении в гештальттерапии тесно связано с представлениями ее предшественников, и все же имеет некоторые важные отличия. Как и психоанализ, и подход Райха, гештальттерапия идет дальше подхода «здравого смысла» и утверждает, что сопротивление имеет свое значение и требует терапевтической работы. Гештальттерапия также считает, что сопротивление выполняет важную функцию в поддержании баланса и целостности организма.

Важное отличие в этой точке зрения состоит в том, что сопротивление не считается механизмом или инструментом Self; оно представляется как Self само по себе в действии. За сопротивлением нет ничего, что по существу отличается от самого сопротивления, никакого «истинного Self», отличного от сопротивления. И защита, и защищаемое - Self. Для гештальттерапевта сломить или уничтожить сопротивление значило бы то же, что ломка и уничтожение способности Self. Сопротивление, с этой точки зрения, есть выражение Self.

Цитата, открывающая эту главу, отмечает, что сопротивление в гештальттерапии понимается как «активное выражение жизнеспособности», несмотря на то, что, препятствуя сознательному намерению изменить что-либо, сопротивления кажутся патологическими в терминах «общей картины».

Если мы не должны избавляться от них, то как мы тогда работаем с сопротивлениями с пользой для терапевтического процесса? Несмотря на то, что сопротивления - это выражения Self, они обычно являются не полностью присваемыми и осознаваемыми выражениями, и, таким образом, проявляются автоматически в неполной или частичной форме. Значит, эти выражения, поскольку их действия выходят за пределы осознавания, не делаются посредством сознательного выбора. Они не позволяют человеку приспособиться к условиям окружающей среды и потребностям организма, которые отличаются от тех, при которых они были приобретены. Имея неполную и частичную форму, они не являются полными выражениями, и, таким образом, организм не может удовлетворить полноценно все свои потребности.

Позвольте мне противопоставить представление о сопротивлении в гештальттерапии другим, уже представленным выше, используя пример, данный ранее И. Рольф. Рольфер, следуя здравому смыслу, уверен в том, что гнев человека, которому причинили боль, иррационален. Он должен убедить человека либо задержать, либо обойти эмоциональную реакцию таким образом, чтобы работа могла продолжаться, и, следовательно, иметь результатом «новое положение» для физической структуры клиента. Аналитический подход к этому сопротивлению мог бы интерпретировать гнев и боль человека как реакцию переноса; клиент проецирует свои чувства по отношению к кастрирующей родительской фигуре на рольфера, который причиняет ему боль в области паха. Райхианский подход к напряжению и сопротивлению в этом случае мог бы использовать дыхание и прикосновение с целью помочь человеку выразить свой гнев так, чтобы сломить сдерживающую телесную броню и, посредством этого, вызвать подлинное и естественное сексуальное ощущение в области таза.

С точки зрения гештальттерапии, напротив, и напряжение в паху клиента, и его гнев по отношению к терапевту являются выражениями Self (организма). Гештальттерапевт предпочтет поддерживать человека, которому причинили боль, в проявлении своего гнева более ясно и прямо, предлагая ему поэкспериментировать с фразеологическими оборотами, относящимися к его жизненному опыту: «Я не позволю вам причинять мне боль здесь, как я не позволял маме причинять мне боль...»

Другая альтернатива, конечно, не исключая всего вышесказанного, могла бы состоять в том, чтобы сделать несколько шагов назад, когда встречается такая сильная реакция, и посмотреть на само напряжение с точки зрения самовыражения клиента. Терапевт спросил бы: «Какое движение или положение он создает через напряжение в области таза, и как мы можем привести это к более полному выражению?» В таком случае клиента попросили бы усилить напряжение, возможно, сопротивляясь рукам терапевта или поощряя имплицитное движение, которое напряжение выражает только частично. Цель состоит в том, чтобы позволить клиенту полностью присвоить напряжение и выразить его природу.

Похожий феномен случился с одной из моих клиенток. За время нашей работы стало очевидно, что она не может освободиться от напряжения в левом плече, хотя она могла опустить правое плечо довольно легко. На заре своей самостоятельной работы я просто удвоил бы усилия, чтобы осуществить освобождение, не обращая внимание на боль и неудобство, которые я причинял. Позже, имея другое понимание значения сопротивления, я замедлил нашу работу, чтобы иметь время выстроить более ясную картину природы того, почему ее плечо упорно остается в этом положении. Я попросил ее намеренно сопротивляться плечом нажиму моих рук. Это явно произвело на нее мобилизующее воздействие - ее дыхание, выражение лица и положение тела быстро поддержали ее толчок плечом. Я попросил ее говорить мне «нет», когда она толкалась, и она начала улыбаться. Предмет ее трудностей с признанием ее потребности защитить собственные границы оказался важным в нашей последующей работе. Здесь можно было увидеть, как ее сопротивление снятию напряжения в плече было само по себе выражением предварительно ограниченной функции: произнесение «Нет».

Другим примером данного подхода к сопротивлению стала моя работа с мужчиной, робким и замкнутым человеком. Я начал работать с ним с целью освободиться от некоторой структурной стесненности и напряженности его грудной клетки. По мере того, как я поддерживал более глубокое дыхание и освобождение грудной клетки, напряжение появилось у него в ногах. С каждым снятием напряжения в одной области, он становился напряженным в другой области тела. Было очевидно, что существование напряжения было достаточно важным для его функционирования, так как он находил способы поддерживать его, несмотря на мои попытки помочь ему снять напряжение. В прежние дни своей практики я смотрел бы на подобное сопротивление как на желательное и настаивал бы, чтобы он научился задерживать этот перенос напряжения. На этот раз, однако, я сосредоточил внимание на том, как мы могли бы использовать это «сохранение напряжения».

Вместо того, чтобы поощрять его расслабиться и освободиться, мы начали экспериментировать с превращением его напряжения в действие посредством того, что он толкал меня в ответ. Мы обнаружили, что это имело результатом как снятие напряжения в его грудной клетке, так и меньшее перемещение в другие области тела. Это подтвердило мою гипотезу о том, что когда он переводил напряжение в действие, то не было потребности сохранять его. Тогда я попросил его встать - положение, более подходящее для более активной работы - и начал развивать этот процесс отталкивания, сжимая его грудную клетку и предлагая ему использовать дыхание, чтобы отталкивать в ответ. Я поощрял его превращать каждое напряжение, которое становилось очевидным, в более полное и прямое действие. Как только я замечал напряжение в его челюсти, я просил преувеличить его до гримасы; когда он начинал напрягать руки, я просил его найти какой-нибудь способ, чтобы бороться руками со мной; когда у него сжималось горло, я просил добавлять звуки к выдоху.

Результатом стала оживленная и восхитительно агрессивная стычка между нами - шумная и энергичная борьба. Спустя некоторое время после нашего эксперимента он заметил, что никогда не боролся с другим человеком с раннего детства. Будучи худым и слабым младшим братом в семье, полной мальчиков, он научился подавлять свою агрессию и уходил в книги и учебу, избегая унижения стать побитым. Наша борьба дала ему возможность почувствовать свою силу без того, чтобы его победил другой, и позволила ему вложить свою энергию в действие, вместо того, чтобы продолжать обращать ее против себя самого.

Если бы я подошел к его перемещению напряжения как к тому, от чего нужно избавиться или затормозить, или интерпретировал бы как сопротивление его души уступать отцу, или как его защиту против оргазма, то мы не смогли бы обнаружить, какую функцию выполняло такое напряжение на его собственном языке. Конечно, напряжение, в аналитическом представлении, можно было рассматривать как защиту от его агрессии, и оно действительно служило таковым. Но это была не просто защита; напряжение само было выражением его агрессии, хотя и в более косвенной, ретрофлексивной форме. Полагаясь на обоснованность его напряжения и находя способы развивать и расширять его, мы смогли сделать более ясным это значение для его функционирования. Далее мы смогли полностью перевести сопротивление на службу организму, то есть полностью осознать его, присвоить и выразить его.

До сих пор я говорил о сопротивлении и телесных феноменах в очень специфическом и техническом смысле. Я комментировал, что, в соответствии с представлениями гештальттерапии, мы можем рассматривать сопротивление как Self (или, более точно, как функцию Self) и как выражение сущностного бытия. С такой точки зрения, особые физические проявления сопротивления могут быть представлены как выражения Self. Это позволяет перемещать основное внимание в терапии с преодоления сопротивления на проявление экспрессии.