О происхождении богов, о промысле

И мировом порядке

 

Гомер

 

Сказания о происхождении богов и людей несомненно существовали у греков с незапамятной древности, как они существуют и у прочих народов. Что в этих сказаниях заимст­вовано у других, что представляется результатом самобытного творчества, – вопрос сложный и запутанный, которого мы здесь касаться не будем; во всяком случае, мы должны отметить, что уже в эпоху, когда слагался гомеровский эпос, различные предания о происхождении богов и людей не только существовали, но, по-видимому, собирались аэдами, как это видно из отдельных указаний эпоса. Всего яснее доказывает это известный эпизод в XIV песне "Илиады", где повествуется о том, как Гера обольстила Зевса (____ ______, XIV, 125 – 352). Этот рассказ предполагает известным целое теогоническоё предание о рождении всех богов от Океана и Тефиды, о юности Зевса и о его браке с Герой, о низложении Кроноса и Титанов. Наряду с этими богами прошлого упоминаются еще таинственные силы, играющие роль в других теогониях: священная Царица Ночь, матерь Земля, Стикс. Этого мало: поэт дает краткий каталог отдельных возлюб­ленных Зевса (315 – 327), напоминающий позднейший каталог Гесиода*. Это показывает, что и помимо Гесиода существовали теогонические сказания, и что они и помимо него проникали в поэзию**. Та теогония, отголоски которой мы находим в XIV

* Ср. каталог Нереид Ил., XVIII, 39-49), с каталогом Гесиодовой теогонии, 240 сл., с которым смешивается и каталог Океанид.

** К тому же выводу приводит и исследование "гомеровских" гимнов. Ср. Grup­ре, "Die griechischen Kulte und Mythen" (1887) 1, 523 ел., и его же "Grieshische Mythologe", 411-420 ел. (1902).

Глава II.Религия древних греков 75

песне "Илиады", еще в V в. приписывалась Орфею и считалась древнейшею. Следы ее мы находим и в эпосе Гесиода, который стремится соединить предания о богах и героях, о праотцах греческих племен и родов в форме последовательных родословий. Родословия племен и родов, родословия рек, светил небесных примыкают непосредственно к родословию богов.

 

Гесиод

 

"Теогония" Гесиода составлена из нескольких различных частей. Несмотря на относительное единство плана, какое сохранилось еще и в окончательной редакции, в "Теогонию" вошли различные гимны и песни, а также и генеалогические отрывки, соединение которых представляет собой иногда вид мозаики. "Теогония" Гесиода в настоящей своей редакции уже сама по себе свидетельствует о существовании целой литературы родословий и гимнов теогонического характера, причем разли­чия и даже противоречия, встречающиеся в отдельных частях, указывают на разнообразие преданий. Так, начальное вступле­ние (___________, 1 – 35) заставляет предполагать теогонию, ана­логичную гомеровской (или древнеорфической), возводившую родословие богов к Земле, Океану и Ночи, между тем как в даль­нейшем тексте Океан является только отцом рек и дев Океанид и не играет существенной роли.

Происхождение богов изображается так: сначала возник Хаос, затем Земля, Тартар (преисподняя) и Эрос (любовное влечение), прекраснейший из богов. Хаос порождает Ночь и Эреб (мрак), которые, вступив в союз, порождают в свою очередь День и Эфир. Земля рождает Небо (Уран), горы и бесплодную пучину вод, из которой образуется Море (Понт). Земля (Гея) и Небо (Уран) порождают Океан и Тефиду – прародителей рек и дев Океанид. Из того же союза Земли с Небом родятся еще пять пар богов –Титанов, самым могущественным из которых является Кронос; чудовищные Циклопы и Сторукие великаны являются младшими братьями этих богов.

76 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

Зная, что ему суждено погибнуть от детей, Уран боялся их и не давал им выйти из недр матери Земли. Страдая от мук, Земля восстановила детей против отца; великий Кронос решился на смелое дело, Гея спрятала его, вооружила серпом, и он изувечил отца в объятиях матери. Из крови Урана, пролившейся на землю, родились Эринии, гиганты и мелийские нимфы, а из отрезанных частей, упавших в море и вокруг которых собралась морская пена (________), вышла Афродита.

За царством Урана следует царство Кроноса и титанов. Отцеубийца, проклятый отцом, он знает, что и ему суждено погибнуть от своих детей: Рея рождает ему Гестию, Деметру, Геру, Аидонея, Посейдона и Зевса, и он проглатывает их всех, кроме последнего, вместо которого Рея дает ему камень, завер­нутый в пеленки. Самого новорожденного Рея спрятала в Дик-тейской пещере, на острове Крит – отголоски критского куль­та, где праздновали рождение Зевса. Возмужав, Зевс свергнул отца, заставив его изрыгнуть поглощенных им сыновей и до­черей. Но титаны восстали против новых богов и вели с ними ожесточенную борьбу в течение десяти лет. Зевс победил их при помощи Циклопов и Сторуких и заключил их в преисподнюю, которую Посейдон затворил медными воротами. Но, как толь­ко Зевс свергнул титанов, Земля породила младшего из своих сыновей, чудовищного многоглавого змея Тифоея, с которым предстояла Зевсу страшная битва*. Наступило царство Олим­пийцев, живых настоящих богов греческого народа, которые, по совету той же Земли, поставили над собою царем и владыкой Зевса.

"Теогония" Гесиода не есть плод личного творчества. Это свод различных преданий, иногда безыскусственная ком­пиляция отдельных преданий, отдельных родословий и гимнов. Попытка систематизации господствует на небе, как и на земле; и там различные царства сменяют друг друга. Царствующие олимпийцы – боги третьего поколения. Религиозное сознание слишком проникнуто ограниченностью Зевса и обособлен-

 

* Сказание о борьбе с Тифоеем, или Тифаоном составляет отдельный эпизод, внесенный в "Теогонию" после Титаномахин.

 

Глава II.Религия древних греков 77

ностью других богов, чтобы забыть их происхождение от бо­гов, существовавших в прошлом. И память об этих богах прошлого оставляет следы в настоящем. Есть ли царство Зевса вечное царство, и не ждет ли его самого участь отцеубийцы Кроноса, участь старых богов? У Эсхила Прометей прямо гово­рит, что Зевс вступит в брак, который будет для него роковым; хотя титан и знает средство, которое могло бы спасти тирана, он пророчит ему рабство и низложение. И эта мысль о могущест­венном сыне, который имеет от него родиться, тревожит Зевса. У Эсхила это последний отголосок старого теогонического твор­чества. Но ту же мысль мы находим в древних сказаниях: роко­вая опасность для Зевса заключается в его браке с Метис, кото­рую он проглатывает по совету Геи, "дабы царскую честь не по­лучил вместо Зевса другой из вечных богов", так как от Метис суждено было родиться премудым чадам – сперва Афине, рав­ной отцу мудростью и силой, а затем сыну – царю богов и лю­дей, дерзкому сердцем. По другим преданиям, следы которых можно найти в вышеупомянутой XIV песне "Илиады" и в го­меровском гимне пифийскому Аполлону, опасность заключалась и в браке с самой Герой.

 

Власть богов

 

Сознание ограниченности богов, которым обуслрвливает-ся вся внутренняя драма греческой религии, сказывается в пред­ставлениях о происхождении богов, об их воцарении и о самом их царстве, об управлении миром. В XV песне "Илиады" Посей­дон отвечает Ириде, посланнице Зевса (185 – 200):

Так могуществен он; но слишком надменно вещает, Ежели равного честью меня укротить насильно грозится. Трое нас братьев от Кроноса, Геей рожденных, – Зевс громовержец, да я и Анд, преисподних владыка; На трое все делено, и каждому царство досталось; Жребии бросившим нам в обладание вечное пало: Мне – седовласое море, Аиду же мрак преисподней, Зевсу широкое небо досталось, в эфире и в тучах,

78 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

Общею всем остается земля и Олимп многохолмный. Нет, по внушениям Зевса жить никогда я не стану, С миром пускай остается на собственном третьем уделе, Силою рук он меня, как ничтожного, пусть не стращает: Дщерей своих и сынов для Зевса приличнее будет Грозным глаголом обуздывать – тех, что на свет

породил он, Кои веленьям его покоряться должны поневоле.

Под конец Посейдон покоряется, хотя разгневанный (______-_________) и с угрозами:

Ныне, хотя негодуя, воле его уступаю,

Но объявляю: и в сердце моем сохраню я угрозу...

Таким образом, согласно этим представлениям, власть над миром делится между несколькими богами. Зевс был только старшим и высшим из них (по Гесиоду, он моложе своих братьев), а потому, несмотря на свое превосходство, он не может играть роль всемогущего Промысла, управляющего миром. Такое понятие, правда, так или иначе, всегда связывается с представ­лением о "богах", вообще о "боге" и в особенности о верховном боге. Но вместе с тем, поскольку и такой бог сознается огра­ниченным, он сам подчиняется року, судьбе. С одной стороны, "богам" или верховному богу приписывается царство, с другой – они подчиняются безымянной силе, которая олицетворяется в образе Фемиды, Мойры и т. д. Это противоречие присуще как всему религиозному миросозерцанию греков, так и воззрениям их отдельных поэтов и мыслителей. Так, уже у Гомера судьба, рок является как нечто положенное самими богами (______ _____, ______ ______, _________); с другой стороны, сам Зевс и боги под­чиняются судьбе. Зевс взвешивает на весах жребий героев, жре­бий смертных, но он не может отвратить судьбу, изменить жре­бий своих любимцев. Боги блюдут исполнение того, что "поло­жено", чему суждено быть, но отношение их к судьбе остается неопределенным: они сами покорны ей и потому смотрят, чтобы ей подчинялись и смертные.

 

Глава II.Религия древних греков 79

 

Сила судьбы

 

Кому же принадлежит управление миром, богам или судь­бе? Правит ли миром разумная сила или слепая необходимость? Эти вопросы, получившие столь великое значение впоследст­вии, еще не ставились перед Гомером. Его боги, его Зевс, несмот­ря на свою мудрость, далеко не всегда определяются одним ра­зумом в своих поступках и своих склонностях; а судьба далеко не является всеобщим разумным законом, как понимают ее стоики: "жестокая" Мойра (_______, __________, ________) есть слепая капризная сила. Строго говоря, это даже не всеобщая необходи­мость – понятие слишком отвлеченное: это жребий отдельных смертных. Каждый имеет свою судьбу, свой жребий; рок раз­бивается на множество роковых сил, иногда воплощенных в особых демонах (Эриннии, Клятвы, Проклятия и пр.). Судьба – пророчица, ворожея, колдунья; вера в судьбу стоит в связи с ве­рой в мантику, ворожбу. У трагиков мы нередко встречаемся с коллизией роковых сил, особенно у Эсхила, которых воспроиз­водит здесь чрезвычайно древние представления; такова, напри­мер, судьба Атридов. Клитемнестра, мстя за дочь, убивает мужа; Орест, мстя за отца, убивает Клитемнестру; оправдываясь перед сыном, она обвиняет Мойру (_ _____ ________, _ ______, ________ __), на что Орест отвечает: " и этот смертный жребий она поло­жила" (____ _____ _______ _________ ________ и далее _______ _____ _____ ______ ____ _____ ________). Клитемнестра угрожает сыну проклятиями, которые будут преследовать его, как "разъяренные псы"; тот отвечает, что, уступив ей, он не избежит "псов" отца. От материнских "псов" от Эринний, Орест спасается заступни­чеством Аполлона и Афины.

Впоследствии у трагиков, в связи с идеей о кровной соли­дарности членов рода, мы находим представление о роке, тяготеющем над целыми родами какой-то демонической силой (___________), о каре, постигающей детей за грехи отцов. Впрочем, у каждого свой жребий, своя судьба; каждому положен свой предел, даже самим богам. Естественно, что они ревниво блю­дут его; они сами не могут нарушить рока, как они не могут

80 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

нарушить клятвы; и они считают как бы за личную обиду, если кто из людей вознесется над своею судьбою, что представлялось возможным, хотя и крайне опасным делом, никогда не про­ходящим безнаказанно. Боги не прощают этого никогда, зави­дуя всем, перешедшим положенную меру, карая чрезмерное счастье, как высокомерие. Существует даже представление о дурном глазе богов (_____________). Еще у Геродота все божест­венное, т.е. всякое божество, завистливо и непостоянно (___________ ____ __________ ______ __________), и такое представление, всего лучше характеризующее демонический характер греческих богов, связывается с общим миропониманием. Вся историческая судь­ба человечества представляется как бы рядом волн, подни­мающихся и опускающихся: боги равняют все, зависть богов низвергает все возвышающееся над положенным уровнем – идея, глубоко проникающая миросозерцание греков. Прометей вывел людей из положенного им удела; страдая за человечество, он принес людям небесный огонь. Зевс казнит за это Прометея, а на людей наводит ряд бедствий через брата Прометея. У Гомера Посейдон завидует Одиссею и карает феакийцев за их помощь Одиссею. У ног Зевса стоят две урны: из одной он черпает добро, из другой – зло. Но Пиндар говорит, что таких урн не две, а три, и только в одной из них благо: и за каждое благо, посланное Зевсом, человек терпит от него две беды.

 

Нравственный закон у Гомера

 

Итак, ни боги, ни судьба не соответствуют представлению о нравственном законе, управляющем миром. И тем не менее понятие о таком законе, представление о вечной правде, которую блюдут боги, которая царствует в мире, пробуждается до начала всякой философии.

Греки знали две нравственные нормы – обычай (______ и закон (______). У Гомера еще нет понятия "закона" – право определяется обычаем. Но понятие права или правого суда (______) у него, разумеется, есть, и это понятие заключает в себе не только представление о внешнем правосудии, но также об известных

 

Глава II.Религия древних греков 81

общественных обязанностях, имеющих санкцию людей и богов. Таково, например, чрезвычайно высокое представление о свя­тости семейных уз, на страже которых стоят вышние боги и мстительные Эриннии. Вся Греция поднимается в защиту по­руганной семейной чести Менелая; глубоким сознанием святос­ти домашнего очага протикнута "Одиссея". Затем следует упо­мянуть о святости клятвы, которая связывает людей и богов, о взаимной верности и гостеприимстве. Хотя этические идеалы Гомера, идеалы героической доблести, красоты и силы имеют в наших глазах более эстетический, нежели нравственный харак­тер, сознание "стыда и правды" присуще его героям и освящается богами. Эриннии карают за клятвопреступления, за преступле­ния против семьи, за обиду нанесенную нищему (Од. XVII, 475), и боги в виде странников посещают людей, наблюдая над злыми обидчиками и праведниками.

___________________________

___________________________

___________________________

 

Од. XVII, 485

Хотя последний текст и принадлежит к более поздней части эпоса, но не подлежит сомнению, что гомеровская _________, или "правда", признается в качестве обязательной нравственной формы, определяющей отношения человека к членам тех общественных союзов, которым он принадлежит.

 

"Труды и дни" Гесиода

 

Громадный шаг вперед сравнительной эпосом Гомера делает Гесиод в "Трудах и днях" (VIIIв.). В этом первом опы­те нравоучения Гесиод вызвышается до сознания объективной Правды как всеобщего божественного Закона, который осу­ществляется в мире самими богами. Если в его "Теогонии" мы видим собрание мифов, достойных дикаря, чуждых всякого вые-

82 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

шего, духовного идеала, то в "Трудах и днях" поэт говорит _______ ________ – в возвышенном сознании идеала – идеала Правды, и в словах его слышится глубокое убеждение. И это убеждение в нем тем глубже и сильнее, то он сознает его явное противоречие с действительностью, с неправдой, господствующей в человече­ском обществе.

Гесиод далек от оптимизма. Его поэзия отражает смутные времена борьбы и неустройства. Золотой век лежит в далеком прошлом. Созданные из золота, блаженные люди этой счастли­вой поры перешли от земной жизни к еще высшей доле: они сде­лались бессмертными демонами. Люди серебряного века уступали им в телосложении и мудрости, но все же были блаженны, доко­ле Зевс не наказал их за нечестие. На смену им он сотворил из меди страшных и воинственных богатырей, которые погибли, истребляя друг друга. За ними явился четвертый "божественный род" мужей, героев благородных и праведных; но и этих "полу­богов" истребила злая война и жестокая битва – одних под сте­нами Фив, других у Трои. Наступил нынешний "железный" век, отягощенный трудами, печалями и тяжкими заботами. Раздор господствует в нем, разделяя отцов и детей, друзей, союзников, братьев. Верность никогда не вознаграждается: царствуют обман и насилие, почет воздается обидчику и злодею. Стыд и возмез­дие в своих светлых ризах покидают людей и от земли возносятся на Олимп, к сонму бессмертных. Смертным остается лишь скорбь и не будет помощи против зла. И однако, несмотря на все это, несмотря на прогрессивное ухудшение человеческой доли, не превозмогающее господство зла и неправды, Гесиод непоколе­бимо верит, что правый путь есть вернейший и лучший, что правда в конце концов восторжествует над преступной обидой (_________ _________ ______ __ _____ _____ _________). В слезах, покрытая мраком, скитается гонимая Правда по городам и народам земли. Но она приносит бедствия тем, кто ее гонит; и наоборот, кто воз­дает правый суд гражданам и чужеземцам, тем она дает изоби­лие и мир, благоденствие, удачу во всем:

 

Глава II.Религия древних греков 83

Целый город нередко за мужа единого страждет, Если тот злое творит и замысел дерзкий питает, Им же с небес посылает Кронион великие беды, Голод и язву, и мор народу на злую погибель, Губит их сильное войско, иль стену крушит городскую, Или на море суда их карает он мстящей рукою... Помните это, цари, всегда этот суд разумейте. Близко в средине людей витают незримые боги, Зорко смотрят за тем, кто кривдой кого обижает, Мести богов не боясь, начинает неправую тяжбу. Тридцать тысяч бессмертных поставлено стражников

Зевсом Над плодоносного землею, над смертными. Тяжбы

людские,

Злые неправды дела, зорко они стерегут, Мраком одетые, всюду незримы они проникают. Есть еще дева, рожденная Зевсом: славная Правда, В чести великой она у богов, Олимп одержащих. Если же кто оскорбит ее, кривдой над ней надругавшись, Тотчас садится она близ отца, Кроннона Дня, Ум беззаконных людей обличая, доколь не отмстится. Вот что храните, цари, и суд ваш сделайте правым. Кривду забудьте во век, пожиратели мзды незаконной. Сам себе делает зло, кто зло готовит другому. Умысел злой всего злее тому, кто злое умыслил; Зевсово око все видит и все дела разумеет, Если захочет, увидит и то, безо всякой утайки, Что за правда и суд творится внутри государства.

еще управлялись и судились "царями" (__________ ), правда пони­мается как божественный закон, как всеобщая истина нравст­венного порядка, которая в этом качестве признается богами и требует признания со стороны людей. Этого мало: она противопо­лагается насилию и утверждается как высшее благо человека и норма человеческих отношений, в основании которых должна лежать не сила, а правда.

84 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

Вот что, о Персей, запомни и в сердце сложи себе

крепко:

Слушайся Правды всегда и навеки забудь о насильи. Ибо таков тот закон, который Кронион дал людям: Рыбы и дикие звери, пернатые хищные птицы Пусть друг друга едят – ведь Правды они не имеют, Людям же Правда дана, и она-то есть высшее благо.

Эта вера в Правду, в вечный закон (________), данный людям и возвышающий их над естественным животным состоянием всеобщей борьбы, является особенно знаменательной в устах автора "Теогонии". И, однако, и здесь вместе с такою верою, наряду с простыми мудрыми правилами и пословицами, испол­ненными здорового и глубокого нравственного чувства, мы находим множество примет, низменных суеверий и обрядовых предписаний, поражающих своей грубостью, мелочностью и совершенным отсутствием нравственного смысла, например, предписания о том, как следует мочиться, чтобы не оскорбить богов (744 ел.), как различать счастливые и несчастливые дни. Блажен и счастлив тот, кто знает все это и поступает согласно этому, ходит непорочно перед богами, "разумея знамения птиц и грехов избегая" (828).

 

Лирики

 

Вера в высшую правду в закон, "в нем же бог великий живет и не старится" (Soph. Oed.), сохраняется в греческой поэзии. Религиозная вера требует от своих богов правды и добра. Не прихоть и произвол, а объективная нравственная мера должна определять деятельность богов в управлении миром. Эта нравственная идея – если угодно, нравственное требование – отражается и в лирике VII и VI веков. Божественная правда непреложна: где есть кара, наказание, там должна быть и вина. Зевс правит миром, он видит все человеческие дела, праведные и злые, сами дела зверей не могут от него укрыться (Arch, fr., 79). Правда, лирика, поэзия субъективного чувства служит отголос-

Глава Н.Религия древних греков 85

ком и других настроений: сознание тяжкой доли людской, глу­бины человеческого страдания, непрочности счастья, кратко­временности и тленности всего земного нередко придают ей глубоко пессимистический оттенок. Видимое торжество неправ­ды, сознание человеческой беспомощности перед жестоким произволом судьбы, постоянно ставит человеку тяжкий нравст­венный вопрос, который решается различно. Зевс не гневается на отдельные поступки, но поздно или рано, когда накопятся без­закония, гнев его настигает виновного, как гроза. Так верует Со­лон. Но такое решение не всех удовлетворяет, и чем дальше идет время, тем более пессимистичной становится оценка человече­ской жизни (например, у певца любви – Мимнерма), тем глубже сомнения, тем мучительнее «опрос о смысле человеческого су­ществования. Почему добрый и злой имеют одинаковую участь? Почему глупость иногда приносит счастье, а разумное поведе­ние – несчастье? Почему сыны несут наказание за вину отцов, а преступник остается безнаказанным? Так спрашивает Феогнис Мегарский: "я не понимаю тебя, Зевс: ведь ты царствуешь надо всеми и знаешь хорошо помысл и сердце каждого". Он требует к ответу самого Зевса (_____ ______, _________ _________, ____ ____ _______); Феогнис же высказывает жестокое слово: "лучше всего совсем не родиться и света солнца не видеть; если же родился, – как можно скорей перейти через двери Аида и лежать под могильной землею".

 

Мистерии и мистицизм. Орфики *

 

Если греческие боги не удовлетворяли требованиям пробудив­шейся мысли и нравственного сознания, то и религиозное чувство не могло на них успокоиться. Вера не могла на них положиться, признать в них истинных, действительных богов. Они очистились, очеловечились, приняли нравственные черты, но все же остались демоническими и ограниченными существами. Процесс одухотво-

* Eduard Meyer, "Gesch. d. Alterhums" II, 449-460. Ronde, "Psyche", O. Gruppe, "Orpheus" (в Rosch. Lexicon).

86 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии "

рения, идеализации преобразил их, вознес их над природой, сделал их небожителями, но вместе с тем отдалил их от человека. Государственные боги, пользующиеся публичным культом, имели религиозно-политическое значение, но отдельному лицу они давали слишком мало. А между тем личность, по мере своего развития и освобождения, предъявляет им новые и повышенные требования. Естественно, что олимпийцы, отдалившиеся от человека, все менее удовлетворяют его духовной нужде; не удовлетворяют ей и формы публичного культа. Зарождается искание иных богов, более близких человеку, иных культов, дающих ему сознание более интимного, личного общения с божеством. Наряду с рационализмом и параллельно ему воз­никает и развивается мистицизм. В этом духовном движении сказывается как бы реакция против новых очищенных религиоз­ных форм. Пробудившаяся религиозность ищет и находит себе удовлетворение либо в старинных деревенских культах, сохранивших черты первобытной грубости, либо в культах иноземного происхождения, обряды которых носили характер дикого оргастического исступления, каковы были культы некоторых малоазиатских божеств и в особенности Диониса, – бога фракийского происхождения. В сравнении со светлыми олимпийцами эти боги представляются несравненно более древними и дикими, и обряды их культа указывают на ступень развития более раннюю, нежели та, которой соответствует гоме­ровский эпос. Но в этом-то и заключалось их обаяние. Дикие ночные пляски вакхантов, участников оргий Диониса, их исступ­ленные крики, их кровавые жертвы, которые растерзывались живьем, одуряющая музыка, опьянение (сначала брагой; впослед­ствии Дионис, пришедший с севера, сделался богом вина) – все это возбуждало "энтузиазм", давало непосредственное ощуще­ние наития, одержимости, общения с божеством. Эти оргии были не обрядами, а радениями своего рода: участвовавшие в них, переряженные в звериные шкуры, в масках, изображавших лес­ных духов, спутников Диониса, предавались всевозможным неис­товствам, чтобы привести себя в состояние экстаза, чтобы стать вакхами, приобщиться богу, его страсти, его жизни. И такое при-

 

Глава II.Религия древних греков 87

общение обеспечивало человеку всевозможные блага в земной жизни и блаженство за гробом. Вакхическое исступление было заразительно: оргии, пляски Диониса распространялись с силой какой-то религиозной эпидемии. То было настоящее нашествие Вакха, каким оно изображается в предании: к его хороводу при­соединялись новые и новые толпы, увлеченные силою бога, об­щим неистовством. Бог восторжествовал над своими врагами, которые не в силах были ему противиться. Оргии Диониса были введены повсеместно, и в самом религиозном средоточии Гре­ции, в Дельфах, Дионис утвердился наряду с Аполлоном. Прав­да, сама победа Диониса, доставившая ему место среди Олим­пийцев, отняла у него дикую силу, эллинизировала и укротила его. Согласно преданию, официальное признание, введение ор­гий Диониса в круг государственного богослужения послужило к исцелению от поголовного неистовства, которое Дионис наво­дил на своих противников. И, по-видимому, так оно было на самом деле. Оргии Диониса утратили постепенно свой первона­чальный характер, и тот же светлый гений греков, который очеловечил и одухотворил их богов, претворил и эти оргии си­лою искусства: в Аттике они преобразовались в драму, которая родилась среди них.

 

Элевсинские таинства

 

Иное происхождение имели отечественные мистерии, среди которых самое выдающееся место занимают элевсинские таинст­ва великих богинь – Деметры и Персефоны. Это старинные сельские празднества в честь великой Матери-Земли и богов, жи­вущих под землею, – празднества, долженствовавшие обеспечи­вать плодородие, удачный сев и жатву. Многие обряды таких праздненств у самых различных народов древнего и нового мира, у которых они сохранились до сих пор, представляют поразитель­ные сходства и связываются с однородными представлениями, указывающими на общий источник; по-видимому, они столь же древни, как само земледелие: они распространялись, усваивались, развивались вместе с ним, видоизменяясь под влиянием различ-

88 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

ных условий. Соответственно смене времен года, периодическому умиранию и оживлению растительности, в культах великой Матери чередуются радостные и печальные обряды, иногда – обряды погребальные и брачные, как, например, в Финикии или Фригии. Ежегодно из недр земли выходит прекрасное существо – юноша или дева, возлюбленный великой богини или ее чадо, и ежегодно это существо умирает, погибает от какой-то враж­дебной силы, похищается в преисподнюю. Богиня оплакивает его, предается посту, убивается по нем в безутешном горе, ищет его повсюду, иногда, как Иштар, спускается за ним в подземное царство. Сжалившись над нею или испуганные наступившим бесплодием, боги возвращают ей любимое существо, и ее верные празднуют вместе с ней праздник воскресения. Элевсинские таинства несомненно отражают этот цикл идей и в своих свя­щеннодействиях изображают драму великой богини, причем, однако, эти священнодействия осложнялись множеством раз­нообразных обрядов, символов, жертв, так как культ великой бо­гини связывается с культом всевозможных местных богов, божков и героев, количество которых непрерывно возрастало. В VI в. – по-видимому, не ранее – сам Дионис-Вакх вступает в союз с Элевсинскими богинями, входит в Элевсинский культ.

Первоначально этот культ был местным земледельческим праздником, но, по-видимому, он уже рано приобрел большую популярность среди соседних общин. Необычайная пышность и торжественность, какую он получает со времени Пизистрата, лишь отчасти объясняет его всеобщую славу и сама нуждается в объяснении. По-видимому, первоначальная цель – благословение полей – отступает на второй план: иначе праздник оставался бы только государственным праздником, и участие в нем не было бы связано со специальным посвящением и не представляло бы общего религиозного интереса помимо чисто местного. Свое преимущественное значение Элевсинский культ приобрел главным образом благодаря тому, что с ним соединялись обетования загробного блаженства. Уже в начале VII в. в гимне в честь Деметры, где еще нет следов присутствия Диониса в

 

Глава И.Религия древних греков 89

Элевсине, посвященные, узревшие таинства, признаются блажен­ными, ибо не имеющие части в них не имеют и равного с ними жребия после смерти, в царстве Аида. Великие богини суть цари­цы земли и подземного мира. И вместе они близки человеку, которому дают хлеб и плоды земные. У них он ищет надежды и утешения в жизни и смерти, скорбь которой они испытали вместе с ним.

Елевсинский культ был первоначально принадлежностью местной элевсинской аристократии, которая сохранила преиму­щества и после того, как произошло политическое присоединение Элевсина к Афинам. Затем наряду с элевсинскими Евмолпидами становятся и афинские священнослужители из рода Кериков. Посредством посвящения доступ к культу открывается всем афинянам, а затем и любому греку, не запятнавшему себя убийством. Таким образом, возникает своего рода религиозное общество, отличное от гражданского, особый духовный союз, принадлежность к которому обусловливается не рождением, а посвящением по личному желанию, по доброй воле каждого. Та же особенность замечается и в других мистериях, развивающихся в других местностях Греции из различных старинных замкнутых культов или культов пришлых. В создании таких новых форм религиозного общения сказывается новая духовная потребность, новая религиозность. Никакого тайного учения ни в вакхических оргиях, ни в элевсинских таинствах не преподавалось: были тайные действия, обряды, символы, жертвы, может быть, зак­линания, магическая сила которых требовала строгого соблю­дения тайны. Но никакого богословского учения не было и быть не могло: гнозис мистиков был практическим и сводился к усвоению тех или других обрядов и формул, обеспечивающих человеку высшую помощь и всякие блага в этом мире и за гро­бом. Тем не менее нельзя отрицать и того, что с этими культами связываются определенные религиозные идеи, не находившие достаточной опоры в культе публичном. И если в поэзии греков мы находим попытку систематизации общегреческих религиоз­ных представлений, то среди членов определенных богослу­жебных союзов легко могут возникать попытки систематизиро-

90 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

вать свои особенные религиозные представления, не укладываю­щиеся в общие схемы. Новое религиозное движение, усвояя ста­ринные формы или иноземные обряды, могло вызвать потреб­ность в учении, представляющем оправдание и обоснование означенных форм и обрядов. Такого рода учение мы находим в кружках орфиков, по-видимому, уже в VI веке, хотя начатки его, как начатки самой секты, могут относиться и к еще более ран­ней эпохе.

 

Орфики

 

Орфическая литература слагалась в течение тысячелетнего периода, причем с самого начала она была апокрифической и псевдонимной. Первые подделки, по свидетельству Геродота, относятся к VI веку до Р.Х., а позднейшие – ко временам христианским. Уже в VI веке влияние орфиков заметно на ранних греческих философах – Ферекиде, Ксенофане, Пифагоре, Гераклите и их преемниках. Ибик говорит о великой славе Орфея (____________ ______, fr. 10), и при Пизистратидах группировался кружок орфиков, много потрудившийся как для организации орфических таинств в Аттике, так и для развития орфической литературы. Древнейшие произведения ее могут быть относимы уже к VI веку, а следы орфических идей и влияний указывают уже в позднейших частях гомеровского эпоса. В VI веке, по-видимому, уже существовали теогония и эсхатология в описании "хождения Орфея в Преисподнюю", затем ряд других дидакти­ческих поэм, гимнов и оракулов Орфея и его ученика Мусея, – оракулов, которые уже тогда собирались в особые сборники и множились под руками собирателей. Афины были главным, но далеко не единственным центром этого духовного и вместе литературного движения, и для характеристики культурной и умственной жизни Греции той отдаленной эпохи чрезвычайно важно отметить, что указанное движение развивалось одновре­менно в нескольких различных местностях, между которыми существовал невидимый духовный обмен, поддерживались

 

Глава И.Религия древних греков 91

деятельные сношения. В числе орфиков, близких к Пизистра-тидам, предание указывает, наряду с Ономакритом, некоего Зо-пира из Гераклеи (Ю. Италии) и некоего Орфея из Кротона. Впоследствии в Кротоне мы находим место зарождения Пифаго­рейского союза, религиозное учение которого сливалось с орфи­ческим настолько, что между ними уже в древности трудно бы­ло провести границу. Далее, археологические находки пока­зывают, что орфические верования держались близ Кротона еще в конце VI века (орфический гимн Деметре на золотой табличке, найденной в Петелии). Влияние орфических верований сказы­вается не на одних пифагорейцах, но через их посредство и на элей-ской школе, и на Эмпедокле.

Орфическая литература и орфическое богословие суть, по-видимому, продукты целой эпохи и служат удовлетворению новой потребности в религиозном гнозисе или откровении. Древним носителем, пророком такого откровения является мифический певец Орфей, а предметом откровения служит вопрос о божестве в его отношении к миру и человеческой душе, о судьбе этой души, о средствах ее спасения, искупления и о пути ее к божеству. Орфическая теогония представляет значительное сходство с "Теогонией" Гесиода, являясь как бы ее развитием, но это уже не простое родословие богов, объединяющее внешним образом различные предания и божественные образы, чтимые в отдельных местных культах. Это своего рода богословская система, в основании которой лежит представление о едином и всеобъем­лющем божественном начале, поглощающем в себе различные божества – греческие, фракийские, фригийские, новые и старые, мужские и женские, – представление, несомненно получающее пантеистический характер.

Орфическая теогония дошла до нас в нескольких редакциях, как бы последовательно удаляющихся от схемы Гесиода. В древнейшей редакции, как и в "Илиаде", первой четой богов являются Океан и Гефида. Та редакция, которая впоследствии признавалась "обычной", возникла позже других, но все же предания, сохранившиеся в ней, носят следы старинного проис­хождения; основные черты этой теогонии сложились, может быть,

92 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии