Трагедия «Каменный гость» – кратко

Прославленный повеса и дуэлянт Дон Гуан тайно приезжает в Мадрид из ссылки, обуреваемый неуёмной страстью бросать вызов всем правилам морали и приличий. Едва явившись в столицу, он убивает в схватке на шпагах своего врага, Дона Карлоса. Гуан скрывается от следствия по этому делу в одном из пригородных монастырей и узнаёт, что здесь похоронен ещё один павший от его руки человек – командор де Сольва. К надгробной статуе каждый день приезжает молиться вдова командора, Донна Анна. Дон Гуан проникается желанием соблазнить её.

Подойдя к Донне Анне под видом монаха, он заводит с нею сладострастный разговор. Измученная одиночеством молодая вдова соглашается принять Гуана у себя. Тот торжествует свою очередную дерзкую победу – над женой им же убитого человека. Когда Донна Анна уходит, Гуан глумливо приглашает каменную статую командора прийти и постоять на часах во время завтрашнего свидания с его супругой.

Статуя вдруг кивает головой. Слуга Гуана, Лепорелло, приходит в ужас, но его отважный господин не думает отказываться от встречи с Донной Анной. Во время неё он открывает молодой женщине своё имя – имя убийцы. В это время раздаётся стук в дверь. Входит каменный гость – статуя с гробницы. Исполняя наказание свыше, командор хватает Гуана за руку и увлекает его в ад.

Вывод: "Каменный гость" в полном соответствии с законами драматического цикла посвящен идее Жизни. Жизнь есть любовь. Пушкинский Дон Гуан - это воплощенная жажда жизни, любви, борьбы и победы. Он не любит одну конкретную женщину, он её мгновенно забывает и, любит только саму любовь со всеми ее радостями и увлекательными приключениями и опасностями, и отсюда огромный интерес к новым встречам, любовным поединкам и победам. Это цель и смысл всей его жизни мужчины и героя. Дон Гуан в "Каменном госте" показан, как искренний, беззаветно увлекающийся, решительный, смелый и к тому же поэтически одаренный человек Его отношение к женщинам -- не отношение холодного развратника, профессионального обольстителя, а всегда искреннее, горячее увлечение Мы узнаем в пьесе об отношении его к трем женщинам -- Инезе, Лауре и Доне Анне, и везде это отношение человечное, далекое от холодного цинизма мольеровского Дон Но соединение его с Доной Анной невозможно. Является приглашенная Дон Гуаном статуя убитого им Командора, -- и он гибнет. Образ ожившей статуи, перешедший в драму Пушкина из легенды (на которой основана трагедия), трактован им по-своему. В нем нет и следа религиозно-морального содержания. Это не посланец разгневанного неба, карающего безбожника и развратника. В словах статуи нет и намека на эту идею. У Пушкина статуя -- это неумолимая, непреклонная "судьба", которая губит Дон Гуана в момент, когда он близок к счастью. Но пушкинский Дон Гуан -- удивительный человек, несущий в себе самые противоположные начала: эгоцентрист, замкнутый лишь в собственных переживаниях, и жизнелюбец, распахнутый навстречу всем и всему в мире, расчетливый и отзывчивый, верный друг. И этот человек всю свою жизнь потратил, по сути дела, на некий опыт -- ведь вообще-то речь в трагедии идет о конечных возможностях человека, о цене личности в человеческом обществе. Значит, герой -- по Пушкину -- ответствен за свою судьбу, ибо он, исходя из внутреннего чувства свободы, сам делает выбор своего пути, выбор, который -- он это отлично знает! -- почти наверняка приведет к страданиям и гибели другого.

Как бы ни "переродился" Дон Гуан под влиянием любви к Доне Анне, -- прошлое невозможно уничтожить, оно несокрушимо, как каменная статуя, и в час, когда счастье кажется наконец достигнутым, -- это прошлое оживает и становится между Дон Гуаном и его счастьем. Мысль и вытекающий из нее призыв к серьезному, бережному отношению к своим поступкам, которые рано или поздно окажут то или иное влияние на судьбу человека, и является, можно думать, той идеей, которую вложил Пушкин в свою интерпретацию традиционного сюжета.

Трагедия «Пир во время чумы» – кратко

Во время страшной лондонской чумы 1665 погребальные повозки тысячами везут умерших на кладбища. Повсюду раздаются стоны и плач, однако на одной из улиц несколько гуляк напоказ предаются разврату и пьянству за накрытым столом. Однако их веселье наигранно. Участники кощунственного пира лишь стараются утопить в вине печаль по родственникам и близким, которых теряют каждый день.

Одна из пирующих, желтоволосая Мери, запевает жалобную песню о чуме, но товарищи высмеивают её за «слезливость». Председатель пира, мрачный Вальсингам, встаёт с кубком и исполняет исступлённый гимн чуме. Он зовёт не проклинать, а славить великое бедствие, ибо страшная опасность возвышает человеческий дух. «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю… Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья…»

Проходящий мимо священник призывает Вальсингама прекратить безбожные выходки и напоминает, как недавно он безутешно скорбел от потери любимых матери и жены. Но председатель отвечает, что невыразимое горе навсегда погубило его душу – и он не жалеет об этом. Монах молит Бога спасти Вальсингама и уходит. Пир продолжается. Председатель сидит за столом в глубокой задумчивости.

Вывод: В городе царит эпидемия чумы. Несколько человек накрывают стол на улице и начинают пировать и петь унылые песни. Пиром руководит Вальсингам (его называют Председателем). Во время пира к ним подходит священник и упрекает их в кощунстве и безбожности. Он заклинает их прекратить пир и разойтись по домам, однако Вальсингам возражает ему, что у них мрачные дома, а юность любит радость. Тогда священник напоминает ему, что ещё три недели назад он плакал над могилой своей матери Председатель просит священника удалиться. Тот заклинает его именем покойной жены, которое приводит его в смятение. Он говорит, что его падший дух никогда не достигнет того места, где сейчас его мать и жена. Священник уходит, пир продолжается, а Вальсингам остаётся в задумчивости. Его тревожит дух любимой матери. В один клубок сплелись и щемящее чувство тоски и одиночества человека, запертого холерными карантинами в маленькой деревушке, и горечь потери близких друзей, и воспоминание о женщине, которой уже нет в живых, но чувство к ней все еще продолжает жить в душе поэта, и предчувствие новых суровых испытаний, что несет ему грядущая жизнь.

У героев "Пира во время чумы" практически нет выхода в большой мир, пирующие -- всего лишь крохотный островок в мире мертвых, поэтому ситуация трагедии уникальна, она являет собой некую экспериментальную площадку для исследования самых общих вопросов бытия. Но в самой уникальности ситуации заложены громадные возможности для обобщения, для соотнесения проблем отдельного человека и человечества в целом. Атмосфера пира проникнута лишь иллюзией жизни, смерть все время напоминает пирующим о неотвратимости и закономерности конца.

Человеческие страсти, Смерть, Жизнь как любовь - все проблемы актуальны и по сей день. Это "символические трагедии", но речь в них идет о сути реальной жизни, и вместе с тем вечной. В Маленьких трагедиях А.С. Пушкина вершится суд, драматург открывает новые глубины в мире и душах людей. Писатель не вдается в подробности мелких деталей, ничто не может нас отвлечь от сцепления Пушкина интересовали роль случайности и предопределенности в жизни человека, существование фатальных обстоятельств, которые неподвластны воле человека и его планам. Собственная жизнь не раз давала ему повод задуматься о том, от каких странных мелочей зависит судьба. "Маленькие трагедии" изначально были представлены, как цикл, имеющий глубокий философский смысл.

 

5.ФИЛОСОФИЯ ДРАМЫ ЛЕРМОНТОВА "МАСКАРАД"

«Маскарад» — пьеса многоплановая. В ее художественной структуре взаимодействуют различные пласты: социально-бытовой, нравственно-психологический и философский. Переплетение этих пластов происходит на всех уровнях пьесы — образном, сюжетно-композиционном, жанрово-стилевом. Показателен один из ключевых в драме образ маскарада. Это не только отображение типичного для светского быта бала-маскарада, он перерастает в символическое обобщение света, современного поэту общества, где вместо человеческих лиц — личины, «приличьем стянутые маски». Образ маски в драме тоже обретает символико-философ-ский смысл как обозначение респектабельной «кажимости» человека, за которой поэт вскрывает неадекватную ей сущность. Своеобразными масками в этом обществе являются и социальные роли, престижные жизненные амплуа, связанные со знатным происхождением, богатством, положением. Самое страшное в том, что эти роли-маски, становясь привычными, как бы прорастают внутрь, деформируя не только лицо, но и личность, остатки подлинно человеческой сущности. Если же в этом мире бездушных масок кто-то осмеливается появиться с открытым лицом, то и оно воспринимается как искусная личина. Такова участь Арбенина, дерзнувшего вступить в борьбу со светом без опущенного забрала. Показательна одна из финальных сцен драмы, когда Казарин в трагические для героя минуты у гроба отравленной им Нины доверительно-дружески обращается к Арбенину: «Да полно, брат, личину ты сними, // Не опускай так важно взоры. // Ведь это хорошо с людьми, // Для публики, — а мы с тобой актеры».

Арбенину претят лицемерие и ханжество света, благословляющего порок и зло, лишь бы они были прикрыты флером светских «приличий». Исповедовавший в юности высокие идеалы, он на своем опыте убедился в неизбежности гибели добра и красоты в этом обществе. Человек огромной воли, могучей души, «гордого ума», Арбенин берет на вооружение не пассивное добро, а протестующее зло, представляющее собою взбунтовавшееся, оскорбленное добро: это высокое зло, восставшее против зла низменного, царящего в обществе. В «Маскараде» получает художественное воплощение философская проблема, заявленная еще в «Вадиме»: «Что такое величайшее добро и зло? — два конца незримой цепи, которые соединяются, удаляясь друг от друга». Отвергая условные законы общества, герой сознательно вступает на путь порока, становится профессиональным игроком, шулером. Однако он шулер в картах, но не в чувствах и стремлениях. В отличие от окружающего большинства, он не приспосабливается к правилам игры большого света, далек от тех «искусников», которые «игрой достигли до чинов» и «из грязи вошли со знатью в связи». Деньги для Арбенина не цель, а лишь средство, но не обретения «достойного» места в обществе, а независимости от него. Он отвергает его не в частностях, а целиком. Разбогатев, герой не чувствует себя счастливым, напротив, он еще острее ощущает свое отчуждение от окружающей среды: «Напрасно я ищу повсюду развлеченья, Пестреет и жужжит толпа передо мной... Но сердце холодно, и спит воображенье: Они все чужды мне, и я им всем чужой!».

Однако на избранном им пути Арбенина преследует не только отчуждение, но и самоотчуждение. Он чувствует, что душа его мертвеет: она не может питать себя только злом, хотя бы и высоким, ей необходимы как воздух добро и красота. В этом состоянии безысходности и омертвелости души Арбенин встретил Нину — существо юное, чистое, не затронутое тлетворным дыханием света. У нее живой, светлый ум, способность глубоко чувствовать и переживать, душевный такт, сознание своего человеческого достоинства. Она проста и естественна не только в интимно-домашней, но и в светской обстановке. Встреча Арбенина с Ниной оказала на его душу целительное воздействие: «...черствая кора С моей души слетела, мир прекрасный Моим глазам открылся не напрасно, и я воскрес для жизни и добра». Нина — образ, возможно, даже более романтизированный, чем образ Арбенина. В ее облике воплощен идеал прекрасной человеческой личности. Тем не менее образ Нины отличается от обычных романтических образов своей лирико-психологической достоверностью.

Счастье Арбенина и Нины не могло быть продолжительным. Гармония Нины хрупка и недолговечна. Это гармония неискушенности «морем счастия и зла». Однако и Арбенину с его «всеведеньем» не дано знать, что он не только «стар сердцем», но и отравлен ядом неверия в людей, привыкнув наблюдать «повсюду зло — везде обман». Малейшего повода достаточно, чтобы заронить в его душу сомнения в искренности чувств и отношений к нему Нины. Среди окружения главных героев нет законченных злодеев: тут действуют люди — с недостатками, пороками, но и не без достоинств. В их душах на свой лад противоборствуют добро и зло, каждый из них переживает свою «микродраму». Неодномерность в изображении светского окружения героя драмы свидетельствовала о переходе Лермонтова к романтизму особого качества — зрелому, максимально развивающему свои возможности и вместе с тем «чреватого» реализмом.

Князь Звездич на первый взгляд пустой светский фат и «купидон». Однако постепенно в нем раскрываются черты, более значительные и характерные для эпохи в целом, в них, по словам баронессы Штраль, отразился «век нынешний, блестящий, но ничтожный». В ее эпиграмматически остром портрете князя воссоздается причудливая диалектика характера, порожденного эпохой безвременья: «Ты! бесхарактерный, безнравственный, безбожный, // Самолюбивый, злой, но слабый человек // Наполнить хочешь жизнь, а бегаешь страстей. // Все хочешь ты иметь, а жертвовать не знаешь; // Людей без гордости и сердца презираешь, // А сам игрушка тех людей...». Князь относится к светской толпе не потому, что в нем нет добрых задатков и свойств, а потому, что не они определяют его «линию жизни», лишь временами вспыхивая и тут же угасая под давлением обстоятельств, воздействием других. Ему в известной мере свойственны и чувства чести, благородства, справедливости и совести. Как и Арбенин, Звездич — игрок по влечению, а не по меркантильному расчету. Но Арбенин сознательно выходит за пределы правил игры не только в картах, но и в отвергнутом им жизненном укладе; князь в любых случаях остается в его пределах. Если Арбенин — «игрок», навязывающий свою волю, свои правила другим, то князь — всего лишь «игрушка» в руках им презираемых «людей без гордости и сердца». Однако «игрок» и «игрушка» как порождение одной и той же социальной почвы оказываются «двумя звеньями единой цепи»: в конечном результате не только Звездич, но и Арбенин выступает «игрушкой» в руках надличных социальных сил.

Еще более ярко выраженным двойником и антиподом Арбенина является Казарин. Он не просто игрок, каких в ту эпоху было немало: как и Арбенин, он игрок-философ.

Драма Лермонтова явилась смелым экспериментом по изображению высокого романтического героя в реально-жизненной социально-бытовой среде. Первой такой попыткой была работа над «Вадимом», где Демон низводился на землю в облике инфернального горбуна. В «Маскараде» Лермонтов не просто спускает вселенского протестанта на землю, а вводит его в гущу современности, в окружение светской толпы. Погружение «могучего духа» в быт оказалось плодотворным для изображения того и другого. Первый обрел плоть и кровь живого, хотя и исключительного человека, лермонтовского современника; второй, сохраняя конкретные приметы среды и времени, наполнился более глубоким смыслом: в быте отразилось бытие. Романтизм и реализм в «Маскараде» Лермонтова, в отличие от его ранних драм, от юношеского «Вадима», впервые идут рука об руку, органически взаимодополняя друг друга. Цементирующими началами здесь выступают напряженный лиризм драмы (родственный по своей субъективно-личностной природе романтизму и не противопоказанный объективно-реалистическому изображению жизни) и все более углубляющийся психологизм. Введение в реальную бытовую и социальную среду петербургского общества мятежного романтического героя обусловило взаимодействие романтических и реалистических начал и в стиле драмы.

«Маскарад» — драма-трагедия не только социально-психологическая, но и философская. Сопряжение в «Маскараде» социально-психологического и нравственно-философского планов дало поэту возможность постановки широкого круга важнейших проблем: человек и среда, человек и общество, свобода и предопределенность, добро и зло, преступление и наказание, «омертвение» и «воскресение» личности в несовершенном и несправедливом мире. Их постановкой Лермонтов предварял и свою дальнейшую творческую эволюцию, и последующее развитие русской литературы.

Глубина конфликтов, их разветвленность, следовательно, далеко перерастает простую противоположность между личностью и обществом. Романтик в принципе пишет социально-философскую драму о жизни вообще, о трагической сущности жизни, открывшейся ему в определенный исторический момент. С этой точки зрения каждая романтическая драма - символ. «Маскарад» не составляет исключения. Каждый персонаж и каждая ситуация символичны, поскольку в них заключена не только характеристика определенного лица или дано изображение поступков отдельных лиц, но и намек на нечто более общее. В каждом персонаже и в каждой ситуации - философское обобщение определенных сторон жизни, которые составляют ее общий философский смысл. Романтическая драма символична от начала до конца. В ней господствует поэтика символа, реальным же инструментом для его поэтического воплощения избран контраст, антитеза, внутренне слитные и вне этой слитности не существующие.

 

6."ПЕТЕРБУРГСКИЕ ПОВЕСТИ" ГОГОЛЯ. РОЛЬ ФАНТАСТИКИ И ГРОТЕСКА...

Слово гротеск исконно восходит к итальянскому, которое в переводе значит «грот, подземелье». Именно в пещерах, подземельях Рима была обнаружена настенная живопись, в которой причудливо совмещались изображения людей и животных. Гротеск – это предельное преувеличение, придающее образу фантастический характер. Гротеск – это особый тип изображения жизни, когда реальное и вымышленное, фантастическое перемешиваются, возникает мир ненормальный, странный, искажённый.

Николай Васильевич Гоголь работал над «Петербургскими повестями» с 1835 по 1842 год. «Петербургские повести» – третий цикл произведений Гоголя, объединённых общим идейным замыслом. Через все повести проходит образ столицы русского государства.

С элементами фантастики и гротеска в творчестве Николая Васильевича Гоголя мы встречаемся в одном из первых его произведений "Вечера на хуторе близ Диканьки". Писатель подчинил фольклорно-этнографические материалы задаче воплощения духовной сущности, нравственно-психологического облика народа как положительного героя книги. Волшебно-сказочная фантастика отображается Гоголем не мистически, а согласно народным представлениям.

Тематика "Вечеров..." — характеры, духовные свойства, моральные правила, нравы, обычаи, быт, поверья украинского крестьянства ("Сорочинская ярмарка", "Вечер накануне Ивана Купалы", "Майская ночь"), казачества ("Страшная месть") и мелкого поместного дворянства ("Иван Федорович Шпонька и его тетушка").
Герои "Вечеров..." находятся во власти религиозно-фантастических представлений, языческих и христианских верований. Отношение самого автора к сверхъестественным явлениям откровенно ироническое. Чертям, ведьмам, русалкам Гоголь придает вполне реальные человеческие свойства. Так, черт из повести "Ночь перед Рождеством" "спереди — совершенный немец", а "сзади — губернский стряпчий в мундире". И, ухаживая, как заправский ловелас, за Солохой, он нашептывал ей на ухо "то самое, что обыкновенно нашептывают всему женскому роду".

Фантастика органически вплетена писателем в реальную жизнь. Она приобретает в "Вечерах..." прелесть наивно-народного воображения и, несомненно, служит поэтизации народного быта. Но при всем том религиозность самого Гоголя не исчезает, а постепенно растет. Более полно, нежели в других произведениях, она выразилась в повести "Страшная месть". Здесь в образе колдуна олицетворяется дьявольская сила. Но этой загадочно страшной силе противопоставлена православная религия, вера во все побеждающую власть божественного закона. Таким образом, уже в "Вечерах..." проявились мировоззренческие противоречия Гоголя.

"Вечера..." изобилуют картинами природы, величественной и пленительно-прекрасной. Писатель награждает ее самыми мажорными сравнениями. "Снег... обсыпался хрустальными звездами" ("Ночь перед Рождеством") эпитетами: "Земля вся в серебряном свете", "Божественная ночь!" ("Майская ночь, или Утопленница"). Пейзажи усиливают красоту положительных героев, утверждают их единство, гармоническую связь с природой и в то же время подчеркивают безобразие отрицательных персонажей. И в каждом произведении "Вечеров..." в соответствии с его идейным замыслом и жанровым своеобразием природа принимает индивидуальную окраску.
Все повести связаны общей проблематикой: власть чинов и денег. Всем им присущ типичный главный герой — разночинец, "маленький" человека. Ведущий пафос повестей — развращающая сила денег, разоблачение вопиющей несправедливости общественной системы. Они правдиво воссоздают обобщенную картину Петербурга 30-х годов XIX века.
Гоголь особенно часто обращается в этих повестях к фантастике и излюбленному им приему крайнего контраста. Он был убежден, что "истинный эффект заключен в резкой противоположности". Но фантастика в той или иной мере подчинена здесь реализму.
Так, в "Невском проспекте" Гоголь показал шумную, суетливую толпу людей самых различных сословий, разлад между возвышенной мечтой (Пискарев) и пошлой действительностью, противоречия между безумной роскошью меньшинства и ужасающей бедностью большинства, торжество эгоистичности, продажности, "кипящей меркантильности" (Пирогов) столичного города.

В повести "Нос" рисуется чудовищная власть чинопочитания. Писатель показывает всю нелепость человеческих взаимоотношений в условиях деспотическо-бюрократической субординации, когда личность, как таковая, теряет всякое значение. И здесь Гоголь искусно использует фантастику.

"Петербургские повести" обнаруживают эволюцию от социально-бытовой сатиры ("Невский проспект") к социально-политической памфлетности ("Записки сумасшедшего"), от романтизма и реализма при преобладающей роли второго ("Невский проспект") к все более последовательному реализму ("Шинель").

В повести "Шинель" запуганный, забитый Башмачкин проявляет свое недовольство значительными лицами, грубо его принижавшими и оскорблявшими, в состоянии беспамятства, в бреду. Но автор, будучи на стороне героя, защищая его, осуществляет протест в фантастическом продолжении повести. Гоголь наметил в завершении повести реальную мотивировку. Некто, смертельно напугавший Акакия Акакиевича, едет по неосвещенной улице после выпитого у приятеля на вечере шампанского, и ему, в страхе, вор может показаться кем угодно, даже мертвецом.

Николай Васильевич Гоголь создал в своем раннем творчестве сплав сатиры и лирики, он обогатил реализм достижениями романтизма. Со всей мощью своего таланта он рисовал действительность, взращивая при этом мечту о прекрасном человеке и будущем своей страны. Тем самым он поднял критический реализм на новую, высшую ступень по сравнению со своими предшественниками.

Вообще если говорить о гротеске в творчестве Николая Васильевича Гоголя, можно отметить что мы впервые встречаемся с этим элементом в одном из первых его произведений «Вечера на хуторе близ Диканьки». Волшебно-сказочная фантастика отображается Гоголем, как правило, не мистически, а согласно народным представлениям, более или менее очеловечено. Чертям, ведьмам, русалкам придаются вполне реальные, конкретные человеческие свойства.

Как бы то ни было, вместе с усатым приведением в темноту города уходит и весь фантастический гротеск, разрешаясь в смехе. Но остаётся реальный и очень серьёзный вопрос: как в этом абсурдном мире, мире алогизма, причудливых сплетений, фантастических историй, претендующих быть вполне реальными ситуациями обычной жизни, как в этом мире человек может отстоять своё подлинное лицо, сохранить живую душу? Ответ на этот вопрос Гоголь будет искать до конца своей жизни, используя для этого уже совсем иные средства.

Обобщая реализм, достижениями романтизма, создавая в своём творчестве сплав сатиры и лирики, анализа действительности и мечты в прекрасном человеке и будущем страны, он поднял критический реализм на новую, высшую ступень по сравнению со своими предшественниками.

Но хочется отметить, что гоголевская фантастика навсегда стала достоянием не только русской, но и мировой литературы, вошла в её золотой фонд. Современное искусство открыто признаёт Гоголя своим наставником. Ёмкость, разящая сила смеха парадоксально соединены в его творчестве с трагическим потрясением. Гоголь как бы обнаружил общий корень трагического и комического. Эхо Гоголя в искусстве слышится и в романах Булгакова, и в пьесах Маяковского, и в фантасмагориях Кафки. Пройдут годы, но загадка гоголевского смеха останется для новых поколений его читателей и последователей.

 

7. НАТУРАЛЬНАЯ ШКОЛА - ШКОЛА КРИТИЧЕСКОГО РЕАЛИЗМА В РОССИИ...

Натуральная школа, условное название начального этапа развития критического реализма в русской литературе 40-х гг. 19 в. Термин «Н. ш.», впервые употребленный Ф. В. Булгариным в пренебрежительной характеристике творчества молодых последователей Н. В. Гоголя (см. газету «Северная пчела» от 26 января 1846), был утвержден в литературно-критическом обиходе В. Г. Белинским, который полемически переосмыслил его значение: «натуральное», т. е. безыскусственное, строго правдивое изображение действительности. Мысль о существовании литературной «школы» Гоголя, выражавшей движение русской литературы к реализму, Белинский развил раньше (ст. «О русской повести и повестях г. Гоголя», 1835, и др.); развёрнутая характеристика Н. ш. и её важнейших произведений содержится в его статьях «Взгляд на русскую литературу 1846 года», «Взгляд на русскую литературу 1847 года», «Ответ ''Москвитянину''» (1847). Выдающуюся роль собирателя литературных сил Н. ш. сыграл Н. А. Некрасов, составивший и выпустивший в свет её главные издания — альманах «Физиология Петербурга» (ч. 1—2, 1845) и «Петербургский сборник» (1846). Печатными органами Н. ш. стали журналы «Отечественные записки» и «Современник».

Для Н. ш. характерно преимущественное внимание к жанрам художественной прозы («физиологический очерк», повесть, роман). Вслед за Гоголем писатели Н. ш. подвергали сатирическому осмеянию чиновничество (например, в стихах Некрасова), изображали быт и нравы дворянства («Записки одного молодого человека» А. И. Герцена, «Обыкновенная история» И. А. Гончарова и др.), критиковали тёмные стороны городской цивилизации («Двойник» Ф. М. Достоевского, очерки Некрасова, В. И. Даля, Я. П. Буткова и др.), с глубоким сочувствием изображали «маленького человека» («Бедные люди» Достоевского, «Запутанное дело» М. Е. Салтыкова-Щедрина и др.). От А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова Н. ш. восприняла темы «героя времени» («Кто виноват?» Герцена, «Дневник лишнего человека» И. С. Тургенева и др.), эмансипации женщины («Сорока-воровка» Герцена, «Полинька Сакс» А. В. Дружинина и др.). Н. ш. новаторски решала традиционные для русской литературы темы (так, «героем времени» становился разночинец: «Андрей Колосов» Тургенева, «Доктор Крупов» Герцена, «Жизнь и похождения Тихона Тросникова» Некрасова) и выдвигала новые (правдивое изображение жизни крепостной деревни: «Записки охотника» Тургенева, «Деревня» и «Антон-Горемыка» Д. В. Григоровича и др.). В стремлении писателей Н. ш. быть верными «натуре» таились различные тенденции творческого развития — к реализму (Герцен, Некрасов, Тургенев, Гончаров, Достоевский, Салтыков-Щедрин) и к натурализму (Даль, И. И. Панаев, Бутков и др.). В 40-е гг. эти тенденции не обнаружили чёткого разграничения, порой сосуществуя в творчестве даже одного писателя (например, Григоровича). Объединение в Н. ш. многих талантливых писателей, ставшее возможным на почве широкого антикрепостнического фронта, позволило школе сыграть важную роль в становлении и расцвете русской литературы критического реализма. Влияние Н. ш. сказалось также в русском изобразительном (П. А. Федотов и др.), музыкальном (А. С. Даргомыжский, М. П. Мусоргский) искусствах.

К началу 40-х годов XIX века формируется новое направление в художественной литературе, которое позднее, с подачи В. Белинского, получит название “реализм”. Это было время становления классической русской нарративной прозы, связанное прежде всего с кризисом романтизма. Причиной кризиса явилось формирование нового естественнонаучного позитивистского мышления. Именно в России, как это ни странно, появилось течение, которое попыталось дать ответ на вызов естественной науки. Таким течением была “натуральная школа”, возглавляемая все тем же Белинским. Основной доктриной “натуральной школы” провозглашался тезис о том, что литература должна быть подражанием действительности. Здесь нельзя не усмотреть аналогий с философией деятелей французского Просвещения. Как было отмечено выше, Просвещение провозгласило искусство “зеркалом общественной жизни”, в обязанности которого вменялось “обличение” и “искоренение” пороков.

Русская “натуральная школа” претендовала на создание “энциклопедии русской жизни”. На уровне эстетическом это означало, что литературный дискурс должен стать похожим на обыденный, т.е. строиться не как замкнутая система со своими закономерностями (как в эпоху классицизма), а детерминистски - как цепь причин и следствий. Отсюда резко негативное отношение к принципу художественной условности, вернее, его полное отрицание. Литература натуральной школы, просуществовавшая довольно активно около десяти лет, стремилась к очерковости и сюжетной редуцированности. В качестве главенствующего утвердился “физиологический очерк”, философским лозунгом был позитивизм.

В русской литературе этой поры разрабатывается идея неадекватной дискрипции. Наиболее полно она воплотилась именно у тех писателей, которые так или иначе были связаны с традицией натуральной школы. Так, у Тургенева эта идея не только играла главную роль, но он сам был одним из ее идеологов и распространителей, поделив всех персонажей мировой литературы на гамлетов и дон кихотов, придумав выражение “лишний человек”. Отныне русская литература (и общественная жизнь) оперирует двумя глобальными понятиями: “лишний человек” и “новый человек”. Именно таких персонажей изображает Тургенев в лице Рудина, Инсарова, Базарова. Причем последний - один из наиболее известных персонажей Тургенева - это одновременно и лишний, и новый человек. В произведениях Тургенева сюжет практически вообще не играет никакой роли, и в этом одна из особенностей “натуральной школы”.

Все эти “новые” и “лишние” люди появились впервые именно на страницах художественной литературы, и лишь позднее русские революционеры (в частности народовольцы) перенесли данный тип поведения и мотивации поступков в реальную, повседневную практику. Чернышевский в романе “Что делать?” открыто пародирует и выставляет на посмешище сюжет, создавая пролог с ложным самоубийством героя. Через несколько страниц автор начинает издеваться над глупым читателем, который попался на его удочку, и теперь уже не помешает освещать на примере жизни героев свои социально-психологические доктрины, при этом нарочито рассказывая заранее все, что произойдет с героями. Литература так называемого “реализма” сознательно мимикрирует “под реальность”, заявляя, что именно она и есть правдивое и неприкрашенное отражение реальности.

В варианте реализма, особенно русского, претерпевает изменения “рамка” между реальностью и искусством и, соответственно, соотношение между авторитарным (по Бахтину) словом и словом внутренне убедительным. Эти два элемента дискурса достаточно четко разведены и противопоставлены друг другу. Мое слово, моя позиция являются, безусловно, истиной, признанной мной, а значит, не нуждающейся (в моих глазах) в доказательстве. Такое “мое, внутренне-убедительное слово” в контексте реализма совпадает с идеал-проектом, представленным в произведении. Будет этот идеал-проект соответствовать “лишним людям” Тургенева, “новым людям” Чернышевского или авторской интенции Достоевского - не так важно. Важно здесь иное. Мое слово является основанием для проверки всего, что им не является, для проверки авторитарности. Такая авторитарность может совпасть с авторитетом модной теории (Достоевский), религиозным авторитетом (Лесков), просто общественным мнением (Гончаров) или с чем-то еще. В недавнем прошлом, до появления и автономизации в тексте моего слова, эта авторитарность была абсолютной....

Белинский – теоретик НШ: 1. предъявлял требование соц Актуальности 2. Чистое искусство – дурная крайность дурной крайности (дидактического искусства). 3. понятие народности имело прежде лит. Значение без всякого приложения к жизни. Но литература – эхо жизни. Что человек без личности, то народ без национальности