Социология как теория «обществ» или «сообществ»

С тех пор как социология сознательно начала конституиро­ваться как отдельная, отличная от политической теории дисципли­на, она заняла особую позицию по отношению к выбору и детерминации предмета своего исследования, позицию, просуще­ствовавшую вплоть до конца XIX столетия и отчасти сохранив­шуюся до сих пор у ученых натуралистического толка. Несмотря на то что отдельные явления, которыми она первоначально занималась, принадлежали к сфере культуры, она рассматривала их как компоненты естественных систем. Такой подход, наме­тившийся еще в XVII веке, был полностью развит к середине XIX столетия Контом, Спенсером и их последователями. Счита­лось, что социология изучает общество. Общество понималось в основном как закрытая естественная система биопсихологиче­ских человеческих индивидов. Более или менее сходные системы наблюдаются и в природе: скопления одноклеточных организмов, многоклеточные с дифференцированными органами и функциями, ассоциации многоклеточных организмов — гомогенные, вроде стад и стай животных, и гетерогенные, вроде растительных сообществ. Как известно любому социологу, аналогия, прове­денная Контом между обществом и сложным многоклеточным организмом, широко использовалась Спенсером, Шеффле, Лилиенфельдом, Борисом, Новиковым и многими другими.

Три правила, в разных соотношениях и комбинациях, исполь­зовались для описания этой естественной системы. Во-первых, общество должно было по преимуществу занимать определенную географическую территорию; во-вторых, предполагалось, что оно обладает степенью расовой гомогенности. Эти два правила были чисто натуралистическими: географическая изоляция и расовый состав могли быть удостоверены теми же самыми методами внешнего наблюдения, что применяются для фиксирования изоляции и состава растения или колонии полипов.

Однако третье правило нарушает последовательность натура­листической позиции. Оно вводит в эту систему огромное количество культурных данных. Общность людей определенной, смешанной или чистой расовой принадлежности, населяющая определенную территорию, представляет собой общество лишь в том случае, если эти люди являются членами социальной группы — орды, семьи, племени, рода, деревни, города, государ­ства — или по крайней мере конгломерата взаимосвязанных групп. В самом деле, что бы ни говорилось о «животных обществах», человеческие группы есть продукт культуры: членство в группе и даже самое существование социальной группы, какой бы элементарной ни была ее организация, не может быть установлено без содействия гуманистического фактора. Род, племя, государство, даже семья и орда осуществляют свое бытие в опыте и деятельности своих членов, образовавших и ныне поддерживающих их существование.

Социология не отрицала этого. Наоборот, она намеревалась изучать не только социальные группы как культурные продукты объединенных в коллектив людей, но и все культурные системы, существующие в сфере опыта и деятельности этих людей, созданные и поддерживаемые ими. Общество в контовском понимании включало всю культурную жизнь людей, составляю­щих его: язык, искусство, религию, философию, науку, технику, экономические организации. Укорененные в природе своими телами, люди погружены в культуру своим сознанием. А культура общества едина для всех его членов; общество, простая общность индивидов с натуралистической точки зрения, представало в своем культурном срезе надличностной сущностью, сообществом, объ­единенным одной общей культурой. Все культурные системы, изучаемые раздельно специальными дисциплинами, были тесно сплетены в культурной жизни общества, образуя, по сути, статическое и динамическое единство.

Последователи Конта сохранили эти сущностные посылки без сколько-нибудь серьезных изменений. Одни приписывали большее, другие — меньшее значение психическим факторам в противовес материальным в возникновении и существовании обществ; некоторые примыкали к контовскои оценке личности как мысляще­го существа, не имеющего никакой другой сознательной жизни, кроме той, в которой он участвует как член общества, причастный к его культуре; в то же время другие трактовали ее как психологи­ческое бытие, лишь опосредованно связанное с обществом через коммуникацию и кооперацию. Отдельные типы явлений, составля­ющих культуру общества, мыслились как более, другие — как менее фундаментальные. Если Конт отдавал первенство интеллек­туальным факторам, то другие социологи вслед за Сен-Симоном подчеркивали важность экономических или технических явлений; некоторые, вдохновленные частично старыми доктринами, ча­стично — философией Гегеля, видели в государственной системе верховный и определяющий феномен общества.

Мы не намереваемся в настоящий момент подвергать эту социологическую концепцию систематической критике, так как она уже получила свою историческую оценку. Данной концепции не удалось выработать единой валидной и общеприемлемой научной теории обществ: не было создано ни закона, применительного для объяснения и прогнозирования изменений в обществах, ни последовательной классификации этих обществ, ни даже общего описания какого-нибудь отдельного их класса, способного га­рантированно выделить все существенные отличия, присущие этому и только этому классу. Мы ни в коем случае не имеем в виду, что социологи, работавшие в русле этой теории, не достигли никаких истинных, точных и важных научных результа­тов. Напротив, мы уверены, что в их трудах, в огромной степени недооцененных нынешним поколением социологов, заключено много ценного знания. Но это знание относится не к главному предмету их изысканий — обществу, а к тому, что сами эти авторы считали второстепенными проблемами, такими, как проблемы структурных характеристик и изменений определенных групп и институтов или проблемы, связанные с социально-психологиче­скими процессами.

Вся эта теория выстраивается вокруг одного поразительного заблуждения, отождествляя два в корне различных и несоизмери­мых понятия: общество как естественную систему, элементами которой являются индивидуальные животные виды homo sapiens, и общество как комбинацию систем, чьи элементы есть культурные ценности, такие, как язык, религия, техника, экономические и политические организации и т.д. То, что это очевидное логическое противоречие не привлекало внимания тех в других отношениях глубоких мыслителей, которые создали великие социально-философские системы прошлого, должно быть, веро­ятно, объяснено влиянием главенствовавшего в научной филосо­фии прошлого века монистического направления, в рамках которого они находились.

Но хотя эта фундаментальная ошибка не была ни обнаружена немедленно, ни выявлена даже после того, как произведенный ею результат оказался обычной научной непродуктивностью, тем не менее сам прогресс точных индуктивных исследований в соседних сферах постепенно исправил ее путем лишения данного типа социологии практически всего, в чем она видела собственный предмет, и распределения всего этого — по крайней мере того, что могло трактоваться научно,— между другими дисциплинами.

С одной стороны, в самом деле, все позитивные и разрешимые проблемы, касающиеся природного аспекта человеческих со­обществ, за последние 60 или 70 лет были освоены чисто естественными науками, такими, как, например, этногеография и антропология, оснащенными гораздо лучше социологии для работы с подобными проблемами. Их размежевание с социологией оказывается не совсем полным за счет того, видимо, что некоторые географы и антропологи обнаруживают тенденцию к «объясне­нию» культурных феноменов, в то время как многие социологи интересуются расовыми и географическими вопросами. Впрочем, если мы сравним в этом отношении Гобино и Рипли, Демолина и Брюне, мы сможем с уверенностью ожидать наступления момента, когда линия раздела между антропологией и антропогеографией, с одной стороны, и социологией и другими науками о культуре, с другой, будет проведена четко и безошибочно.

Разумеется, существует неисчислимое количество насущных вопросов, касающихся отношений между естественными и куль­турными системами, и они должны рассматриваться, невзирая наразмежевание соответствующих наук. Но из этого вовсе не вытекает, как хотели бы заключить защитники старого воззрения на социологию как на посредницу между науками естественными и культурными, что эти проблемы должны или хотя бы могут стать особой привилегией одной научной дисциплины². Отнюдь нет. Эти проблемы столь многочисленны и разнообразны, что абсолютно невозможно свести их к единому знаменателю. Каждая отдельная наука имеет дело с различными проблемами в ходе своих изысканий и должна разрешить их на собственных основаниях и с помощью собственных методов. <…>

² Я полагаю, что этот тезис является слабейшей частью работы П. Сорокина «Современные социологические теории» (Нью-Йорк, 1928), в других отношениях весьма ценной.

 

Таким образом, в то время как исследование природного аспекта человеческих сообществ понемногу, но зато окончательно переходило от социологов к более приспособленным для этого географам и антропологам, параллельный процесс недавно начал задевать и другую — культурную — грань обществ XIX века. Взятая на себя социологией задача исследования культурных сообществ оказалась выше ее сил, как, впрочем, и выше сил любой отдельной науки.<…> По мере того как росли богатство и точность знания о конкретных культурных сообществах, станови­лось все труднее организовать в рационально-синтетическую картину все известное о цивилизации какого-нибудь отдельного сообщества, сколь бы простой она ни казалась, и все более сомнительными представлялись те сходства, на которые обычно полагались социологи (главным образом представители эволюци­онной школы). Отсюда неизбежен вывод, что культурная жизнь любого человеческого сообщества, взятая во всей ее целостности, столь богата и хаотична, содержит столь много гетерогенных культурных систем, воздействующих друг на друга различными и неисчислимыми путями, и изменяется столь неожиданно и непрерывно, что вряд ли окажется возможным осуществить обоснованный научный синтез, что с очевидностью преграждает путь любой сравнительной науке о культурных сообществах.

В самом деле, в ходе недавних исторических, археологических и в особенности этнологических исследований были обнаружены некоторые относительно ограниченные и относительно стабильные комбинации различных культурных систем. Это так называемые культурные комплексы ныне главенствующей школы этнологии.

Каждый такой культурный комплекс содержит определенные технические, социальные, религиозные, эстетические, экономиче­ские системы, взаимосвязанные таким образом, что все они появляются обычно вместе в культурной жизни человеческих сообществ. Но такой культурный комплекс не есть нечто совпадающее с цивилизацией любого сообщества, так как каждая цивилизация, какую мы знаем, содержит различные пересекающи­еся культурные комплексы, и способы из пересечения, смешения и взаимодействия опять-таки весьма различны и многочисленны. Более того, не существует никакой рациональной необходимости, никаких постоянных законов, связывающих воедино различные системы культурного комплекса. Например, какую-либо религи­озную систему с определенной технической системой. Не суще­ствует и какого-либо динамического закона, какой-либо причин­ной обусловленности, определяющих возникновение и развитие комплексов, их распространение на определенные культурные области. Существование любого культурного комплекса и его полное или частичное принятие определенными культурными сообществами есть просто исторические факты, которые имеют место однажды и никогда более не повторяются. Это главная причина того, почему современная этнология является историче­ской в противовес более ранней эволюционной этнологии, полагавшей, что различные культурные системы, сосуществующие в человеческом сообществе, были необходимо взаимозависимы и что существовали универсальные законы, повсеместно управляв­шие переходом от одного типа цивилизации к другому.<…>

Однако все еще продолжаются попытки возродить понимание социологии как науки о культурных сообществах. Главный аргумент в ее пользу выстраивается на том очевидном факте, что совокупная жизнь сообщества — племени, нации, деревни или города,— даже если она, вопреки вере старых социологов, и не образует высшую разновидность органического единства, все-таки есть нечто большее, чем простая сумма гетерогенных явлений.

Хотя исходные посылки этого аргумента безупречно истинны, заключение ложно. Простого факта взаимного воздействия различных культурных систем еще недостаточно для оправдания существования отдельной науки для его изучения, так как эта задача уже осуществляется различными частными науками. Все технические, политические, религиозные, научные влияния этого воздействия, которым в культурном сообществе подвергаются, скажем, экономические системы, должны изучаться экономистом; религиовед должен учитывать модификации религии вследствие экономических, политических и научных процессов, ротекающих в культурной среде, и т.д. Кое-что может быть и обращено после того, как будут взяты в расчет различные культурные системы, составляющие цивилизацию человеческого сообщества. Люди, включенные в определенный набор взаимосвязанных систем (а среди этих систем обычно бывают и определенные социальные группы (территориальные, родственные или целевые), могут более или менее преисполниться сознанием этого факта и в той или иной степени проявить готовность к взаимодействию для пользы общей цивилизации и для направления этой цивилизации на общую пользу. Эти сознание и готовность, если они существу­ют, формируют социальную связь, объединяющую этих людей вне и над всякими формальными социальными связями, обязанными своим существованием регулируемым общественным отношениям и организованным социальным группам. Реальность такой связи проявляется в таких знакомых всем явлениях, как общественное мнение, коллективный контроль над лицами и группами со стороны социальной среды, развитие новых идеалов и попытки их реализации вне организованного группового действия. Если свести понятие «сообщество» к гуманистической реальности, охватывающей эти феномены, не остается никаких сомнений в том, что «сообщество» в таком понимании может быть исследовано наукой и что социология — это наука для его исследования как одного из специфически общественных яв­лений. <;...>

В одном мы можем быть уверены — в том, что будут прилагаться все новые и новые усилия с целью оживить старую синтетическую концепцию социологии, так как здесь задействова­ны мощные интеллектуальные и моральные интересы. Каждый думающий человек хочет достигнуть некоторого понимания тотальности цивилизации, к которой он принадлежит, сравнить ее с другими цивилизациями, истолковать их историю, найти, если возможно, путеводные нити в кажущемся хаосе исторической эволюции человечества. Такие интересы бессмертны и имеют то же оправдание, что и старый метафизический интерес к толкованию мира природы как некоего упорядоченного и рационального целого. И есть старая и установившаяся дисциплина, удовлетво­ряющая их: философия истории. Мы не собираемся ни отрицать ее права, ни приуменьшать ее значимость. Все, против чего мы возражаем, сводится к социологии, нацеленной на роль пози­тивной индуктивной науки, точной и объективной, не понимающей своих сил и слабостей до тех пор, пока ей не приходится на практике осуществлять эти притязания.<...>