Очерк есть рассуждение о чем-то, плюс - обо всей жизни

Главным своеобразием очеркового размышления является то, что журналист знакомит читателя с происшествиями, “столкновениями”, которые предшествовали мысли, а затем проводит читателя “путем мысли”, делает его участником новых встреч и, ситуаций и столкновений, возникших на путях постижения истины. Некий сплав репортажа-расследования с эссеистикой создает преимущественный интерес не к конкретно- вещественной, сугубо социальной стороне проблемы, но к ее психологическому, или морально - этическому ракурсу. Читатель проблемного очерка, как к развязке, подводится к выбору варианта общественного поведения, выбору оценки событий, подсказанному автором. Такая задача подразумевает не столько отражение (живое, динамичное, образное) фактов, существовавших до начала журналистского поиска и вызвавших его, сколько привлечение на суд читателей фактов, обнаруженных заинтересованным автором.

Прежде чем вести разговор о проблеме, очеркист старается читателя этой проблемой заинтересовать. Очерк часто начинается с происшествия, случая, натолкнувшего на размышления, на первопричину пристального внимания к проблеме. Иногда повод к разговору кажется не особенно значительным, но очеркист показывает и доказывает, что ситуация не случайна, а типична. (Для сравнения напомним, что в портретном очерке доказывается, что интерес к конкретному человеку - “герою” не случаен, что герой, или его поступки, его видение жизни и своего места в ней чем-то типичны, - и именно для этого нужны “резоны публицистики”).

Первоначально “закрученная интрига”, которой открываются многие проблемные очерки, в том, что ситуация оказывается заслуживающей больше внимания, нежели кажется при первом взгляде на нее, заслуживает совершенно иной оценки чем та, которая напрашивалась вначале.

Так, к примеру, в свое время вызвал широкий резонанс очерк В. Пескова об охране малых рек (“Речка моего детства”)

Читатель следил за путешествием автора от истоков речки Усманки до устья. Долго не удавалось разыскать в пересохшем русле влажный след - речка была без воды... Потом в сухой степи возник травяной призрак реки, зеленая полоска среди песка и глины. Когда автор в первый раз услышал журчанье, читатель вместе с ним с волнением следил, как в стоячей воде, в лужице вдруг уже пульсировала водяная струя, качая одинокую камышинку... Видел - речка течет, несмотря на то, что вырубали по ее берегам лес, потом - лозняки, выкашивали траву по берегам...и она теперь -раздетая река..., умирающая рек а, -пересыхают в открытой степи ключи и ручьи, питавшие ее прежде. Бодро ходит взад-вперед голубой трактор с плугом, распахивая последние луга, и пыль бурым холстом повисает там, где по осени лежали туманы...

Никаких особенных событий, вроде бы, не возникает, но драматичность ситуации очевидна; трепетность восприятия автора передается читателю. Тема не просто обозначена, но создан эффект сопричастности к ней. Передача впечатлений публициста подготавливает к восприятию логики доводов, создает нужное настроение для “отторжения” неприемлемого.

Частый прием представления проблемы: наглядное описание, сопоставленное с ассоциацией.

Вдруг кончалось пестрое разнотравье, попадал запах прогретой земли, исчезали голоса птиц. Начинался “лунный пейзаж”: тусклые, густо-бурые, вперемежку с черными конусы подымались над землей, с мертвой правильностью чередуясь до горизонта и отделяясь друг от друга гулкими провалами в недра. Казалось некий бездушный, но целенаправленный пришелец с Луны переложил куски нашей планеты в какие-то ему лишь одному понятные формы... Однако, “пришелец с Луны” живет на Земле и имеет вполне земное имя: “горнорудная промышленность”...

Впоследствии автор уточнит, что из-за так называемых “открытых разработок” угля и руды сотни миллионов тонн мертвой земли обступили “лунным пейзажем” российские города и поселки; для того, чтобы возродить их плодородие, природе понадобится до 200 тысяч лет. (В. Травинский “Земной пейзаж”).

Очеркист через эпизоды показывает “живое бытие” проблемы. Среди фактов, на которых строится очеркового произведение, большинство таких, которые не избежали “доработки” авторской фантазией. Автор какие-то черты акцентирует, сдвигает временные пласты, помогая читателю постичь смысл поступка, работа воображения “заполняет” отдельные эпизоды, отодвинутые временем, но поддающиеся творческой реконструкции. Результат работы воображения очеркиста должен быть убедительным и, вместе с тем, соответствовать главному в характере персонажей, в проблемной ситуации. Домысливается то, что вполне вероятно, что сообразуется с реальными фактами и происшествиями. “Я многое узнал. И, кажется, я могу себе представить, как все это было.” (Ан. Аграновский).

Факты в очерке воссоздаются так, в таком виде и с такой целью, чтобы была очевидна связующая их мысль

“Садясь за стол, ищем все - сюжет, слова, чтобы повести читателя путем мысли” (Ан. Аграновский). Осмысление происшествия происходит на глазах у читателя и воспринимается им как собственное усилие, а потом и собственный вывод.

В очерковом сюжете “картинки” - не иллюстрации, приводимые по мере надобности (“вот, например...”). Как воссоздается первоначальный “эмоциональный посыл” - случай, натолкнувший на размышления, так воссоздается и вся история “приключения мысли”.

Например, в очерке В. Пескова стержень размышления - столкновение с безразличным отношением к гибели реки на глазах у всех, по вине всех. О равнодушии не просто сказано - оно наглядно показано в эпизодах, встречах: с шофером, везущем по берегу бывшей полноводной реки... воду в цистерне; с директором совхоза и агрономом, которые спокойно признают: «Да, речку губим. И напрасно губим.» Их разговоров выясняется, что последние луга на берегах речки распахали, по приказу свыше, чтобы посадить огурцы. А вскоре не оказалось воды, чтобы эти самые огурцы поливать. И директор, и агроном охотно называют фамилии “руководящих товарищей” и членов землеустроительной экспедиции, чьей мудростью все это безобразие освящено; для них главное - самим оправдаться. Скажите, Михаил Семенович, - спросил я агронома, что это - неграмотность? Или дело в чем-то другом? “Устроителям земли” и Вам лично разве не ясно было, чем кончается пахота берегов тут, на степной речке? - Ответом было молчание. Этим разговор и окончился. Бывают минуты, когда людям стыдно смотреть друг - другу в глаза.

Такое же саморазоблачение безответственных и равнодушных людей - в их поведении, в их ответах на прямые вопросы -и в очерке Ан. Аграновского. Автор, выполняя просьбу рабочих, написавших в редакцию письмо-жалобу: “найти виновников”, едет в другой город к проектировщикам. И выясняет, что изменение проекта теплоцентрали (трубы) заняло полгода, а новый чертеж был готов в Иркутске в тот самый день, когда в Братске бригада Лузгина начала укладывать трубу по старому чертежу. - Неужели, - спросил я, - вы не знали, что старая труба не выдержит нагрузки? -Вообще-то эрудиция позволяла прикинуть, -сказал главный специалист, чья фамилия стояла на чертеже.- Но, как говорится, не зная броду... - Ну хорошо. А когда вышел новый чертеж. Дали бы хоть телеграмму, ей цена - полтинник.

Я любого ждал ответа. Ну, замотались, скажем. Работы было много (действительно, очень много.

-Что вы!. - сказал он. -В предпусковой период? Это ж ответственность!

Привыкли. Отменить чертеж им страшно. Сломать уложенную трубу - не страшно. Доктор Фаустус в таких случаях восклицал: “Что трудности, когда мы сами себе мешаем и вредим!”

Обратим внимание на то, что завершающий вывод подан в образной форме. В другом материале, повествуя о жестокости и равнодушии, чьей жертвой стал мальчишка, воровавший вишни из колхозного сада, (он был так бесчеловечно наказан, что психически заболел) очеркист пишет:

Нужны деловые люди, но люди. И благосостояние необходимо, но ведь оно не одна сытость. Как ни важно повышать производство продукции на душу населения, куда важней производство этой самой души. И будут центнеры, килограммы и рубли... Но бог ты мой, это же вишневый сад!

Чеховский вишневый сад как символ человечности, живой души, был вспомянут очень к месту.

Как видим, эмоциональная картина события может быть конкретной и сугубо документальной в основе, но с помощью образно интерпретированных деталей стать обобщающей, условно-символической.

Поговорим чуть подробнее об образности проблемного очерка.

Каждый публицист ищет пути и приемы, позволяющие сделать факт более ярким. Образная интерпретация в репортаже и в очерке во многом схожа, однако, отличительные особенности жанра очерка диктуют, во-первых, особые ограничения фантазии (необходимость противопоставлять факт так называемой “очерковой живописи” - “бантикам и завитушкам метафор”, когда “образный грим” наложен так густо, что под ним исчезают лица...); во - вторых, особые требования: впечатляющий факт должен быть выразителен не сам по себе, но выглядеть естественным в своем новом окружении - очерковом сюжете.

Как и в репортаже, образной фразе очеркового описания чужды эпитеты типа “яркий”, “колоритный”, и ценится конкретный цветовой штрих. Так, в одном из очерков А. Аграновского бросается в глаза и запоминается красная ручка тормозного крана паровоза. Отбитую взрывной волной, ее нашли в мертвой руке машиниста; он все еще сжимал ее, спасая пассажиров, предупреждая катастрофу.

Очерк широко пользуется репортажными вкраплениями для воскрешения отдельных эпизодов, которые читателю предлагается как бы пережить заново (фрагменты биографии героев, эпизоды экстремальных ситуаций, в которых возникают столкновения позиций и характеров, фрагменты авторских наблюдений).

Очеркистика в большей степени, нежели репортерство, склонна к образному обобщению.

После аварийной остановки циклотрона гигантское сооружение кажется физикам - героям очерка Вал. Аграновского - миной замедленного действия. Этих людей, “создавших” во время опытов новый, доселе неизвестный элемент системы Менделеева, подстегивает время - ничтожно малое время его существования: Ты куришь, а он распадается... Ты спишь, а он распадается... И они почти не едят и не спят, ожидая подсчетов статистиков - садистиков.

Очерк, как и репортаж, сообщает трепетное, чрезвычайно личное отношение и героев, и автора к изображаемому... Новый элемент почти неуловим (можно заметить лишь его след на пластинке), почти не вещественен. Но он некоторое время существует перед тем, как исчезнуть снова, распасться... И возникает образ: шагреневая кожа. Литературный, “чужой”, этот образ не кажется надуманным, он отлично передает напряжение, мучительность ожидания неизбежного ухода в небытие. (Вал. Аграновский. “Взятие 104-го”).

Образное воссоздание в очеркистике более очевидно, нежели в репортаже, служит интерпретации. Образ расширяет и углубляет конкретные примеры, подводит к выводу, а то и прямо замещает вывод. Образность служит и представлению факта, и суждению о нем

Эмоциональный фон оттеняет и изображенные поступки, и авторскую интерпретацию этих поступков. Когда, скажем, в очерке Ан. Аграновского “Столкновение” варьируется противопоставление двух вариантов поведения людей - пьяного тракториста, разворотившего рельсы и машиниста, спасшего состав ценой своей жизни, эмоциональный фон очерка подчеркивает контраст. Состоялось интервью с преступником, автор продолжает поиск сведений о происшествии: В сверкающий, белый чистый мир больницы я пришел прямо из тюрьмы и долго, пока не запретили врачи, беседовал с помощником машиниста, глядел в его глаза -удивленные, как бы не верящие тому, что он остался жив...

Очень точны слова известного литературоведа А. Лежнева о том, что наиболее действенным оказывается “литературный материал, замещающий автора, вобрав его в себя”. Образ как “расцветающая мысль” - необходимое и очень действенное средство. Не должно быть "просто фона”, “просто пейзажа” - все может и должно "играть на проблему".

В очеркистике широко применяются олицетворения и иносказания. Когда А. Герцен называл свои очерки времен французской революции 1848 г “Перед грозой” и “После грозы”, иносказание было очевидно.

Когда в очерке Ан. Аграновского появляются “вербы при дороге”, -согнутые, покореженные постоянно дующими ветрами (они почти “падают” на бок, но удерживаются корнями) - этот пейзаж далеко не прост, он подготавливает к восприятию трудного решения, выхода из проблемной ситуации: остаться там, где произошло “жизненное крушение”, остаться, чтобы начать все сначала. В том же очерке (“Крушение карьеры”) - другой пейзаж, описание сумеречной осени: жизнь зашла в тупик, человек скажет: Подло было на душе у меня, и вспомнит бесконечные дожди, свинцово-серое небо нависло над головой как провисший потолок брезентовой палатки, полный воды: ткни пальцем - и хлынет сверху...

Один из лучших очеркистов 30-х годов, Сергей Третьяков справедливо отмечал, что очерк - вовсе не статья, расширенная до определенных размеров за счет того, что к ней “приделаны всякие бантики, масса эпитетов, сквозь которые не прощупывается действие” (“беллетристические завитки и украшения, призванные скрыть бессмыслие”); “выкомаривать пейзажи” просто недостойно, оглядываясь на путь, пройденный русским очерком.

Опыт работы выдающихся очеркистов прошлого показал, что очерк -одна из самых разносторонних и свободных литературных форм. И, вместе с тем, в истории этого жанра все определеннее выявлялась зависимость этой формы от исследовательского плана как “внутреннего чертежа”, основы, на которую наброшена форма, “свободная как женская блуза” (А. Герцен). Публицистическая заданность художественных компонентов и, вместе с тем, - большие возможности выбора этих компонентов, творческой фантазии отличают газетно-журнальный проблемный очерк.

ПУТЕВОЙ ОЧЕРК

Незнакомая страна, обычаи, нравы, экзотические детали чужого быта - все это издавна привлекало читателей к рассказам путешественников. Современный путевой очерк как публицистическое произведение демонстрирует и большие возможности обобщений, поскольку, как было замечено еще критикой ХIХ века, этот жанр “совмещает в самой легкой форме самое богатое и заманчивое содержание”.

Во множестве экзотических, разрозненных примет быта, которые останавливают снимание приезжего, в их пестроте и кажущейся противоречивости чужого быта можно обнаружить закономерности. Стимулируемый познавательным интересом читателя (“я там не был!”) жанр публицистических путевых заметок подчиняет этот интерес задаче исследования. Заметки становятся художественно-публицистическим произведением, и задача такого произведения ”прежде всего познавательная, но и назидательная тоже” (как отозвался Я. Голованов на сборник очерков об Америке своих коллег - журналистов Б. Стрельникова и В. Пескова).

Перед публицистом стоит цель - рассказать о поездке, привлечь внимание к незнакомым фактам для того, чтобы провести публицистическую мысль, воздействуя и на воображение, и на сознание читателя. Очень часто тут мешает предвзятость - недобросовестное отношение к фактам, неверно понятая тенденциозность. Односторонность взгляда, обычно, означает, что у автора нет таланта исследователя, его мышление недостаточно критично. Наблюдая - исследовать, сопоставлять, размышлять: перед публицистом стоит именно эта задача. “Не столько путешествуешь, сколько следишь за раздумьями, возникшими во время поездки” - писал крупный писатель и публицист середины ХХ века Илья Эренбург, точно определив особенности работы над этим жанром.

Путевые заметки могут строиться вокруг одной “идеи” -проиллюстрированной наглядным проявлением проблемы (как в проблемном очерке). Могут и опираться на факт существования яркого характера (как в очерковом портрете). Однако, эти опорные факты выдвигаются из мозаики других, именно их пестрота - характерная примета путевых заметок. В них, очевидно, много случайного, неожиданного (“что там, за поворотом?”), много фактов, “лежащих на поверхности”, экзотических, “туристских”. Акцент, однако, на такие, которые могут выступить в обрамлении рассуждений, выстроить перспективу повествования.

Иной раз “экзотика” намеренно подчеркнуто отделена от других фактов; так, к примеру, сделал И. Эренбург в своих "Японских заметках": собрал воедино, перечислив подряд кимоно, палочки для еды, цветущую сакуру, жаровни на улицах..., а в “Индийских впечатлениях” - шумящие базары, храмы десятка религий, цветочные гирлянды на шеях, попугаев и обезьян на улицах и т.д. Он создал сначала “фон”, а по нему уже стал “вышивать” тему главных впечатлений; подчеркнул, что важно оттолкнуться от экзотики, пригласить читателя к более вдумчивому взгляду: В беспорядке перечислил я разрозненные черты быта, которые останавливают внимание приезжего. Теперь мне хочется их осмыслить, понять связь между тем, что в первые дни казалось мне бессвязным.

Упомянутый прием указывает, как на определенную задачу, - раскрыть суть непонятного - увлекательного, углубить сложившееся стереотипное представление, для начала бегло его очертив. Вернуть привкус эмоционального открытия, новизны, рассказу о стране, о которой “все и так все знают”... с чужих слов, видят ее в ракурсе заезженных образов.

Побывать в Японии - все равно, что оказаться на Луне. А загадочный народ, населяющий эту страну, даже после длительного общения с ним все равно представляется инопланетным сообществом...

Удивление вызывало многое. Например, их замысловатые имена. Мужчину звали Вход в Долину, а девушку - Счастливая Сосна. Он был водителем автобуса, а она - гидом...

Путешественника по Греции тоже поразило имя, прозвучавшее в одном из отелей: служанка Терпсихора...

Спору нет, в рассказе о незнакомой стране должны быть яркие приметы невиданных диковин.

Джунгли! Этот переполненный соками жизни мир со сладким стоном купается в лучах экваториального солнца и в воде тропического океана..

Самолет никак не приземлится... потому, что на посадочной полосе, на теплом бетоне грелись на солнышке два громадных питона, охраняемых в этой стране законом...

Аэродром, его строения, его ангары и заправочные резервуары залиты волной запаха магнолий.

Приведенные фрагменты из путевых очерков Г. Бочарова - наглядная иллюстрация к размышлениям этого журналиста о своей профессии: “Твоя удача в том, что ты можешь стать свидетелем неповторимого момента...Это останется с тобой и с теми, с кем ты делишься главным богатством своей жизни -впечатлениями”.

Автор, “кинув приманку экзотики”, медленно поворачивает медаль другой стороной: дескать, посмотрим, что за всем этим, какова реальная жизнь реальных людей. Экзотика впечатлений, репортажные фрагменты в путевом очерке совершенно необходимы. Однако, желательно, чтобы наиболее яркие моменты впечатлений были “доказательны” в публицистическом плане, приобщая читателя к той мысли, идее, ради которой воспроизводится все путешествие. Для путешественников, пишущих с публицистической целью о стране, постоянно “кроме географии существует политика”. Скажем, в путевых заметках об Африке возникают такие детали, как стволы пальм, расписанные сверху донизу лозунгами, среди которых, вперемешку, и “Салют свободе!” и нацистские призывы. В Экваториальной Гвинее, среди экзотики, - такой эпизод -и экзотичный, и публицистически значимый:

...В районе посольских особняков стоял единственный в столице полицейский регулировщик. Он притормозил движением руки идущую впереди нас машину, мы тоже сбавили скорость; через дорогу прошла, смеясь, беременная молодая африканка, потом проехали мы, и регулировщик улыбнулся нам, и тронул носком ботинка большой фиолетовый цветок на асфальте, которыми всегда усыпана дорога, если с утра на остров налетает ветер…

(Г. Бочаров. Четыре прикосновения к Африке)

Предполагается, что жизнь другой страны должна занимать журналистов, преимущественно, не тем, насколько она непохожа на быт страны родной, но своим собственным содержанием. Путевой очерк, как и очерк вообще, отражает в наглядной форме реальные конфликты. И познавательный план сплетается с планом проблемным.

Автор очерков о современной Японии удивляется: “ Их благодарность не знает границ!”;

предостерегает: Оказавшись в Японии, приготовьтесь к бесконечным поклонам в магазинах, офисах, отелях и прочих общественных местах. Кланяются не только при встречах-расставаниях, но и во всех остальных случаях;

весело вспоминает: Приятно в этой стране чувствовать себя потребителем... Ведь покупателю тут позволено все...В ответ на мою покупку в детском отделе центрального универмага Токио продавщицы подняли такой благодарный шум, что я даже испугался - не сделал ли чего-нибудь недозволенного...

Российского журналиста удивило многое, в том числе и “ миллионеры в промасленных “трениках”: Среди кучки людей, раскладывавших морские водоросли для сушки, мы не сразу обратили внимание на ничем не отличающегося от остальных рабочего в пузырящихся на коленях “трениках” и затрапезной майке. Он трудился вместе со всеми. Местный Корейко поведал нам о том, что он лично ныряет под воду за морскими ежами, сам их обрабатывает...

Не отстраненность любопытствующего наблюдателя, а активность публициста лежит в основе путевых заметок публициста. Желательна активная, по мере возможности, включенность автора в дела, проблемы тех людей, о которых ведется рассказ.

Очеркист, относясь с пониманием и интересом к тому, о чем пишет, к тем, о ком вспоминает, не спешит с выводами, не подменяет наглядное исследование, на которое ориентирован очерк, быстрыми суждениями. Страсть к обличительству, высокий пафос путевым заметкам не свойственны. - все это мешает работать воссозданными картинами, сценками, отражающими внимательное и заинтересованное наблюдение. “Они не торопятся осуждать” - это замечание Я. Голованова относительно авторов очерков “Страна за океаном” очень примечательно; путевой очерк не сглаживает проблемы, на которые автор натолкнулся, но подает их по-иному, действует своими методами. Не дело очерка - доказывать чисто логически абсолютную неприемлемость для отечественной практики некоторых иноземных вариантов политики, обычаев... - в этом нет нужды, все это предстает наглядно.

“Четыре японских острова Курильской гряды, которые в сорок пятом году отошли под юрисдикцию СССР, сегодня являются камнем преткновения в японо-российских отношениях ”- так утверждают члены движения за возвращение пресловутых островов. Штаб этой общественной организации ведет достаточно активную деятельность. Проводятся даже специальные марафонские забеги, посвященные борьбе за “северные территории”. В дружелюбной обстановке прошла наша журналистская встреча с местным вице-мэром. В память о ней н ам подарили заколки для галстуков с надписью: “Отдайте наши острова!”

(В. Полупанов “Надевал я кимоно, но японцем не стал”, АИФ)

Цель путевых заметок - “отражение политики в быте и нравах”; нужно подмечать такие детали, такие сценки, разговорные реплики, приметы быта, которые с достаточно очевидностью перед картину социальной жизни, политическую расстановку сил, общую ситуацию в стране, ее экономический и культурный уровень.

Как же все-таки сквозь “картинки быта” пробивается суждение?

В путевом очерке особенно возрастает роль автора -публицистического героя. Именно автор - связующее звено в повествовании о прошлом и настоящем, именно он- посредник, знакомящий нас с чужим бытом и непривычными поступками. Очень важен его свежий взгляд. “Ты отправляешься в путь, надеясь увидеть то, что до тебя видели другие. Но это не может быть твоей главной целью. Ты рассчитываешь на большее - увидеть и узнать то, чего не увидел и не узнал никто до тебя, а если увидел и узнал, то в иное время и в ином свете”. (Г. Бочаров).

Иногда публицист как бы ведет спор с позиций своей страны, своих привычных взглядов и ценностей. Повторим, - главные аргументы в этом споре - не декларативны, в роли аргументов выступают воссозданные впечатления, сценки, беседы, фрагменты портретов. Отражением характерных примет жизни социальной выступают, нередко, такие штрихи быта, культуры, которые на первый взгляд весьма далеки от “политики”. В одном из очерков, применяя прием “спор с воображаемым оппонентом”, И. Эренбург писал: “Вы говорите об искусстве составления букетов..., по-вашему, эти люди только и делают, что сочиняют стихи, но вот передо мною статистика...” (отражающая социальные конфликты). В том-то и трудности, и особенности жанра очерка, - произведения многопланового: предполагается рассказ о социальных проблемах, однако, не упускающий из виду бытовую сторону “просто жизни”, представляющий ее во всей красочной полноте. Убеждение идет через “видимое”, логическая доказательность авторских рассуждений подкрепляется “услышанным” - подлинным. (Прямое рассуждение - область других жанров).

Что-то из увиденного публицист внутренне отвергает, другое -воспринимает как близкое. понятное. Вырабатывается собственная интонация, очень ценная для очерка. Среди “соблазнов, специально подстерегающих путешественников”, Я. Голованов называет как самый распространенный - “отказ от собственной интонации. Это очень трудно: рассказать о Ниагаре и Большом Каньоне, о секвойях и Диснейленде, и не сойти с рельсов выбранной интонации, не позволить величию чудес и диковинок прикрыть второстепенные, но важные детали”.

В свое время, отводя от А. Герцена упреки в простом повторении фактов, известных из газет, В. Белинский подчеркивал, что главный интерес путевых очерков - “в том, как отразился факт в личности автора”. Это суждение справедливо и сегодня.

Современные тенденции жанра таковы, что обострен интерес к публицисту как к личности мыслящей; самовыражение автора очень ценно. Реальный человек, совершивший реальное путешествие, в “очерковой жизни” он совершает путешествие заново, и показывает читателю, “как сознание проделало путешествие”, по словам И. Эренбурга, - путешествие по незнакомой стране и “по собственной жизни” (поскольку общение с людьми, новые впечатления как-то отразились, не могли не отразиться на самом авторе).

Незначительные события, случайные встречи становятся значительными, важными, интересными, поскольку они расцвечены авторским живым участием, авторской иронией, авторским негодованием, сопоставлениями с его биографией и фактами жизни хорошо знакомых ему людей. Действенная роль публициста - гражданина своей страны - позволяет все время и очень естественно проводить параллели, сравнения с жизнью и нравами страны родной. Еще в XIX веке авторитетные литературные критики, отзываясь на путевые очерки современников, обращали внимание, что наиболее интересны те, в которых “разговор о Европе становился разговором о России”.

В путевых заметках очеркиста постижение незнакомого образа жизни все время идет через сопоставление с привычным, знакомым.

Конечно, сопоставления не должны быть навязчивыми, тенденциозными. Особенно неприемлемы неуклюже - демонстративные противопоставления (“у нас” -и “у них”); критик Н. Погодин более сотни лет назад высмеивал российских “путешественников”, чей неумеренный патриотизм заставлял их друг за другом вдохновенно утверждать в путевых впечатлениях “что Европа гниет, что железные дороги ведут в ад, и тому подобные странности...”

Для советской прессы, особенно 40-х- 50х годов ХХ века, было очень характерно деление на “черное” и “белое”, цензура строго следила за “идеологической выдержанностью” путевых очерков из “враждебных, капиталистических” стран. И когда В. Некрасов опубликовал в начале 60-х годов свои знаменитые очерки об Америке, в которых было много доброжелательного любопытства, остроумных параллелей, и ни слова о “загнивающем капитализме”, ему этого не простила официальная пропаганда (как известно, результатом начавшейся травли, обвинений в антипатриотизме и диссидентстве стал вынужденный отъезд писателя за границу, где он и умер).

Прошло еще двадцать лет, времена изменились, и вот уже в рецензии на новую книгу очерков об Америке (уже упоминавшуюся выше, написанную Б. Стрельниковым и В. Песковым) как важное достоинство отмечено следующее: “В книге нет границ черного и белого. Если авторы пишут, к примеру, что в США хорошие дороги, это не обязывает их абзацем ниже писать о грязи негритянских кварталов. Честные, разумные люди, знающие и любящие свою страну, они столь же честно и разумно разглядывают жизнь страны чужой, сопоставляют, прикидывают, вернее, нас с вами заставляют прикидывать”.

Нет необходимости выносить приговоры там, где оценка очевидна, где она естественно вытекает из эмоционального содержания сцен и эпизодов, из авторского сопоставления привычного и незнакомого. И "художественное" – авторские ассоциации читатель тоже должен воспринимать как естественные, принимать, как должное, сопутствующие им размышления. Процитируем еще раз И. Эренбурга: Я дорожу национальными чертами в народе, как и в человеке - дороги его особенности, его неповторимые черты. Важны, увлекательны, милы особенности быта, мышления, искусства. Но есть и другое, не менее существенное- то, что сближает людей. Путешествуя, конечно, дивился неизвестному, жадно вглядывался в чужое и радовался, находя в неизвестном - знакомое, в непонятном - близкое... Радовался, когда понимал: их волнует то же, что и меня... Нет меж нами тех океанов и гор, которые я пролетал... Мир огромен и очень мал. Все удивительно понятно.

Как иллюстрация- пример из “Голландских писем” М. Шагинян:

В этой странной земле, лежащей ниже уровня моря и отвоеванной у воды... началом всего был человек, его рука и лопата. А рука голландца - не простая. Мне рассказывали мои новые друзья, что когда родится ребенок в голландской семье, от самой бедной до самой богатой, мать берет его ладошки - чуть только он начинает понимать - и показывает ему на них две извилинки (они всегда есть на ладошках): знак M, а если перевернуть, будет W (посмотрите у себя, вы их найдете!) и говорит своему ребенку: M -это “человек” (mens по-голландски), а W -это “работа” (werk). Человеку надо работать, человек родится, чтобы работать...

Каждый эпизод “путешествия по собственной жизни” может быть проблематичным. Очерки - “книга с двумя героями: страна и человек, который, постигая ее, ведет повествование. Это всегда внутренний диалог. И чем острее противоречия в этом диалоге, тем рельефнее вырисовывается страна, тем интереснее повествование” (Я. Голованов).

Человек постигающий - еще один тематический план путевого очерка (помимо “экзотики”, “проявления политики в быте и нравах”). Исповедальный характер очерковой прозы, издавна ей свойственный, ощутим и в современных путевых заметках. “Суть дороги - в движении духа, развитии характера, в той разности конечного и начального потенциалов, за которыми интересно следить читателю”, - пишет В. Конецкий, признанный автор этого жанра. “Албена что-то сместила у меня в голове”, - шутливо жаловался А. Левиков, автор путевых очерков о Болгарии... В процессе узнавания и постижения незнакомого меняется автор; его представления становятся четче, мысли - точнее. Обычно, ведущим методом организации материала в путевых заметках выступает метод ассоциативный. Обнаруживается внутренняя связь фактов и явлений, их чередование в повествовании не временное, но смысловое.

В отличие от эссе, тут четче формулируется публицистическая мысль, ассоциации сплетаются теснее с “картинками” реальных происшествий. (Факты экзотические, “туристские” перемежаются с портретными зарисовками, сценками и “фактами со стороны”, о которых вспомнил путешественник). Очеркисты часто используют в путевом очерке приемы репортажа, например, прием постепенного приближения к объекту, все более пристального и конкретного знакомства (“наезжающая камера”).

Само путешествие, его временная канва может быть воссоздана, как основа повествования (как в репортаже). Так построены были, к примеру, очерки М. Шагинян, Б. Стрельникова и В. Пескова. Другие предпочитают не воссоздание путешествия, а перетасовку фактов и событий, подчиняя их композиции: “размышление о путешествии” (В. Некрасов, И. Эренбург, В. Кобыш, В. Полупанов),- “Не столько путешествуешь, сколько следишь за размышлениями, возникшими в результате поездки”.

Сюжетную линию очерка, как уже говорилось, ведут противоречия. Для путевого очерка специфичны противоречия между тем, что ожидал увидеть, и что увидел автор; между расхожим представлением о стране и непосредственным впечатлением; между “рекламным путеводителем” и подлинной жизнью. Не случайно “отбрасывание предвзятости” - прием, на который указывали еще в XIX веке как на ведущий прием путевых заметок, и сегодня продолжает служить журналистам - “путешественникам”: их очерки целиком, или отдельные, наиболее важные фрагменты, построены на противопоставлении предвзятого мнения “путевым открытиям”, на опровержении.

Разные профессиональные приемы преследуют, однако, все ту же цель: через воссозданное восприятие автора, через его литературно повторенную поездку, через постепенное знакомство читателя с незнакомой жизнью сформировать определенное отношение к тому, что было воссоздано, прочувствовано, осмыслено. Знакомясь - размышлять, постигая - оценивать, общаясь - спорить: вот что необходимо для приобщения читателя к публицистической мысли.