IV. Социальная опасность понимания публичной власти, как субъективного права

Революция 1848 года дала нации или, скорее, большинству, выразителю ее мнимой воли, пользование властью, принадлежавшею нашим прежним королям. Говорят революция заменила божественное право короля божественным правом народа....Государственная власть сохранила все характерные свойства права абсолютного, неделимого, неотчуждаемого и непогашаемого, изменив лишь своего обладателя. Она принадлежала королю; она будет принадлежать отныне олицетворенной нации, выражающей свою волю через посредство большинства избирательного корпуса....

...Во Франции и Германии юристы вырабатывают теории суверенитета и создают стройную конструкцию по всем правилам старой юридической техники: суверенитет есть субъективное право давать безусловные приказания. Государство есть олицетворенная нация, находящаяся на известной территории и обладающая этим правом.

Скажут, что это — настоящая демократическая доктрина. Да. Но это — та же доктрина, которая дает возможность немецким легистам обосновать всемогущество императора, якобинцам — оправдать всемогущество конвента, а коллективистам — требовать от всемогущественного государства конфискации орудий производства и еще большего усиления власти.

При такой концепции государство действительно становится грозной властью. Будучи великой в то же время, когда она находила воплощение в одном человеке, государственная власть становится безграничной, когда она воплощается в нации. Государство тогда есть в самом деле Левиафан Гоббса....

Чтобы ограничить это всемогущество государства, придумали теорию индивидуальных прав....Однако было бы химерой думать, что этим можно достигнуть действительного ограничения действий государства. Прежде всего, доктрина индивидуальных прав теоретически недоказуема.... Наконец, государство, имея всегда возможность ограничить право каждого в интересах прав всех и являясь единственным судьей этого ограничения, в действительности не знает других границ своей деятельности, кроме тех, которые оно само себе ставит....

Таков политический режим, исходящий от римского права и завершенный революцией. Но люди XX столетия не желают больше этой государственной формы. Они не хотят ее, потому что она покоится на догме, а они не верят больше ни в какие догмы. Они не хотят ее потому, что она является орудием господства и во всякое время способна превратиться в тиранию....

Да, государство умерло, или, вернее, умирает его форма—римская, королевская, якобинская, наполеоновская, коллективистская, которая в разных этих видах представляет одну и ту же форму государства. Но в то же время создается новый государственный строй, более широкий, более эластичный, более защищающий и более гуманный, элементы которого мне и остается определить.

Их два: понятие социальной нормы, обязательной для всех, или объективное право, и децентрализация, или синдикалистский федерализм....

ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

...Я думаю, что мы приближаемся к некоторого рода федерализму классов, организованных в синдикаты, и я предполагаю, что этот федерализм будет скомбинирован центральной властью, по-прежнему сохраняющейся, всегда живой, но имеющей уже совершенно другой характер и другое действие, чем какие существовали в прежнем государстве, и сводящейся к функциям контроля и надзора.

Это преобразование центральной власти на основе объективного права я резюмирую в следующих четырех положениях:

1. Государственная власть перестает быть правом. Она есть факт. Государство перестает быть юридическим лицом, облеченным субъективным правом приказывать. Государство существует, когда в определенном обществе отдельный индивид, группа индивидов или большинство монополизируют власть. Этих лиц я называю правящими.

2. Эти люди, индивиды или группы, монополизирующие наибольшую силу, не имеют никакого права. Но, как члены общества, они подчинены норме права, основание и значение которой мы показали в начале первой лекции, и как таковые обязаны употребить силу, которой они располагают, на обеспечение соблюдения и применения этой нормы права.

3. Они могут делать свою волю обязательной для других, но не абсолютно, потому что в этом случае она была бы уже высшей волей, а только относительно, так как их воля обязывает лишь постольку, поскольку соответствует норме права.

4. Роль правящих должна неизбежно уменьшаться с каждым днем и, наконец, свестись к контролю и надзору, так как все экономические и социальные функции мало-помалу распределятся между различными социальными классами, получающими, благодаря развитию синдикализма, определенную юридическую структуру и имеющими таким образом возможность, под контролем правящих, дать импульс и направление выпавшей на их долю части общественного труда.

I. ГОСУДАРСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ — ПРОСТОЙ ФАКТ

Я говорю прежде всего, что государственная власть есть не право, а простой факт, факт существования наибольшей силы....

Если это противоречие между фактом и правом налицо, то отсюда следует, что класс пролетариев, значительный по своей численности, должен стремиться получить действительную политическую власть посредством захвата власти и социализации орудий производства....Но я полагаю, что политическая эволюция ориентируется не в этом смысле. Я думаю, что мы прогрессируем — с замедлениями и препятствиями — к политической форме, где наибольшая сила будет принадлежать не какому-либо привилегированному классу, но действительному большинству из представителей всех классов и всех партий....

Господство класса должно прекратиться; мы отрицаем господство как пролетарского, так и буржуазного класса. Может быть, я нахожусь во власти иллюзии, но мне кажется, что большой прогресс, сделанный в последнее время во всех партиях и всех областях нашей страны идеей пропорционального представительства партий (комбинированного с профессиональным представительством, о котором я буду говорить в следующей лекции), доказывает, что эволюция происходит именно в указываемом мною смысле. Долг каждого — трудиться по мере своих сил над осуществлением этой реформы и над уничтожением единоличного и мажоритарного голосования, так как оно является орудием всеобщей деморализации и подкупности.

Итак, правящие являются представителями этого большинства, образованного сознательным и урегулированным участием всех классов и всех партий. Вследствие этого они обладают наибольшей силой и располагают материальным принуждением. Прав они не имеют и не могут их иметь. Но, подчиняясь норме права, они обязаны употреблять свою наибольшую силу для применения этой нормы, констатируя ее, подавляя все индивидуальные акты, нарушающие ее, и санкционируя все индивидуальные акты, соответствующие ей. Одним словом, единственная власть, которой они обладают, есть власть исполнять обязанность относительно применения своей силы в защиту социальной взаимозависимости. А отсюда следует целый ряд следствий.

II. ИСТИННЫЙ ХАРАКТЕР ЗАКОНА

Прежде всего — концепция закона, коренным образом отличная от революционной концепции. Известно, что Декларация прав 1789 г. (ст. 6) определила закон, как выражение общей воли. Отсюда вытекало, что закон имеет обязательную силу на том основании, что этого желает коллектив, и что закон есть то, чего желает коллектив....

Истина — в том, что закон есть выражение не общей воли, которой не существует, и не воли государства, которой также нет, а воли нескольких голосующих человек. Во Франции закон есть воля 350 депутатов и 200 сенаторов, образующих обычное большинство в палате депутатов и в сенате....

ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ

...В то время, как центральное правительство преобразовывается и организуется на основе объективного права, возникает другое общественное явление большой важности, которое я называю децентрализацией, или синдикалистским федерализмом. Различные социальные классы начинают сознавать и свою автономию и свою взаимозависимость. В синдикализме они получают определенную юридическую структуру, они даже стремятся захватить управление общественным трудом, который фактически лежит на них; они ограничивают действия центрального правительства,

предполагая в будущем... отвести ему простую роль контроля и надзора. Я убежден, таким образом, что синдикалистское движение после более или менее продолжительного периода смут и, может быть, насилий, сможет дать будущему политическому и экономическому обществу сцепление и целостность, которых наше французское общество уже не знает целые века.