Я молча приняла окончательное решение Юдхиштхиры. Ни мой отказ, ни мое согласие, ни мои опасения никого не волновали.

Как может человек, не умеющий плавать, заявлять: «Я должен прыгнуть в реку; это судьба, я не могу отказаться»? Что это, если не самоубийство? Принял ли миролюбивый Юдхиштхира это приглашение, дабы избежать битвы? Полагаю, он опасался, что в любое время алчные Кауравы могут объявить войну. Не было беды в том, чтобы потерять поставленные на кон богатство и собственность, если нам сохранят в жизнь и оставят в покое, ведь именно спокойствием Юдхиштхира дорожил больше всего и всегда его искал. А может, именно самонадеянность заставила его слепо верить в судьбу? Хотя провидение могущественно, человек пожинает плоды собственных усилий. Ужели мудрый Юдхиштхира не понимал эту истину? Если бы он внял моим уговорам, я избежала бы величайшего потрясения в своей жизни...

Глава 27

Приняв приглашение на игру в кости, пятеро Пандавов, Ма Кунти и я прибыли в Хастинапур. Что касается радушия, заботы, любви и почтения со стороны жителей Хастины, все было без сучка, без задоринки. Но во время нашего туда отбытия не было ни единого благоприятного знамения.

Во время месячных женщина нечиста, поэтому в Хастине я разместилась в отдельных покоях. В такие дни запрещено смотреть в лицо мужу и даже на тень другого мужчины. Я сидела в углу комнаты в полном одиночестве. Ничто не беспокоило меня ни физически, ни морально. Хотя я казалась заключенным, мои мысли витали во дворце собраний. Я ждала новостей об исходе игры: проигрыш или победа?

Густые, вьющиеся, длинные локоны подчеркивали мою красоту, придавая мне необычайную привлекательность. Расчесывая мои волосы, Майя говаривала: «Сакхи! Если бы на сваямваре царевичи увидели тебя с распущенными волосами, они сочли бы за честь повеситься на них. Хорошо, что твои волосы были заплетены, убраны цветами и покрыты вуалью».

Теперь мои волосы были распущены. В моем нынешнем состоянии покрывать голову или украшать волосы запрещено. Из одежды разрешено носить только сари – без нижнего белья. В уединенных женских покоях для гостей царского дворца Хастины, с мокрыми волосами, сохшими на спине, я проводила день в праздности. Сидя рядом, Майя, как обычно, с улыбкой нахваливала мои волосы:

- Как жаль мне тех неудачников, которым не дано наслаждаться красотой твоих волос!

Я отрезала:

- Ша, Майя! Что за чушь ты несешь?! Всего лишь один сладострастный взгляд, брошенный на волосы замужней женщины посторонним мужчиной – оскорбление. Вот почему нужно заплетать волосы и покрывать голову. Выставлять свою красоту напоказ – дхарма куртизанки, а не жены. Откуда у тебя вообще такие мысли?

Майя продолжала улыбаться:

- Влечение мужчины к женщине естественно и непроизвольно. Влечение, которое рождается в мужском сердце к красивой, одаренной, образованной даме, не передать словами. Так что когда ты свела с ума всех царевичей Арьяварты, в том не было их вины, скорее…

Майя запнулась, но все так же многозначительно ухмылялась.

Я рассердилась:

- …скорее, это была моя вина - к этому ты клонишь?

- Это вина того, кто сделал женщину красивой, а глаза мужчины – алчущими красоты, - отвечала Майя.

Я сухо сказала:

- Тогда отправляйся к Нему. Обсудите с Ним все «за» и «против». К чему разглагольствовать об этом здесь и сейчас?.. Интересно, что же происходит в зале собраний… Тебя это не колышет?

Майя осталась равнодушна:

- К чему так волноваться? Как мы можем помочь делу? Будь что будет, на все Божья воля. От нас требуется просто подчиниться Его желанию.

Я встревожилась:

- Майя, почему бы тебе не пойти и не узнать, как там обстоят дела - что поставили на кон, кто проигрывает, кто выигрывает? Не думаю, что это правильно: два царя играют в кости перед лицом стольких ученых и благородных героев Арьяварты… Но мне-то слова не давали.

Майя рассмеялась:

- Сакхи, за игрой наблюдают всё те же царевичи, которые некогда явились на твою сваямвару!.. Они от души желают, чтобы Юдхиштхира проиграл кое-что…

Я вспыхнула:

- Тебе так хорошо известны их тайные желания!.. Ну-ка, рассказывай, чего еще они хотят?

- Они видели деву Кришну лишь однажды, и теперь всю жизнь сокрушаются о том, что она досталась другому. И вот теперь желание снова встретиться с царицей Кришн о й привело их сюда.

Майя говорила обо всем этом как бы невзначай. Она что, спятила? Что у нее на уме? Я должна была ехать сюда, чтобы утешить мечтателей со всего мира? Неправедные, незаконные надежды и чаяния – корни сожаления. Причем здесь я?

Мне не хотелось увязать в спорах с Майей и не нравилось слушать подобные речи. Я встревожилась еще больше.

Послышались чьи-то шаги – кто-то направлялся в наши покои. Может, это Юдхиштхира возвращается с победой? Я встала навстречу. Но как же я предстану перед мужем, если у меня месячные?

Майя спросила:

- Что новенького, Пратиками?

Посланник холодно ответил:

- Царь Дурьодхана велит царице Ягьясени выйти в зал собраний.

Майя продолжала дразниться:

- Вот видишь, я была права: они жаждут видеть тебя!

- Кто такой этот царь Дурьдхана, чтобы командовать? Я не его собственность. Как же скоро он забыл, что мой муж Юдхиштхира – император!

Пратиками грубо перебил меня. Его слова прогремели громом:

- Царь Юдхиштхира поставил на кон все свое движимое и недвижимое имущество, рабов и рабынь, братьев и самого себя, и все проиграл. В конце концов он поставил на кон свою жену, царицу Кришн у, и потерял и ее. Так что нынче царица Кришн а – рабыня Кауравов. Царь Дурьодхана велел…

Я оставалась в комнате, поскольку не должна была смотреть на Пратиками, но в гневе своем я желала испепелить его взглядом. Как он посмел?.. Но, с другой стороны, в чем его вина? Он всего-навсего покорный слуга своего господина…

Я твердо сказала:

- Уходи, Пратиками. Пойди к моему мужу и спроси его: как он мог проиграть меня, если в это время сам себе уже не принадлежал? Я не сойду с места, пока не получу ответа.

Нервничая, Пратиками ушел обратно. Я застыла на месте. Я думала: «Так вот ты какой, Юдхиштхира… Даже самый безнравственный, нецивилизованный игрок не поставит на кон жену. Кто еще за всю мировую историю совершал столь мерзкий поступок?»

Майя разделяла мою тревогу:

- Увы! Что подумают герой Карна и другие царевичи? Где найти слова, чтобы описать супружеские чувства Юдхиштхиры? Как грубо обошелся он с дочерью Панчалы на глазах у врагов!

Я готова была разрыдаться, но все мое тело трепетало от злости и волнения, и пламя гнева тут же осушало слезы.

Пратиками вернулся с любезными словами:

- Царь Дурьодхана велит Вам явиться в зал собраний и задать свой вопрос мужу прилюдно: кроме Кауравов, Вашего вопроса и ответа Вашего мужа ждут и другие цари.

Взяв себя в руки, спокойно и твердо я сказала:

- Пратиками, отправляйся к моему свекру и старшим. Спроси их мнения. Я выполню их указания. Знаешь ли, Дурьодхана мне не указ. Я не обязана появляться в зале собраний по его прихоти. Что думают по этому поводу мои мужья?

Понурившись, смущенный Пратиками поспешил обратно. Мои мысли остановились. Перед глазами предстала картина моей сваямвары. Царевичи, перед которыми я так надменно отвергла Карну и увенчала гирляндой благородного воина Арджуну, - сегодня перед теми же самыми царевичами я, императрица, супруга императора Юдхиштхиры, драгоценность пятерых Пандавов Драупади, царица Индрапрастхи, сестра Дхриштадьюмны, которая ему дороже жизни, невестка династии Бхараты и сакхи совершенной Личности, Васудевы Кришны, облаченная в одно лишь сари, оскверненная месячными, подобно беспомощной неудачнице появлюсь на людях в зале собраний? Переживут ли это мои мужья, особенно Арджуна и Бхима? И самое главное – как переживу подобное оскорбление я сама?

Полная тревоги и гнева, я думала: неужели женщина – всего лишь движимое или недвижимое имущество мужчины? Неужели я – всего лишь составляющая движимого и недвижимого имущества Юдхиштхиры, так же как его рабы и рабыни, кони и слоны? Неужели у женщины нет права хотя бы на себя, на свою собственную душу? Если мужья имеют право на мое тело, значит ли это, что они могут распоряжаться мною так, как им заблагорассудится?

Я мрачно молчала. Передо мною – так же молча - предстала Нитамбини. Склонив голову, она выдавила:

- Сакхи! Твой муж, царь Юдхиштхира, велит тебе выйти к старшим, хоть ты и в одном лишь сари. Зная, что у тебя месячные, они, конечно же, не допустят твоего позора.

Вспыхнув гневом, я в ужасе завизжала:

- Убирайся, Нитамбини, и больше не появляйся! Как ты смеешь передавать мне такое указание?!