Крысы остались, а крышу снесло

 

Мне показалось, что я просидела там целую вечность (хотя очень может быть, что она длилась всего несколько секунд), а потому заставила себя встать и осторожно побрела к выходу. Мой любимый швейцар, высоченный негр средних лет, открыв передо мной тяжелую дверь, поинтересовался:

– Эй, малышка, у тебя все в порядке?

– Мне нужно такси. Пожалуйста, не говорите им, куда я уехала.

Он дунул в свисток, и желтое такси причалило к краю тротуара.

– У меня подруга в «Моем подвальчике», – сказала я швейцару. Ему пришлось ухватить меня за локоть и поддержать, потому что ноги мои подкашивались.

– В «Мой подвальчик», – наказал швейцар таксисту, – и присмотри, чтобы она зашла туда. – Я видела, как он достал из кармана купюру и сунул ее шоферу. – Проследи, чтобы она добралась туда в целости и сохранности, – с угрозой в голосе добавил он.

Этот швейцар всегда был добр ко мне, и сейчас я радовалась тому, что часто позволяла ему гладить мой зад. Переполненная благодарностью, я даже прижалась к нему грудью, когда он помогал мне сесть в машину.

– Вернешь в следующий раз, хорошо, малышка? – произнес он хрипло.

– Да, в следующий раз. Спасибо. – Я старалась говорить четко, даже несмотря на то, что собственный голос казался мне чужим и далеким.

Свет разноцветных неоновых вывесок дрожал у меня перед глазами, пока водитель маневрировал в потоке движения на заполненных людьми улицах. Трансвеститы казались мучительно красивыми, а воздух вокруг наркушников будто бы гудел от скорби. Таксист резко затормозил и рявкнул: «Двадцать долларов!», хотя мы проехали всего несколько кварталов и швейцар уже заплатил ему.

Я попыталась сфокусировать свое зрение на счетчике, но тщетно.

– Нет, это чересчур, – сказала я. Обшарив сумочку, я протянула шоферу несколько смятых купюр. Лучше удавиться, чем позволить какому‑то таксисту обращаться с собой как с туристкой.

Я открыла дверь такси. Казалось, что внушительная черная входная дверь в клуб с маленькими пурпурными буковками, складывающимися в надпись «Мой подвальчик», находится невероятно далеко от края тротуара.

Потом откуда ни возьмись возник вышибала Ленни, который старательно пытался удержать меня в вертикальном положении.

– Какого черта…

– Мерседес, – вот все, что мне удалось произнести. Ленни перекинул меня через плечо, как мешок с картошкой.

– С тобой не соскучишься, – проворчал он. Я решила счесть это за комплимент.

Я знала, что нахожусь в безопасности, поэтому мне было наплевать, сверкаю я трусами или нет. Пока Ленни тащил меня через задрипанный танцевальный зал к правой кулисе маленькой сцены, я успела обратить внимание на то, что народа в клубе не было – вечеринка либо еще не началась, либо уже закончилась. Когда мы продвигались по темному узкому коридору, обклеенному старыми плакатами и черно‑белыми фотографиями музыкантов, моя голова то и дело стукалась о стену. Кажется, я даже разок ойкнула.

Ленни открыл ногой темно‑зеленую дверь офиса и, осторожно проскользнув мимо коробок с принадлежностями для бара и документами, плюхнул меня на старый диван горчичного цвета, который даже своим видом вызывал зуд. До моего слуха донесся возглас Мерседес: «Милагро!» – после чего я закрыла глаза.

– Ее высадили из такси. Она наклюкалась, – куртуазно заметил Ленни.

– Нет, – возразила я, – под наркотой.

Я почувствовала, как теплый палец Мерседес приподнял мое веко.

– Что ты приняла?

Я напрасно помотала головой – мне стало еще хуже.

– Похоже, мне что‑то подмешали. Пожалуйста, дайте мне поспать.

Мерседес убрала палец с моего века и вздохнула. Даже не глядя на нее, я могла сказать, как она выглядит: на ней толстовка, простенькие джинсы «Левис»; вьющиеся золотисто‑каштановые волосы забраны назад и скреплены заколкой. Мерседес – высокая крупная девушка, унаследовавшая конституцию отца‑шотландца и афро‑кубинскую смуглость матери. Честная, веселая, трудолюбивая, бережливая, смелая и далекая от равнодушия и «крутости», Мерседес была самой классной девчонкой из всех, кого мне довелось повстречать.

– Если тебе что‑то подмешали, нужно съездить в больницу, – веско произнесла она, пытаясь поднять меня с дивана.

Но я ужасно хотела спать и потому стала упираться:

– Не нужно ставить на уши Скотленд‑Ярд, солнце мое. Дай мне покоя. Я в порядке.

По работе Мерседес приходилось сталкиваться с огромным количеством людей, перебравших алкоголя или наркотиков. Она набросила на меня одеяло и куда‑то позвонила. Я старалась заснуть, но тут пришел какой‑то мужик и начал меня доставать. Он нащупал пульс, взглянул на мои зрачки и стал задавать вопросы. Он посоветовал Мерседес регулярно давать мне воду и смотреть, чтобы я не захлебнулась рвотой; это было особенно противно, потому что меня ни разу в жизни не рвало.

Потом я провалилась в забытье, которое было Не Сном.

Возможно, вам доводилось испытывать на себе действие веселящего газа у зубного врача или, скажем, пережить временную смерть, когда душа покидает телесную оболочку. Со мной произошло именно это – я висела в воздухе над своим телом и наблюдала, как Мерседес куда‑то звонит, работает за компьютером и роется в бумагах. Я видела неоновые настенные часы с логотипом известной марки пива, которые отсчитывали минуту за минутой, и слышала громкую музыку, доносившуюся из танцевального зала. Я слышала, как люди заполняют клуб, разговаривая, пытаются перекричать музыку и топают по танцполу. От моего слуха не ускользнула беседа звукорежиссера и осветителя, а также репетиция музыкальной группы. Позвякивание мелочи на стойке бара доносилось до меня так же отчетливо, как чирканье спичек и смех какой‑то подвыпившей девицы. А еще я слышала мелодичное постукивание льда в стаканах, шум спускаемой в туалете воды и дождя, который вдруг начал барабанить по тротуару на улице.

Всю ночь Мерседес приглядывала за мной, то и дело прислушиваясь к моему дыханию и прикладывая руку ко лбу, стремясь успокоить и утешить. Она всего‑то на несколько лет старше меня, но, как оказалось, гораздо взрослее и опытней. Мерседес начала учиться в государственном колледже, едва ей исполнилось семнадцать, а уже через год бросила учебу и пошла работать в компьютерную фирму. Затянув потуже поясок, она клала деньги в банк, чтобы получать проценты, и таким образом накопила на покупку этого клуба, бывший хозяин которого лишился права выкупа закладной.

«У нее есть авторитет. А почему у меня его нет?» – размышляла я, лежа на занюханном диване в своем помятом льняном платье.

Мерседес насильно вливала в меня воду – стакан за стаканом. Основная прелесть дружбы с владельцами ночных клубов состоит в том, что они никогда не забывают бросить кусочек лайма в ваш напиток.

Около четырех утра, когда клуб закрылся, я вдруг поняла, что мое тело отказывается пускать меня обратно. Черта с два я позволила бы ему так себя вести! Я вовсе не собиралась безропотно провалиться в вечную ночь. Когда я спрыгнула с потолка, телесная оболочка попыталась оттолкнуть меня. Силой впихнувшись в свою плоть, я почувствовала, как ее тряхануло.

Мерседес оторвала взгляд от своего стола.

– Пора. Как ты себя чувствуешь?

Во рту у меня была такая гадость, будто я облизала подмышки бомжа. В памяти всплывал прошедший вечер, но в тот момент у меня не было сил разобраться во всем случившемся.

– Не так чтобы очень здорово, но я все еще жива.

Мерседес бросила стопку писем и папки с бумагами в ящик для отработанных документов и встала.

– Ты говорила что‑то о наркоте.

Неужели Освальдо все‑таки подмешал мне что‑то? Он взял коктейль со столика на колесах, который вкатил официант, и сразу же передал его мне, а я все время смотрела на хорошенький розовый зонтик. Я не была уверена, что меня напичкали наркотиками. Тряхнув головой, я обнаружила, что в ней, вместо обычных идиотских мыслей, зашевелились и другие.

– Может, это грипп?

– Что ты собираешься делать? – поинтересовалась Мерседес, положив руки на свои широкие бедра. – Хочешь поехать ко мне?

Я обожаю дом Мерседес, особенно потому, что она может позволить себе платить за отопление, а еще за то, что там всегда полно вкусной еды, музыки и крепкого сладкого кофе в маленьких чашечках. Однако я панически боюсь болеть в гостях.

Моя мать Регина часто говорила, что нет ничего отвратительней больного ребенка. Поскольку мне не хотелось заставлять ее в очередной раз возмущаться по поводу моего существования, я решила не болеть никогда в жизни.

– Думаю, я поеду домой, – ответила я Мерседес. – Подвезешь меня?

Улучшение моего состояния было недолгим. Как только я попала в свою мрачную квартиру и закрыла за собой дверь, у меня начался озноб. Я так дрожала, что с трудом справилась с чисткой зубов и чуть не лишила себя зрения, снимая контактные линзы. Мне не удалось согреться под одеялом, поэтому я залезла в шкаф, вытащила оттуда всю свою одежду, свалила ее на кровать и заползла под получившуюся кучу.

 

Глава третья