Собственная комната (без крыс)

 

Тем вечером я застала Эдну на кухне за помешиванием какого‑то ведьмовского зелья, варившегося в синем котелке.

– Очень мило с вашей стороны, юная леди, что вы решили выйти к людям, – резким тоном заявила госпожа Грант.

Я была уверена, что Эдна хотела подловить меня, но я устояла. Заглянув в котелок, я ожидала увидеть там глаз тритона и свиную бородавку, но обнаружила жаркое из ягнятины с красным вином. Запах от него исходил восхитительный. Потом Эдна загрузила меня мелкой работой: я резала хлеб, наполняла кувшин ледяной водой, мыла салат.

– Накройте стол на четверых, – велела она, когда все было сделано.

– А что, сегодня сюда придет Освальд?

– Освальду нынче вечером лучше оставаться в хижине. Я пригласила Уинни погостить у нас.

Я была уверена: Эдна пригласила всеми любимую принцессу‑вампиршу, чтобы я знала свое место.

– Очень великодушно с вашей стороны, – нейтральным тоном ответила я.

– Постарайтесь вести себя прилично. Не забывайте о том, что ей пришлось вытерпеть из‑за вас.

Замечательно! Особенно, если учесть тот факт, что виноват во всем этом безобразии Освальд.

– Может быть, вам будет приятнее, если я поем на кухне?

– Вы и вправду невыносимы, юная леди, – осадила меня Эдна. – Помалкивайте и делайте, что вам говорят.

Вскоре приехала доктор Хардинг. Прежде чем оттащить ее сумки наверх, Сэм заключил Уинни в родственные объятия. Я вышла в прихожую и сказала:

– Привет.

Уинни внимательно оглядела меня.

– Кажется, вы пошли на поправку. Вы принимаете пищевые добавки с железом?

Поскольку Эдна была на кухне и не могла слышать нашего разговора, я ответила:

– Похоже, я потеряла их.

– Можно купить такие же в городе, – бросила Уинни по пути в гостиную.

Сэм уже успел поставить на боковой столик ведро со льдом и стаканы.

– Кампари? – предложила Уинни.

– Да, спасибо. – Ненавижу вкус кампари, но оно так потрясающе выглядело, что я решила‑таки его выпить.

– Не возражаете, если я налью в него побольше содовой? Ваш организм нельзя обезвоживать.

– Доктор Хардинг…

– Зовите меня Уинни.

– Уинни, когда я пришла к вам, я понятия не имела…

– Я понимаю, – сказала она.

В ее глазах я пыталась разглядеть ревность или хотя бы злобу, но видела только усталость. Европа дала ей не только образование; там она научилась любить горькие аперитивы и смиряться с мужским распутством. Не уверена, что я когда‑нибудь стану такой космополиткой, да и нужно ли?

– Понимаете, в общем‑то, ничего не было, – попыталась объяснить я. – Он упал и поранил губу, а…

– А вы в этот момент случайно прижали губы к его рту. – Она улыбнулась, и улыбка ее была такой же горькой, как кампари. Я вдруг прониклась к ней симпатией.

– Звучит все это и правда некрасиво, верно? Но…

– Милагро…

– Зовите меня Мил.

– Мил, я знаю, что Освальду несвойственно такое поведение, и мне очень хотелось бы думать, что для вас оно тоже нехарактерно. Освальд заверил меня, что это больше не повторится.

– Совершенно верно! Этого просто не может…

Мы услышали, что Сэм спускается по лестнице, поэтому прекратили разговор и принялись молча потягивать красный напиток – естественная женская солидарность, существующая с незапамятных времен, сработала и на этот раз.

Мы ужинали при свечах и оживленно беседовали. Даже Эдна вела себя почти как нормальная женщина. Никто не вспоминал об Освальде. Уинни поведала о том, как ее сосед – господин, представившийся Пеппером, – обратился к ней за помощью, после того как в его лаборатории по производству метамфетамина с ним произошел несчастный случай.

– Я обработала ожоги Пеппера, а он решил расплатиться со мной пистолетом, потому что, как он сказал, «здесь, в округе, водятся настоящие подонки», – закончила она, издав сухой смешок.

– Уинни, ты должна поскорее уехать из этого опасного места и перебраться сюда, – сказал Сэм.

– Эдна тоже все время говорит мне об этом, и вот я здесь. – Доктор Хардинг одарила его светлой улыбкой. – Хотя ситуация сложилась непростая.

Я замерла, решив, что она имеет в виду меня, но в этот момент Эдна воздела руки к потолку и воскликнула:

– Неужели вы решили говорить о КАКА даже за столом? Последние события показывают, что для них больше не существует никаких преград.

– Хорошо, – вступила в разговор я. – Мне понятно, почему полицию не поставили в известность о моем похищении, но почему бы вам не разоблачить их в средствах массовой информации?

– Разоблачив их, мы разоблачим себя, – возразила Эдна. – Кроме того, им принадлежат почти все средства массовой информации.

– Сэм говорил, что КАКА по всей видимости, хотят запатентовать вашу ДНК, – вспомнила я. – А может, вам стоит выйти из подполья и сделать это самим?

– Полагаю, что Сэм, как обычно, прав, – проговорила Уинни, ласково взглянув на Сэма. А повернувшись ко мне, добавила: – Больше всего на свете нам хотелось бы открыть свою тайну медикам и ученым, провести исследования и, возможно, даже принести пользу человечеству. Однако жизнь научила нас другому: большинство людей руководствуются эмоциями, а не здравым смыслом. Если бы мы объявили о себе…

– КАКА стали бы поддерживать многовековые страхи и суеверия, – продолжил Сэм. – Они наверняка, пустив в ход всю свою власть, лишили бы нас гражданских прав и объявили, что мы представляем угрозу национальной безопасности. И проследили бы за тем, чтобы никто, кроме КАКА не смог заработать на медицинских исследованиях.

– Вы уверены, что не страдаете манией преследования? – поинтересовалась я.

– Да, – ответил Сэм. – Все это уже было раньше. В прежние времена членов нашей семьи постоянно преследовали и убивали. История относит эти зверства на счет территориальных споров.

– Но ведь такие вещи случались очень давно, когда люди еще были невежественными.

– Это происходило и сравнительно недавно, – возразил Сэм. – Организация, из которой выросла КАКА, то и дело поднимала шум в обществе.

Потом Сэм спросил, слышала ли я что‑нибудь о жутком серийном убийце, который пятьдесят лет назад уничтожил несколько семей.

– Да. Он был сумасшедший.

– Если точнее, он страдал от параноидальной шизофрении, – заметила Уинни.

– Наши враги нашли его уже после того, как он выписался из психиатрической лечебницы, внушили ему, что нужно убивать демонов, и пустили в свободное плавание, – продолжил Сэм. – А потом уже никто не заметил, что собственность погибших семей, находившаяся на спорной территории, через агента перешла к Уизерспунам.

– Они ненавидят вас до такой степени? – поразилась я.

– Для них мы не вполне люди, – грустно заметила Уинни. – А поскольку мы нелюди, они считают себя вправе отнять у нас все, даже самую жизнь.

– Хватит говорить об этом! – прервала нас Эдна, слегка стукнув рукой по столу. И начала рассуждать о козьей ферме, которую собиралась посетить.

Сэм и Уинни вежливо присоединились к захватывающей дискуссии о достоинствах козьих сыров, и даже я, изо всех сил стараясь быть любезной собеседницей, то и дело переспрашивала:

– Неужели?

Однако в моей голове по‑прежнему роились мысли о жестокой и всемогущей семье Беккетт‑Уизерспунов.

Почему же я раньше не обращала внимание на манию величия, которой страдал Себастьян? Почему он решил, что мне столь важны его деньги и положение в обществе? А может, это так и есть? Что если меня и вправду привлекал статус Себастьяна, а не то, что он собой представляет? Мне не хотелось думать, что это правда. Мне не хотелось быть дочерью своей матери Регины.

После ужина Сэм галантно предложил Уинни прогуляться в коттедж к Освальду.

Одной мне стало скучно. Те книги, что хранились в комнате прислуги, представляли собой ассорти из бестселлеров, справочников по флоре и фауне и общедоступной классики. Я взяла давно любимую мною «Джейн Эйр».

Моя мать Регина никогда не возражала против тех друзей, что спокойно жили под книжными обложками. С Джейн мы стали подругами еще во времена моего детства. Наугад перевернув страницы, я застала замерзшую и голодную Джейн в жуткой школе‑интернате. Как бы я хотела накормить ее теплой овсянкой!

 

Глава тринадцатая

Суровые требования деревенской жизни

 

Я проснулась от резкого стука в дверь и тут же услышала голос Эдны:

– Хватит валяться, юная леди! Пора вставать.

Часы показывали четверть восьмого.

Я медленно сползла с кровати и, прихватив по пути халат, открыла дверь.

– Хочу спросить на будущее – во сколько наступает тот страшный час, после которого нельзя валяться?

– Ровно в семь. Вы уже и так пятнадцать минут провалялись. Помогите мне приготовить завтрак.

Сказав это, Эдна удалилась. А я‑то хотела возразить, что, по моим сведениям, почерпнутым главным образом из романов П. Г. Вудхауза, гости загородных резиденций, прежде чем подняться, нежились в своих постелях и только потом не спеша принимали ванну, приготовленную слугами. Я быстро ополоснулась под душем и надела блузку и юбку, с сожалением заметив, что они по‑прежнему висят на мне.

Эдна посчитала, что для приготовления тостов моей компетенции вполне достаточно. Вскоре спустились улыбающиеся Сэм и Уинни и начали нахваливать тосты. Представляю, как бы они отреагировали на вафли!

После завтрака Уинни заявила, что хочет меня осмотреть. Приложив стетоскоп к моей груди, она велела глубоко вдыхать и медленно выдыхать. Она проверила мой пульс, кровяное давление и температуру. Перевоплощаясь в доктора, Уинни казалась старше своих лет.

– Ты какая‑то хмурая, – заметила я.

Она удивилась и рассмеялась.

– Ты думаешь? – переспросила Уинни и принялась складывать свои медицинские инструменты в сумку.

– Тебя беспокоит мое состояние?

– Да, немного. – Она внимательно оглядела мое лицо, будто бы пытаясь принять какое‑то решение. – Я уверена, что у тебя все будет хорошо, и очень надеюсь, что тебе удастся преодолеть инфекцию. Хотя мы и называем ее инфекцией, она ведет себя иначе, чем вирусы, ретровирусы и бактерии. Мы не имеем представления о последствиях, потому что экспериментировать на других людях было бы неверно с этической точки зрения.

Вероятно, я могла бы задавать более осмысленные вопросы, если бы вместо курса «Туфли на высоких каблуках в литературе времен окончания Первой мировой войны: конец невинности» выбрала курс человеческой биологии.

– А что еще ты об этом думаешь? – снова спросила я в надежде, что она побольше расскажет мне о всяких там инфекционных делах.

Уинни нахмурила светлые брови.

– Если инфекция приживется в твоем организме, ты будешь чужой для большинства окружающих, тебе придется соблюдать осторожность в общении с ними и сознавать, что быть им ровней никогда не удастся.

– Я все это уже проходила, док.

– Ты смеешься, а вот взять хотя бы смешанные семьи. Если вступить в брак с обычным человеком, то пытаться завести ребенка очень рискованно. Уровень смертности таких детей – примерно двадцать пять процентов. Это, конечно же, устаревшие данные – девятнадцатый век. Мы‑то уже привыкли к тому, что так поступать не стоит.

– Но зато можно вступать в брак с себе подобными, – заметила я.

– Да, это пожалуйста, – произнесла она с едва заметной улыбкой на губах. – Но с плодовитостью дела у нас обстоят плоховато.

Я вдруг поняла, что неправильно истолковала ее замечание о плодовитости во время осмотра в больнице.

– На самом деле, – продолжила она со вздохом, который показался мне чрезмерно тяжелым для такой хрупкой девушки, – мы с Освальдом были проверены и подобраны друг для друга, исходя из соображений плодовитости. Нет, не надо так смотреть на меня! Это работа нашей службы знакомств, ведь дети имеют большое значение для нас обоих. – Уинни провела пальцами по своим волосам и добавила: – Не забудь купить пищевые добавки и отдыхай побольше.

Мне хотелось подышать свежим воздухом, а потому я намазалась солнцезащитным кремом, надела шляпу и вышла на улицу. Вернувшись, я застала во дворе Сэма. Он наблюдал за тем, как Освальд и Эрни расставляют столбики на месте будущей ограды.

Сэм выглядел очень опрятно в своих брюках цвета хаки и рубашке поло, а вот Освальд и Эрни были одеты по‑рабочему – в рубашки из шотландки и джинсы. Сэм первым заметил меня и поздоровался:

– Привет, Мил!

– Привет, ребята! – отозвалась я.

Эрни был чертовски остроумен – он просто помотал мне задом. Освальд поднял на меня взгляд с видом мужчины, у которого уже есть потрясающая невеста.

Я прошлась по земле будущего садика. Несмотря на сильную утоптанность, в ней сохранилась влага зимних дождей, и поэтому работать будет легко.

– Какое же замечательно место! – констатировала я.

– Да, – ответил Освальд так, будто я обращалась именно к нему. – Я сам хотел заняться посадками, но появились другие дела. Животные отнимают у меня все свободное время.

– Ага, – подтвердил Эрни. – Док хорошо поработал со Стеллой. Я уж думал, что придется пичкать ее антибиотиками, но он наложил припарку, и опухоль спала.

Не повезло Освальду – даже Эрни высмеивает его ветеринарные фантазии.

– Бабушка в комнате отдыха, – сообщил Сэм. – Если ты, конечно, хочешь обсудить с ней свои соображения насчет сада.

– Конечно, – ответила я так же радостно, как если бы мне сообщили о грядущей контрольной по астрофизике.

Попивая кофе, Эдна смотрела по телевизору шоу, инсценирующее слушание дела в суде.

– Эдна, – обратилась я к ней, – кажется, вы хотели помочь мне распланировать садик.

– Юная леди, вам, судя по всему, так и не удалось постигнуть всю глубину моего безразличия к этому вопросу.

– Садики не нравятся только очень плохим людям, – сказала я, вспомнив свою мать Регину, которая считает, что почва и грязь – одно и то же.

Эдна благосклонно позволила мне сесть рядышком и набросать план.

– Я всегда любила сирень, – решила‑таки помочь она.

За изобретением списка растений мы провели около часа. Периодически Эдна разжигала мое любопытство, выдавая прелюбопытную информацию. Например, такую:

– Однажды я была на ночном балу, где все было украшено белыми и черными цветами. Белые туберозы и гиацинты, черные тюльпаны и анютины глазки.

Я продолжала болтать о садике в надежде, что она расскажет мне что‑нибудь еще, но вместо этого Эдна заявила:

– Если вы не прекратите разговоры, я вскрою себе вены.

– Не стоит раззадоривать меня, Эдна, – не унималась я. – Может, у вас есть какие‑нибудь книги по ландшафтному дизайну? Тогда я покажу все на картинках.

– Неужели этот ад бесконечен? Разве я похожа на человека, который что‑нибудь знает о книгах? Где обычно хранят книги?

Возможность порыться в кабинете очень обрадовала меня, и я прошествовала туда уверенной походкой. К счастью, в комнате не было ни души. Я быстро пробежалась глазами по корешкам расставленных на полках книг. Там размещалось много нехудожественной литературы – масса документальных книг о приключениях, куча биографий и автобиографий известных людей.

На нижней полке я обнаружила книги о виноградниках. Оттащив три огромных тома к столу, я устроилась в мягком кожаном кресле. Раскрыв книги и изобразив умное лицо, я медленно выдвинула средний ящик стола. Ручки, скрепки, пачка жвачки «Джуси фрут» и визитные карточки местных торговцев. Я достала пластинку жвачки и принялась ее жевать, громко чавкая, как дрянная девчонка из гангстерских фильмов.

В правом ящике оказались папки. Сметы ремонтных работ, всякие квитанции и неразборчивые распечатки какой‑то информации. Я выдвинула ящик побольше и в самом дальнем его углу увидела еще две папки, на которых значилось: «КАКА» и «Де Лос Сантос, Милагро».

Пролистывая страницы, которые были подшиты в папку «КАКА», я увидела фотографии Себастьяна и других чистеньких мужчин, выглядевших американцами до мозга костей. Перенасыщенные малопонятными терминами документы, судя по всему, представляли собой описание внутренней стратегии, так как в них то и дело встречалось выражение «желаемые результаты». Также там обнаружились план литературного турне Себастьяна и таблица с именами членов организации. Себастьян занимал четвертую графу, его отец – третью, а дед – вторую. Самая верхняя графа была пуста.

Список политических мероприятий КАКА включал паникерские законопроекты, которые способны были принести финансовую прибыль их консорциуму. А ведь в колледже Себастьян с презрением относился к тем, для кого материализм был руководящим принципом.

Потом я открыла папку с моим именем. Там лежал вкладыш в диплом, который я получила в ПУ, и мои фотографии из различных общедоступных источников. Туда же подшили мою захудалую трудовую биографию и гнетущий отчет о моих финансах. В этой папке обнаружилась даже копия бюллетеня, который я написала для компании, торговавшей пищевыми добавками.

Самым неприятным сюрпризом, содержавшимся в папке, стала фотография, на которой были изображены мы с Себастьяном. Ее сделали на вечеринке английского отделения, а потом опубликовали в ежеквартальном университетском журнале. Я тогда была на третьем курсе, а Себастьян – на последнем. Мы познакомились годом раньше и с тех пор были неразлучны. Фотография запечатлела нас сидящими на подоконнике: положив руку на мое плечо, Себастьян прижимает меня к себе; наши лица соприкасаются, он смеется (глядя на фотографию, я как будто снова слышала этот смех), я же улыбаюсь с таким видом, будто весь мир лежит у моих ног.

Я вдруг снова стала той девчонкой, которая была без ума от Себастьяна – красивого мальчика, сумевшего обесценить всю критику, исходившую от моей матери Регины: что я слишком неуклюжая, слишком шумная, слишком странная, слишком вычурная и вообще – непростительно живая. Когда Себастьян внимательно выслушивал мои рассуждения, преподносил мне в подарок поэтические сборники или даже просто смотрел на меня своими глазами цвета лазури, мне становилось ясно: я особенная.

Взгляд на эту фотографию причинял куда больше мучений, чем встреча с Себастьяном на вечеринке у Кэтлин. Мне казалось, что я могу выглядеть крутой и неприступной, остроумной, колкой и непринужденно беззаботной, создавать впечатление, что я тоже тусуюсь с богачами. Однако меня до сих пор преследовала былая боль, оттого, что этот чудесный мальчик бросил меня и даже не объяснил причины.

Я столько писала и звонила ему, пытаясь выяснить, почему он так резко оборвал наши отношения! Месяцами терзаясь в темном аду, я ждала Себастьяна, который, словно Орфей, должен был снова вывести меня на свет божий.

Я возненавидела вампиров за то, что, раскопав обо мне столько грязи и узнав кое‑какие подробности моей жизни (многие из которых, кстати, были неточными), они изобразили меня страдающей самообманом шлюшкой с куриными мозгами, которая на карачках ползала за Себастьяном и писала хвалебные оды травяным лекарствам. Но ведь на самом деле я человек, а не мозаика из незначительных, извращенных деталей!

– Милагро!

В дверях стоял Сэм. Я уже забыла о том, что надо делать вид, будто я читаю книги о ландшафтном дизайне.

– Как ты посмел! – заорала я.

– Тебе незачем было лазить по ящикам, – нервно ответил он.

– Да мне ничего и не нужно в твоих ящиках! – Поскольку это было неправдой, я поспешила исправиться и добавила: – А тебе незачем лазить по моим ящикам! То есть тебе незачем совать нос в мою жизнь! – Все фразы, вырывавшиеся в тот момент из моего рта, заканчивались восклицательными знаками. Я была в бешенстве. – Как ты посмел!

Сэм подошел ближе.

– Не стоит так кричать. Все это можно обсудить и в более спокойной обстановке.

– Нет! Нет! У меня есть все основания кричать! Ты невероятно бессовестный… – Я могла бы осыпать его целой кучей многосложных слов, но почему‑то вдруг стала задыхаться. – Ты обнаглел до того… до того… – Тут я, к собственному стыду, заплакала.

– Мил, – снова заговорил Сэм, приближаясь ко мне с таким видом, словно я буйно помешанная пациентка, а он санитар психиатрической больницы. – Мил!

Он опустил руку на мое плечо. Я подпрыгнула и смахнула ее.

– Ты не имел никакого права! – крикнула я, содрогаясь от злости и стыда.

– Я никогда не нарушаю тайны личной жизни без серьезного на то основания. Нам пришлось сделать это, потому что речь шла о жизни и смерти. У нас не было особых причин предполагать, что Беккетт‑Уизерспун использовал тебя, чтобы выйти на нас, но пришлось проявить осторожность. Ведь ты разговаривала с ним на вечеринке, а после этого поехала с Освальдом в гостиницу…

– Это Освальд повез меня туда! Это он обманул меня! – Утирая слезы и сопя, я снова принялась изрыгать восклицательные знаки. «Джуси фрут» стала горькой‑прегорькой у меня во рту.

– Мил, ты привлекательная женщина. Уверен, ты способна заставить влюбчивого мужчину сделать первый шаг.

– О, значит, я инсценировала ссору с Себастьяном, чтобы привлечь внимание Освальда? Какого черта мне вообще нужно его внимание? Твой кузен – псих и лоботряс!

– А ты ведь так не считаешь, Мил, – возразил Сэм.

– Именно так я и считаю. Мне искренне жаль Уинни, которой придется провести всю свою длинную вампирскую жизнь в жутких страданиях, потому что она должна вступить в брак с предателем и бездельником. То, что он враль, – еще не причина подозревать меня в связи с КАКА!

– Мил, Мил, но ты ведь кое‑что скрывала, – печально произнес Сэм, словно правда задевала его личные чувства. – В частности, свои отношения с Беккетт‑Уизерспуном.

– У меня с ним нет никаких отношений, – ответила я, сознавая, что у вампиров уже создалось совсем другое впечатление.

– Но когда‑то были, – раздался чей‑то голос.

В дверях стоял Освальд.

Судя по выражению его лица, он слышал, как я его обзывала.

– Да, когда‑то я была его другом. Но это было очень давно.

– Другом? – переспросил Освальд. – Или больше, чем другом?

На Освальде была дурацкая футболка из какого‑то города под названием Ипсиланти, штат Мичиган, на которой красовались надпись «Лучше поздно, чем на крючок» и стайка танцующих рыб.

– Да, другом. Мне казалось, что и он мой друг. Но я была не права. Иногда я ошибаюсь в людях. Например, я считала, что ты человек безобидный. А ты даже не извинился передо мной за свой поступок!

– Я бы очень хотел… – начал Освальд.

Но Сэм оборвал его, сказав:

– Освальд, позволь мне самому разобраться. Уйди, пожалуйста.

Освальд хотел было возразить, но потом повернулся и ушел.

Только когда Сэм обнял меня, я заметила, что дрожу.

– Мил, нам пришлось это сделать. Ты ведь по собственному опыту знаешь, что от Беккетт‑Уизерспуна можно ожидать чего угодно.

Чем сильнее я старалась не плакать, тем громче становились мои рыдания. Я прекрасно понимала, что это опускает меня в глазах Сэма. И с каких это пор мне понадобилось одобрение вампира? Я вырвалась из его объятий и выбежала из кабинета.

Вломившись на кухню, я увидела Эдну, которая ела сандвич и читала книгу.

– Если захотите есть – ваш полдник в холодильнике, – сообщила она, даже не взглянув на меня.

– Спасибо, Эдна, – ответила я, предприняв неудачную попытку заговорить нормальным голосом.

Потом я зашла в свою комнату и заперла дверь. Я не врала. Себастьян действительно когда‑то был моим другом.

 

Глава четырнадцатая

Море слез

 

Конечно же, мне хотелось большего: ведь я была влюблена в Себастьяна.

К моменту нашего знакомства у меня уже было несколько ухажеров, к которым я не испытывала ничего серьезного. Почти с полной уверенностью можно утверждать, что мои кавалеры относились ко мне так же. Себастьян встречался с рафинированной брюнеткой по имени Тесси Кенсингтон, которая носила хоть и повседневную, но изысканно дорогую одежду. Она была симпатичной, но не красивой – видно, чрезмерная красота казалась ей дурным тоном. Судя по всему, она не возражала против нашей с Себастьяном дружбы, потому что была абсолютно убеждена в его безграничной преданности.

Даже когда отношения достигли определенной глубины и развития, я продолжала убеждать себя, что дружбы нам достаточно. Себастьяну нравилось учить меня, а мне нравилось учиться. Он открыл для меня свой мир, полный искусства, культуры и красоты.

Я помню каждое мгновение того дня, когда мы последний раз были вдвоем. Себастьян присматривал тогда за домом какого‑то профессора и пригласил меня туда на обед. Я спросила, придет ли Тесси. Себастьян взял мою руку, сжал ее в своей и произнес тихо:

– Я как раз хотел сказать тебе – мы расстались. Так будет лучше.

Мы пошли по магазинам и купили свежих крабов, овощи, хлеб, малину и шоколад. Мы уже стояли в очереди, когда Себастьян вдруг побежал к винным полкам и вернулся с бутылкой шампанского.

– Для моей любимой девочки, – пояснил он, улыбнувшись такой ослепительной и радостной улыбкой, что у меня сердце замерло в груди.

Дом профессора был одним из тех великолепных мест, где можно обнаружить книжные шкафы, возвышающиеся до самого потолка, старые ковры и антиквариат. Мы пили, когда готовили, а потом за едой снова пили, разговаривали и смеялись. Сидя рядышком возле камина, мы слушали музыку, и вдруг Себастьян впервые поцеловал меня.

Мы занимались любовью на диване, потом пошли в спальню. Всю ночь мы изучали друг друга, разговаривали и смеялись, пока наши тела не почувствовали усталость, а голоса не охрипли. Он сказал, что любит меня. И я сказала, что люблю его и буду любить всегда. Он был красивым, умным и моим.

То была самая счастливая ночь в моей жизни.

На следующее утро Себастьян отвез меня обратно в колледж и сказал, что мы встретимся на следующий день, вечером. Обещал, что мы сходим куда‑нибудь и отпразднуем день рождения Шекспира. Он крепко обнял меня и сказал напоследок:

– Я уже очень скучаю по тебе, Милагро.

Больше мы с ним не разговаривали. Вплоть до самой вечеринки у Кэтлин. Вскоре до меня дошли слухи о том, что Себастьян сначала помирился с Тесси, но позднее, после окончания колледжа, в очередной раз порвал с ней.

С тех пор я встречалась с множеством разных мужчин: одни из них мне очень нравились, другие были гораздо опытнее меня; некоторые из них искренне радовались тому, что могут находиться рядом со мной, а кое‑кто – правда, таких было очень немного – даже признавался мне в любви. Но мои чувства к ним невозможно сравнить с теми эмоциями, которые я испытывала к Себастьяну. И только встреча с Освальдом вскружила мне голову и основательно сбила с толку.

Это доказывает, что желание толкает меня в объятия к отвратительным типам. Хотя вряд ли мне удастся найти более отвратительный вариант, чем псих, помешанный на коалициях и расовом превосходстве, или вампирствующий изменщик и бездельник.

Я плакала до тех пор, пока не устала. Потом, что‑то около трех часов, прокралась к холодильнику. Там стояла тарелка, на которой красовались сандвич с тунцом и морковный салат. Я забрала эту тарелку и бутылку клюквенного сока в свою комнату.

Мне даже и думать не хотелось о том, что придется снова смотреть на этих квазичеловеков, но в мою дверь вдруг стала ломиться Эдна.

– Я собираюсь в город. Уинни сказала, что вы будто бы потеряли пищевую добавку с железом. Если поедете со мной, мы сможем купить новую.

– Мне совсем не хочется ехать.

– Юная леди, я понимаю: ваши чувства задеты, но Сэм – хороший, порядочный человек, который проявляет заботу о своей семье. Во всяком случае, жизнь продолжается. – Поскольку эти доводы не заставили меня проявить благоразумие, она добавила: – Если вы будете вести себя хорошо, я куплю вам тушь.

Я согласилась поехать только из‑за того, что тушь, купленная мною в прошлый раз, склеивала ресницы. По пути к машине я заметила, что Эрни уже установил все столбики для забора.

Пока мы не выехали на дорогу, ведущую в город, Эдна молчала.

– Юная леди, из собственного опыта я сделала вывод, что привычка дуться ни к чему хорошему не приводит, – наконец сказала она.

– Почему вы всегда зовете меня юной леди, Эдна, и никогда не обращаетесь по имени?

В этом месте дорога была особенно извилистой, и нам повезло, что Эдна не увлекалась гимнастикой для глаз.

– Я называю вас юной леди в надежде, что когда‑нибудь вы и вправду станете вести себя соответствующим образом.

Мы уже въезжали в город. Он был аккуратненьким, как игрушечка. Центральная улица почти сплошь состояла из маленьких магазинчиков. Я заметила вывески зоомагазина, почты и нескольких закусочных.

– Ну а вы, – спросила я, – что бы вы сделали, если бы кто‑нибудь без разрешения стал копаться в вашем прошлом?

Эдна вырулила на автостоянку возле среднего по размерам супермаркета.

– Я бы обрадовалась, что кого‑то заинтересовала моя жизнь.

– Хорошо. А что если информация оказалась бы неполной и по большей части извращенной?

– Главное, что она интересна, юная леди. К тому же абсолютно точной информации о прошлом просто не может быть.

Мы вошли в магазин. Я толкала перед собой тележку, а Эдна нагружала ее едой. В красивом магазине, отделанном в современном стиле, были рядами выложены великолепные овощи и фрукты. Тамошний ассортимент включал продукты, предназначенные для виноделов и их работников. Эдна взяла дорогого сыра и хорошего красного вина, а я задержалась у витрины с тортильями и мексиканскими специями.

– Вперед! Берите все что хотите, – подбодрила меня госпожа Грант. – Надеюсь, когда‑нибудь вы пойдете дальше мытья овощей.

– Попытаюсь.

– Разве мама не учила вас готовить?

– Моя мать Регина считает потребление пищи безнравственным. Она живет на черном кофе, диетическом «Севен Апе», рисовых хлебцах и зеленом салате с лимонным соком.

– Это же абсурд!

– Ох, Эдна, мы с вами полностью сходимся на этот счет.

По сему поводу у меня есть собственная теория. Я всегда считала, что культура приходит к нам через традиционные блюда и что моя мать Регина, которая никогда не готовила, лишила меня большой части национального наследия. Только бабушка – мать моего отца – кормила меня кусочками охлажденной дыни, сбрызнутыми соком лайма и посыпанными солью, острой фасолью с чоризо, поила шоколадом с миндалем и корицей. В приготовленной ею пище чувствовались любовь и история, а еще – искусные композиции цвета, вкуса и консистенции.

Моя мать Регина была бы счастлива, если бы все питались, как космонавты – сушеной и мороженой пищей.

Эдна сдержала слово и повела меня в аптеку, где мы приобрели пищевые добавки с железом, тюбик туши и бутылочку розового лака для ногтей. Это должно было меня порадовать, однако на обратном пути я чувствовала себя неважно.

Поначалу Эдна не обращала внимание на тишину, но в конце концов все‑таки взглянула на меня.

– Что такое? – заволновалась она.

– Я неважно себя чувствую, Эдна.

 

Глава пятнадцатая