В которой наша героиня раздумывает о своем положении

 

Несмотря на то что я страшно устала, в этом странном доме мне было неуютно и тревожно. Я прилегла на кровать с намерением немного отдохнуть. Но стоило мне закрыть глаза, как я немедленно погрузилась в сон.

Проснувшись, я почувствовала, что в комнату сквозь зазоры между досками ставней проникает нежный ветерок. Неужели, пока я спала, кто‑то зашел сюда и закрыл ставни, или я сделала это сама и забыла? Я прислушалась. Крысы не скребутся за стенами. Радио‑часы показывают 10:17. Сколько я спала – всего несколько часов или целые сутки?

Встав с постели, я поняла, что нужно привести себя в порядок. Порывшись в шкафу, я выбрала из всего висевшего там самый лучший наряд – фланелевую рубашку, мешковатые спортивные шорты и носки на высокой резинке. Моя обувь уже не подлежала ремонту, поэтому я снова залезла в шкаф и обнаружила там фиолетовые шлепки. Они были на несколько размеров больше, чем нужно. Чтобы не потерять их по пути, мне пришлось отработать весьма изящную шаркающую походку.

Я заперлась в ванной и, прежде чем раздеться, дважды перепроверила замок. От душа я решила воздержаться, потому что эпизод из «Психоза» постоянно прокручивался в моей голове, и просто слегка ополоснулась. Переодевшись в чистое, я заплела свои волосы в косичку и рискнула вернуться в комнату.

Взглянув в зеркало, я решила, что, пока я не стану выглядеть лучше, с Освальдом встречаться не стоит.

Факт заражения вампиризмом наверняка ужаснул бы мою мать Регину значительно меньше, чем то, во что я была одета. Мысли мои по‑прежнему путались, но, принимая во внимание положение вещей, чувствовала я себя на удивление хорошо.

Кухонный стол накрыли на одного человека – там были круассан, плошка с клубникой и какой‑то напиток красного цвета. Я осторожно отпила – в стакане оказался сок красного апельсина. Из кувшина‑термоса я налила себе в кружку черного кофе из обжаренных зерен и добавила сливки. Рядом лежала свернутая газета. Я бегло просмотрела ее – нет ли там статьи о том, как злодеи похитили умную и красивую девушку.

За окном открывался вид на поле, заросшее высокой травой; оно простиралось вплоть до зеленых холмов, у подножия которых тянулись рощи. Дом был окружен старыми ореховыми деревьями и дубами, которые только‑только начали покрываться молодой листвой. Окно обрамляла болезненная вьющаяся роза. Участок земли, который когда‑то служил огородом, был давно запущен и выглядел просто ужасно.

– Я вижу, вы уже встали, – раздался приятный мужской голос.

Я прямо‑таки подпрыгнула от неожиданности.

– Да… э‑э… да. Я любовалась видом из окна.

Мужчина очень походил на Освальда, но черты его лица были более правильными и пропорциональными. Его вежливая улыбка была абсолютно ровной, а прическа представляла собой неудачную попытку покорить от природы вьющиеся светло‑каштановые волосы. Глаза у него тоже были каштановые. Стройный, аккуратный и ухоженный, он смахивал на невероятно сексуального математика, который понятия не имеет, что он‑то и есть самый главный интеграл. Мне захотелось расстегнуть его рубашку, взъерошить волосы и воскликнуть: «Бог мой, профессор Дракула, вы великолепны!» Собственное состояние, весьма далекое от неотразимости, повергало меня в отчаяние.

– Я очень рад, что вы хорошо выглядите, – сказал он. – Как вы себя чувствуете?

Под личиной любезности часто скрывается опасность, поэтому про себя я обдумывала, получится ли защититься ножом для масла, если этот мужчина вдруг решит пустить в ход свои клыки.

– Нормально, очень даже неплохо.

– Вы сняли тяжкий груз с моей души, мисс Де Лос Сантос.

– Зовите меня Мил. А вы кем будете?

– Я Сэм Грант, кузен Гэбриела и Освальда.

Понятно, что имя Сэм может показаться слишком обычным, но, поскольку я обожаю Сэма Клеменса' [30], мне оно нравится. В свете возникшей у меня положительной ассоциации и его приятной манеры общаться мой страх казался теперь совершенно неоправданным.

– Мне не хотелось бы мешать вашему завтраку, – сказал он, заставив меня вздрогнуть и отвлечься от созерцания великолепной линии его нижней челюсти, – но нам необходимо немного поговорить с вами о сложившейся ситуации.

– Нам?

– Да, моей бабушке, Гэбриелу и мне.

Отсутствие в этой компании Освальда показалось мне подозрительным.

– На наш взгляд, – продолжал Сэм, – было бы очень желательно найти выход из создавшегося положения. – Он говорил таким успокоительно официальным тоном, каким обычно отличаются работники похоронных агентств. – Если вы готовы…

Готова я не была, но уже в следующую секунду прошаркала за ним из кухни в гостиную, а оттуда – в типично мужской кабинет. Там на двухместном диванчике уже сидели Эдна Грант и Гэбриел.

– Милагро, – снова заговорил Сэм, – вы уже знакомы с моей бабушкой, госпожой Грант.

Она быстро кивнула, а Гэбриел улыбнулся и сказал:

– Доброе утро, Мил.

Сэм жестом указал на кресло:

– Милагро, почему бы вам не присесть здесь?

– Может, мне нужно вызвать своего адвоката? – нервно пошутила я, внутренне сомневаясь, что адвокат способен помочь в подобной ситуации.

– Ну, это было бы чересчур, – вежливо рассмеявшись, возразил Сэм. – Нам хотелось бы, чтобы вы сами рассказали нам, что произошло в тот вечер, когда вы встретили Освальда.

– Да, кстати, а где же сам Освальд?

На этот раз заговорила Эдна:

– Мы попросили Освальда оставаться в его хижине, пока это дело как‑нибудь не разрешится.

– В хижине?

– Это строение вполне сойдет за хижину, – ответила Эдна, – особенно если принять во внимание царящий там беспорядок. Я всегда считала, что взрослый мужчина способен жить по‑человечески.

Кто бы мог подумать, что вампиры предъявляют такие высокие требования к ведению домашнего хозяйства?

– Мы не позвали его сюда, потому что хотели услышать вашу версию всей этой истории.

– Для начала мне бы хотелось кое о чем спросить. Я умру?

– От смерти и налогов никто не застрахован, – отрезала Эдна.

Сэм посмотрел на бабушку, но она не стала извиняться и лишь пожала плечами.

– Мил, – обратился он ко мне, – вы сказали, что чувствуете себя нормально. Это замечательно. – Вид у него и вправду был довольный. – Есть вероятность, что никакого заражения не произошло. Может, вы уже страдали от какого‑нибудь обычного вирусного заболевания еще до того, как встретились с Освальдом?

Я вспомнила о крови из упаковок с фаршем, о жаре и ознобе, об улучшении зрения и отрицательно покачала головой.

– И какой теперь будет моя жизнь – я хочу сказать, в медицинском отношении? – поинтересовалась я.

– Вы должны понять, что это особая ситуация, – терпеливо объяснял мне Сэм. – Других случаев обмена кровью не происходило уже очень много лет. Мы можем только строить гипотезы относительно вашего здоровья, но, разумеется, нам придется подвергнуть вас медицинскому обследованию.

Я тут же представила себе огромный стол в морге, кипятящиеся пробирки для анализов и сумасшедших лаборантов, которые будут обследовать мой немертвый труп.

– Я записал вас к нашему семейному врачу на сегодняшний вечер, – проговорил Сэм. – Она ответит на все вопросы, касающиеся вашего физического состояния.

– Мы можем продолжить? – раздраженно спросила Эдна. – У меня есть дела.

– Разумеется, – заверил Сэм, кивнув бабушке. – Милагро, пожалуйста, опишите нам события, произошедшие в тот вечер, когда вы встретились с Освальдом.

Судя по поведению Эдны, она придерживалась линии «во всем виновата жертва», и это меня бесило.

– Потрясающая еда, впечатляющие цветочные композиции, неинтересные гости и до смерти скучные литературные чтения.

– Мы просили описать события, рецензия нам ни к чему, – снова оборвала меня Эдна.

«Уверена, что на смертном одре ты не станешь отпускать остроумные замечания», – так любила говаривать моя мать Регина. Мне вдруг захотелось позвонить ей и сообщить, что она была не права, но тогда мне пришлось бы с ней разговаривать.

– Милагро, – спокойно обратился ко мне Сэм, – вы присутствовали на вечере, где Себастьян Беккетт‑Уизерспун читал свое произведение. Если верить Освальду, вы и до этого были знакомы с Беккетт‑Уизерспуном.

– «Были» – ключевое слово, – заметила я. – Мы общались в колледже.

На лице Эдны изобразилось удивление, и она спросила, посещала ли я ПУ. Я ответила положительно и сообщила, что была студенткой ПУ.

– Что же стало с их уровнем? – возопила госпожа Грант, и мне страшно захотелось рассказать ей, в какое место ей пора отправиться вместе с ее уровнем.

– Насколько хорошо вы знали Беккетт‑Уизерспуна? – поинтересовался у меня Сэм.

– Это к делу не относится.

– Боюсь, что относится, поскольку он похитил вас с целью добраться до нашей семьи, – возразил Сэм.

– Мы общались, – сказала я. – А потом прервали контакт. – Больше им было знать совсем необязательно. – Освальд представился, сказал, что занимается издательским делом, и предложил продолжить беседу о моем творчестве в гостинице, где он остановился.

– Девушка, имеющая хоть каплю здравого смысла, никогда не пойдет в номер к мужчине, с которым она только что познакомилась, – прокомментировала Эдна.

Дела обстояли не лучшим образом и без этой кровососущей старухи, которая постоянно злословила на тему моего здравого смысла.

– Я не усмотрела ничего зазорного в беседе на литературные темы.

К тому же он был просто потрясный.

– О, я уверена, это как раз то, к чему вы стремились, – насмешливо фыркнула Эдна.

– Именно, – с вызовом согласилась я. – В гостинице Освальд постоянно расспрашивал меня о Беккетт‑Уизерспуне. Я поняла, что на самом деле Освальд хотел поговорить именно о нем, и решила уйти. – Вот я и добралась до самой мудреной части истории о благородной писательнице. – Я споткнулась о журнальный столик, и Освальд попытался удержать меня. Но мы упали и поранили губы.

Эдна вздохнула так, будто я понарассказала бог знает что.

– Вы не прервали контакта, даже когда обнаружили рану? – уточнил Сэм.

– Конечно, прервала.

Естественно, в конце концов я прервала этот контакт. Не стану же я рассказывать об урагане эмоций, обрушившихся на меня в момент поцелуя с Освальдом, тем более что я сама тогда ничего не понимала!

– В номер ворвался Себастьян, и я ушла.

– Вы ведь знаете, что биологические жидкости служат переносчиками многих заболеваний, верно? – проговорил Сэм, теребя шариковую ручку.

– Конечно, я знаю, что через них передаются некоторые обычные болезни, – раздраженно проговорила я. – Когда Себастьян похитил меня, он заявил, что я заразилась вампиризмом.

Последнее слово подействовало на них возбуждающе.

– Это просто смешно, – сказал Сэм. – Однако я прекрасно понимаю, насколько тягостной была для вас эта история.

– Ужасно тягостной, – согласилась я. – Невероятно тягостной. Чрезвычайно тягостной. Невообразимо тягостной.

– Спасибо, Милагро, – поблагодарил Сэм и, желая успокоить меня, положил руку на мое перенесшее столько тягостей плечо. – То, что вы рассказали, в основном подтверждает версию Освальда.

– Это хорошо, потому что именно так все и было.

– Могу я поговорить с Милагро наедине? – спросил Сэм, взглянув на Эдну и Гэбриела. Оба встали и покинули комнату.

Когда дверь за ними закрылась, Сэм приблизился ко мне и сказал:

– Я очень надеюсь, что наши вопросы не показались вам слишком суровыми.

– Испанская инквизиция всегда является неожиданно, – пробормотала я, стараясь скрыть тот факт, что вдруг смутилась и почувствовала себя полной дурой.

Сэм был настолько добр, что даже улыбнулся.

– Вы должны понимать: мы были так обеспокоены перспективой вашей смерти, что, возможно, реагируем не совсем адекватно. Невероятно, что вы так хорошо себя чувствуете… Я хотел сказать – удивительно, особенно если иметь в виду то, о чем свидетельствует фольклор.

– Когда я остаюсь в живых – это всегда чудо, – обыденным тоном проговорила я, внутренне восхищаясь его чудесными коричневыми глазами. Это происходило помимо меня. Разглядывая его, я вдруг впала в отчаяние. До чего я дошла! Я больна, я непрошеная гостья вампиров, я заслужила презрение Себастьяна и жажду встречи с Освальдом, даже несмотря на то, что мое жалкое существование стало еще более плачевным, и при этом я настолько ограниченна, что какие‑то там коричневые глаза способны сбить меня с толку.

– А сейчас мне хотелось бы задать несколько вопросов, – произнесла я, пытаясь не думать о красивых глазах Сэма. – Например, почему Себастьяну так неймется добраться до вашей семьи? И каким образом он узнал о вашем… э‑э… заболевании?

– Отношения нашей семьи и организации Себастьяна имеют длинную и сложную историю. Мы считаем, он мог догадаться, что Освальд один из нас, потому что Освальд очень похож на нашего прапрадеда, промышленника. Мы опасаемся, что членам КАКА каким‑то образом удалось добыть несколько сделанных им дагерротипов.

– Но с чего вдруг Себастьян питает такую ненависть к людям, страдающим от генетической аномалии? – Я изо всех сил пыталась быть деликатной в том, что касалось несмертности и кровососания. – Ведь кое‑какие мыслительные способности у него имеются.

– Могу лишь изложить свою теорию. – После того как я кивнула, Сэм продолжил: – Я подозреваю, что Беккетт‑Уизерспун ищет законный способ подвергнуть нас изоляции, чтобы получить патент на нашу ДНК. Его организация держит контрольные пакеты акций нескольких биоинженерных фирм. Как вы думаете, сколько денег иные люди готовы выложить за увеличение продолжительности жизни и повышенный иммунитет?

Я подумала о женщинах вроде моей матери и Кэтлин Бейкер.

– Целое состояние, – ответила я. – И я ввязалась во все это из‑за Освальда.

– Хотя Освальду не место возле вас, ведь он к тому же помолвлен…

Даже удар по голове чугунной сковородкой вряд ли оглушил бы меня настолько.

– Милагро, – тихо произнес Сэм, – я был очень удивлен, когда узнал о случившемся. Я точно знаю, что Освальд никогда не смог бы сознательно подвергнуть опасности другого человека. Особенно если принять во внимание его личные обстоятельства – ведь его невеста такая изумительная, изысканная и исключительно красивая женщина.

– Нельзя сказать, что Освальд единственный мужчина, который, забыв об осторожности, наслаждался моим обществом.

– Уверен, что многие мужчины считают вас привлекательной! – Сэм отвесил мне щедрый комплимент, несмотря на то, что я пребывала в жутком состоянии.

– Что ж, все это было на самом деле, и это было весело, но на самом деле весело не было. – Я, конечно, сморозила глупость, но моя болтовня уже не имела никакого значения. – Скажите мне, где можно найти Гэбриела, чтобы он отвез меня домой.

Сэм покачал головой.

– Беккетт‑Уизерспун уже наверняка узнал, где вы живете, и может причинить вам вред, если вы останетесь без нашей защиты. Вам придется оставаться здесь, пока мы не найдем способ справиться с КАКА.

– Теперь я знаю, что он опасен, и поэтому на своей территории смогу защититься самостоятельно.

– Я сейчас говорю не только о Беккетт‑Уизерспуне, но и о КАКА в целом, имея в виду способность этой организации прибегать к насильственным методам для достижения своей цели, – пояснил Сэм. – Владелец дагерротипа, который принадлежал нашему прапрадеду, доверенное лицо нашей семьи, был найден повешенным, в его доме все перерыли. Полиция считает, что это самоубийство, но у него не было ни депрессии, ни личных проблем, а посмертная записка оказалась подделкой.

Мои бедные мозгушки с трудом обрабатывали полученную информацию.

– Вы сказали, что у вашей семьи давняя и сложная связь с организацией Себастьяна, однако теперь вы планируете разобраться с ними. Сколько времени может понадобиться для этого? Тысячелетие? Два?

– Как раз сейчас мы отшлифовываем план действий. Я полагаю, что развязка близка, – сказал он.

– Хорошо бы, Сэм, вы оказались на этот счет правы.

Так я начала гостить в «Каса Дракула».

 

Глава восьмая

Уснуть… И видеть глюки? Вот и ответ

 

Когда сеанс инквизиции подошел к концу, я почувствовала, что ослабла и окончательно запуталась, а потому вернулась в свою комнату и, заперев дверь, легла на кровать. Если я останусь здесь, мне так или иначе придется видеться с Освальдом, а это будет тяжело – меня очень унизили и разозлили, – однако головорезы из КАКА наверняка не дремлют и уже залегли в моей дыре.

Мышцы пульсировали и болели, и, как бы я ни пыталась устроиться поудобней, сделать это мне не удавалось. Промаявшись несколько часов, я встала и снова направилась в кабинет, где Сэм беседовал с Гэбриелом.

– Я принимаю ваше приглашение пожить здесь, – сообщила им я. – Но мне нужны одежда и все, что необходимо для творчества. А еще я должна кое‑кому позвонить. Возможно, народ обо мне волнуется.

Вампиры ответили, что они снабдят меня расходными материалами для письма и оплатят покупку новой одежды, так как посылать кого‑нибудь в мою квартиру опасно.

– Звоните, пожалуйста, – разрешил Сэм. – Но я очень прошу вас никому не сообщать наш телефонный номер и адрес. У «Коалиции американцев за консервацию Америки» длинные руки и бездонные карманы.

Гэбриел взглянул на Сэма, а затем произнес:

– Мне не удалось справиться о состоянии здоровья охранника Беккетт‑Уизерспуна, но они сделают все, чтобы использовать это против тебя.

Я не испытывала угрызений совести из‑за того, что выстрелила в того орангутана. Так я и сказала, а потом добавила:

– Они похитили меня! А Себастьян наставил на меня пистолет!

– Милагро, – осадил меня Сэм, – мы все знаем, что произошло, но судебные инстанции наверняка прислушаются к Беккетт‑Уизерспуну. Вы можете позвонить отсюда. Это безопасная линия, – добавил он, жестом указав на телефон, который стоял на столе.

Я подождала, пока мужчины, продолжая беседу, шагнут за порог кабинета, а затем завладела телефоном и стала звонить Нэнси. После окончания ПУ, когда мы обе переехали в город, наша дружба по‑настоящему окрепла. У нас обеих было много времени: у меня – потому что я частенько сидела без работы, а у нее – потому что она жила на средства, которые получала от попечителя. Она схватила трубку после второго гудка и заверещала:

– Тодд!

– Это не Тодд, это анти‑Тодд, – отозвалась я. До учебы в ПУ я ни разу не встречала людей с именем Тодд, поэтому оно по‑прежнему прикалывало меня. – Привет, Нэнс.

– Мил, я так хочу поговорить с тобой! Что происходит с Себастьяном? Он разыскивает тебя и оставил мне целых три сообщения.

– Я беседовала с ним на вечере у Кэтлин Бейкер. Он вел себя отвратительно и выглядел ужасно.

– Ни за что не поверю!

– Это правда. Он очень грубо со мной обошелся.

Еще не время рассказывать Нэнси о вампирах. Во‑первых, она никогда не поверит мне, а во‑вторых, вряд ли можно привести доказательства, способные убедить в достоверности этой безумной истории.

– Я хотела сказать: никогда не поверю, что он ужасно выглядел, – уточнила Нэнси. – Я всегда думала, что возраст не в силах его испортить. А если он так плохо себя вел, почему он хочет снова встретиться с тобой?

– Врожденное упрямство, – объяснила я.

– Звучит интригующе! – воскликнула она. – Со мной он всегда обходился как настоящий джентльмен.

Разумеется, по отношению к Нэнси Себастьян был душкой. Она же девушка его круга – богатая семья с историей, хорошее происхождение, соответствующие учебные заведения и клубы.

– Я не хочу его видеть ни за что и никогда, – сказала я. – Пообещай не рассказывать ему о том, что ты говорила со мной.

– Мил, он звонил un‑deux‑trois' [31]раза. Возможно, твои сильные, сбивающие с толку феромоны наконец‑то оказали на него действие… – начала убеждать она.

– Нет, Нэнси, он мне сто лет не нужен. Пообещай – ни слова.

После того как она поклялась на стопке итальянских изданий журнала «Вог», я продолжила:

– Так вот, я познакомилась с замечательными людьми, которые пригласили меня пожить на их загородном ранчо, где я сейчас и нахожусь. Будем считать это творческим отпуском.

Нэнси пронзительно вскрикнула и спросила, где находится ранчо. Я назвала модный городок, находящийся на другом конце географии, и добавила:

– Меня пригласила к себе Дурка Пескателли. У них тут потрясающие виноградники. – (Дурка Пескателли – это героиня одного из моих рассказов.) – Я потусуюсь здесь немного. Дурка очаровательна. Она собирает оловянные кружки.

– Оловянные кружки? Мама дорогая! А симпатичные парни там есть?

– Нет! Ну, в общем, да, – поправилась я, взглянув на симпатичных парней, которые по‑прежнему беседовали возле кабинета, – но я здесь не поэтому. Мне действительно необходимо отдохнуть от города. Нужны свободное время, тишина и помещение без крыс за стенами, чтобы я могла спокойно поразмышлять и поработать над своим романом.

Это безыскусное объяснение вполне удовлетворило Нэнси. И она принялась во всех отвратительных деталях описывать мне разнообразные виды отделки свадебных платьев.

– Нэнс, вы же еще не определились с датой свадьбы, – заметила я.

– Да, но я уже решила устроить девичник. Ты должна прийти. И обязательно в чем‑нибудь пюсовом.

После того как мы немного поспорили о пюсовом цвете, она радостно сообщила:

– Девичник будет в «Крофте».

Когда она назвала дату, до меня дошло – я не имею ни малейшего понятия о том, какой сегодня день.

– Постараюсь прийти, – пообещала я.

– Ты должна явиться, Милагро Де Лос Сантос, мне не нужны всякие там «если», «но» и прочее говно. Пообещай, что ты придешь.

Мы обсудили, каким образом я должна произнести клятву, и в конце концов решили, что я поклянусь на аннотированном собрании трагедий Шекспира.

Когда я набрала номер хозяина моей квартиры и там включился автоответчик, я вздохнула с облегчением.

– Привет, это Мил. Я просто хотела сказать, что вынуждена была уехать из города по срочному личному делу. – Понизив голос, я добавила: – Я знаю, что просрочила оплату, и обещаю заплатить очень скоро. Не забывай, пожалуйста, как следует поливать палисадник хотя бы раз в неделю. Только как следует. – Я старалась говорить как можно более эротичным голосом, чтобы заставить его смягчиться.

Следующей по списку была Мерседес. Судя по всему, она считала, что мне не помешает пожить за городом. Она прочитала мне лекцию о том, что для того чтобы достигнуть цели, нужно много работать, заметила, что быть творческим человеком – не значит таскаться по вечеринкам и проводить время с красивыми мальчиками, напротив – необходимо по‑настоящему усердно и самоотверженно трудиться. Будучи постоянно в долгу у Мерседес, я пообещала ей не расслабляться.

К тому времени, когда я закончила разговаривать, Гэбриел уже ушел.

– Разве вы не хотите позвонить своим родителям и сказать, что вы уехали? – поинтересовался Сэм.

Я пожала плечами:

– Не так чтобы очень.

Взглянув на свои уродливые chancletas' [32], я сказала:

– Одежда.

– Хотелось бы, чтобы сначала вы прошли медицинский осмотр и мы смогли убедиться в вашем добром здравии, – проговорил он. – А потом можно будет купить одежду.

В моем воображении возникла сцена торжественного шопинга на неприличную сумму в духе «больная красотка». Я кручусь, демонстрируя дизайнерскую одежду, а Сэм потягивает эспрессо и одобрительно кивает. Работающие за проценты продавцы улыбаются, восхищаясь моим стилем и способностью тратить чужие деньги.

Внезапно на пороге материализовалась Эдна.

– Вы же не поедете в таком виде, верно? – довольно грубо спросила она.

Это было смешно, потому что моя мать Регина неоднократно спрашивала у меня то же самое.

– Если бы вы могли одолжить мне что‑нибудь, какую‑нибудь юбку или…

– Неважно, – оборвала она меня. – Поехали.

– Спасибо, бабушка, – поблагодарил Сэм.

Я колебалась.

– А разве мы не должны опасаться Себастьяна и его людей?

– О, со мной вы не пропадете, юная леди, – заявила Эдна и погладила рукой свою сумочку.

– У вас есть пистолет?

– Нет, у меня есть телефон и здравый смысл. Уверена, вы понятия не имеете, что это такое, – сказала она и зашагала прочь.

Я пошаркала за ней. Испытывая неловкость, я радовалась тому, что Эдна наверняка чувствует себя еще хуже – ведь ей предстоит показаться со мной на людях. И это говорило о том, что я ее слишком плохо знала.

Когда мы, минуя кухню, направились на улицу через прихожую‑прачечную, день уже клонился к вечеру. Эдна сняла с вешалки соломенную шляпку, а мне протянула заношенную парусиновую бейсболку оливкового цвета. Затем она взяла бутылочку с солнцезащитным лосьоном, стоявшую возле мойки, выдавила крем себе на руку и передала бутылочку мне.

– Спасибо, не надо. Я никогда не обгораю на солнце.

– Ха! Как знаете, – сказала она таким тоном, будто была только рада, если бы я зажарилась, как чоризо' [33].

На всякий случай я тоже намазалась лосьоном.

Мы прошли к подъездной дорожке, которая начиналась сразу позади дома. Парковка частично скрывалась за забором. Навстречу нам ринулись собаки, и я была крайне удивлена, заметив, что Эдна угощает их печеньем. Возможно, она откармливает их для торжественного вечера, когда ей захочется barbeque de perros' [34].

Поля были уже покрыты молодой весенней травой, ярко‑зеленой, как лайм. Вдалеке виднелась серебряная зыбь ручья. Чуть поодаль у дороги располагалась конюшня. Я была увлечена видом и наверняка не заметила бы, что Эдна забралась в пыльный зеленый джип, если бы она не завела двигатель. А я‑то представляла ее за рулем роскошного седана!

Я села в джип.

– Здесь очень красиво.

– Я поражена вашей наблюдательностью.

Наверное, стоило бы огрызнуться, но способность огрызаться почему‑то отказала мне. Ближайшие соседи размещались в белом коттеджике слева. Их дом огораживал увитый виноградом забор. Судя по всему, ветхая хибара Освальда стояла с другой стороны участка.

Когда мы приблизились к воротам, Эдна объехала всадника на чалой лошади. На нем были выцветшие джинсы и светло‑голубая рубашка; сам ездок прямо сидел в седле, а его рука без напряжения удерживала поводья. Мне хватило секунды, чтобы разглядеть его лицо в тени ковбойской шляпы: это был Освальд; он смотрел прямо на меня. Как же это получается – с виду вроде красавец, а на самом деле такой негодяй!

Эдна посмотрела в мою сторону – как мне показалось, ей хотелось, чтобы я заговорила об Освальде.

– Эдна, а вы здесь давно живете?

– Очень давно, – отрезала она.

Когда я спросила, откуда родом их семья, она выдала название города, полностью состоящее из звуков «кс», «кз» и «гз».

– А если по буквам?

– Вам все равно не удастся произнести, – ответила Эдна.

Я вспомнила, что хороший журналист обычно задает развернутые вопросы.

– Почему бы вам не рассказать мне о вашей семье? – начала я. – Какая родственная связь между Сэмом и Гэбриелом и где ваши дети?

– Неужели, юная леди, никто не рассказывал вам о человеческой биологии? Мальчики – совершенно обычные двоюродные братья, а мои дети как водится, живут сами по себе. А теперь можно мне вести машину без вашей непрерывной болтовни?

Мы двинулись по извилистой дороге, которая пролегала между холмами, засаженными фруктовыми деревьями и виноградниками. Примерно через полчаса мы въехали в город. Загнав джип на парковку возле небольшого офисного здания, Эдна выбралась из машины. Вывеска на здании гласила: «Больница города Нижнее Небо».

Эдна направилась к входу, и я пошаркала за ней. Вдоль стены чистенькой приемной стояли яркие пластиковые стулья.

– Садитесь, – велела Эдна, и я плюхнулась возле столика с журналами.

Тем временем она направилась в регистратуру. Погрузившись в чтение какого‑то таблоида, я вдруг почувствовала прикосновение чьих‑то костлявых пальцев к своему плечу.

– Идемте, юная леди.

– Вы произносите «юная леди» так, будто это оскорбление.

Эдна фыркнула мне в ответ. Я пошаркала вслед за ней по коридору, увешенному плакатами, среди которых был один с надписью: «Новая пищевая пирамида!». Улыбающийся с него сфинкс ничем не выдавал того, что кровь входит в одну из основных пищевых групп. Эдна проводила меня в кабинет для медосмотра и попросила:

– Попытайтесь вести себя прилично. Доктор Хардинг знает о вашем состоянии. Вы должны переодеться в эту сорочку.

Бумажная сорочка меня озадачила. Я решила надеть ее так, чтобы вырез оказался на спине, потому что вид моих осевших буферов наводил тоску. Я уселась на стол для осмотра и тихонько сжала свои груди.

– Я откормлю вас, дорогие мои, обещаю! – успокоила их я.

И тут раздался стук в дверь. В кабинет вошла высокая гибкая женщина. Я решила, что она врач, потому что у нее были стетоскоп и именная бирка, гласившая: «Уинифред Хардинг, доктор медицины». Судя по внешности, она была моей ровесницей, что меня несколько смутило.

Ее красота была красотой девушки, у которой всегда все было: светлые волосы, мягко струящиеся по плечам, светло‑голубые глаза, чистая кожа, изящные скулы, маленький аккуратный подбородок и хороший лоб. Нос был немного длиннее, чем обычно бывает у таких милашек, именно он делал ее интересной. Она смерила меня холодным оценивающим взглядом, каким обычно смотрели девушки из женского клуба ПУ. Этот взгляд словно бы говорил: «Не дотягиваешь до нашего уровня, подруга!»

– Госпожа Де Лос Сантос, – отрывисто произнесла женщина. – Я доктор Хардинг.

– Добрый день. – Я села ровнее и перестала болтать ногами. – Мне сказали, что вы знаете о моем состоянии.

Она сжала губы так, что они превратились в тонкую линию.

– Мне сообщили о том, что вы заразились. Однако я не уверена в возможных последствиях. Посторонние так давно не вступали в контакт с нашим заболеванием, что никакой достоверной информации по этому поводу не сохранилось, – Вы ведь одна из них, верно?

Доктор Хардинг кивнула и резко произнесла:

– Да, некоторые из нас даже учатся на врачей.

– Я ничего не хотела этим сказать, – возразила я.

Она проделала со мной все врачебные штучки: ударяла по коленке резиновым молотком, тыкала холодным стетоскопом в грудь, затягивала руку манжетой тонометра и слепила глаза фонариком. А потом попросила описать мои симптомы. Я сообщила об ознобе и жаре, усталости, потере веса, изменении зрения и ощущении внутренней опустошенности, подобной той, что возникает во время просмотра датских фильмов, где в течение двух часов герои только курят и жалуются на жизнь. Врачиха продемонстрировала абсолютное равнодушие к моей апатии.

Ее прохладные тонкие пальцы ощупали мои шею и подмышки. Я вздрогнула.

– Ваши лимфатические узлы мягкие и слегка припухшие. Но больше всего меня беспокоит ваше питание. Что вы ели последнее время? – поинтересовалась она.

– Клюквенный сок? – попыталась угадать я. – Э‑э… ягоды? – Я всегда любила вопросы с вариантами ответов.

– Возможно, вы обнаружите, что у вас несколько повысился метаболизм.

– Трансильванская программа похудения? Нет уж, спасибо большое.

Взгляд ее несмертных голубых глаз был холоден.

– Нежелательная потеря веса может вылиться в серьезную проблему. Вы обязательно должны придерживаться сбалансированного питания и принимать пищу маленькими порциями от пяти до семи раз в день. Ешьте побольше фруктов, овощей и круп. А что‑нибудь странное вы ели?

Ну знаете ли! Как большинство людей, я предпочитаю держать свои странности при себе. Гэбриел заявил, что вампиры не пьют кровь, поэтому я решила не добивать ее признанием об употреблении бычьих соков.

– И в каком же вузе вы учились? – спросила я.

Она назвала один из самых известных университетов Европы. Замечательно! Мало того, что она была профессионалом, доктор Хардинг оказалась к тому же космополиткой и полиглоткой.

– Вы когда‑нибудь слышали о пикацизме? – уточнила она.

– Вы имеете в виду извращенный аппетит? Гэбриел уже сказал мне, что от этого помогают пища и напитки красного цвета.

– Да, верно. Пикацизм свойствен беременным женщинам. Иногда он проявляется и у детей. Например, малыши едят кусочки засохшей свинцовой краски, потому что она сладкая на вкус. Это происходит как по физиологическим, так и по психологическим причинам. Вот я и спрашиваю: ели ли вы что‑нибудь странное?

– Бифштекс по‑татарски, – соврала я. – И еще немного карпаччо. Кажется, это было позавчера. Обычно я не ем сырое мясо и потому немного волнуюсь по поводу кишечной палочки.

– Если бы вы заразились кишечной палочкой, симптомы были бы уже налицо. Все основные показатели у вас в норме, но мне нужно взять вашу кровь на анализ.

– И что он может показать?

– Увеличение количества белых кровяных телец, – пояснила доктор Хардинг. – Мне нужно понять, произошла ли… – Она как будто застеснялась. – Ваш организм либо борется с инфекцией, либо адаптируется к ней.

– Я становлюсь вампиром?

Ее несмертное лицо словно окаменело.

– Никаких вампиров не существует! Мы страдаем от наследственного заболевания, вызванного недостатком ферментов.

Доктор Хардинг подкатила к столу тележку с оборудованием для взятия крови.

Затем, надев на руки латексные перчатки, затянула у меня на плече резиновый жгут и похлопала по внутренней стороне предплечья.

– Это недолго, – заверила она. – Обычно кровь берет моя медсестра. Сожмите пальцы в кулак, а потом выпрямите их.

Когда истязания закончились, в лотке оказались две пробирки с моей темно‑аметистовой кровью. Этот цвет был самым соблазнительным на свете.

Я взглянула на доктора Хардинг. Она смотрела на пробирки, и глаза ее блестели. Какие бы заумные медицинские термины она ни использовала, вампирша она и есть вампирша.

– А что же все‑таки вам известно о тех, кто заразился? Что с ними происходит? – спросила я.

– С точки зрения медицины нам известно очень немногое, – довольно резко ответила доктор Хардинг. – Ваша ситуация – вещь чрезвычайно редкая.

– А как насчет фольклора?

Ее изящные ноздри слегка расширились, как будто она уловила дурной запах.

– Чепуха и суеверия.

– Почему там постоянно возникает тема питания кровью? – поинтересовалась я, думая о пробирках.

Доктор Хардинг откатила тележку к стене.

– Ультрафиолет прямых солнечных лучей разрушает нашу ДНК. Возможно, наши предки на биологическом уровне испытывали желание заменить поврежденную ДНК, что выражалось в тяге к употреблению крови.

– Это объясняет, почему только члены вашей семьи, а не кто‑то другой, могут испытывать тягу к крови, ведь она генетическая, – заявила я, имея весьма смутное представление о человеческой биологии.

– Да, – согласилась она. – Если только…

Вдруг я почувствовала небольшой спазм внизу живота.

– Черт! – ругнулась я. – Какое сегодня число?

Доктор Хардинг отвела взгляд от пробирок с кровью и назвала дату.

– О, ничего удивительного. Есть ли у вас предметы женской гигиены? – Мы с Нэнси считаем термин «женская гигиена» ужасно прикольным. И поэтому употребляем его где надо и где не надо.

– Вы хотите сказать, что у вас началась менструация? Странно.

Если она считала, что месячные – это странно, то, возможно, она была не самым прилежным студентом на занятиях в анатомичке.

– Да, каждые двадцать восемь дней – как часы.

– Хм… вот оно что… Ну, просто некоторые люди отличаются большей плодовитостью, чем другие.

– Из‑за того, что я латина, вы предположили, будто я беременна? – огрызнулась я. – Есть у вас тампон? Или прокладка?

На мгновение ее глаза злобно вспыхнули, а потом она достала из полированного шкафа с выдвижными ящиками картонную коробочку.