Последняя капля в чаше греха

 

Хорошо было то, что ночью в округе не убили ни одного животного. А плохо то, что в наш городок понаехало еще больше репортеров, и теперь я была прикована к ранчо.

Чтобы порадовать себя, я решила нарядиться к ужину и надела ярко‑розовое платье и бежевые босоножки с ракушками, которые обнаружила в «Вашей засохшей розе» и «Благотворительной лавке поставщиков винограда». Шелковистая ткань платья скользнула по моему телу, прилегая к нему, словно альпинист к отвесной скале. Я уложила свои волосы с помощью геля так, чтобы они были волнистыми. Особое внимание уделила глазам – чтобы они выглядели сексуальнее, я старательно подвела их и намазала тенями.

Повертевшись в разные стороны, я придирчиво оглядела себя в зеркало. Странно. Похоже, я загорела. Видимо, меня так занимали мысли о незваных гостях, которых надо опасаться во время прогулок, что я забывала мазаться средством от солнца.

Но ругать себя не хотелось, ведь у меня такой аппетитный загар.

Пришло время давать Дейзи антибиотик, но в доме я ее так и не нашла. Выйдя на крыльцо черного хода, я стала звать собаку оттуда. Потом помчалась на конюшню, где Эрни, придирчиво оглядев меня, воскликнул:

– Dios mio' [87]ты потрясно выглядишь, mamacita' [88]!

А потом рассказал мне, что видел собаку возле коттеджа. Я побежала по полю с воплями: «Дейзи! Дейзи!» – но ее мохнатой шубки нигде не было видно. Когда на мой стук в дверь коттеджа никто не ответил, я открыла ее и вошла, крикнув:

– Уинни, ау!

Из ванной вышел Освальд с завязанным на талии полотенцем. У него был плоский живот, безупречная кожа, а на красивой мускулистой груди было как раз столько волос, сколько надо. Его серые глаза сияли.

Я тупо глазела на него, но потом мне все‑таки уда‑ось взять себя в руки. Старательно отводя взгляд от Освальда, я смотрела по сторонам.

– Уинни вернулась?

– Нет еще. Но уже едет.

– Ой, я нигде не могу найти Дейзи.

Я старалась говорить спокойно, но голос все же сорвался, а в глазах стояли слезы.

Он хлопнул в ладоши, и я пережила краткий миг паники, опасаясь, что от этого движения с него спадет полотенце. Впрочем, боялась я очень зря: оно было надежно обмотано вокруг его стройных бедер.

– Дейзи, ко мне! – приказал Освальд.

Послышался стук собачьих когтей о деревянный паркет, и Дейзи выскользнула из спальни.

– Плохая девочка, плохая! – укоряла я, склонившись над собакой, взъерошивая ее шерсть и радуясь тому, что она жива и здорова.

– Да, тема плохих девочек тебе близка.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что, черт побери, ты делала с Иэном Дюшармом? – резко спросил Освальд.

– Иэн свободен. Во всяком случае, он действительно хотел выстроить со мной отношения. И вообще – не твое собачье дело, с кем я встречаюсь.

– Встречаешься? Ты это так называешь?

Его поведение серьезно уменьшило удовольствие, полученное от разглядывания его пупка, и радость от того, что Дейзи цела и невредима.

– Да, встречалась. И у нас был жаркий, извращенный секс с кровососанием. – Я приблизилась к Освальду и посмотрела ему прямо в глаза. – Хочешь, расскажу тебе об этом? О том, что он делал со мной? – хрипло проговорила я. – Как классно было, когда он…

Попытка поддразнить Освальда привела к тому, что я завелась сама. Мы стояли всего в нескольких сантиметрах друг от друга, словно играя в гляделки.

Я первая вздрогнула и отвела взгляд.

– Черт возьми, Освальд, ты ведь так и не извинился за то, что сделал со мной.

– Хотел, но не мог, – отступив назад, признался он.

– Не мог? Говорить разучился, что ли?

– Не мог я. Сэм запретил мне это делать.

Обработать эту информацию я смогла только после того, как быстро выпалила:

– Что‑что‑что?

– Извиниться – значит взять на себя ответственность.

– Но ведь именно на тебе и лежит ответственность за то, что случилось. Сэм знает об этом.

Зайдя в спальню, Освальд вернулся оттуда с рубашкой.

– Он адвокат. И что самое главное – один из моих адвокатов.

Я изо всех сил старалась взять себя в руки.

– Освальд, – начала я, стараясь говорить как можно спокойнее, – адвокаты дают советы. Но слушать их необязательно.

– Ты права. Прости меня, Милагро. Теперь мы в расчете?

Я уже подумывала о том, чтобы предложить ему скрепить наш мир облизыванием друг друга с ног до головы, но вместо этого заявила:

– Да, мы в расчете.

Услышав шаги, мы оба вздрогнули.

– Освальд! – позвала Уинни.

Она вошла в комнату и увидела нас.

Мне не хотелось ставить ее в известность о том, что мы снова скандалили.

– Привет, Уинни. Я искала Дейзи, а она была здесь.

– Опять Дейзи, – последовала скептическая реакция.

На этот раз упомянутая собака была тут как тут.

– Ладно, отведу ее домой.

Теперь Уинни взглянула на меня глазами профессионала.

– Милагро, ты загорела?

– Возможно, – ответила я.

– Хм‑м, – промычали они оба зловещим врачебным тоном.

– Мне бы хотелось снова осмотреть тебя завтра, – заявила Уинни.

Я чувствовала себя хорошо и совершенно не хотела никаких осмотров, однако в тот момент я не собиралась с ней спорить.

Бредя вместе с Дейзи к дому, я размышляла о том, почему я ошибочно приписываю каждому контакту с мужчиной какой‑то сексуальный подтекст. Конечно, забавно выпить «буравчика» со знакомыми геями и посплетничать об этом. Я безумно люблю своих друзей‑геев, однако надо признать, что даже они иногда бывают не правы. Не все отпадные актеры оказываются гомосексуалистами, и далеко не каждый контакт с кем‑нибудь симпатичным носит сексуальный характер.

Грузовик Гэбриела показался на подъездной аллее как раз в тот момент, когда я поняла, что нуждаюсь в гомосексуальных советчиках. Выскочив из кабины, он сначала крепко обнял меня, а потом спросил:

– Подруга, как тебе удалось загореть?

– Наши медики уже всполошились. – Я поймала его за руку. – Как дела?

– Поскольку все практически сделано, могу тебе рассказать. Мы уже почти напортачили в счетах КАКА. Скоро достанем этих подонков. У них темных делишек больше, чем у королевы гонора. Но до меня дошли слухи, что ты покорила Иэна Дюшарма!

– Ого! В этой семье все только и делают, что сплетничают.

– О‑ля‑ля, леди Милагро, такой сексуальный темный лорд! Злой сумасшедший, с которым опасно иметь дело.

Улыбка застыла на моем лице.

– Почему ты сказал «темный лорд»?

Гэбриел пожал плечами как ни в чем не бывало.

– Просто фигура речи, понимаешь ли, он весь из себя темный да и ведет себя как фон‑барон. Многие пытались захомутать его, но удалось это только тебе. Знаешь, он все еще в городе, сегодня вечером уезжает.

– А мне по‑прежнему это неинтересно.

– Я бы его тут же уделал!

– Давай, не стесняйся!

Смеясь, мы зашли в дом.

Не успел Гэбриел поздороваться со всеми родственниками, как Эрни принес нам очередную новость – в одном из частных городских владений обнаружили целый курятник изувеченной домашней птицы.

Поскольку это случилось в городе, страхи местных жителей только усилились – теперь все опасались, что следующей жертвой будет человек. Город стали патрулировать вертолеты, а средства массовой информации только и обсуждали что убийства животных. Оставив телевизор и радиоприемники включенными, мы постоянно слушали новости. Когда какая‑то женщина с химической завивкой, отвечая на вопрос о сатанинских обрядах, начала лопотать что‑то бессвязное, будто бы ее хотели похитить инопланетяне, я тут же вспомнила о Корнелии.

Журналисты побывали и в Нижнем Небе, где некто Эрнест Калпеппер по кличке Пеппер поведал им, что он и его товарищи‑байкеры давным‑давно прекратили поклоняться дьяволу и превратились в образцовых богобоязненных граждан.

Той ночью луна была полной. Запершись в своей комнате, Уинни мрачно заканчивала последние приготовления к свадьбе, а Сэм и Гэбриел работали в кабинете. В комнате отдыха Эдна смотрела новости. Я больше не могла выдерживать все эти разговоры, а потому решила поболтать ногами в бассейне и полюбоваться на небо.

В темноте я заметила фигуру мужчины, который шел в дом со стороны конюшни. Я заключила, что это Эрни, и потому сказала:

– Hola, guapo' [89]!

Освальд резко остановился и спросил:

– Милагро, что ты здесь делаешь?

– Иду в бассейн.

Я очень надеялась, что он не понял, как я только что его назвала.

– Тебе нельзя оставаться одной. – Освальд поднял руку, в ней что‑то блеснуло. Бутылка. Он сделал большой глоток и протянул бутылку мне. – Я пойду с тобой.

Отвергнуть предложение выпить было бы невежливо. Я понятия не имела, чем баловался Освальд, но, взяв у него бутылку, поднесла ее к губам. Ром согрел мне горло. Он был таким вкусным, что я глотнула снова.

Под яркой луной мы направились к забору, ограждавшему бассейн. Мы прошли через калитку, которая тут же за нами захлопнулась. Освальд открыл раздвижную крышу, и над нами возникло небо. Включилась иллюминация, осветившая лазоревый бассейн; зажглись и маленькие лампочки, располагавшиеся по периметру ограды.

Выпив еще немного, Освальд подошел к бассейну; я двинулась за ним.

– Будешь купаться? – осведомилась я.

– Нет, а вот насчет того, чтобы утопиться, подумаю. – Он передал мне бутылку, и я медленно сделала большой глоток. – Побудь со мной немного.

Он боком уселся на огромный шезлонг.

При необходимости сидеть на легкой пляжной мебели любой даме приходится сталкиваться с серьезными трудностями. Особенно когда эта самая дама начинает испытывать на себе действие крепких напитков. Делая очередной глоток, я пыталась решить эту проблему. Возможно, стараясь держать спину прямо, нужно просто надеяться на то, что ноги будут служить надежной опорой.

– Юная леди, – проговорил Освальд, снова передавая мне бутылку, – очень скоро я женюсь.

– Я знаю, Освальд. Поздравляю тебя.

Мы выпили за его будущее бракосочетание, а потом он заявил:

– Уинифред не любит меня.

Эта фраза повисла между нами, как паук в своей паутине.

– Я думала, у вас классный секс.

Звук, который вырвался у него из уст, не походил на смех.

– Я об этом ничего не знаю.

Я постаралась припомнить, что говорила мне Уинни.

– По словам Уинни – я их хорошо запомнила, – вы идеально подходите друг другу в самом важном отношении.

Освальд улыбнулся своей обезоруживающей кривоватой улыбкой.

– Ты неправильно поняла. Самое важное для нее – уровень плодовитости. Мы с ней очень подходим друг другу в том смысле, что с помощью современной медицины мы когда‑нибудь сможем иметь детей.

– О, – сказала я, переваривая эту новость. – Значит, классного секса не было?

– Вообще никакого секса не было. Она вся съеживается, когда я прикасаюсь к ней, и все время придумывает отговорки.

Мне стало очень жаль обоих – и Освальда, и Уинни. Я прислонилась к нему, чтобы как следует обдумать это, а еще из‑за того, что природа шезлонга предусматривает расслабленную позу, и наконец потому, что мы с Освальдом последний раз предавались espiritu de los cocteles в компании друг друга. Я подумала, что любая девушка, опершись на сильное тело Освальда, получит стопроцентную гарантию сохранения ее вертикального положения.

Казалось, Освальд ждал моей реакции, и я проговорила:

– Это ужасно, ужасно грустно, Освальд.

– Да. – Он промочил горло очередной порцией рома и поднес бутылку к моим губам, чтобы я тоже смогла сделать глоток. – Почему Иэн?

– Чего ты прицепился к нему? Ты ведь несвободен.

– Да, несвободен, – подтвердил он. – Но мне хотелось бы быть свободным. Как тебе было с ним в постели?

Этот вопрос показался мне наглым, даже оскорбительным. Я так и сказала бы ему, если бы слово «оскорбительный» не было так сложно произнести в моем тогдашнем состоянии.

– Чисто физически – здорово, а вот что касается чувств – он сбил меня с толку. Понимаешь, что я имею в виду?

– Нет, не очень. Я боялся, что ты влюбилась в него.

– Похоже, сегодня мы обсуждаем проблему отсутствия любви, – заметила я, и мне вдруг пришло в голову, что сегодня я отличаюсь излишней мудростью.

Мы выпили еще немного, а потом Освальд сказал:

– Если бы в тот раз в отеле мы… ну понимаешь… как, ты думаешь, это было бы?

Возможно, из‑за того, что мы пили почти на брудершафт, я призналась:

– Освальд, даже просто целоваться с тобой было чертовски классно. Раньше я ничего подобного не испытывала. И поэтому я ненавижу тебя.

– То же могу сказать и про себя, только ненависти к тебе я не испытываю, – проговорил он. – А ты почему ненавидишь меня?

– Потому что ничего для тебя не значу. Ты помолвлен с прекрасной, преданной своему делу женщиной, которая служит твоим идеалом и в физическом, и в духовном смысле. – Я вдруг вспомнила о Сэме. – А ты знаешь, что мы с Сэмом хотим углубить наши отношения? Они похожи на ваши. Мы одинаково смотрим на многие ценности и уважаем друг друга. Мне нужно научиться играть в шахматы.

– Ты кое‑что значишь для меня, – возразил Освальд, отставив бутылку и повернувшись ко мне. – И, черт возьми, я уважаю каждый миллиметр твоего тела.

Я почувствовала его горячее дыхание, и вдруг – понятия не имею, как так получается, это одна из тех самых непостижимых загадок Вселенной – лица наши сблизились, и Освальд заключил меня в объятия.

– Милагро, – начал он низким охрипшим голосом, – я хотел все отменить, но Уинни не согласилась. Она сказала, что мы обязательно должны пожениться. И я… я никогда больше не буду с женщиной, которая хочет меня, которой нравятся мои ласки… – Говоря это, он погладил пальцами мои обнаженные руки, отчего по телу пробежала приятная дрожь. – Все, о чем я прошу, – одна ночь с тобой… чтобы у меня остались хоть какие‑то воспоминания.

Его губы коснулись моих, и я, как и в прошлый раз, опьянела от этого поцелуя. Позабыв об осторожности и соблюдении морали, я думала только об одном – о том, как я хочу ласкать Освальда и как мне необходимы его ласки. Он стянул с меня одежду и отдал должное моему отличному нижнему белью. Просто поставил меня перед собой и, поглаживая меня, повторял: «Красавица, красавица».

Он расстегнул лифчик и снял с меня трусики. Меня вдруг пронзила мысль о том, что я стою обнаженная перед человеком, привыкшим видеть искусственные груди, не подчиняющиеся силе тяготения, животы после липосакции и улучшенные при помощи хирургического вмешательства попки и бедра. Я тут же прикрыла груди руками.

– Нет, нет, – бормотал Освальд, отводя мои руки. – Они великолепные, настоящие. – И накрыл груди своими ладонями.

Поскольку шезлонг был не очень устойчивым, мы положили матрац прямо на цемент. Мы наперебой пытались снять его одежду, то и дело запутывая в ней пальцы. И когда нам это наконец удалось, я решила, что Освальд не вроде как потрясающий, а совершенно потрясающий мужчина.

Потом мы оказались на матраце, и – о‑го‑го! – он был мужчиной, отправлявшимся на войну, а я – благодарной девушкой, кричащей ему вслед последнее «ура!». Мы переворачивались, ритмично двигая телами, меняя позы и исследуя друг друга, так что я потеряла всякое ощущение времени. Я уже не была Милагро, я стала частью какого‑то другого организма – его или нашего общего, и мне казалось, что так и должно было быть всегда.

– Освальд, – сказала я. – Ты снился мне, когда я болела.

Его кривоватая улыбка восхищала меня.

– Это был не сон, – возразил он. – Просто я не мог придумать другого способа спасти тебя, пришлось встряхнуть твою иммунную систему.

Мы целовались так неистово, что наши тубам было больно.

– Мне бы хотелось, чтобы так было всегда, – пробормотал он в мое ухо.

– Не могу поверить! – заорала какая‑то женщина.

Мы с Освальдом оглянулись и увидели Уинни и Сэма, в ужасе уставившихся на нас.

– Боже мой! Боже мой! – кричала Уинни.

Сэм раскрыл рот и выпучил глаза.

Мы с Освальдом отскочили друг от друга и начали в панике хватать с пола одежду. Мне нужно было прикрыть наготу, поэтому я нацепила рубашку Освальда и его трусы‑боксеры. Мне не хотелось смотреть на Уинни и Сэма, но я все равно взглянула на них.

Прикрыв срам брюками, Освальд заявил:

– Я могу все объяснить.

Очень смешная фраза, тем более что оправдания этому преступлению не было. Я совершила самый ужасный поступок на свете – предала свою подругу Уинни. С этим не сравнится даже тот факт, что я разрушила надежду на отношения с Сэмом. Я сама себя возненавидела.

– Неужели? – проговорила Уинни. – А я пришла сказать тебе, что я беременна.

Схватив свое платье, я пробормотала:

– Уинни, прости меня, прости меня, пожалуйста, прости.

А потом, как трусиха, сбежала.

Спотыкаясь, я шла прочь по дороге, и вскоре громкие голоса вампиров стали неразличимы. Острые камешки кололи мне ноги, но я заслужила эту пытку. Словно воровка, я прокралась к черному ходу. На мое счастье, кухня была пуста. Я нырнула в свою комнату, и тут мне навстречу, спрыгнув с кровати и помахивая хвостом, устремилась Дейзи. Я погладила ее по мохнатой голове и сказала со слезами в голосе:

– Прости, девочка, прости.

Надевая нижнее белье, джинсы, свитер и кеды, я уже вовсю плакала. В шкафу я обнаружила рюкзак, куда и начала запихивать свою одежду – всю, какую можно было уместить. Зайдя в ванную, я прихватила самые необходимые средства гигиены и затолкала их в свою сумку. Оставалась только пишущая машинка.

Она была моей. Освальд подарил ее мне. Я сунула рукопись в бумажный пакет, надела рюкзак на одно плечо, на другое нацепила сумку, а потом взяла в руки пакет и чемоданчик с пишущей машинкой.

Когда я крадучись вышла на кухню, Эдна уже стояла там, словно поджидая меня.

– Что, в сущности, происходит?

– Мне нужно уехать, Эдна. Я… спасибо вам за все.

Я плакала и хлюпала носом.

Эдна печально взглянула на меня.

– Что бы ни случилось, все можно исправить.

– Нет, Эдна, нельзя. Я ужасная. Я совершила непростительный поступок.

Она потянулась ко мне.

– Милагро, – проговорила Эдна, и я отпрыгнула в сторону. – Все будет хорошо, юная леди. Оставайтесь, все обязательно уладится.

– Нет, не уладится. Простите. Передайте всем, что я прошу прощения.

Невыносимо было видеть разочарование в ее великолепных изумрудных глазах.

Я помчалась прочь из дома. Находясь под действием рома и переживаний, вести машину я была не в состоянии. Во дворе стоял велосипед с корзинкой, который раньше хранился в комнате прислуги. Сунув в корзинку чемоданчик с пишущей машинкой, я неуклюже покатила по дороге, вдоль которой с обеих сторон росли деревья.

Мое досье, составленное вампирами, оказалось справедливым. Я была глупой, ненадежной, безответственной шлюхой. Калитка открылась автоматически, и я бесславно покинула загородную резиденцию графа Дракулы, оставив в ней добрых друзей, которых предала, безвозвратно утерянное будущее с Сэмом, свою собаку, курицу и садик.

 

Глава тридцатая

Misopaestusopa' [90]

 

Я прислонила велосипед к стене маленького магазинчика и вошла внутрь. У витрины с чипсами топталась массивная, коротко остриженная женщина. Тощий парнишка, стоявший за прилавком, взглянул на меня с любопытством.

– Вам помочь? – поинтересовался он.

– Здесь останавливаются какие‑нибудь автобусы?

– Сегодня уже нет. Завтра утром.

– Когда примерно? Может, отсюда ходят поезда?

– А куда тебе надо? – послышался грубый голос у меня за спиной.

Женщина остановила свой выбор на воздушной кукурузе с сыром. В конечном итоге мой путь лежал в ад, но я объяснила, что еду в город.

– Я могу подбросить тебя почти до места, принцесса, no problemo' [91].

Она сказала, что ее зовут Сьерра‑Мадре, а я ответила, что мое имя Долорес. Оставив велосипед возле магазинчика, я залезла в ее побитый пикап. Мы ехали в сторону горы. Перед нами вырос лес и закрыл индиговое небо, которое стало свидетелем моих грехов.

По радио передавали песни в стиле фолк, в которых говорилось об одиночестве, спасении, надежде и утраченной любви. Сьерра‑Мадре подпевала. Я старалась не плакать. Еще не рассвело, когда мы въехали в небольшой городок. Женщина высадила меня возле уличной закусочной и сказала:

– Рада была познакомиться, куколка. Все наладится. Судя по твоему виду, хуже быть не может, верно?

– Спасибо. Ты сокровище.

Уверена, она слышала это уже раз сто, но все равно улыбнулась, отъезжая. В закусочной, чтобы скоротать время до приезда автобуса, я купила чашку пережженного, водянистого кофе.

Автобус тащился еле‑еле, и ехать в нем было крайне неприятно. Как я могла поверить в явное вранье Освальда, что у него никогда не было секса с Уинни? Ведь я должна была заметить, что она беременна. Я просто бесчестная, эгоистичная сучка. Я даже презрения не стою.

В конце концов меня поборол коварный, обманчивый сон. Передышка была недолгой. Я видела запретные эротические сцены с участием Освальда, а потом оказывалось, что это не Освальд, а то ли Себастьян, то ли Иэн. Непонятное существо ублажало меня самыми невероятными, жуткими, прекрасными и ужасными способами.

По приезде в город звуки и запахи буквально атаковали меня. Утро еще не наступило, но огромные грузовики и фургоны уже с грохотом мчались по улице, изрыгая выхлопные газы. Где‑то вдалеке выла полицейская сирена, а на дороге, чуть поодаль, кричали несколько человек. Ко всему этому примешивался постоянный гул миллионов механизмов и приспособлений, который я раньше даже не замечала. Вонь из мусорного контейнера – гнилостный дух отбросов и горький запах жареных кофейных зерен – еще больше утяжеляла туманный воздух. Я поежилась. Я забыла, как прохладно бывает в городе.

Сначала я подумывала пойти к Нэнси, но натыкаться на Тодда мне было нельзя: ведь он поддерживал отношения с Себастьяном и никогда не входил в Клуб поклонников Милагро. Тогда я села в другой автобус и приехала на окраину района Латино, где всего в нескольких кварталах от остановки жила Мерседес. Тесный старый домишко окружали такие же строения. Дом Мерседес был самым чистым. Ступени тщательно выметены, серая и белая краска на стенах еще свежая, на крыльце – два больших горшка с ярко‑оранжевой геранью и плющом. Владельцы дома обитали на втором этаже, а Мерседес жила выше, в аккуратненькой двухкомнатной квартирке.

Небо начало просветляться, и я вдруг поняла, что не взяла с собой солнцезащитное средство. Я нажала кнопку домофона, чтобы позвонить в квартиру Мерседес, и, отойдя от двери, встала так, чтобы меня можно было увидеть сверху. Через минуту я заметила движение в бархатных шторах янтарного цвета, закрывавших окна на третьем этаже. Замок запищал, и я, открыв дверь, стала подниматься вверх по узкой лестнице.

Моя подруга, облаченная в пижаму, стояла на самом верху. Лицо ее выражало одновременно раздражение и любопытство.

– Милагро, что, черт побери, ты делаешь здесь в такое время?..

Я опустила на пол рюкзак, чемоданчик с пишущей машинкой и бумажный пакет. Когда я упала в объятия Мерседес, она тут же попыталась успокоить меня, чувствительно похлопывая по спине и говоря:

– Держи себя в руках, mijita' [92].

В попытке успокоиться я отстранилась от нее, изо всех сил стараясь перестать хлюпать носом. Мерседес покачала головой.

– Ты в ужасном состоянии. Может, нам выпить кофе?

Она повела меня в гостиную, а оттуда в маленькую кухню. Я уселась на деревянный стул, который стоял у придвинутого к стене стола. Кухня была выкрашена в веселенький оттенок цвета морской волны, на специальной вешалке красовались блестящие кастрюли. Полки были уставлены сувенирами из тех стран, где появились на свет родители моей подруги.

– Можно мне в ванную?

– Могла бы и не спрашивать, – угрюмо ответила Мерседес. – Иди и прими душ, если хочешь. Полотенца в шкафу.

В зеркале я увидела физиономию эгоистичной сучки. Бедная, бедная Уинни – почему мое быстротечное удовольствие оказалось важнее ее счастья? Бедный, бедный Сэм – как я могла так легко позабыть о нем? Включив такую горячую воду, что стоять под ней было почти невыносимо, я принялась усиленно счищать с себя следы Освальда, лгуна и изменщика.

Когда я вернулась на кухню, Мерседес уже заварила крепкий и сладкий кубинский кофе. Она наполнила мою чашку.

– Ладно, выкладывай, – велела она.

Я послушалась. И рассказала ей все с самого начала, ничего не скрывая. Когда я впервые произнесла слово «вампиры», она выпучила глаза, но я продолжила рассказ. Я поведала о том, что семья Себастьяна и клан вампиров были выходцами из городков с непроизносимыми названиями и поначалу состояли в дружеской связи. Рассказала о плане КАКА использовать ДНК вампиров, о том, как заживали мои раны, как я возжелала жениха другой женщины, а также почему Эдна вызывает у меня восхищение. Я описала свой садик, дегустацию крови, которую устраивал Эрни, и рассвет над горами. Я дала ей полный, во всех отвратительных деталях отчет о моей интрижке с Иэном, о вечеринке «вампыров», об убитых животных и моем гадком, эгоистичном поведении.

– А потом я села в автобус и приехала сюда, – закончила я.

К тому времени мы пили уже по третьей чашке кофе, и меня трясло от нервного напряжения и кофеина.

– Ты что, действительно хочешь, чтобы я поверила тебе?

– Нет, но мне нужно было рассказать все это какому‑нибудь надежному человеку.

– Думаю, больше всего тебе сейчас нужно поспать, – заявила моя amiga.

Она постелила мне на диване. В комнате с толстыми шторами было темно; я позволила Мерседес немного посуетиться вокруг меня: подоткнуть одеяло, чтобы прикрыть мои ноги, и поставить запись с тихим и печальным пением Сезарии Эворы' [93].

Отчаяние и ненависть к себе утомляют. Я проснулась ближе к вечеру, когда Мерседес уже ушла в «Мой подвальчик». Она оставила записку, что вернется поздно.

Я не надеялась, что Уинни когда‑нибудь простит меня, но задавалась вопросом: сможет ли она простить Освальда и на этот раз? Сделает ли она это ради их ребенка? Почему Освальд наврал мне про их отношения? Была ли я последним мимолетным увлечением Освальда или всего лишь одним из череды многочисленных увлечений мужчины, который мог иметь сколько угодно женщин? Сознание того, как легко он меня использовал, было унизительным.

Во всяком случае, Сэм прошлой ночью был спасен: он избежал обмана, и теперь ему не придется мучиться с дешевой девкой.

Я была слишком подавлена, вставать мне не хотелось. Прошло несколько часов, и я подумала: интересно, а чем занимаются вампиры? Вряд ли они могут сейчас сидеть на террасе, беседуя и попивая коктейли. Да и потом, что я, в сущности, знаю об их жизни?

 

Глава тридцать первая