Поэзия третьего периода творчества А. Блока (1908–1921): циклы «на поле куликовом», «пляски смерти» и др.

В статье «Памяти В. Ф. Комиссаржевской» (1910) Блок назвал «душу настоящего человека» «самым сложным и самым нежным <....> музыкальным инструментом». Одновременно сказал: «Бывают скрипки расстроенные и скрипки настроенные. Расстроенные скрипки всегда нарушают гармонию целого; ее визгливый вой врывается докучливой нотой в стройную музыку мирового оркестра».

Впечатления о таких «нарушителях мирового оркестра» воплотились в стихах цикла «Страшный мир». Опыт личной судьбы, горестных утрат Блока ощущается здесь очень сильно. В год, которым помечены первые произведения «Страшного мира» (1909-1916), поэт с горечью признался себе: «Ночное чувство непоправимости всего подползает и днем. <...> Смерти я боюсь и жизни боюсь, милее всего прошедшее, святое место души — Люба. Она помогает — не знаю чем, может быть, тем, что отняла? — Э, да Бог с ними, с записями и реестрами тоски жизни».

Вот так, в мужественных и мучительных переживаниях, создавались произведения цикла, сначала вошедшие в сборники «Ночные часы», «Снежная ночь», затем собранные и дополненные в третьем томе издания поэзии 1916 г. Постепенно углублялся трагический тон лирического монолога: герой как бы вбирал в свою душу резкие диссонансы, необратимые уродливые метаморфозы окружающего.

Внутреннее, ослепляющее, как электрический разряд, столкновение изначальной чистоты, красоты с последующим «поруганием» «заветов священных» доведено здесь до апогея. Поэтому цикл открывался огненными строками «К Музе», совмещающей в себе несовместимое: чудо и ад, «проклятье красоты» и «страшные ласки». А заканчивалось стихотворение поистине надрывной нотой:

И была роковая отрада

В попираньи заветных святынь

И безумная сердцу услада —

Эта горькая страсть, как полынь!

Двуначалие чувствуется в каждом образе, в том числе — самой Музы. Она предстает в прямом своем значении — божества искусства, а то в облике любимой и покинувшей поэта женщины — источника вдохновения. Испытания творчеством и реальным чувством сливаются, «разжигая» друг друга, рождая горе и радость, свершения и потери.

Некоторое время было принято видеть в лирике этих лет приближение поэта к конкретным реалиям современности. Иногда говорят противоположное — о раскрытии вселенских масштабов нравственного опустошения путем обращения к области «инфернального» (потустороннего). Представляется, что такие суждения неточны, хотя и реалии, и демоны, «пляски смерти» есть в цикле «Страшный мир».

В этот цикл включены «медальонами» подборки стихотворений, воспринимаемые как самостоятельные главки в целостном произведении: «Пляски смерти», «Жизнь моего приятеля», «Черная кровь». Последовательность их размещения логична: в первой — картина бессмысленного существования «страшного мира», во второй — судьба одного человека, в «Черной крови» — внутреннее состояние опустошенной личности.

Противоборствующая печальной инерции энергия раскрыта в стихотворениях разных лет: пятичастном цикле «На поле Куликовом» (1908), в «Новой Америке» (1913), взволнованном лирическом монологе «Дикий ветер стекла гнет...» (1916). Сходное мироощущение воплощено каждый раз в особом «ключе», оригинальном образном строе.

Помещая «На поле Куликовом» в третий том «Собрания стихотворений», Блок дал такой комментарий: «Куликовская битва принадлежит, по убеждению автора, к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их еще впереди». Для поэта, следовательно, равно важными представлялись ретроспекция исторического прошлого, проекция на будущее России, осмысление своей современности в связях с этими двумя временными пластами. Такая сложная структура цикла выражает не менее сложную концепцию отечественной истории.

Россию Блок назвал невестой. Такое определение родины избрано в стремлении подчеркнуть ее юность, вместе с тем — ответственность перед грядущим. В черные Дни невеста пробуждает у блоковского героя волнующее желание спасти ее, преодолев свои слабости («Дикий ветер стекла гнет...»):

Как мне скинуть злую дрему, Как мне гостя отогнать? Как мне милую — чужому Проклятому не отдать?

В форме вопроса проявлена все та же острая потребность — изжить «злую драму», сон души.

Блоковские стихи сотканы из образов, почерпнутых от истории, природы, конкретных человеческих переживаний. В поэтической лексике, интонации легко различить влияние летописных текстов, фольклорных мотивов. Тем не менее стихия романтического жизнеощущения разлита так щедро, что переплавляет самые, казалось бы, знакомые детали и штрихи.

Родина Блока — живой, бесконечно близкий ему и таинственный, неразгаданный мир, обладающий изменчивыми, но всегда дорогими ликами, неожиданной поступью, властью над самыми глубинными движениями поэтического сердца. Любые сугубо материальные проявления: каменный уголь, железная руда («Новая Америка») — свободно преобразуются, благодаря раскованности авторского воображения, в зовы земной души. Жажда единения с нею рождает фантастическое создание «в одежде, свет струящей», сошедшее с туманом («На поле Куликовом»). А будто обычная, ожидающая жениха невеста вдруг оказывается в черном пустом царстве, среди необъяснимых «шагов и хруста» («Дикий ветер стекла гнет...»).

Для Блока нет раздела между существующим и предчувствуемым. «Мировой оркестр» доносил до поэта не улавливаемые простым ухом созвучия. Потому он хранил в себе для нас труднопостижимое, трепетное и всеобъемлющее чувство родины.

 

К постижению родины подлинной, далекой от чарующей сказки, поэт шел через мотивы страшного мира. Именно в этот страшный мир попадает блоковский герой, уйдя от Прекрасной Дамы, выйдя из заповедного сада своих ранних стихов в страшный мир природы, где звезды и зори сменяет мир мхов, болот с хромыми лягушками, ржавых кочек и пней. Населяют эту природу диковинные существа: колдуны и косматые ведьмы, “твари весенние”, чертенята, “больная русалка”. Не менее страшен и облик людей, обитающих в этом мире: это герои зловещего балагана, носители “всемирной пошлости”, живые мертвецы, как, например, в цикле стихов “Пляски смерти”. Наиболее известное стихотворение этого цикла — “Ночь, улица, фонарь, аптека...”, в котором самой композицией подчеркнута полная безысходность, замкнутость жизни в страшный круг. Однако страшный мир — это не только мир вокруг поэта, это и мир в нем самом.

Однако тема трагического предвидения звучит в стихотворениях из цикла “Родина”, написанных задолго до войны 1914 года, в стихотворениях, объединенных темой, обозначенной в названии: “На поле Куликовом”.

Значение Куликовской битвы (восьмое сентября 1380 года) было не столько военным, политическим, сколько духовным. И не случайно обращается к этому событию поэт в предвидении трагических лет России. Мне хотелось бы проанализировать первое стихотворение цикла “На поле Куликовом”:

Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!

Стихотворение посвящено осмыслению исторической судьбы России. И судьба эта пророчески описывается автором как трагическая. Символом ее становится стремительно мчащаяся степная кобылица. Возникает традиционное для поэзии ощущение единства жизни людей и жизни природы. Сами природные явления здесь окрашены в трагический кровавый цвет (“Закат в крови!”).
Этот мотив встречается и в других стихотворениях цикла “Родина”, например, в стихотворении “Петроградское небо мутилось дождем...”: “В закатной дали были дымные тучи в крови”. В стихотворении “Река раскинулась...” несколько раз меняется объект поэтической речи. Начинается оно как описание типично русского пейзажа: скудного и грустного. Затем звучит прямое обращение к России, и, надо сказать, в свое время оно многим показалось шокирующим — ведь А. Блок обращался к своей стране так: “О, Русь моя! Жена моя!”. Однако в этом нет поэтической вольности, есть высшая степень единения лирического героя с Россией, особенно если учесть смысловой ореол, данный слову “жена” символистской поэзией. В ней он восходит к евангельской традиции, к мистическому, духовному, а не телесному единению.
И, наконец, в финале стихотворения возникает новый объект обращения: “Плачь, сердце, плачь...” В стихотворении А. Блок употребляет авторское “мы”, размышляя о судьбах людей своего поколения. Они представляются ему трагическими, стремительное движение — это движение к гибели, вечный бой здесь не радостен, а драматичен. Теме стихотворения соответствует его интонационный строй, сам темп поэтической речи. Она начинается спокойно, даже замедленно, затем темп стремительно нарастает, предложения делаются короткими, в половину, а то и в треть поэтической строки (например: “Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами”). Нарастают восклицательные интонации: в семи строфах стихотворения автор семь раз употребляет восклицательный знак. Поэтическая речь здесь предельно взволнованна. Это ощущение создается и стиховым строем текста. Произведение написано разностопным ямбом, что придает ему особую динамичность и стремительность, передавая безудержный и страшный порыв, вечный бой, трагическое приближение к гибели.

 

 

Тема родины стала для Б. выражением веры его героя, надежды и спасения в единстве с ее судьбой. Не случайно поэт любил повторять, что все его творчество -- о России.

Первые стихи, где возникает тема России, начиная с "Осенней воли", такие, как "Осенняя любовь", "Россия", воссоздают двуликий образ страны -- нищей, богомольной, сирой и одновременно разбойной, вольной, дикой, с раскосостью азиатчины в глазах. Выразителен в этом отношении цикл "На поле Куликовом" (1908) -- этапное произведение поэта. В третьем томе собрания своих стихотворений (1912) Б. сопроводил цикл весьма многозначительным примечанием: "Куликовская битва принадлежит, по убеждению автора, к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их еще впереди". Смысл этих строк глубже распространенных среди символистов неославянофильских упований на уготованную России исключительную роль в переиначении судеб мира. Существеннее для Б. опрокидывание исторической темы в современность ("Опять над полем Куликовым...") и примечательное первое лицо множественного числа повествователя ("...Пусть ночь. Домчимся, озарим кострами / Степную даль... / И вечный бой! Покой нам только снится..."). Одной из важнейших для Б. в эти годы была проблема единения интеллигенции и народа, и то, что его герой находит свое место в битве за спасение отечества среди русских ратников, говорит об авторской вере в возможность такого единства/