Материализация духов и раздача слонов»

 

«Эволюция машины — действующая модель эволюции живой природы, — говорил Бартини. — Мы лишь пародируем акт Творения». Ребенок на берегу реки лепит из песка бегемотика. Инженер-дизайнер лепит пластилиновый макет будущего автомобиля. Или так: берем титан, магний, литий, сталь, композиты — «лепим» космолет. Играя, человек вгрызается в вещество планеты, в массив так называемой косной материи. Придавая ей новую форму, мы противостоим энтропии.

Сотворение мира никогда не кончается: мыслящие существа, «венцы природы» каждого из этажей пирамиды, лепят нижележащих «по образу и подобию своему». И потому наши машины все больше становятся похожи на нас самих: они «видят», «чувствуют» и даже самостоятельно принимают несложные решения. Но все, что мы делаем, остается на Земле — разрушается, сгорает, истлевает или превращается во что-то другое. Что же получают от нас «верхние» миры?

Во все времена были люди, которые пытались поставить себя на место наших создателей — в порядке мысленного эксперимента. Они постулировали принцип подобия верха и низа: наверху то же самое, но гораздо лучше. Дошедшие до наших дней трактаты древних магов и алхимиков предупреждают, что истинное Великое Делание возможно лишь при одновременной работе на трех уровнях — «в трех мирах». Именно поэтому Гермес именовал себя «Мастером Трех Миров», а булгаковский Воланд назвал возлюбленного Маргариты «трижды романтическим мастером». Первый уровень — работа с веществом. Алхимики предпочитали многомесячный процесс приготовления Философского Камня, но в принципе можно представить себе мага-пилота, механика и даже дворника. Или, к примеру, авиаконсгруктора… Физическая материя очень неподатлива, ее переоформление чребует предельной концентрации всех сил.

В процессе творчества меняется и сам работник, но только при особом — магическом — огношении к своему делу. Совершенствование человека — цель второго уровня. Третий уровень — описание Мира. Надо полагать, что этот продукт выдается на-гора всеми этажами вселенской пирамиды. Требуется выразить словами следующее: что сделано, что изменилось при этом в тебе самом, как устроена Вселенная и кто ее Создатель. Век за веком человечество пишет эту великую Книгу — бесконечное выпускное сочинение на тему «Как мы представляем себе Бога».

«Надо же чго-нибудь описывать!» — говорит Воланд мастеру, написавшему новое Евангелие и названному в газете «богомазом». В одном из ранних вариантов романа Берлиоз возглавлял не МАССОЛИТ, а Всеопис. Бог придумывает человека, человек придумывает Бога. — искаженного по образу и подобию человеческому. «Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками». Что же произошло? Сияющий луч Логоса, жертвенно отделившийся ог Абсолюта, спустился на мировое дно — в физическую Вселенную, — став на Земле «главным действующим лицом» — Иисусом Христом. Он воплощался в разных телах и под многими именами. (Берлиоз говорит о том, чго «еще до Иисуса родился целый ряд сынов божиих»). Поэт «очертил» Иисуса — то есть, сделал чертом! Знаменательный момент: бойкое перо Ивана Бездомного завершило великую работу Мироздания — белое стало черным. «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!»

«Ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда». Таков мир по Булгакову — то. что «не происходило на самом деле», а только было «описано». Иллюзия, майя, квазиреальносгь, ложь — словом, нечто похожее на литературу и на искусство вообще. Художник создает иллюзорную глубину на плоскости, актер изображает несуществующих людей, скульптор лепит, втайне мечтая оживить глину… (Многие литературные «гомункулусы» кажутся более реальными, чем те, кто полагает себя живыми людьми).

Маг делает то же самое, но осознанно. Он «перелопачивает» низ и пишет отчеты наверх — в художественной форме. То есть — в максимально искаженной… (Попробуйте составить представление о Бородинском сражении из стихотворения Лермонтова!). Не случайно литераторы более других «пострадали» от Воланда. Особенно досталось поэту Бездомному, обнаружившему «изобразительную силу», необходимую будущему магу: «Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой…». И, конечно, он не один такой в доме Грибоедова: «Приятно думать, что под этой крышей скрывается и вызревает целая бездна талантов». Инкубатор?

Иван «созрел». У него «подходящая для этого почва», — поясняет Булгаков. «Когда готов ученик, приходит учитель»: на пустой аллее появляется профессор Воланд и преподаст поэту первый урок нелегкого искусства игры живыми фигурами. В третьем томе «Тайной доктрины» Е.П.Блаватская чуть приоткрыла главный секрет индийских магов: «Первым шагом к овладеванию Крияшакти является применение Воображения. Вообразить что-либо — значит, четко построить модель того, чего вы желаете, совершенную во всех подробностях. Затем приводится в действие Воля и этим форма переносится в объективный мир. Это есть творчество посредством Крияшакти».

Представить и сильно захочеть — что может быть проще? Но Блаватская не зря употребляет заглавные буквы: то, что мы обычно называем волей и воображением — детские каракули в сравнении с полотнами Леонардо. «Четко построить модель» и наполнить ее материей — это и есть магия.

В «Золотом теленке» имеется один многозначительный эпизод: на «макет обелиска, который город собирался поставить на главной площади», возложили большой жестяный венок с лентами. «Макет старого обозрения» мы видим и в кабинете Римского перед сеансом в Варьете: «варьете» в переводе с французского — «обозрение». Затем на этот макет набросили свежеотпечатанную афишу Воланда. «Воля ваша», — говорит Воланд: воля мага «накрыла» ментальную модель грядущего события и позволила ему материализоваться. А что предлагает афиша О.Бендера? «Материализацию духов и раздачу слонов»!..

«Все сделано из вещесгва того же, что наши сны». Многие исследователи считают, что эти слова написал лорд Френсис Бэкон, скрывшийся под маской полуграмотного актера Вильяма Шекспира. То же самое утверждал Роберто Бартини:

«Объективное и субъективное принципиально неотличимы».

 

КОНЬ», «КУЧЕР», «СЕДОК»

 

Булгаковский мастер гордится раковиной на кухне, а Маргарита видит «горы устриц». Древние мистики называли души Сынов Божьих жемчужинами — то есть, «Маргаритами»: раковина-жемчужница — огромная редкость среди миллионов обычных устричных раковин. Эту метафору используют и Стругацкие в «Хромой судьбе»: в кафе «Жемчужница» герою вручают партитуру труб Страшного Суда. В «Отягощенных злом» ученик Демиурга (называемого также Казаретянином, то есть Иисусом) разыскивает «тени» — человеческие души особого рода. Он уподобляет их жемчугу: «Люди того времени воображали, будто каждый из них является обладателем тени. Так, может быть, раковины П. маргаритифера воображают, будто каждая из них несет в себе жемчужину».

Размышляя о путях воплощения бессмертного в смертном, средневековые розенкрейцеры вывели формулу тройственности индивида. Они назвали ее «Верховной Мистерией Трех Я». В текстах «Атона» мы уже обнаружили маски, под которыми скрывается это учение: школа третьей ступени, «Святилище Трех Шагов», три шага в серебряных башмачках Элли.

Рыцари Креста и Розы считали, что совершенство может быть достигнуто осознанием Божественной Троицы и Ее отражения в человеческой природе — иерархии духа, души и тела. Речь идет о трех последовательно включающихся системах управления, условно названных «конем», «кучером» и «седоком» — по аналогии с конной повозкой. Первая система обслуживает нужды тела, но делает человека-"коня" рабом всех влияний. Астрологи знают: чем примитивнее устроен индивид, тем точнее его гороскоп. «Живущий по звездам живет скотом», — эту знаменитую фразу Якоба Бемс весело обыграл Булгаков. «С котами нельзя!» — кричит кондуктор, и то же самое повторяет швейцар «Торгсина». Вспомним и гороскоп Берлиоза, составленный Воландом: «Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть — несчастье, вечер — семь…» — и громко и радостно объявил: — Вам отрежут голову!"

Люди первого типа отождествляются с телом и уходят в небытие — только потому, что два верхних «сосуда», способные пережить смену физической оболочки, остаются незаполненными. Им просто нечего перевоплощать. Выше «коня» стоит «кучер». Взяв верх над своей животной природой, он обретает влияние на людей-"коней". Именно об этом пишет Кэрролл во второй сказке про Алису: «Я бы обязательно выиграла, если бы этот несчастный Конь не мешал моим фигурам».

«Кучер» еще не чувствует в себе самую тонкую и могучую компоненту — «седока», — но уже способен к эволюции. То, что отличает его в нынешней жизни, непременно проявится в следующей — как врожденный талант к какой-либо деятельности. Третий и самый высший тип — «седок», — человек, осознавший свою тройственную природу. Он неподвластен звездам. Правя собой и людьми двух нижних типов, «седок» участвует в Игре, а после смерти полностью воспроизводит себя в новом рождении.

Самую прозрачную аллегорию «Верховной Мистерии трех Я» придумал Валентин Катаев: «серый волк, несущий Ивана-царевича». Волк — «конь». Два последних слова обозначают разные сущности — «кучера» и «седока». Это подтверждает восьмая глава «Сына полка», в которой тайный герой увидел своего «седока»: Ваня Солнцев встречает мальчика-кавалериста — сына полка и владельца бурки по фамилии Вознесенский. Вознесенный из ада — «искупленный от земли»? Обратите внимание и на «косматые бурки генералов» из сна пастушка: это — пастухи человечества, и герой станет одним из них, когда «проснется». То же самое зашифровано в «Мастере и Маргарите»: неспроста Коровьев носит «жокейский картузик», а Иван «был в ковбойке». Ковбой, как известно — конный пастух, в переводе с английского — «коровий парень».

В эту схему прекрасно укладываются обитатели особняка, в котором живет Маргарита: хозяйка, домработница и Николай Иванович — нижний жилец. Николай Иванович — «конь». Он проявил свою животную суть и превратился в «перевозочное средство» для «кучера» — Наташи. Хозяйка-"седок" в свою очередь должна «оседлать» домработницу. Символически так и происходит: Маргарита летит на наташиной щетке. Обратите внимание на разницу в поведении двух «перевозочных средств»: толстый «нижний жилец» сопротивляется, а тонкая и твердая щетка Маргариты «послушна» и «покорна». Градацию венчает длинная рапира, на которой летит Азазелло.

Эта триада воспроизводится и в эпизоде с летающей машиной: после очищения в реке Маргарита прямо названа '"седоком", она летит на «буланой машине» (конь!), управляемой грачем-"кучером". Не случайно сказано, что машина (тело) заканчивает свою жизнь в овраге за кладбищем: «В него она с грохотом обрушилась и в нем погибла». Сравните: «Голое влажное тело Иешуа обрушилось на Левия…».

Чтобы показать процесс обретения «конем» своего «кучера», Ильф и Петров вставляют новеллу, занимающую почти четыре страницы — «Рассказ о гусаре-схнмнике». Блестящий повеса граф Буланов (буланый конь), перекрашивает своего коня, — чтобы изменить масть и выиграть на скачках. Затем он принимает схиму, претерпевает добровольные страдания и через много лег становится кучером. Бендер — человек в ковбойке и бывший «конь» (на его афише указано: «сын Крепыша». Знаменитый рысак Крепыш был абсолютным чемпионом России в начале прошлого века). Остап неспроста рассказывает о графе Буланове Ипполиту Воробьянинову: «Ипполит» переводится как «разнузданный конь». В тройке искателей бриллиантов (Бендер, отец Федор и Воробьянинов) Киса символизирует животный компонент человека.

Ту же схему легко увидеть в «Золотом теленке»: «Антилопа-гну» (животная природа), «кучер» Адам Козлевич и «седок» Бендер— «командующий парадом». Но пассажиров трое: Паниковский, Балаганов и Бендер — дети лейтенанта Шмидта. Три в одном — идеальное соотношение, подобное Троице и достижимое лишь в совершенном человеке. Находит своего «седока» и аллегорический герой «Фанданго»: Каур (каурый конь) встречает всемогущего «седока» Бам-Грана и удостаивается обращения «кабалерро» (от фр. «cavalier» — «всадник»).

На примере «Золотого теленка» можно проследить за посмертной судьбой «фракций». Как и у Булгакова, аллегорическая машина — прежнее тело адепта — гибнет (вместе с Паниковским!). Что же происходит с «кучером»? «Колесо описало дугу и мягко легло у ног Козлевича». Очевидно, это приглашение к перевоплощению: как учат буддисты, душа вновь возвращается на Колесо Сансары — в круг новых страданий. А что делает водитель погибшей машины у Булгакова? «Грач … сел на колесо верхом и улетел».

Когда тело погибает, душа вовлекается в новое рождение: «Антилопа-гну» заново собирается Козлевичем. «Седок» же в обычном человеке присутствует лишь потенциально, — пока тот остается пешкой в чужой и непонятной ему игре. В эпилоге булгаковского романа Ивана называют учеником, и ему снятся трое, идущие по лунной дороге: Иешуа, Пилат и «гигантский остроухий пес». Дух, душа и тело. А Пилату снится его «седок»: «Мы теперь будем всегда вместе, — говорил ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом вставший на дороге всадника с золотым копьем. Раз один — то, значит, тут же и другой».

 

ПЛОД ГАЛЛЮЦИНАЦИИ»

 

Мы не удивились, обнаружив в списке «дисковцев» Евгения Шварца. Его Золушка едет в волшебной карете и становится «хозяйкой бала» — как Маргарита. Перед этим она получает кучу труднейших поручений, самое любопытное из которых — «познай самое себя»! Ее крестная, сошедшая с вечернего неба и украшенная лунным полумесяцем (Луна и крест!), успокаивает Золушку словами, которые в фильм не попали: «А самое себя ты познаешь на балу».

Миром правит тот, кто не забыл про тройственность своей природы и укротил животную «фракцию», мешающую увидеть в себе божественного «седока». Об этом говорят все подобные книги. Возьмем, к примеру, уэллсовского «Человека-невидимку»: действие романа начинается в трактире «Кучер и кони»! А в эпилоге говорится о судьбе трех рукописных книг — зашифрованных! — в которых «скрыта тайна невидимости и много других поразительных тайн». Эти книги хранит полуграмотный трактирщик — иначе говоря, содержатель гостиницы.

На «Человека-невидимку» Булгаков намекает в главе «Беспокойный день»: став невидимым, начальник филиала как ни в чем ни бывало продолжает работать с бумагами. И приказы он отдает соответствующие — накладывает резолюции сухим пером. Намек дублируется: «Поражало безмолвных посетителей филиала то, что хористы, рассеянные в разных местах, пели очень складно, как будто весь хор стоял, не спуская глаз с невидимого дирижера». Все понятно, не правда ли: хор символизирует человечество, а невидимым дирижером был Коровьев — одно из воплощений Воланда-"седока". Не надеясь на то, что мы заметим его жокейскую шапочку (всадник!), автор называет Коровьева рыцарем, и это слово опять-таки происходит ог немецкого «Ritter» — «всадник».

«Коня потерял!» — говорит Бегемот, когда Маргарита появляется у Волапда. Она теряет физическое тело, чтобы уже в этом рождении стать «золотым конем» — «перевозочным средством» самого Воланда. Не случайно маг дарит Маргарите золотую подкову, а в конце романа она летит в воландовой свите. А что находят в «Туманности Андромеды»? Золотого коня! На эту ступень познания указано и в «Двенадцати стульях»: «Попал иод лошадь гр. О.Бендер. Пострадавший отделался легким испугом». Страдания тайного героя Ильфа и Петрова — его крестный путь. Великий комбинатор умер в первом романе, воскрес во втором, получил свой миллион и оседлал верблюда — став, в свою очередь, «средством передвижения» для еще более высокого существа: «Мощная выя командора сгибалась под тяжестью архиерейского напсрстного креста». Он — носитель невидимого Христа, по-гречески — «Христофор»: неспроста же три стула из двенадцати были похищены в театре «Колумб»!

«И, наконец, Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня, и думала, что возможно, что это лунные цепочки и самый конь — только глыба мрака, и грива этого коня — туча, а шпоры всадника — белые пятна звезд». Вместо «настоящего обличья» описывается какой-то странный конь. Но это и есть тайная сущность Воланда: он лишь очередное «перевозочное средство» — «конь» невидимого Христа. Иностранец говорит, что «Иисус существовал» не так, как описано в Евангелиях, — не потому ли, что «седок» может одновременно присутствовать во множестве тел?

«Кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» — спрашивает Воланд своего ученика. «Сам человек и управляет!» — отвечает «Иван-дурак». И получает первый урок: голова председателя МАССОЛИТа покатилась по мостовой. «Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой?» Перед балом Воланд играет в шахматы живыми фигурами, не сводя глаз с планеты, которая кажется глобусом: «События мне нужно знать точно». Но это отнюдь не борьба сил света и тьмы. Таинственный профессор пытается объяснить глупому Левию. что зло не персонифицировано (Иван: «Нет никакого дьявола!»), а является неизбежным следствием живой и осознающей себя материи, ее «тенью»: «Ведь тени получаются от предметов и людей». Эпизод с шахматной партией подсказывает, что два невидимых «гроссмейстера» воплощены в пяти главных фигурах, каждая из которых связана со своей пятеркой «людей-пальцев». Посчитайте сами, читатель: сколько приближенных было в свите Воланда по прибытии в Москву? Пятеро. Столько же и улетели: Гелла и Абадонна исчезли, уступив места двум влюбленным. «И не жарко ему в перчатках», — думает Иван про Воланда. В конце романа Маргарита «продела свою руку в черной перчатке с раструбом». а «Воланд указал рукою в черной перчатке с раструбом». Словно огромная рука простерлась над землей в последней главе — пять всадников под властью шестого, накрывшего скачущих огромным черным плащом. «О боги, боги мои, яду мне, яду!..» Фанаты Булгакова напрасно исписали этими словами стены на Садовой: «яд» в переводе с древнееврейского — «рука». Но где же скрывается второй Игрок?

В булгаковском романе есть строки, которые не поддаются никакому объяснению. Например, в той главе, где Иуда идет навстречу своей гибели, мы видим очень странную иллюминацию: «…Ему показалось, что над Ершалаимом засветились десять невиданных по размерам лампад, спорящих со светом единственной лампады, которая все выше поднималась над Ершалаимом — лампады луны». Всего через пару страниц знак повторяется: «…Всадник рысью пробирался по пустынным улицам Нижнего Города, направляясь к Антониевой башне, изредка поглядывая на нигде не виданные в мире пятисвечия, пылающие над храмом, или на луну, которая висела еще выше пяти-свечий». Но священный канделябр иудеев — семисвечник! Не видится ли здесь символическое распятие: голова (луна), тело («храм души») и руки — два пятисвечия? А так выглядит погибший Иуда: «Бездыханное тело лежало с раскинутыми руками. Левая ступня попала в лунное пятно…».

Распятие — схема Игры?

Из трех десятков бартиписвских картин, висевших в квартире на Кутузовском проспекте, нам удалось увидеть лишь необычный автопортрет, датированный 1952 годом: темный профиль на фоне зарешеченного окна. В то место над переносицей, где мистики помещают «третий глаз», входит белый луч. Он проникает внутрь, в какой-то светлый треугольник и расщепляется на пять малых лучей, выходящих за пределы головы. «Рука» и «пальцы»?

«Тогда в булгаковской Москве должны быть два игрока и две свиты!» — возразит скептик. Так и есть: «Впереди всех шел тщательно, по-актерски обритый человек лет сорока пяти, с приятными, но очень пронзительными глазами и вежливыми манерами. Вся свита оказывала ему знаки внимания и уважения…».

Профессор Стравинский явно символизирует другую планетарную силу: он успокаивает тех, кого вывел из равновесия визит профессора Воланда. И совершенно ясен становится смысл первой просьбы Маргариты: «Я умоляю вас не прерывать партии». А ее следующие слова дают ключ к пониманию текстов, замаскированных под художественную литературу: «Я полагаю, что шахматные журналы заплатили бы недурные деньги, если бы имели возможность ее напечатать».

Уподобим верхнее нижнему. Представим, что несколькими этажами выше человечества существует «управдом» невообразимой реализационной мощи, для которого нижние миры нашего Солнца — как глина для скульптора. Он мысленно разыгрывает гигантский спектакль — единый, но разветвленный на триллионы триллионов сюжетов, — транслируя Божественный Логос на подведомственный участок вселенского дна. Это — первый уровень. Второй и третий тоже подобны человеческим, но «сырье» для своих художественных отчетов «управдом» берет из придонных миров, — откуда непрерывно поступает и записывается поток литературы. Таким образом, работа гипотетического Управителя — те же три уровня Великого Делания, которые требуются и от простых магов. «Один, один, я всегда один», — подтверждает «артист» Воланд. Итого — три?.. Чудеса в Варьете и удивительная трансформация «нехорошей квартиры» выдают нашего «управдома». Гностики полагают, что Демиург создал и населил земной мир силой своего воображения. Мы — его персонажи. В эпилоге Булгаков предельно откровенен: например, про артиста Куролесова говорится — «единственный живой»! Совершенно, казалось бы, третьестепенное лицо, — но автор с подозрительной горячностью убеждает нас, что не было никого, кроме этого Куролесова: «Он был, а остальных не было». Сказано также и о других персонажах из сна управдома: «Ровно ничего с ними не случилось, да и случиться не может, ибо никогда в действительности не было их». Глава называется — «Сон Никанора Ивановича». Демиург — спящий «управдом» планеты. «Единственно живой». «Управдом» Воланд был, а остальных не было. Перед сеансом в Варьете афиша Воланда накрыла макет. В конце романа плащ летящего Воланда накрывает всю землю: идея принимает форму. Материализация. Мир снится усталому кукловоду нынешнего человечества, и этот сон незамедлительно наполняется веществом.

Сон Короля… Ну, конечно — это же «Алиса в Зазеркалье»! Героиню Кэрролла беспокоит странная мысль о том, что она сама и все, что ее окружает, снится Черному Королю. Все книги — одна Книга, которую «пишет» в своем непостижимом сне Черный Король. Ночной гость Ивана говорит, что Воланд мог бы рассказать историю Иешуа и Пилата гораздо лучше. Здесь скрыта квинтэссенция булгаковской идеи: писательское ремесло есть слабое и искаженное отражение грез Демиурга. Подсказка — «искаженные», «перекошенные», «кривые» лица персонажей. Все они — без малейшего исключения! — хотя бы одной своей черточкой похожи на мага. Но «кривое лицо» и у самого Воланда: он тоже — чье-то искаженное отражение. Принцип матрешки: некто видит себя Воландом, который вообразил мир и «народонаселение», а некоторые из его созданий в свою очередь придумывают персонажей третьего порядка — копии копий, — полагая при этом, что занимаются литературой. «Ибо мы все знаем вещи лишь в сновидении, а в действительности ничего не знаем», — учил Платон. Ничем иным и не объяснить последние строчки последней главы: «Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя». Воланд — лишь тень существа, которого наш убогий разум отказывается вообразить. Думается даже, что и эта ступень чуть возвышается над основанием вселенской пирамиды, уходящей в ту сияющую Тьму, откуда прозвучало Божественное Слово.

«Сон Черного Короля» — этот космический принцип воспроизводится во Вселенной сверху донизу. Сон во сне. Единственно Сущий сочиняет историю, воплощаясь в мириадах существ. «Имейте в виду, что Иисус существовал», — говорит «историк» Воланд. И многозначительно добавляет: «…просто он существовал, и больше ничего». Ничего, кроме Иисуса?.. Именно так: про сон управдома сказано, что «воскресший» Куролесов был («Умерев, Куролесов поднялся…»), а остальных не было. Ларчик просто открывался: слово «куролесить» произошло из греческого '"Кирие, элейсон!" — «Господи, помилуй!»

«Я — историк, — подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: — Сегодня на Патриарших будет интересная история…». Поэт Иван учится настоящему творению. Рукописи — в огонь! Не нужны также холсты и краски, глина и мрамор, компьютерные дисплеи, телеэкраны и даже самоновейшие кабины виртуальной реальности. История делается так: «Тут Воланд махнул рукой в сторону Ершалаима, и он погас…».

«Вообразите» и «представьте себе» — без конца повторяет Булгаков. Этому искусству «консультант» учит Ивана. «Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. — подумал Бездомный в изумлении, — ведь вот уже и вечер! А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось?» Магия — искусство обходиться без слов. «Не пишите больше!» — приказывает Ивану ночной гость. Поэту колют снотворное (снотворение!), и он прозревает: «Иванушка дремал лежа и перед ним проходили некоторые видения». Воланд воссоздал в его голове то, что мы называем «реальностью». Наведенная галлюцинация, попросту говоря — гипноз…

Православные священники употребляют другое слово — '"прелесть": в первоначальном смысле — прельщение тем, чего нет. «Казни не было! Не было! Вот в чем прелесть путешествия вверх по лестнице луны», — читаем мы в главе «Погребение». Бегемот затевает пустейший спор с Воландом о прелести бала, а в конце романа мы читаем диалог Коровьева с гражданкой, дежурившей у входа в ресторан: слово «прелесть» — трижды в четырех строчках! Несколько ранее Коровьев и Бегемот прошли мимо отдела Торгсииа, — «минуя все эти прелести». Там продавали «штуки материи» (материальный мир — иллюзия, прелесть!), причем описание и дальнейшая судьба отдела подозрительно напоминает иллюзорный «дамский магазин» в Варьете.

Бегемот: «Я буду молчаливой галлюцинацией». «Гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации», — говорит мастер Воланду, и маг любезно соглашается: «если спокойнее то и считайте». Нам подсказывают, что все события, происходящие в романе — «плод галлюцинаций» «одинокой белой фигуры», сидящей в каменном кресле и грезящей наяву. Но Пилат ли это? Или Воланд снова внушает своим героям «прелестную» картинку — аллегорическую, — которую нам требуется расшифровать? Не объясняет ли эта одинокая фигура на троне природу самого Воланда — «прокуратора» человечества, единственно существующего персонажа романа, которому грезится все остальное? Он говорит, что «ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда». И совсем не потому, что евангелисты исказили истину. Просто наш мир — это «плод галлюцинации».

 

ИЗВЛЕЧЕНИЕ МАСТЕРА»

 

Почему мастер пишет «роман о Пилате»? Услышав об этом, Воланд многозначительно спрашивает: «И вы не могли найти другой темы?» Но сам он отлично знает: мастер написал о… себе!

Иешуа предлагает прокуратору прогуляться с ним, и такое же приглашение передает мастеру Азазелло. «И ночью при луне мне нет покоя!» — жалуются мастер и Пилат. Оба — полиглоты, больные, подозрительные, трудно сходящиеся с людьми. Они боятся темноты и пьют вино, когда становится невыносимо страшно. А вот какое неприметное событие случилось в тот момент, когда Пилат собирался освободить Иешуа: «В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть задела острым крылом лицо медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны. Быть может, ей пришла мысль вить там гнездо».

Алхимическая символика: преобразование человеческой «меди» в божественное «золото». Эту догадку подтверждают золотые идолы на крыше дворца — «медный» низ и «золотой» верх, — а также Воланд, сидящий на крыше дома Пашкова.

«— Ты знаешь, — говорила Маргарита, — как раз когда ты заснул вчера ночью, я читала про тьму, которая пришла со Средиземного моря… и эти идолы, ах, золотые идолы. Они почему-то мне все время не дают покоя…».

Освобождение — вот что подсказывает ласточка, влетевшая в колоннаду. Эта птица дважды упомянута в Библии и названа словом «дрор» — «свобода». Пилату обещали свободу, но он не понял знака богов: «…показалось смутно прокуратору, что он чего-то не договорил, а может быть, чего-то не дослушал». «Пришло бессмертие», — тоскливо думает Пидат перед объявлением приговора. Чье? Но он ничего не помнит. Его истинное "Я", переходящее из жизни в жизнь, забыло себя. Пилат — перигей погружения души: дно Вселенной, планета Земля, телесная оболочка прокуратора, тяжелая, как водолазный скафандр.

Булгаков даст точные приметы его «придонного» состояния: «Поплыла вместо этого всего какая-то багровая гуща, в ней закачались водоросли». Странный арестант по имени Иешуа — «водолаз-спасатель». Он пытается напомнить прокуратору о свободе, которая его ждет, — но лишь в конце долгого и мучительного пути. Мы оставляем его спящим, он видит длинную череду снов, и в предпоследнем из них прокуратор становится… профессором Иваном Николаевичем Поныревым!

Будьте предельно внимательны, читатель: именно здесь скрыта разгадка многих неувязок, смущающих комментаторов «Мастера и Маргариты». Секрет в том, что все события, описанные в романе, — московские и ершалаимские — снятся двум персонажам из эпилога — душевнобольному профессору и его безымянной жене. Конец становится началом: о том, что снится профессору в эпилоге, мы читаем в первой главе. Сначала спящий видит себя поэтом Иваном Бездомным, который встречается с иностранным профессором и словно воочию наблюдает допрос Иешуа. Сон во сне. Поныреву снится гибель Берлиоза, погоня за Воландом, происходившая со «сверхъестественной скоростью», и «крещенское» купание в реке.

(«Дух перехватило у него, до того была холодна вода, и мелькнула даже мысль, что не удастся, пожалуй, выскочить на поверхность. Однако выскочить удалось, и, отдуваясь и фыркая, с круглыми от ужаса глазами Иван Николаевич начал плавать…»). После сцены в ресторане он попадает в клинику и… В этот момент спящему делают укол морфия (см. эпилог), но профессору снится, что ему колет снотворное дежурный врач. В палате его снова навещает Волапд, пришедший под видом мастера. Его рассказ погружает профессора во второй сон во сне: он — историк в одном из московских музеев — выигрывает сто тысяч, разводится с женой, нанимает маленькую квартиру, знакомится с Маргаритой и пишет роман о Пилате. Таким замысловатым способом спящему напоминают о прокураторе, — чтобы вернуть историка в ершалаимский слой матрешки снов. Извлечение начинается: в этом сне Понырев тоже попадает в психиатрическую клинику Стравинского, но в последней главе он словно раздваивается — умирает в своей палате и одновременно посещает 117-ю палату Ивана Бездомного — то есть, самого себя в предыдущем сне. (Символическое возвращение по ступенькам множества снов: обитатель палаты №118 (побритый в субботу) переходит в палату №117. Надо полагать, что в следующей палате — 116-й — обитает сам профессор Понырев из эпилога, которому снится ночной гость — «обросший бородой человек». Наконец, герой освобождает грезящего в каменном кресле прокуратора — опять-таки самого себя! — и этим заканчивает свой «роман о Пилате».

А кем была Маргарита во времена Пилата? Его женой! Жену Понтия Пилата звали Клавдией; она упомянута в первых редакциях романа. Клавдия — Клодина: именно это имя пытается напомнить Маргарите пахнущий коньяком толстяк без штанов — преобразившийся Бегемот. («Штаны коту не полагаются, мессир!» — говорит Бегемот, а немного позднее ныряет в коньяк).

Все это может показаться чересчур сложным и не очень убедительным. Но загляните в двадцать четвертую главу, где Воланд спрашивает мастера: «А ваш роман, Пилат?» Разве непонятно, что это обращение?