Вам нравится авиационный бензин. »

 

Ефремовский звездолет похож на человека с круглой головой. «Золотая голова», — говорят про Остапа. Аэлита рассказывает инженеру Лосю о древней расе Земли, поклонявшейся гигантской черной голове. Чаша Воланда — череп на золотой ноге. Бегемот превращается в толстяка с «круглой головой»…

Человечество — это «черная шевелящаяся масса», облепившая «круглую голову» Земли и пьющая ее живительный сок. Суккус — так называли эту субстанцию алхимики. Булгаков зашифровал ее в названии писательского санатория «Суук-су» — на плакате в доме Грибоедова.

«Сок и огонь!» — внушает нам Михаил Афанасьевич с первых же строк: абрикосовая и солнечный жар! А что увидел буфетчик Соков(!), навестивший Воланда? Азазелло жарил «очень свежее» мясо (жертвенное — всегда «первой свежести»!): «сок капал в огонь и в дымоход уходил дым». Прибавьте к этому нескончаемое кровообращение: барон Майгель пьет шампанское и проливает кровь, на глобусе «наливается огнем» квадратик земли — и отдает кровь убитого ребенка, то же самое, но в обратном порядке проделывает Бегемот: сначала проливает кровь, затем «наливается огнем» — пьет бензин из примуса. Двустороннее движение: кровь — туда, бензин — обратно. Но бензин ли это? «Загорелось как-то необыкновенно, быстро и сильно, как не бывает даже при бензине».

«— Единственное, что может спасти смертельно раненного кота, — проговорил кот, — это глоток бензина».

Булгаковский Бегемот пьет, как одноименное библейское чудовище, и купается в огненной жидкости. А что делает напарник бегемота — левиафан? «Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь». Не этой ли мазью лечится Воланд перед балом? «Колено этой темной ноги и натирала какою-то дымящеюся мазью Гелла». И ниже: «Горячая, как лава, жижа обжигала руки». Вскипают и пузырятся лужи, сползает с холма туча — «дымное варево», кот «гремит кастрюлями» на кухне и спасает из огня «одежды белые» — обгоревший поварской халат. Но вот Бегемот появляется перед Маргаритой с дамским биноклем. Это, собственно, две трубки — «дамские»: древнееврейское слово «дам» — «кровь». Две трубы — «венозная» и «артериальная»?

Суммируем наши догадки: булгаковский Бегемот, ставший круглоголовым человеком с примусом, символизирует Адама Кадмона, первочеловека каббалистов. Он соотносится с человечеством, как организм — со своими клетками. Мировая душа. Она же — ноосфера профессора Вернадского, придумавшего наукообразную интерпретацию того, что посвященные знали много тысячелетий назад. (В восемнадцатой главе «Мастера…» — «профессор Вернадский»!) Библейские чудовища — левиафан и бегемот — лишь двуликая аллегория этого истинного Адама, живой планетарной машины, служащей для производства и перекачки «наверх» чего-то очень важного. По первой трубе идет топливо для самой машины. Чем бы неожиданным для нас это ни было, но мы его потребляем и, следовательно, хорошо с ним знакомы. А какой продукт готовят на земной кухне и подают богам по второй трубе «бинокля»?

 

МАСЛОПРОВОДНЫЙ ШЛАНГ»

 

Цепочка многозначительных совпадений протянулась через годы и книги: от «непонятого гения советской авиации» — к летающему «Адаму». Мы уже отмечали, что булгаковский роман перенасыщен сталью: стальная шпага Воланда, стальные пряжки Маргариты, стальной клюв таинственного воробушка… «Летел. блистая сталью», телохранитель Воланда — звероподобный Азазелло. Но в полете он сменил свой маскарад и стал похож на Абадонну: лицо «белое и холодное», а глаза — «пустые и черные». Череп? Сталь и Лысый Череп, то есть Голгофа — могильный курган над черепом Адама (пер. с древнееврейского — «красная глина»). Таким косвенным образом мы вновь получаем странного Адама — летающего и блистающего сталью. Нельзя не вспомнить и «Стальную птицу» В.Аксенова.

«Красный барон» тоже оставил «дорожный указатель»: именно Бартини в конце двадцатых голов предложил строить стальные самолеты. Он же подсказал общее название программы — «Сталь». Были созданы машины А.Путилова («Сталь-2, — 3, — 11») и Р.Бартини («Сталь-6, — 7, — 8»). Технологи, работавшие над стальными самолетами, впоследствии участвовали в проектировании и строительстве гигантов Веры Мухиной.

Стальная пара — Адам и Ева? Нашу догадку подтверждает бартиниевский автопортрет 1952 года: темный профиль на фоне окна с решеткой-крестом, перевитой колючей проволокой. За окном нагая женщина протягивает надкушенное яблоко. Эта аллегорическая картина упомянута и в первой статье о «невидимом самолете».

Повторяющиеся символы — первое, что должен отмечать дешифровщик. Он ищет невидимый порядок в видимом хаосе. Сталь по-гречески — «адамас». А полная дешифровка этой коллективной криптограммы такова: Адам — «машина», «перевозочное средство». В «Золотом теленке» Бендер рассказывает притчу о советских комсомольцах Адаме и Еве. Он же говорит: «Автомобиль — не роскошь, а средство передвижения». «Антилопа-гну» — «адамическая» машина: имя владельца — Адам Козлевич. «…В городе Арбатове появился первый автомобиль. Основоположником автомобильного дела был шофер по фамилии Козлевич». Четкая параллель: первый человек — первый автомобиль — животное (Козлевич). Иначе говоря — «живая машина», пьющая, подобно булгаковскому Бегемоту, какой-то необыкновенный бензин. А что предлагает Бендер Адаму Козлевичу? Большую железную бочку с авиационным бензином!.. «Вам нравится авиационный бензин?»

Из реки можно пить, — и по ней же легко добраться до соседних селений и городов. Наверное, это и есть «перевозочное средство» для путников но Вселенной — ветвящийся трубопровод, дающий «возможность передвигаться в нем, почти мгновенно достигая любой точки нашей вселенной».

«Стоило мне перед сном потушить лампу в маленькой комнате, как мне казалось, что через оконце, хотя оно и было закрыто, влезает какой-то спрут с очень длинными и холодными щупальцами». Он кажется чернилами, в которых можно захлебнуться. И далее: «Проснулся я от ощущения, что спрут здесь». В словах булгаковского «мастера» (в действительности это был иностранец) скрыта тайна «первой трубы», по которой поступает «топливо» для планетарной машины. «Единственный живой» Воланд, склонившийся над глобусом — «ноосферный» Адам Кадмон, единый и неделимый с миллиардами человеческих существ. Наша кровь — Его кровь. Она «ушла в землю» — в символическую Голгофу, в «адамову голову», в череп, который и есть наша планета. Лысый Череп. В этой чаше кровь загадочным образом пресуществляется и возвращается к своему истоку, из которого пьет человечество: «И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья». Кровь — в вино…

Что же течет на Землю? Не та ли огненная мазь. которую многозначительно втирают в больную ногу Воланда? Подсказка есть: глобус, «с одного бока освещенный солнцем», и «сожженное солнцем» лицо Воланда. А какое масло разливает Аннушка — перед тем, как пролиться крови? Подсолнечное! Перечитайте то место, где Бегемот сбегает от чекистов: в одном предложении упомянуты две трубы — водосточная и дымовая (вниз и вверх). Намек на «неразлучную парочку»? Левиафан — низводит на Землю невидимое «подсолнечное масло», порождающее органическую жизнь. То есть — библейского бегемота, тварь Божью (Воланд о Бегемоте: «Убить проклятую тварь!»), которая пьет эту огненную жидкость и купается в ней. Затем «…кот смылся в заходящем солнце, заливавшем город».

Солнечное масло «заливает город», и от этого у Берлиоза было «что-то вроде галлюцинации». Кто же сгустился из знойного воздуха? «Левиафан»-Коровьев, жизнедатель. Иначе говоря. в излучении светила присутствует какой-то загадочный компонент, управляющий материализацией того, что мы полагаем объективной действительностью. Чтобы нам стала понятнее роль труб, питающих Землю «солнечным маслом», Булгаков завершает бал Воланда этой картиной: «Колонны распались, угасли огни, все съежилось, и не стало никаких фонтанов, тюльпанов и камелий». То же самое происходит в Варьете: материализовался и исчез «дамский магазин».

(Не напоминает ли это «Солярис»? Загадочная планета Станислава Лема тоже «лепит гомункулов» — абсолютно точные копии давно умерших людей. Латинское слово «солярис» — «солнечный». Нетрудно догадаться, что «фантаст» Лем имеет в виду наше светило).

Солнце не просто большой калорифер — это управляющий центр «материализации духов и раздачи слонов». Такая мысль прослеживается на многих алхимических гравюрах Средневековья. Вот один из сюжетов: человекоподобный гигант высится над миром людей, голова его — солнечный диск, руки — лучи, а ноги — толстые трубы. Мистический Адам Кадмон. (О.Бендер: «Вы знаете. Адам, новость — на каждого гражданина давит столб воздуха…»). О «тайном огне», исходящем от Солнца, писали алхимики. Они предупреждали, что без этой незримой субстанции, называемой также «огненным маслом», не получится никакое превращение. Не потому ли масло настойчиво упоминается в текстах бартиниевских учеников? Воланд предупреждает, что «Аннушка уже купила масло». О.Бендер интересуется: не на машинном ли масле готовится обед для старушек? Воробьянинов "…еще неясно представлял себе, что последует вслед за получением ордеров, но был уверен, что тогда все пойдет как по маслу: «А масломЮ — почему-то вертелось у него в голове, — каши не испортишь». В начале первого романа Остапу снится заведующий Маслоцентром, в конце второго Бендер подарил Адаму новый… маслопроводный шланг! А эти слова мы прочитали в гурджиевском предисловии к книге «Все и вся»: «Надо мной была произведена церемония великого посвящения в Братство по изготовлению масла из воздуха».

 

12. «ПО ЭТОЙ ДОРОГЕ, МАСТЕР, ПО ЭТОЙ!..»

 

О чем думает голодный герой повести «Понедельник начинается в субботу»? О бутерброде с маслом… А что он получает в избушке на курьих ножках? Картошку с топленым маслом… На другой день будущий маг залезает под машину с масляным шприцем в руках. Перед этим он видит стенд «Развитие идеи философского камня» и слышит фразу, никак не связанную с сюжетом: «Прозрачное масло, находящееся в корове, не способствует ее питанию, но оно снабжает наилучшим питанием, будучи обработано наилучшим способом».

Подобные вещи можно лишь угадать, — без малейшей надежды на то, что кто-нибудь одобрительно похлопает тебя по плечу или хотя бы молча кивнет: верной, мол, дорогой идете! Но допустим, что мы поняли правильно: река «огненного масла» течет на Землю, питая все живое. Невидимый поток можно сконцентрировать в определенной точке мозга — для того. чтобы пробудить забывшего себя «филиуса». Не так ли действует Философский Камень, называемый также «Тинктурой Адептов»?

(Вспомните: крем Азазслло «пахнет болотной тиной». Вряд ли это случайное совпадение: «Тинктуру Адептов» Яков Беме именует «жилищем вечной души», а Воланд дарит влюбленным «вечный дом». Бемс объясняет природу неблагородных металлов: «Металлическая натура темна и суха. мало дает пищи и потому сама себя пожирает, и находится в доме скорби». «Домом скорби» названо и заведение, в котором лечился мастер").

«Свинец не может стать золотом, — говорили алхимики. — Он и есть золото, пораженное проказой, которое можно вылечить». «Вылечите его, он стоит того!» — просит булгаковская Маргарита, и мы видим, как под действием таинственной субстанции избранный прозревает. Но обычный человек теряет даже то, что имел: Николая Ивановича крем сделал боровом, дрянный мальчик в «Старике Хоттабыче» стал собакой, девушка, надевшая «черную корону» («Лезвие бритвы») потеряла память.

Все давно описано. Символический шифр бартиниевских учеников лишь указывает на древние тексты, помогая связать их в нечто осмысленное. Например, про библейского бегемота сказано, что он легко мог бы выпить Иордан, а булгаковский Иван бросается в реку с «гранитных ступеней амфитеатра» — там, где раньше была «иордань». Ученик уподобляется бессмертному Адаму — «верху путей Господних». «По этой дороге, мастер, по этой!» — на которой и разлито таинственное масло прозрения. Пилат видит ее во сне — «скользкую, как бы укатанную маслом, голубую дорогу». Вслед за ним по дороге прозрения идет ученик Иван Бездомный (Понырев): он ныряет в символический Иордан — реку «огненного масла». По-видимому, это и есть «глазная мазь» Иисуса: поэт прозревает — «у него начались некоторые видения». Река масла — «верх путей Господних». Именно на этой дороге душа бывшего прокуратора встречает долгожданного Иешуа — в эпилоге. «Я есмь путь, истина и жизнь», — сказал Иисус.

Две трубы: «масло», текущее с Солнца и уходящая в землю кровь. Затем кровь снова превращается в таинственный компонент солнечного света, управляющий человечеством. Неспроста Маргарите говорят про кровь и виноградные гроздья, а из хрустальных гроздьев льется ослепительный свет, чудесно оживляющий покойников на балу Воланда. Иначе говоря, солнечный свет — лишь «оболочка», носитель невидимого «сока жизни» — суккуса древних мистиков. Человечество потребляет некую субстанцию, и взамен отдает другую — ту, которая содержится в крови. В Москве — масло Аннушки и кровь Берлиоза. В Ершалаиме — одуряющий запах розового масла и кровь казненных. А где проливается кровь Иуды? Возле масличного жома! Булгаков повторяет подсказку: в клинике Иван ест хлеб с маслом и тут же сдает кровь на анализ. («Сдавайте валюту!») В Библии сказано, что кровь является обиталищем души. На сленге сегодняшней научной парадигмы — жидкокристаллический носитель информации. Об этом «знают» и языки мира: «зов крови», «память крови», «вошло в плоть и кровь», «у нас в крови», — похожие выражения есть почти у всех народов.

«Я был в крови своих родителей», — говорит мыслящий пес-мутант из повести «Жук в муравейнике». А в последних строчках повести «Трудно быть богом» Стругацкие зашифровали булгаковскую мысль о крови, уходящей в землю: «Она робко потянулась к нему и тут же отпрянула. На пальцах у него… Но это была не кровь — просто сок земляники». Кровь, сок, земля… Сладкий сок жизни (память? информация? образы? эмоции?) собирается в страшный кубок Воланда — трансформацию глобуса. Череп стоит «на золотой ноге»: труба вниз?

Но все это условно: труба, по-видимому, одна — и не труба даже, а что-то вроде корневой системы дерева. Откройте «Маленького принца» на той странице, где Сент-Экзюпери изобразил планету с тремя баобабами: их корневища змеятся, как трубы, ветви уходят к звездам.

«Быть может, вы спросите: отчего в этой книге нет больше таких внушительных рисунков, как этот, с баобабами? Ответ очень прост: я старался, но у меня ничего не вышло. А когда я рисовал баобабы, меня вдохновляло сознание, что это страшно важно и неотложно».

Невидимый фрактал из «страшно важных» труб оплетает маленькую планету, ветвится и пронизывает все живое.

Наши построения могли бы рухнуть в одном-единственном пункте: в булгаковской Москве-реке не было никакого масла. Но: «Иван Николаевич начал плавать в пахнущей нефтью черной воде». Нефть и черная вода! «Вода в пруду почернела» и после видения Ивана на Патриарших. Поэт очертил Иисуса «черными красками», а спрут, почудившийся больному мастеру, вдруг становится чернилами, в которых можно захлебнуться. «Нагадил в чернильницу» и ужасный воробышек, посетивший профессора Кузьмина. Маргарита вылила чернила в постель критика Латунского. Все «окрасилось в черный цвет», когда влюбленные выпили вина, присланного Воландом. Черная вода в реке пахла нефтью, нефть для котельной чрезвычайно заботит управдома Никанора Ивановича, дважды упомянута нефтелавка на Арбате. Все объясняется просто: древние египтяне и греки называли нефть «огненным маслом».

 

СТАНЦИОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ

 

Мы уже упоминали о книге американского визионера Роберта Монро — отважного путешественника по одной из «параллельных» планет. В сентябре 1960 года в его дневнике появилась запись про мысленный контакт с каким-то неведомым существом: «Эта разумная сила вступила мне в голову в месте, расположенном над самым лбом и не содержала ни одной мысли или слова утешения. Казалось, она даже не подозревала о наличии у меня чувств и эмоций. Мною она была воспринята как нечто безличное, торопливо и целенаправленно ищущее в моем уме что-то вполне конкретное».

Что искала «разумная сила» в голове Монро, и почему именно ему разрешили посмотреть другой мир? Что-то подобное Монро спросил и получил ответ: «Возникло отчетливое ощущение, что я неразрывно связан (и всегда был связан) с нею долгом, и что здесь, на Земле я выполняю определенную работу. Моего согласия на это не требуется, мне просто поручено делать ее. Впечатление такое, что я приставлен обслуживать некую „насосную станцию“, что это — грязная, заурядная работа, но она моя, мне ее навязали и ничего, абсолютно ничего в этой ситуации изменить нельзя».

Общение с «работодателем» происходит без слов, при помощи аллегорических «картинок». Ясно, что «насосная станция» — не более, чем символ, понятный человеку середины XX века. А кому-то были понятны аллегории Книги Иова…

(Может быть, это одно и то же — библейский бегемот, запросто выпивающий реку, и увиденная Монро «насосная станция»? «Кости у него как медные трубы…»).

«Станционный смотритель» пишет: «Возникло ощущение огромных труб, столь древних, что все они покрыты отложениями и ржавчиной. По ним текло что-то вроде нефти, только гораздо более насыщенное энергией, нечто жизненно необходимое и ценимое где-то в другом месте (предположение: не на этой материальной планете). Это продолжается уже в течение эонов. Тут же присутствовали другие группы сил, извлекающие то же самое вещество, каким-то образом очень сильно конкурируя при этом друг с другом, а само вещество в некоем далеком пункте или в некоей цивилизации перерабатывалась в нечто, представляющее большую ценность для существ, находящихся за пределами моего понимания».

«Топливо» для котелка, в котором варится человечество — новые идеи. Именно об этом Бендер говорит Адаму Козлевичу: «Я вам уже сообщал, что в идеях у меня недостатка нет. Ровно через шестьдесят километров вас прямо на дороге будет поджидать большая железная бочка с авиационным бензином». («Авиационный бензин» — небесное происхождение идей?) Вниз поступает мистический суккус, огненное масло идей, управляющих миром — «кровь» бессмертных богов. Что же они берут взамен?

Роберт Монро понял показанную ему картину буквально: насосная станция, трубы, а в них — «что-то вроде нефти, только гораздо более насыщенное энергией, нечто жизненно необходимое и ценимое в другом месте». Встречная жертва — кровь? Ни в коем случае: по восходящей трубе течет все, что мы когда-либо видели, слышали, обоняли, осязали и пробовали на вкус — кинопленка жизней, те самые «рукописи», которые не горят.

Сок идей капает в вечный огонь жизни, и столбы невидимого дыма восходят к чутким ноздрям богов. «Дым отечества» пахнет печеным хлебом и пеплом сожженных еретиков, ипритом и амброй, росным ладаном и карболкой, стреляными гильзами и розами Казанлыкской долины.

«Прошу заметить!» — заклинает Булгаков, показывая читателю картину космического жертвоприношения человечества: «У камина маленький, рыжий, с ножом за поясом, на длинной стальной шпаге жарил куски мяса, и сок капал в огонь, и в дымоход уходил дым».

(Иешуа — Пилату: «Сказал так, чтобы было понятнее»).

Солнце снабжает Землю «огненным маслом» управляющей информации — большими и малыми идеями, порождающими историю, — а взамен получает дым человеческих грез. Но платой за скорость перемен стало однообразие восприятия. Если богам скучно — жди потрясений: придет «сантехник», постучит по трубе, и в одночасье рухнут моральные нормы, священные догматы, непоколебимые принципы и солидные, все на свете объясняющие теории. Поднимется брат на брата, толпа радостно низвергнет кумиров, прольется кровь и омоет новорожденную идею. И новые «небоги» примутся обжигать пресловутые горшки. Вероятно, в этом и состоит смысл всех войн, революций и контрреволюций, военных переворотов, биржевых крахов, неурожаев, эпидемий, природных и технологических катастроф — прочистка трубы. Безжалостная ломка стереотипов, разрушение окаменелостей мысли, — ментальных тромбов, тормозящих единственно возможный прогресс — превращение человеческой гусеницы в куколку, а затем в бабочку.

Пешка никогда не станет гроссмейстером. Хотя бы потому, что пешка и есть гроссмейстер — овеществленная мысль Демиурга, упакованная в «одежды кожаные», в живую шахматную фигуру. Именно об этом толкует О.Бендер: «Идея, товарищи, это человеческая мысль, облеченная в логическую шахматную форму». Еще одна подсказка — «милиционер, одетый в специальную шахматную форму». Человек — «логическая форма», одежда Божественного Логоса — своего рода капсула большой или маленькой идеи. Средство доставки. Затем все возвращается к своему истоку, сбрасывая телесные оболочки — «прах к праху». Булгаков показывает этот восходящий поток на балу Воланда: «Снизу текла река. Конца этой реке не было видно. Источник ее, громадный камин, продолжал ее питать». Про таинственный камин сказано: «холодная и черная пасть». А на Арбате Маргарита видит реки кепок, от которых «…отделялись ручейки и вливались в огненные пасти ночных магазинов».

(Бегемот и левиафан: из пасти — в пасть…)

Нечто спустилось и сложило себя из земного вещества: «прах сложился в нагую вертлявую женщину». Выпив кровь («Пью ваше здоровье, господа!»), Воланд возвратил свое в себя («Нам чужого не надо!» — говорит помощник Демиурга), а вещество оставил на земле: «И фрачники и женщины распались в прах».

В конце романа герои умирают, но продолжают жить в той форме, которая позволяет перемещаться по воздуху и проходить сквозь стену больничной палаты. Это — астрал. Если представить человечество плывущим по реке ледяным крошевом, то астральные существа — это водяные струи и даже целые гольфстримы, играющие льдинками. Но астрал — лишь первая ступенька огромной лестницы, по которой поднимаются «избранные» — те, кто спустился.

«Это верно, без обмана, истинно и справедливо. Его отец — солнце, его мать — луна. Ветер носил его в своем чреве, Земля его кормилица. Отдели землю от огня, тонкое от грубого, осторожно, с большим искусством, и ты получишь Славу Света, и всякий мрак удалится от тебя».

«Славой Света» алхимики называли Философский Камень. Не случайно Адепт выбрал себе имя Роберт — «Слава Света».

 

ЗВЕЗДЫ И ТРУБЫ

 

«Здесь все совершалось по трубе. Труба управляла невидимой жизнью этого дома. Труба вдруг вызывала слитный шум сотен голосов и шарканья сотен ног. Она же вдруг водворяла такую мертвую тишину, что ни одного звука больше не слышалось, кроме шлепанья капли из рукомойника в умывальной и резкого тиканья часов под лестницей. Один раз труба приказала выстроиться невидимой роте, и Биденко слышал, как в тишине где-то строилась эта невидимая рота, рассчитываясь на псрвый-второй, сдваивала ряды, поворачивала, а потом быстро прошла…».

Это — «Сын полка», любимая книга нескольких поколений советских школьников. Ее написал «дисковец» Валентин Катаев — друг Булгакова, Ильфа и Петрова. Повесть начинается с" того, что разведчики находят спящего мальчика — сироту Ваню Солнцева (ср.: Иван Бездомный). Писатель упорно именует разведчиков «великанами» и «богатырями»: «Оба великана не без труда помещались в палатке, рассчитанной на шесть человек». Богатыри В.Катаева, несоразмерные с обычными людьми — аллегория Сынов Божьих из шестой главы Бытия. Они — «исполины», родоначальники «сильных, издревле славных людей». И эпиграф к «Сыну полка» писатель подобрал соответствующим: «Это многих славных путь». Спасенный из ада Ваня тоже не из простых: чтобы намекнуть на тайну его происхождения, в первых строчках повести упоминается сказочный «серый волк, несущий Ивана-царевича». Катаев без конца повторяет, что «сын полка» — «пастушок» и «прирожденный воин», — то есть, избранный по праву рождения. Будущий «пастух народов»?

После страшных испытаний «маленький принц» получает символический ключ к тайне Трубы. «У меня и ключ специальный есть, чтобы трубки ставить», — говорит пастушок Солнцев. Сравните: булгаковский мастер «умирает», передав эстафету ученику Ивану: «Вы о нем продолжение напишите!» Погибает и наставник Ивана Солнцева — капитан Енакиев (тоже бывший пастушок!), — а ученику передают, как эстафетную палочку, погоны капитана — «сберечь до того дня, когда, может быть, и сам он сможет надеть их себе на плечи». В конце повести Катаев приводит своего героя в суворовское училище. Легко доказать, что писатель имел в виду бартиниевскую школу: Атон — солнечный диск, фамилия Вани — Солнцев. Подойдя к училищу («дом с колоннами»!), новый ученик видит светлый диск — «низкое солнце, лишенное лучей».

Сказано: «Труба управляла невидимой жизнью этого дома». Только на одной странице «училищной» главы труба упомянута целых десять раз! Что же делает бездомный Иван, управляемый Трубой? «Душа мальчика, блуждающая в мире сновидений, была так далека от тела, что он не почувствовал, как генерал покрыл его одеялом и поправил подушку». Очевидно, это главная забота «метрдотеля» Школы — управлять снами и стеречь покинутые тела учеников-астронавигаторов. Но сном была и вся прежняя жизнь Ивана: «Ему снилось то же самое, что совсем недавно было с ним наяву». Иначе говоря, сон в училище — лишь продолжение предыдущего сна: жизнь есть сон. И этим сном, живо напоминающим некоторые булгаковские страницы, завершается повесть:

"Внезапно какой-то далекий звук раздался в темной глубине леса. Ваня сразу узнал его: это был резкий, требовательный голос трубы. Труба звала его. И тотчас все волшебно изменилось. Ели по сторонам дороги превратились в седые плащи и косматые бурки генералов. Лес превратился в сияющий зал. А дорога превратилась в громадную мраморную лестницу, окруженную пушками, барабанами и трубами.

И Ваня бежал по этой лестнице.

Бежать ему было трудно. Но сверху ему протягивал руку старик в сером плаще, переброшенном через плечо, в высоких ботфортах со шпорами, с алмазной звездой на груди и с серым хохолком над прекрасным сухим лбом.

Он взял Ваню за руку и повел его по ступенькам еще выше, говоря:

— Иди, пастушок… Шагай смелее!"

Алмаз в древности называли адамантом. «Алмазный» Суворов — Адам Кадмон, Демиург человечества? Куда же ведет старый полководец маленького «сына полка»? На одну из планет, приготовленных для новых Адамов: «Там дрожало и переливалось несколько таких крупных и таких чистых созвездий, словно они были выгранены из самых лучших и самых крупных алмазов в мире». Напутствие старого Демиурга просто и понятно: паси народы, будь бесстрашен и помни о том, что жизнь — сон.

Нельзя не заметить, что катаевский «Воланд» — в сером. В конце повести мы видим его в плаще и ботфортах со шпорами, он демонстрирует алмазный знак и погружает героя в сон. И остальное сходится: бездомный Иван, сияющий зал и огромная мраморная лестница.

М.Булгаков: "По этой дороге, мастер, по этой!...

В.Катаев: «Это многих славных путь».

 

ДВА СОЛНЦА

 

Символы, увиденные «сыном полка», — алмазный знак и лестница — вызывают в памяти слова из алхимического трактата «Беседа отшельника Мориена с королем Халидом»: «Сын мой, мы рождены у подножия горы: внизу пропасть бездонная, слева тлетворная зеленая мгла, справа — шелестящие изумрудные луга. Если хочешь победить смерть — не страшись трудного восхождения, не отрывай глаз от сияния горного кристалла на вершине, ибо кристалл этот — зрелый алмаз Господнего милосердия».

«О, кристалл моей души!» — обращается Хоттабыч к Вольке. Алмазы ищут в стульях герои Ильфа и Петрова, а булгаковский Коровьев говорит Римскому: «Алмаз вы наш небесный, драгоценнейший господин директор». В том же 1944 году, когда был написан «Сын полка» (алмаз и труба), появился рассказ И.Ефремова «Алмазная труба». Катаев пишет в своей автобиографической повести «Алмазный мой венец»:

«Мы много и упорно работали в газете „Гудок“, предназначенной для рабочих-железнодорожников. По странному стечению обстоятельств в „Гудке“ собралась компания молодых литераторов, которые впоследствии стали, смею сказать, знаменитыми писателями, авторами таких произведений, как „Белая гвардия“, „Дни Турбиных“, „Три толстяка“, „Зависть“, „Двенадцать стульев“, „Роковые яйца“, „Дьяволиада“, „Растратчики“, „Мастер и Маргарита“ и много, много других. Эти книги писались по вечерам и по ночам, в то время как днем авторы их сидели за столами в редакционной комнате и быстро строчили на полосках газетного срыва статьи, заметки, маленькие фельетоны, стихи, политические памфлеты, обрабатывали читательские письма и, наконец, составляли счета за проделанную работу».

Катаев, Булгаков, Ильф и Петров… Кто остался на «алмазной трубе»? Юрий Олеша. Возьмем, к примеру, его знаменитый мемуар под названием «Ни дня без строчки» и откроем последнюю страницу:

"Я очень часто ухожу очень далеко, один. И тем не менее связь моя с некоей станцией не нарушается. Значит, я сам в себе живу? Как же так? Неужели я ношу в себе весь заряд жизни? Неужели весь провод во мне? И весь аккумулятор? Это я — вся моя жизнь? Этого не может быть. Очевидно, при каждом моем шаге с тех пор, как я явился в мир, мною заведует внешняя среда, очевидно, солнце, которое все время держит меня на проводе, на шнуре — и движет мною, и является моей вечно заряжающей станцией.

Оно проступает в виде мутно светящегося круга сквозь неплотную, но почти непроницаемую преграду туч — всего лишь проступает, и, смотрите, все же видны на камне тени. Еле различимо, но все же я вижу на тротуаре свою тень, тень ворот и, главное, — даже тень каких-то свисающих с дерева весенних сережек!

Что же это — солнце? Ничего не было в моей человеческой жизни, что обходилось бы без участия солнца, как фактического, так и скрытого, как реального, так и метафорического. Что бы я ни делал, куда бы я ни шел, во сне ли, бодрствуя, в темноте, юным, старым, — я всегда был на кончике луча".

Солнце Олеши — «фактическое» и «скрытое», «реальное» и «метафорическое». Именно так: «тайное солнце» магов и алхимиков (оно же — «полночное солнце», «темное пламя», «огненное масло», «красный лев») к нашему «фактическому» светилу отношения не имеет. Это лишь метафора, — как нарисованный очаг в каморке папы Карло. (В «Золотом ключике» тоже два солнца: бутафорское светило встает над игрушечным городом, а истинное — светит «со сводчатого потолка сквозь круглое окно»).

Итак, писателю Олеше известны очень узкоспециальные вещи: «тайное солнце» управляет людьми. Не посещал ли он астральным образом некоторые «братские» планеты? «Я очень часто ухожу очень далеко, один. И тем не менее связь моя с некоей станцией не нарушается». Но самое интересное признание автор делает в самом конце книги: оказывается, отбор эпизодов подчинен замыслу таинственного человека, объясняющего тайны мироздания и управляющего грезами Олеши:

"Он все возвращался к теме света. Материальный мир создан светом. Называйте это как хотите — квантами, атомами, но это свет, это солнце.

— Все создано солнцем? — спросил я.

— Конечно!

Ему можно было поверить хотя бы потому, что в конце концов он говорил школьные вещи. Ему просто нельзя было не поверить, поскольку он…"

Здесь Олеша интригующе замолкает. Кто же этот человек, говорящий «школьные вещи» о солнце?

 

ПОД РАДУЖНЫМ ОПЕРЕНИЕМ»

 

«Я всегда был на кончике луча», — пишет Олеша, намекая на египетский Атон — диск с опущенным вниз веером лучей-рук. На кончиках лучей — крохотные кулачки с анхами — ключами бессмертия. Это человеческие души, управляемые солнцем («Вани Солнцевы») — жрецы и фараоны. А на розенкрейцеровских гравюрах царствующее светило изображалось с ногами-трубами.

«…Ко мне, по доброй воле, само, раскинув луч-шаги, шагает солнце в поле!» У этого стихотворения очень длинное название — «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче». И дата: 1920 год. Миллионы советских школьников учили наизусть — про то, как один из основоположников социалистического реализма пригласил Солнце на чай. Посидели они запанибрата и договорились о совместной деятельности: «Я буду солнце лить свое, а ты — свое, стихами». Дуэт стихов и света поэт сравнивает с… двустволкой!

(Солнечные «луч-шаги» — две трубы? Вспомните фамилию поэта-халтурщика в «Двенадцати стульях»: Ляпис-Трубецкой. Его прототипом считается Маяковский. Lapis Exilis — одно из названий Философского Камня. Труба и Камень?!)

Давайте поверим на слово пролетарскому поэту: в июле двадцатого года с ним случилось что-то необыкновенное. Не отмечено ли это событие в других произведениях Маяковского? Возьмем, к примеру, знаменитую сатирическую пьесу «Клоп»: некий Иван Присыпкин расстается с невестой Зоей (по-гречески — «жизнь») и вообще порывает со своей прежней жизнью — бросает работу, выходит из партии, меняет имя и фамилию, покидает общежитие, проходит обучение хорошим манерам и, наконец, сочетается браком с девицей по фамилии… Ренессанс!

Женитьба завершается пожаром и гибелью: мистическое рождение через смерть. Внешний сюжет подобных произведений — лишь веселая притча, знак чего-то другого. Не случайно смерть и второе рождение героя «Клопа» дублируется попыткой самоубийства Зои («жизнь») и встречей через полвека в Институте человеческих воскрешении: жизнь вернулась.

Свадьба, смерть, воскрешение и множество роз — даже мать невесты зовут Розалией! Не обыгрывает ли поэт розенкрейцеровскую «Химическую женитьбу…»? «Есть про розы только в учебниках садоводства, есть грезы только в медицине, в отделе сновидений», — пишет Маяковский. Упоминается также множество всяческих труб и раструбов, которые механики смазывают маслом.

Пьесу «Клоп» Маяковский назвал «феерической комедией». В конце прямо говорится, что пьеса зашифрована: «Однако мы никогда не отказываемся от зрелища, которое, будучи феерическим по внешности, таит под радужным оперением глубокий научный смысл». Павлин в христианской символогии — знак воскресшего Иисуса. Таким образом, в «феерической комедии» скрывается древний ритуал посвящения: неофит переживает временную смерть в «отделе сновидений» и уподобляется Богочеловеку. В конце пьесы герой скрытого сюжета предлагает себя в жертву кровососу-человечеству. Застывший в своем стерильном благополучии мир был потрясен эпидемией влюбленности, половодьем других неведомых ему чувств, — так бывает всегда с приходом Мессии. Но и сам Иван — «клоп»: «…разжирев и упившись на теле всего человечества, падает на кровать». Нам показывают схему кровообращения Адама Кадмона. чье тело — все человечество. Чтобы было понятнее, в конце спектакля «первочеловек» Иван приглашает к кормлению клопа всех присутствующих персонажей и даже зрителей спектакля.

Героя Стругацких — Максима Каммерера — называют Биг-Багом. В переводе с английского — «Большой Клоп»… Мы уже упоминали о вставной новелле в «Двенадцати стульях» — «Рассказ о гусаре-схимнике». Что же вернуло к жизни бывшего графа? Клопы! В «Золотом ключике» и в булгаковском романе упомянуты лечебные пиявки, мухи сосут тело Иешуа, Воланд и Маргарита пьют кровь, ставшую вином, а Варенуха от этой чести отказывается: «Не могу быть вампиром!» Прибавьте сюда многозначительные эпизоды с больным коленом Воланда и с коленом Маргариты, заболевшим от поцелуев тысяч гостей-"кровососов". Человечество пьет мистическую кровь и отдает ее обратно: донор и вампир — одновременно. Почему Маргарита помиловала Фриду, убившую своего ребенка? Женщина с назойливыми глазами олицетворяет все человечество — жертву и палача.

«Кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» — многозначительно спрашивает Воланд, и тот же вопрос задает Маргарита — о хозяине Фриды. Адам-Воланд, «первый человек» — истинный хозяин планеты, играющий миллиардами живых фигур, в которые он постоянно воплощается. Перечитайте то место в романе, где поет нево<