Принятие себя, принятие своей Тени

 

Еще один теневой момент, способный во второй половине жизни лишить покоя каждого, кто наделен хоть малой толикой сознания, кто не нарцисс и не социопат, – это проблема самопринятия и самопрощения. В «Записках из подполья» Достоевский спрашивает, как сознающий хоть сколько-нибудь человек может уважать себя. Он прав с одной точки зрения. Когда мы начинаем осознавать, что наши ценности и наш выбор с его непредвиденными последствиями весьма и весьма часто не согласуются между собой, мы оказываемся лицом к лицу с ненамеренным лицемерием. Понимание того, что наше поведение наносит вред другим людям, особенно тем, кого мы любим, способно подавлять под своей тяжестью. Понимая, что наши бессознательные решения порождают непреходящее зло в этом мире, что мы в своих «передовых» обществах живем за счет эксплуатации малоимущих и бесправных, как можно с чистой совестью исповедовать свои религиозные и этические ценности? Вот теневая дилемма, безусловно заставляющая страдать каждого, кто притязает хоть на какую-то нравственную чувствительность.

Тяжесть этого разделенного сознания ставит и непростую задачу самопринятия, самопрощения. Способность принимать ответственность за последствия своего выбора, даже признавать свою вину за них – это мера нравственного бытия, но при этом быть снедаемым этой виной – бесспорно, форма высокомерия, нравственного самопревознесения. Никто не просыпается по утрам со словами: «Сегодня я причиню вред себе и окружающим», однако день ото дня мы так и поступаем тем или иным образом.

Оставаться с нашим расщепленным Я в этом греховном, разделенном, скомпрометированном мире – значит всегда оставаться его соучастником. Ибо не признавать своей моральной сопричастности к мировому страданию – это уже само по себе теневой момент. Альбер Камю, агностик, тем не менее избрал богословский мотив «Падения» для заглавия к самому захватывающему из своих романов. Жан-Батист Клеманс, центральный персонаж «Падения», – глас вопиющего в пустыне, но в то же время душа в поисках снисхождения. Он отдает себе отчет в том, что до конца дней обречен жить со своим безразличием к страданию других и трусостью. Его история – это и наша история тоже. Т. С. Элиот с грустью вопрошает в своем стихотворении «Геронтион»: «После такого знания какое прощение?»

И все же не будет ли в данном случае теневой задачей именно самопрощение? Не отрицание, но самопринятие? Как можно мне принять тебя, если я не способен принимать себя? Как возможно мне когда-либо полюбить тебя, когда я презираю себя? Но если я и в самом деле презираю себя, не есть ли это также и надменность? Где написано, что мне следует быть совершенным, что от меня требуется больше, чем позволяет моя человеческая ограниченность? Иллюзия совершенства в чем-то сродни тому парадоксу – стоит мне на мгновение подумать, что я добродетелен, и я уже виновен в неподобающей гордыне. Поэтому, от противного, если я предельно неприкаян, я также виновен и в гордыне, поскольку ожидаю от себя большего, чем отведено человеку. Разве не все мы, по словам Ницше, «человечны, слишком человечны»?

Самопринятие в таком случае может быть одним из мощнейших теневых моментов. Принятие себя, своей неприкаянной души оказывается положительным выкупом из теневого мира самоотчуждения. От того самоотчуждения, от которого происходит раздражительность, нетерпимость к другим, самоуничижительные стереотипы поведения, депрессия и дальнейшее внутреннее разделение. Подобно тому как возвращение личностного авторитета – критическая задача во второй половине жизни, так же и взаимоотношение с позитивной Тенью требует от нас, чтобы мы приняли себя такими, какие мы есть. Мы – существа больше бессознательные, чем сознательные. Ответственные за каждый свой выбор, мы все так же пронизаны комплексами и скрытыми программами, нарциссическими моментами, движимы страхами и постоянно хрупки, непрочны и конечны. Tout comprendre, tout pardoner — все понять, все простить, совсем как в этой французской поговорке. Но при всем том кто из нас может излить сострадание на самую неприкаянную душу из всех нам известных – на себя самого? Кто способен подвигнуть себя на эту искупительную работу в мире позитивной Тени? (Программа «Двенадцать шагов» благоразумно выстроена на честной самоинвентаризации своей истории, не исключая и возмещения ущерба тем, кому он был нанесен, если это не влечет за собой дальнейшего разрыва.)

Доступ к позитивной Тени со всей необходимостью потребует от нас вступить на запретную территорию, по крайней мере, на территорию, прежде бывшую запретной для нас. Нам придется услышать нелицеприятное мнение других о себе, причем не только критику, но, что порой даже хуже, их комплименты. Ведь это может означать, что они видят в нас нечто такое, что мы были приучены отрицать ввиду адаптивного самовосприятия. Нам придется исследовать свои проекции, особенно те из них, что несут в себе оценки и мнения о других людях, и спросить себя, откуда, из какого места внутри нас исходят эти проекции, что такого мы можем отрицать в себе самих. Нам также придется удостоить вниманием свои сны и мир фантазий, чтобы увидеть, какая программа выдвигается бессознательным на передний план, и, более того, интерпретировать этот материал символически, чтобы не оказаться в ловушке его буквального истолкования, лишь тормозящей наш возможный рост. Как потрясена была недавно одна моя клиентка, когда я сказал ей, что ее негативное самовосприятие означает лишь упрямый отказ открыть людям тот дар, что в ней заложен. Ей с трудом удалось понять, что я имел в виду, уж слишком многое она вложила в свое затянувшееся фантазирование, что она – ничтожество и никому не интересна.

Мой любезный аналитик в Цюрихе однажды предложил мне поучиться в чужой стране: «Чтобы как-то выкрутиться в наших краях, вам волей-неволей придется найти подходы к своей Тени». Он имел в виду несколько проблем, при этом далеко не последней было экономическое выживание, поскольку я мало напоминал богатого наследника или везунчика, которому посчастливилось получить стипендию от благотворительного фонда. Поэтому мне пришлось научиться работать где придется: уборщиком в домах, уроками английского, выполняя другие подобные подработки в мире Schwarzarbeit, черной работы. Вращаться в мире теневой экономики было необходимо, чтобы заработать достаточное количество швейцарских франков на суп с хлебом и, что намного важнее, на сеансы психоанализа. В эти дни я куда лучше узнал себя, и это сослужило мне неплохую службу в последующие годы. Мы ведь ничего не знаем о себе, пока жизнь не заставит нас вглядеться в свои глубины, чтобы почерпнуть из ресурсов, заготовленных для нас самой природой. Рильке писал обеспокоенному молодому поэту: «Мы высажены в жизнь, как в стихию, которой наилучшим образом соответствуем, да в придачу к тому еще и прошли через тысячи лет приспособления, уподобившись этой жизни… У нас нет причин не доверять нашему миру, ибо он – не враг нам… И если вы только обустроите свою жизнь сообразно с принципом, советующим нам всегда держаться труднейшего, тогда то, что в настоящее время продолжает казаться вам чуждым, станет тем, чему мы больше всего доверяем, находим более всего заслуживающим доверия»[131]. В эти моменты узнавания и самопринятия мы интегрируем какой-то из аспектов Тени, делая очередное маленькое приращение к неизмеримым богатствам души.

 

Тень как «Чего изволите?»

 

Чтобы получить положительные ценности, которые можно найти на той «свалке», которую мы зовем Тенью, нам придется порядком потрудиться над тем, на что обращал внимание и Юнг в свое время: чтобы быть вполне взрослым, мы должны знать, чего мы хотим, и поступать соответственно. Конечно же, чтобы знать, чего мы хотим, нужно хорошенько поработать над самоинвентаризацией. А чтобы поступать согласно тому, что нам откроется, тут не обойтись без достаточной доли смелости и терпения. Размышляя над задачами психотерапии, Юнг как-то заметил, что только она может принести нам инсайт. Далее, сказал он, придут нравственные качества нашего характера – смелость, чтобы повернуться лицом к неотвратимому и затем совершить прыжок, и терпение, чтобы упорно идти избранным путем, пока не прибудем в пункт назначения, изначально уготованный для нас. Ведь так многое в нашей жизни было прожито через рефлексивные адаптации, поэтому узнать то, чего мы действительно хотим, трудно, а еще страшно, но когда начинаешь жить этим, все становится на свои места, словно так и задумывалось.

 

У Америки есть только одна истинная вера, причем целыми дюжинами.

Марк Твен

 

Мне кажется, здесь обязательно следует ввести небольшое отступление о позитивной Тени. Так получается, что настоящее время нас понемногу начинает засасывать трясина богословских доктрин и психологических практик под общим девизом «Жизнь прекрасна и удивительна». Проповедник одной из самых больших церквей Америки без устали возвещает своей пастве Божью волю на то, чтобы они постоянно радовались жизни, были счастливы и успешны. Жена проповедника вторит своему супругу: однажды ей захотелось жить в таком-то и таком-то доме, и божественным произволением она получила именно тот дом, какой ей хотелось. Вывод напрашивается сам собой: если и прихожане церкви будут жить столь же праведно, есть все основания предполагать, что от того же произволения им достанется не меньше. Поневоле удивляешься – вчитывался ли кто-нибудь из супругов в страницы Книги Иова, еще двадцать шесть столетий назад раскритиковавшей это ничем не обоснованное приравнивание благодати к правильному поведению и правильным намерениям? А чего можно ждать от всех этих добрых душ, если однажды лавина скорбей обрушится на их головы? Проклянут ли они Бога за то, что Он изменил условиям «контракта»? Или будут бичевать себя за то, что оказались недостойными? Первое будет магическим мышлением, а последнее – родительским комплексом подростка-четвероклашки. Что удивляться, что во всем этом не нашлось места скорбному кресту страдания! Ведь с такой вещью, как «успех», не очень-то поспоришь – а значит, зал для собраний и крýжка для пожертвований всегда оказываются переполнены. (По замечанию Марка Твена, глубиной веры особенно проникаешься, имея на руках каре тузов, так что это явление идеологической инфляции, вполне очевидно, не сводится лишь к нашему неглубокому времени.)

Эта теология радостного лепета обладает огромной Тенью, Тенью инфантильной жажды принимать желаемое за действительное, отрицания, упрощенческого взгляда на комплексы и, помимо прочего, отсутствия gravitas — той некой весомости, которая приходит к нам, когда мы оказываемся в присутствии неподдельной тайны. Но более всего подобные популярные теологии и психологии искушают преображением без страдания, чудом без возмужания, тем самым не только инфантилизируя верующего, но в конечном итоге предавая его. Чудес ведь, как известно каждому взрослому, не бывает, а есть только реальная жизнь со всей ее сложностью и чересполосицей, причем полосы эти далеко не всегда бывают светлыми.

Не так давно, прохаживаясь среди книжных секций в одном крупном книжном магазине, я обнаружил, что раздел «Психология» исчез совершенно, а на его месте появилось нечто под названием «Психологическая самопомощь». Я совсем не против того, чтобы читатели интересовались психологией в популярном изложении, разве что только книги эти обещают быстрое решение проблем, копившихся годы и годы. Подобную литературу я про себя называю «Экспресс-метод спасения души». Книги, пестреющие заголовками вроде «Узкие бедра за тридцать дней», «Счастливая любовь – это возможно!» и «Разом избавься от лишних килограммов и необоснованных налогов» поневоле напоминают сладкую вату на палочке: лакомое поначалу угощение оказывается пустышкой. И даже больше – нет в этих книгах ничего такого, что взывало бы к архетипу героя, заключенному в каждом из нас. Скорее наоборот, они обманывают своего читателя, которому потом придется бороться с ощущением еще большей своей неадекватности. Ведь если верить советам гуру, все должно получаться легко и просто. А проблемы почему-то упорно не хотят сдвигаться с места.

Карен Армстронг в своей замечательной биографии Будды не оставляет камня на камне от этих попыток обмишулить Тень. В современном обществе появилась некая ползучая новая ортодоксия, которую порой называют «позитивное мышление». В своем худшем проявлении этот патентованный оптимизм дает возможность прятать голову в песок, отрицать вездесущность страдания и прятаться под панцирем невосприимчивости к своей и чужой боли, чтобы обеспечить свое эмоциональное выживание. Будда был невысокого мнения о таких доктринах. В его глазах духовная жизнь не может начаться до тех пор, пока люди не согласятся настежь открыть дверь для реальности страдания, не осознают, насколько полно оно пропитывает целиком весь наш опыт, и ощутить боль всех живых существ, даже тех, что не воспринимаются нами как близкие духовно… Немалая доля из того, что выдается за религию, нередко задумывается ради утверждения и подтверждения Эго, от которого нам советовали избавляться основатели религий[132].

Эти идеологии, а заодно с ними и современный психологический ширпотреб, не только укрепляют Эго – они также санкционируют и легитимизируют наши комплексы[133]. В своей значительной части массовая теология и коммерческая психология мотивированы страхом, ведь сама их притягательность обусловлена скрытым обещанием рассеять страхи. По моему же глубокому убеждению, психологическая и духовная зрелость индивидуума, группы и даже нации обнаруживается именно в способности терпимо относиться к неоднозначности, противоречиям и к тревоге, которую порождают и то, и другое. Психологическая незрелость, духовное убожество – вот что жаждет определенности, даже ценой истины, скрупулезного исследования и рассмотрения альтернатив.

Ничто поистине стоящее не бывает делом простым. Отрицание и мелкотравчатость на поверку никогда не окажутся достойным того, что Сократ называл «исследованная жизнь». Такая исследованная жизнь потребует от нас всерьез поразмыслить над тем, что все события, все до единого события в этой жизни обращены к нам более чем одной гранью, что наша способность к самообману очень сильна. Что в проблемах, которые преподносит нам жизнь, как минимум часть проблемы – это мы сами и что в конечном итоге мы рано или поздно наткнемся на то, от чего пытались убежать. Да и так ли уж это плохо – сказать: «Я не знаю. Я не владею истиной в последней инстанции. Это путешествие по жизни, по-моему, увлекательная штука, и я готов открыть в нем что-то для себя новое»? Так почему же тогда так много смелости требуется для этого простого признания?

 

 

Глава 11

Теневая работа

Встреча с нашими темными Я

 

Жизнь можно сравнить с куском вышитой ткани, которую видишь в первой половине жизни с лицевой стороны, а во второй половине – с изнанки. Эта последняя не так радует глаз, но может многому научить, ибо на ней видно, как нити переплетаются между собой.

Артур Шопенгауэр

 

Сознание – последнее и самое позднее, что развилось в организме, и, следственно, его самая незавершенная и слабая часть.

Фридрих Ницше

 

Когда спускались сумерки и тьма сгущалась, Мы с тенью встретились.

Теодор Рётке. «В темную пору»

 

Теперь, когда наша беседа о Тени почти окончена, читатель с полным основанием может спросить: «Ну что ж, все это было очень интересно… и я немного лучше стал понимать мир вокруг себя. Но какова практическая ценность этой теневой работы? Как она применима, собственно, к моей ситуации? Что представляет собой моя Тень, и как я могу начать подключаться к ней?»

Мы начинаем узнавать больше о нашей индивидуальной Тени через множество каналов обратной связи, соединяющих нас с окружающим миром. Мы слышим осуждающий голос тех, кого считаем своими врагами, но отвергаем их упреки, полагаем, что это относится к ним, не к нам. (Так непросто бывает вспомнить мудрость тибетского буддизма, призывающую благословлять тех, кто нас поносит и проклинает, ведь они станут нашими величайшими учителями.) Тем, кого мы любим, тоже порой перепадает от нас, и услышать их горькие слова – далеко не самое приятное переживание. К своему огорчению, мы вынуждены признавать, что наша избыточная реакция на незначительные события обнаруживает не только комплекс, прячущийся внутри, но нередко и теневой момент.

Становясь более зрелыми, мы все отчетливее начинаем различать паттерны нашей личной истории: повторения, реактивацию прежних ран, застойные места, ставшие привычными – и признавать, что мы сами приняли эти решения и сделали этот выбор с известными уже последствиями. Нам снятся тревожные сны, и это тоже лишает нас покоя. Но так, в таком обличье предстают те наши черты, что не вписываются в наше приглаженное представление о самих себе. Как мы знаем, те драмы, что разыгрываются в мире сновидений, не создаются сознательно, и это тоже служит напоминанием, что что-то там внутри, некая независимая служба внимания наблюдает за нами, регулярно поставляя свои отчеты. Мало-помалу, если нам хватит смелости или если стечение обстоятельств приведет к признанию Тени, мы получим и приглашение к общению с ней. Любой более или менее сознательный человек ко второй половине жизни успевает скопить немалую личную историю, порой настолько засоренную теневыми моментами, что он поневоле может согнуться под ее тяжестью.

Понятно, почему так мало желающих взяться за теневую работу. Куда проще найти козла отпущения, винить в своих проблемах других людей, чувствуя при этом и превосходство над ними. Непременное условие теневой работы – взросление, стремление к зрелости, а кто на это решится? С предельной прямотой об этом говорит итальянский психоаналитик Альдо Каротенуто:

 

Основная цель психотерапии – не столько археологические раскопки детских переживаний, сколько способ научиться шаг за шагом и с немалым усилием делать акценты на своих ограничениях и нести на плечах всю тяжесть страдания до конца своих дней. Психологическая работа не сулит пациенту избавления от причин серьезного дискомфорта, наоборот, она усиливает этот дискомфорт, учит пациента становиться взрослым и впервые в своей жизни активно принимать, прочувствовать свою боль и свое полное одиночество перед лицом остального мира[134].

 

Обрадует ли кого тот неизбежный факт, что сложность мира, в котором мы живем, как внешнего, так и внутреннего, будет только возрастать с мерой нашей зрелости? Но в этом-то заключена нравственная задача – взрослеть, освобождая от ненужного бремени наших детей, супругов, наше племя. Да, совсем как надпись стикера для авто «Юнгианского общества» в Джексонвилле: «Теневой работы так много… а времени так мало».

Хотя я думал, что знаю добро, кажется, я не всегда совершал добро… нет, определенно не всегда. Порой приходится признавать – даже когда я намеренно выдерживал нравственную позицию, впоследствии это так или иначе выходило боком мне или другим людям. Как высказалась об этом парадоксе аналитик Лилиан Фрей-Рон, «„Избыток нравственности“ укрепляет зло во внутреннем мире, а „недостаток нравственности“ способствует размежеванию между добрым и злым»[135]. Вот почему непреклонный фундаменталист во мне, который нервно носится со своими идеалами, доставляет столько же неприятностей, как и менее благородный во мне. Урон, наносимый нашими внутренними фундаменталистами с их однобоким стремлением к нравственному постоянству за счет других жизненных ценностей, прискорбен вдвойне, потому что редко признается.

Исследуя свою индивидуальную Тень, не будем забывать, что ее содержимое образуется множеством элементарных энергий из многих различных областей нашей личности. И дело не просто в том, что мы вытеснили части нашей личности, не стыкующиеся с нашим эго-идеалом, но в том, что подчас не остается другого выбора, кроме как вытеснять эти жизненно важные аспекты в качестве необходимой реакции на требования окружающего нас мира. Получается так: если я наделен талантом или призванием, которое не воспринимается моей семьей, культурой, а я зависим от общественного окружения в своем эмоциональном благополучии, тогда с большой степенью вероятности я вынужденно прибегну к самоотчуждению, хотя буду испытывать гораздо большую потребность в принятии и поддержке. Детьми мы учимся «считывать» мир, окружающий нас, чтобы выяснить, что приемлемо, что опасно. Многие таким образом узнали, что вопросы сексуального характера непозволительны в их семье или религии, и, как следствие, отождествили свои природные импульсы и желания с чем-то порочным, в лучшем случае скрытно-болезненным. Также обстоит дело и с нашими неподдельными духовными устремлениями, нашими честными вопросами, любопытством и тонкими движениями души – они тоже попадают под подозрение. Побочные продукты нашего необходимого соглашения с «реальной политикой» детской уязвимости – вина, стыд, запреты и – самое главное – самоотчуждение. Все мы вплоть до сегодняшнего дня продолжаем воспроизводить в своей жизни эти соглашения, страдать от стыда и бежать от своей целостности.

В конечном итоге цена обязательного соглашения – невроз, переживание страдания, вызванного расщеплением между нашей природой и нашими культурными императивами. Эти соглашения, сознательные или неосознанные, стремятся к контролю над нашей природой, но в итоге еще больше отделяют нас от нашей природы. Вода под давлением не сжимается – она находит и ломает самое слабое место в емкости. Всякое насилие над нашей природой, спрятанное в подполье, в конечном итоге появится как симптом, соматический или интрапсихический, как расстройство в поведении или во взаимоотношениях с другими людьми. То, что отвергается сознательно, лишь скроется на какое-то время, но затем снова прорвется в наш мир.

Зачастую теневое в нашей психической жизни проецируется на других, кого мы обвиняем, унижаем, нещадно критикуем или подозреваем в мотивах, которые сами отвергаем. Но все, что мне кажется неправильным в Другом, может быть найдено во мне; возможно, я даже избрал этого Другого именно ради теневого па-де-де. Вот уж поистине шокирующее откровение! Но только часто ли мы задаемся нелицеприятным вопросом: «В отношении чего я бессознателен здесь, в данном случае?» Как мы знаем, проблема с бессознательным заключается в том, что оно бессознательно. Больше того, как мы видели, наше Эго с присущей ему самоуверенностью склонно диссоциировать содержимое, представляющее собой теневой материал. Вот почему самопознание дается нам так непросто. Куда как проще винить в свих бедах кого угодно. Юнг в своих лекциях в 1937 года в Йельском университете отмечал:

 

Мы все еще пребываем в уверенности, что знаем, о чем думают другие люди или что доподлинно представляет собой их характер. Мы убеждены, что некоторые люди наделены всеми теми дурными чертами, которых мы не знаем за собой. И, чтобы не проецировать бессовестно наши собственные теневые проекции, нужно быть исключительно осторожным. Если вы способны представить себе кого-то достаточно смелого, способного отозвать все эти проекции, тогда получите индивидуум, осознающий свою порядком густую тень… Но в таком случае он станет серьезной проблемой для себя самого, поскольку не может уже сказать, что это они сделали то-то или это, они ошибаются, с ними нужно бороться… Такая личность знает: все, что есть неправильного в этом мире, обретается и в нем тоже, и если он научится обращению с собственной тенью, то сделает тем самым что-то существенное для мира. Он преуспеет в устранении некоей неизмеримо малой части неразрешенной гигантской проблемы нашего времени[136].

 

Имея в виду эту возможную перспективу, перестать винить других и признать свою долю во всеобщей кутерьме, которую мы зовем нашей жизнью, я и хочу предложить читателю нижеследующие вопросы. Они подобраны таким образом, чтобы разворошить архаический материал в каждом из нас[137], пригласить к размышлению тех, кому достанет решимости отозвать проекции и привести сознание к расширению, способствующему подлинной свободе выбора.

Но прежде чем начать, уместно будет вспомнить одну старую присказку о человеке, который усердно искал что-то в кругу света под уличным фонарем. Случайный прохожий спросил его, что он ищет, и тот ответил: «Я ищу ключи от своего дома». Когда прохожий снова поинтересовался: «А ты уронил их на этом самом месте?», человек, в свою очередь, ответил: «Нет, я потерял их в темноте, но свет ведь только здесь!» Мы не найдем ключей от дома нашей психики, если будем искать только там, где есть свет, иначе говоря, где Эго может осматривать знакомую территорию. Мы можем найти наши личные ключи только в самых темных местах, именно там, где и потеряли их какое-то время назад.

 

Вопросы для размышления по ходу теневой работы

 

1. Поскольку все мы стремимся обладать достоинствами или, по меньшей мере, стремимся считать себя достойными людьми, какие ваши черты воспринимаются вами как достоинства? Что в вашем представлении будет противоположностью этих достоинств? Можете ли вы предположить, что они могут скрываться в вашем бессознательном? Можете ли вы указать на некое место в вашем настоящем или в вашей личной истории, где эти противоположности в действительности могли проявиться в вашей жизни? Допустим, некто стремится быть честным. Это достоинство – никто не станет спорить. Но возможна ли ситуация, когда наша честность способна повредить другому человеку? И может ли быть в нашей психике такое место, где скрывается нечестность, даже лживость? Или момент в жизни, когда обман, брошенный на чашу весов, решал исход дела в нашу пользу? Бесспорно, такой момент был, если мы хотя бы сейчас честно признаемся себе в этом.

Допустим, некто неизменно заботлив и внимателен к другим. Не скрываются ли в таком случае проигнорированные потребности в подполье? Не проявляются ли эти зачастую рефлексивно игнорируемые потребности во вспышках гнева, в депрессии или в несознаваемой нарциссической манипуляции? Если я столь добр и внимателен, смогу ли я хотя бы узнать эти симптомы вытесненного гнева, как они есть? Учитывая, до какой степени можно самоотождествиться с заботой о других людях, есть ли цена, которую приходится платить за игнорирование своей собственной программы? Если профессиональные сиделки и воспитатели столь преданы своей благой работе, перекладывая на свои плечи чужую боль, почему же тогда они сами так часто страдают от депрессии, злоупотребления алкоголем или наркотиками, от хронических болей в пояснице или плечах? Почему их собственная Тень предстает в облике неумолимого внутреннего тирана, который не дает ни минуты передышки, вечно требуя заботиться о ком-то еще?

Джоанна была третьим ребенком в проблемной семье. Еще в раннем детстве она уяснила, что дочь номер один – золотой ребенок, надежда родителей на то, что их собственная жизнь не прошла зря. Ребенку номер два – бунтарю, паршивой овце – следовало отвоевывать для себя место под солнцем подальше от территории, целиком и полностью отведенной для старшей сестры. Джоанне была же уготовлена роль прислужницы, буфера, посредника и парламентера при постоянно вздоривших родителях. Став взрослой, она «сделала свой выбор» в пользу профессии психотерапевта-консультанта в вопросах семьи и брака. Теперь все ее дни были отданы служению людям. Примиряя конфликтующие стороны, улаживая чужие противоположные интересы, Джоанна день ото дня возвращалась к месту своей архаической раны и страдала оттого, что собственным потребностям никак не находилось места в ее жизни. Куда же в таком случае можно было выплеснуться аффективному избытку ее безадресных потребностей? С течением времени Джоанна обзавелась хронической депрессией, неконтролируемыми приступами гнева и целым букетом соматических расстройств. То единственное, что всегда оставалось для нее под запретом – право усомниться в «достоинстве» пожиравших ее достоинств, – так и не дало ей возможности перевести дыхание. Окружив заботой столь многих, она отреклась от себя, накрыв тем самым обширной индивидуальной Тенью поле бесспорно светлых трудов.

Порой то, что мы считаем достоинством, не является таковым. Даже наши достоинства превращаются в чудищ, если они не уравновешены своими противоположностями. Добродетель становится грехом, когда измеряется не нашим Эго, не нашими комплексами, но мерою души, обнимающей куда больший спектр возможностей, чем тот, что кажется удобным неспокойному сознанию. Одному человеку снилось, что он крадет что-то со своего рабочего места. При свете дня он был безупречно честен, но, исследуя тему «кражи», признал, что вся его жизнь по-своему представляла собой кражу. Перед ним всегда простиралась широкая дорога, становившаяся только глаже благодаря жертвам других. В глубине души он презирал себя. На его взгляд, все достигнутое не было плодом его подлинных дарований. В ответ на вопрос: что дальше? – он сказал, что подумывает, не отказаться ли от своего богатства и не начать ли бродяжничать. Однако эта фантазия – не более чем способ переметнуться от одной противоположности к другой, не испытав вполне напряжения между ними. Со временем, однако, ему стало ясно: упиваясь своим самоуничижением, он продолжал и дальше обкрадывать себя. Он понял, что не такой уж он плохой человек, а скорее, несамореализованный. В последующие годы он научился жить с максимумом самоотдачи, все больше знакомясь со своим природным, спонтанным Я. Когда мы открываем свое богатство, вспоминаем, что природа или божественность привели нас сюда для того, чтобы мы были самими собой и никем иным, тогда уже нет необходимости озираться на другого человека. Мы самодостаточны – вот в чем заключалось открытие этого человека; помимо всей его внешней истории, связанной с богатством и выдающимися достижениями, он как личность был в высшей степени достоин более близкого знакомства. Можно сказать, что ему повезло открыть в себе этого человека и оценить его еще до своей кончины.

Дорога в ад вымощена добрыми намерениями – что могло породить это расхожее клише, как не общее признание, что наши достоинства часто порождают и последствия, не предвиденные нашим эго-сознанием? Можно ли считать добродетельными нас, живущих в так называемом «первом мире», когда где-то используют труд детей, чтобы шить нам кроссовки или свитера, делать всю ту дребедень, что развлекает и отвлекает нас? Комфортно ли нам живется с нашими добродетелями, когда другие в поте лица создают нам этот комфорт? Разве мало семей в нашем обществе, хвалящемся своими «семейными ценностями», страдает из-за непомерно взвинченных цен на жизненно необходимые лекарства, и все ради прибыли акционеров! Не поэтому ли мы приучили себя отворачиваться, отметать подобные неприятные мысли, переключаться на что-то другое? Кому из нас не доводилось отводить взгляд, когда бездомный предлагал помыть окна нашей машины, пока мы ждем на светофоре? Кто и в самом деле не подозревает о том, сколько наших с вами соотечественников живет в ужасающих условиях, страдает от физической и эмоциональной эксплуатации без всякой надежды, среди жизненных удобств, которые мы принимаем как само собой разумеющееся?[138]И кто согласится долго, действительно долго всматриваться в эти проблемы, рискуя потом всю ночь промучиться бессонницей? Вот так мы, добродетельные, наделенные всевозможными достоинствами, учимся переключаться, обезболивать и рационализировать. Добродетель как намерение без действия едва ли можно назвать деланием добра.

Я не исключаю возможности, что сама идея добродетели тотчас же создает теневое поле. По выражению Ницше, настаивая на соблюдении добродетелей – наших добродетелей, конечно же, – мы со всей неизбежностью порождаем к жизни и полицию мысли. Пусть она своими дубинками приучит к нашим добродетелям и других людей ради нашего психологического спокойствия. Это тоже добродетель? Больше того, однажды все притязающие быть на стороне добродетели – и скорее раньше, чем позже – сначала на словах, а потом силой присвоят дар Божьего благословения за свои труды. Вот вам и нелицеприятная, бескорыстная любовь к добру! И это тоже добродетель? Разве редко бывает так, что желание власти маскируется под показную добродетель? Вот почему современник Ницше, датчанин Сёрен Кьеркегор утверждал, что духовное развитие личности требует, чтобы человек порой «в страхе и с трепетом» превосходил просто этическое, совсем так, как однажды он уже превзошел просто нарциссическое, чтобы достигнуть нравственной отзывчивости. То, что делается из побуждений любви, может и не быть добродетельным и при этом служить духовным ценностям. То, что делается из верности наивысшему, может вполне выходить за границы «добра». Хорошее может оказаться врагом лучшего. От древа добродетели может произойти много добра, однако никакой добрый плод, поистине достойный плод, еще никогда не падал с дерева отрицания, неприязни, вины или самоуничижения. Это последнее дерево, целый лес их со множеством горьких плодов всегда вырастает из добродетели, не ведающей о своей противоположности. Противоположность же добродетели в таком случае – бессознательное, которое рано или поздно произведет на свет то, чего мы меньше всего ожидали.

2. Каковы ключевые паттерны ваших отношений? Другими словами, как теневые моменты проявляют себя в паттернах уклонения, агрессии или повторения?

Никто из нас намеренно не настраивает себя на повторение своей истории, однако день ото дня ее преизбыточные темы реплицируются в тонких, разнообразных паттернах. Эти возникающие повторения, как мы уже видели, являются выражением «корневых идей», или комплексов, которые мы имеем. Джордан, сорокалетний мужчина, компульсивно порывает с близостью в личных отношениях. Он сближается с партнершей, затем ощущает угрозу, якобы исходящую с ее стороны, и разрывает связь. Почему? В самом ли деле все женщины угрожают его благополучию и не страдает ли он от воспроизведения более ранней драмы? Его психологически инвазивный родитель заложил программу в первичное имаго «Себя и Другого». Всякий раз, когда Джордан подходит к точке доверия и близости, этот комплекс словно бы обращается к нему со следующими словами: «Что мы знаем о близких отношениях? Да-да, скорей бежать, пока не поздно!» Джордан, конечно же, не осознает этот сигнал, который тем не менее сохраняет достаточно силы, чтобы мотивировать Джордана искать изъян в отношениях, найти его и «сорваться с крючка». Теневая задача в данном случае не в том, что произошло однажды в отдаленном прошлом, но в согласии взрослого мужчины обслуживать свои архаические предостережения. Все то, что было для ребенка пугающим и разрушительным, с избытком выплескивается в его взрослые связи. И в данном случае никакой роли не играет его возросшая способность, как взрослого, поддерживать свои личностные границы, защищать себя в случае необходимости и свободно делать осознанный выбор, исходя из доброй воли, что было недоступно ребенку. Теневая работа здесь состоит в разграничении подлинной угрозы и мнимой – развести по разные стороны человека, с которым у него возможна близость и настойчивое послание его архаического имаго. Враг ему – не родитель, а сила личностной истории.

Не только история ранения заключена в каждом из нас, но и нарциссическая программа, притом вполне объяснимая. Всякий ребенок говорит: «Дай, дай, дай сейчас же!» Действительно, мы приучаемся управлять этим настойчивым требованием, порой даже принимать за него ответственность, но не бывает так, чтобы оно отсутствовало совершенно. Может ли вообще существовать на свете такая вещь, как чистая, бескорыстная любовь? Всем нам хотелось бы думать, что да. Нам хотелось бы думать, что мы можем проявлять «чистосердечную» заботу о другом человеке. Но может ли быть так, чтобы мы когда-нибудь был