Психика как скопление центров

 

Если мы начинаем вглядываться в проблему Тени: почему мы не совершаем добра, когда убеждены, что знаем добро, – мы вынуждены вглядываться внутрь себя, чтобы увидеть работу невидимых сил. В противоположность фантазии Эго о своей независимости, о царственном месте на престоле сознания мы, скорее, постоянно оказываемся в присутствии дискретных энергий, со своей жизнью и исторически движимыми программами, о которых мы имеем лишь скудное представление. Открытие глубинной психологии заключается в том, что наша психика состоит из бесконечного числа подобного рода дискретных энергий: некоторые из них организованы вокруг определенного опыта, образовывая «комплекс», а другие претворяют в жизнь программу, когда мы добиваемся желаемого или уклоняемся от предполагаемого вреда. Это мало похоже на самодержавное правление Эго за стенами неприступной крепости, скорей, оно ежедневно подвергается набегам этих фрактальных энергий, и ежедневно наше царство оказывается в положении покоренного народа. Мы не есть цельность – мы множество. (Вспомним, как Уолт Уитмен провозглашал, что он бесконечен и содержит множества, что он в вечном противоречии сам с собой. Вспомним и Адама Смита, описывавшего в «Богатстве народов», как даже регулируемые экономики управлялись «невидимой рукой».)

Да и само Эго – один из таких комплексов, сгусток энергии, который привязан к истории и находится в ежедневном приращении с самого первого дня жизни. Когда кто-то зовет вас по имени, в движение приводится вся ваша личная история. Скажем, сейчас ваше Эго читает эти строки, те самые, что в этот момент пишет мое Эго. Наши Эго соприкасаются благодаря магии языка и мысленного фокуса. Эго способно предложить немало даров – сознание, внимание, фокус, интенциональность и до определенной степени постоянство. Но не будем забывать и о многих других «чинах и властях», занимающих нашу психологическую совокупность, в любой момент какая-то из этих автономных сил может узурпировать трон Эго. Не исключено, что мое следующее слово послужит пусковым сигналом для одной из этих низших сил, и тогда она набросится на царство вашего сознания, как шайка разбойников, неся с собой новые беспорядки.

Каждый из нас переживал прилив энергии, соматических перемен, возможно, сопутствующего поведения при встрече со стимулом независимо от того, был этот стимулятор сознательным или нет. К примеру, приглашение выступить перед аудиторией у большинства людей вызывает приступ беспокойства. Почему? Неужели такое приглашение таит в себе угрозу? Едва ли, разве что в самом крайнем случае. Но боязнь раскрыться, вероятность вызвать неудовольствие других, страх унижения связан с самыми ранними переживаниями уязвимости ребенка и его зависимости от доброй воли тех, кто его окружает. Мы далеко ушли от тех зависимых дней, но их заряженный остаток, словно привидение, продолжает обитать на нашем психологическом подворье.

То, что мы называем Тенью, в таком случае является суммой всех этих разрозненных энергий, действующих бессознательно, а значит, автономно или же бросающих вызов тому, какими мы сознательно хотели бы видеть себя. Поэтому добро, которое мы творим, нередко окрашено скрытой программой, тайным сговором, манипулятивными мотивами.

Осознавая свою непрочность, Эго рефлективно прибегает ко всевозможным уловкам, чтобы отстоять свою территорию. Безусловно, самая распространенная, самая действенная оборонительная стратегия из используемых для защиты Эго – отрицание. Все мы обладаем обширными областями отрицания. Если бы сознание обследовало каждый тайный закоулок нашей с вами истории, при этом раз за разом спотыкаясь о Тень, оно бы давно утратило покой и сон. Поэтому, говорим мы, меньше знаешь – крепче спишь. И все же незнаемое лишает нас сна, и это нам тоже хорошо известно. У отрицания есть союзник – уклонение. У всех нас есть обширные области жизни, которые воспринимаются нами как угрожающие или беспокоящие, поэтому мы стараемся обходить эти области кружным путем. Особенности типологии, к примеру, заставляют нас выпячивать одни сферы реальности и уклоняться от других. Если, скажем, я отношусь к интуитивному типу, тогда для меня сущим мучением будет заполнять квитанции или делать ремонт в доме. Если я – ощущающий тип, то вряд ли я буду склонен витать в облаках, скорей, постараюсь добиться устойчивого положения на земле. В таком случае мне будет легко управляться с сиюминутными фактами, теряя из виду широкую перспективу. Рано или поздно теневое присутствие так называемых «малых функций» восстанет, чтобы бульдожьей хваткой вцепиться нам в задницу.

Вероятно, следующим в этом ряду будет вытеснение, рефлективное усилие не дать всплыть на поверхность неприятной правде. И хотя это бессознательный эго-защитный механизм, забыть об угрозе не означает избавиться от нее, как мы убеждаемся всякий раз, не заплатив вовремя по счетам. Близко к нему подавление, когда я сознательно отгоняю мысль о ноющем зубе, чтобы не испортить себе настроение на целый день. И как мы видели раньше, те части моей бессознательной жизни, которые мне кажутся проблематичными, я могу также проецировать на других, чтобы таким образом не признавать своим этот момент в собственной жизни. Вот потому-то сучок в глазу ближнего, как неслучайно подметил Иисус, оказывается куда приметнее, чем бревно в своем.

Все эти стратегии «тревожного менеджмента» можно отнести к общей категории диссоциативных механизмов. В 1920-е годы Юнг разработал типологию интроверсии – экстраверсии с варьирующимися функциями мышления, чувствования, ощущения и интуиции. Хотя мы наделены всеми этими функциями, преобладает одна, и мы склонны полагаться на ее избирательную силу и избегать непростых проблем со стороны менее развитых функций. К более жестким формам диссоциации можно отнести амнезию, состояние фуги и даже синдром множественной личности [19], которыми индивид защищает себя от болезненного содержания, создавая альтернативную реальность и укрываясь в ней при необходимости. (Пример «состояния фуги», то есть психологической реакции бегства, – фильм «Агата»[20]. Как предполагают создатели фильма, таинственное исчезновение автора таинственных романов Агаты Кристи в начале прошлого века сразу после того, как ей стало известно, что муж собирается уйти к другой женщине, было фактически состоянием фуги. Тем самым она отделила себя от обеспокоенной сознательной идентичности ради более приемлемой альтернативы. Говорили, что она какое-то время странствовала по сельской Англии, находясь словно бы в некоей эмоциональной дымке, прежде чем ее опознали и постепенно привели в чувство. О подобных случаях непреднамеренной потери сознательной идентичности без какого-либо физического повреждения сообщалось уже неоднократно, и почти все они были спровоцированы определенной травмирующей эмоциональной ситуацией.)

Любопытно, что апостол Павел близко подходит к этой идее диссоциации, даже к идее «альтер эго». В «Послании к Римлянам» (глава седьмая) он рассуждает следующим образом: «Я не ведаю, что делаю, вернее, я делаю то, что сам же ненавижу. И если я творю то, чего сам не желаю <…> Но, на самом деле, не я все это делаю, а грех, живущий во мне». Здесь грех становится alter, дискретным центром, отстоящим от Я как центра. Павел, даже не будучи посвящен в понятия глубинной психологии, интуитивно приходит к заключению, что существует некая энергетическая система, отдельная от волеизъявления Я, мнимого центра сознания. Слово Сатана происходит от еврейского слова «противник», а дьявол — от греческого «осыпающий ударами». Это свидетельствует о том, что древние пришли к пониманию многообразия человеческой души и присутствия теневого «антагониста» внутри. Но вместо признания подобного антагониста работой некоей потусторонней силы, того же Князя Тьмы, глубинная психология утверждает, что эта противостоящая энергия есть мы, а мы суть она. Как признается мильтоновский Сатана, «Куда лечу – там Ад, и сам я Ад».

Фрейд обозначил энергию, которая так часто отделена и разрушительна для эго-сознания, как Оно. Первоначально по-немецки это Das Es, или Оно, natura naturans, затем Das Ich, или Я, и Das Über-Ich, или Сверх-Я, «то, что стоит над Я». В оригинальном немецком тексте заметен конфликт между natura naturans [21], нормативными предписаниями культуры, и нервным сознанием, мечущимся вперед-назад в попытках осчастливить обе стороны, неизбежно порождая невроз, то есть болезненное расщепление при обслуживании этих соперничающих планов.

Исключительно полезным оказался вклад Юнга в идею комплекса — осколка личности, прикрепленного к квантуму энергии фрагмента истории, содержащего микропрограмму. Поэтесса Марта Грант шутливо описывает свое взаимодействие с подобными фрактальными сущностями как встречу с «Комитетом»:

 

Опять этот шумный невежда, один из немногих,

Упрямых комплексов неуправляемая группа,

Мой внутренний судья, мой личный комитет

Пытается руководить моею жизнью…

 

Как укротить их, непослушных? В этой борьбе

Я постоянно, и ей не видно ни конца, ни края.

Упрашиваю, умоляю и так и сяк, и все напрасно,

В отчаянии вступаю в пререканья, но этим только

Распаляю их упрямство и решимость.

 

От них не скроешься ни дома, ни в дороге.

Вот у психолога со мной они сидят,

Сочувствуя, заламывают коллективно руки.

При этом хмыкают, запоминая все, что надо.

 

Настало время, и вот уже мой личный комитет

Занялся подведением итогов.

Я слышу, как они шуршат, подобно мышкам,

Бумаги перекладывая рьяно, и даже больше —

С улицы желающих зовут на этот суд[22].

 

У всех нас есть подобный «комитет», притом что сами мы нисколько не сомневаемся, что за нами остается место генерального директора нашего частного предприятия.

Метафора комплексов позволяет нам говорить об этой бесконечной делимости психики с ее множественными программами. На коллективном уровне, как нам предстоит увидеть, эта идея Тени и ее космического отсвета ставит перед монотеизмом проблему «теодицеи», которую успешно обходят дуализм и политеизм. К чести последнего нужно отнести то, что он открыто признает противоречия, изначально присущие всем формам жизни. Жизнь как таковая изначально противоречива и конфликтна, и любое мировоззрение, которое стремится обойти эти противоречия, идет на заведомый обман. Для политеизма «решение» этой проблемы заключается в вездесущей активности многоликих и вполне несходных между собой богов, и это свидетельствует о почтительном отношении к сложности и противоречивости космоса. Такой пантеон неограниченных сил не страдает от противоречия, потому что почитаются все формы. (При этом нужно все время помнить, что эти мнимые противоречия и противоположности в нашем понимании Вселенной возникают только из-за нервозной склонности Эго к согласованности. Если все сущее просто существует, тогда нет противоречия и нет нужды в его объединении с помощью некого единого принципа.)

Согласно восточной богословской традиции, проблема зла и проблема противоположностей – заблуждение Эго. Корень проблемы именно в фантазии самовластия Эго, отделяющего себя от потока жизни и стремящегося подчинить себе космос. Ниспровергнуть заблуждения Эго – вот в чем заключается проект буддизма и индуизма. В западной же богословской традиции, будь то христианство, иудаизм или ислам, Другой выставляется в негативном свете, как «злой», искушающий нас «грешить». И это искушение такое вездесущее, способное просачиваться теневыми программами даже в наши «добрые дела», что мы «спасаемся» только благодатью или благоволением божества. (Монах Мартин Лютер сражался с этой дилеммой, сознавая, что даже в лучшие свои мгновения он не был свободен от нарциссических программ. Следовательно, делает он вывод, возможно лишь «оправдание верой», а не накоплением нравственно окрашенных «добрых дел».) Благодать, как в свое время определил ее Пауль Тиллих, – это признание факта, что в конечном итоге нас принимают, несмотря на нашу неприемлемость.

Фундаментализм во всех своих формах только запутывает эту проблему, лихорадочно подталкивая Эго к все большему контролю («Просто скажи „нет“»). Но если бы эта конкретизация Эго действительно работала, мы бы не видели стольких телепроповедников, отпавших от благодати, стольких оскандалившихся священников, такого неподдельного душевного смятения, опошленного простым морализаторством и неуемным публичным позерством. Увещеваний Эго, как оказалось, хватает ненадолго, сколь решительно ни было бы настроено само это Эго. Такая стратегия только загоняет Тень вглубь и еще более заряжает ее энергией. Помните, как раннехристианский богослов Ориген оскопил себя, чтобы очиститься от нежелательных мыслей? Уже очень скоро его мысли снова были о танцовщицах. По крайней мере, Августин, когда молился о ниспослании ему целомудрия, просил Бога не спешить с исполнением просимого: «О Боже, сделай меня целомудренным, но не сию минуту». Августин хотя бы уважал Тень как часть себя, он не думал, что хирургическое вмешательство избавит его от искушений и природного влечения.