Глава V. Наместник и государь

Столица Гондора жила в смятении и страхе. Чистое небо и ясное солнцебудто смеялись над людьми, которым уповать было не на что, которые каждоеутро ожидали роковых вестей. Градоправитель их сгинул в огне, прахристанийского конунга лежал неупокоенный в цитадели, новый же Государь,явившийся ночью, наутро исчез - говорят, уехал воевать со всевластнымисилами тьмы и ужаса, а разве их одолеет чья бы то ни было мощь и доблесть?Тщетно ждали они вестей. Знали только, что войска свернули от Моргульскойдолины на север, скрылись в черной тени омертвелых гор - и больше неприслали ни одного гонца с угрюмого востока, ни слуху ни духу от них небыло. Всего через два дня после ухода войска царевна Эовин велела сиделкампринести ее облачение и уговоров слушать не пожелала; ей помогли одеться,возложили больную руку на холщовую перевязь и проводили к Смотрителю ПалатВрачеванья. - Сударь, - сказала она, - на сердце у меня неспокойно, и не могу ябольше изнывать от праздности. - Царевна, - возразил Смотритель, - ты еще далеко не излечилась, а мнестрого-настрого велено довести дело до конца с особым тщанием. Еще семь дней- так мне сказали - ты не должна была вставать с постели. Прошу тебя, идиобратно в свой покой. - Я излечилась, - сказала она, - от телесного недуга, левая рука толькоплоха, а это пустяки. Но недуг одолеет меня снова, если мне будет нечегоделать. Неужели нет вестей с войны? Я спрашивала у сиделок - они не знают. - Вестей нет, - отвечал Смотритель, - известно лишь, что войско нашеочистило Моргульскую долину и двинулось дальше. Во главе его, говорят, нашновый полководец с севера. Это великий воин, а вдобавок целитель; никогда быне подумал, что рука целителя может владеть мечом. У нас в Гондоре всеиначе; правда, если верить древним сказаньям, бывало и так. Однако же многиевека мы, целители, лишь врачевали раны, нанесенные мечом. Хотя и без этихран дела бы нам хватило: сколько в мире болезней и немощей, а тут еще войныи всякие сражения. - Да нет, господин Смотритель, во всякой войне один - зачинщик, другойже воюет поневоле, - возразила Эовин. - Но кто за меч не берется, от меча ипогибнет. Ты что, хотел бы, чтобы народ Гондора собирал травы, пока ЧерныйВластелин собирает войска? А бывает, что исцеленье вовсе не нужно. Иной разлучше умереть в битве, принять жестокую смерть. Я бы ее и выбрала, будь мойвыбор. Смотритель поглядел на нее. Высокая и стройная, со сверкающими глазамина бледном лице, она сжала в кулак здоровую руку и повернулась к окну,выходившему на восток. Он вздохнул и покачал головой. Наконец она сноваобратилась к нему. - Что толку бездельничать! - сказала она. - Кто у вас в городе главный? - Право, не знаю, царевна, - замялся он. - Не по моей это части. Надмустангримцами, которые остались, начальствует их Сенешаль, городом ведаетнаш Хранитель ключей Турин. А вообще-то правитель, новый наместник, у нас,само собой, Фарамир. - Где его искать? - Искать его не надо, царевна, он здесь, в Палатах. Он был тяжелоранен, теперь поправляется. Только я вот не знаю... - Может, ты меня к нему отведешь? Тогда и узнаешь. Фарамир одиноко прогуливался по саду возле Палат Врачеванья; подтеплыми лучами солнца его тело понемногу оживало, но на душе было тяжко, ион то и дело подходил к восточной стене. Обернувшись на зов Смотрителя, онувидел Эовин и вздрогнул от жалости - так печально было ее измученное лицо. - Государь, - сказал Смотритель, - это ристанийская царевна Эовин. Онасражалась вместе с конунгом, была жестоко ранена и оставлена на моемпопечении. Но моим попечением она недовольна и хочет говорить сГрадоправителем. - Не ошибись, государь, - сказала Эовин. - Я не жаловаться пришла. ВПалатах все как нельзя лучше - для тех, кто хочет излечиться. Мне жетягостны праздность, безделье, заточение. Я искала смерти в бою и не нашлаее, но ведь война не кончилась... По знаку Фарамира Смотритель с поклоном удалился. - Чем я могу помочь тебе, царевна? - спросил Фарамир. - Как видишь, ятоже узник наших врачевателей. Он снова взглянул на нее: его всегда глубоко трогала чужая скорбь, аона была прекрасна в своем горе, и прелесть ее пронзала сердце. Она поднялаглаза и встретила тихий, нежный взгляд; однако же Эовин, взращенная средивоинов, увидела и поняла, что перед нею стоит витязь, равного которому несыщешь во всей Ристании. - Чего же ты хочешь, царевна? - повторил он. - Говори; что в моейвласти, я все сделаю. - Я бы хотела, чтоб ты велел Смотрителю отпустить меня, - сказала она,и хотя слова ее по-прежнему звучали горделиво, но голос дрогнул, и онаусомнилась в себе - впервые в жизни. Она подумала, что этот высокий воин,ласковый и суровый, принимает ее за несчастного, заблудшего ребенка, инеужели же ей не хватит твердости довести безнадежное дело до конца? - Не пристало мне указывать Смотрителю, я и сам ему повинуюсь, -отвечал Фарамир. - И в городе я пока что не хозяин. Но будь я дажеполновластным наместником, по части лечения последнее слово остается залекарем, а как же иначе? - Но я не хочу лечиться, - сказала она. - Я хочу воевать вместе сбратом, с Эомером, и погибнуть, как конунг Теоден. Он ведь погиб - и обрелвечный почет и покой. - Если тебе это уже по силам, царевна, все равно поздно догонять нашевойско, - сказал Фарамир. - Гибель в бою, наверно, ждет нас всех,волей-неволей. И ты встретишь смерть достойнее и доблестнее, до поры довремени покорившись врачеванию. Нам выпало на долю ожидать, и надо ожидатьтерпеливо. Она ничего не ответила, но лицо ее немного смягчилось, будто жестокиймороз отступил перед первым слабым дуновением весны. Слеза набухла искатилась по щеке, блеснув дождинкою. И гордая голова поникла. Потом онавполголоса промолвила, как бы и не к нему обращаясь: - Мне велено еще целых семь дней оставаться в постели. А окно моевыходит не на восток. Говорила она, словно обиженная девочка, и, как ни жаль ее было, Фарамирвсе же улыбнулся. - Окно твое - не на восток? - повторил он. - Ну, это поправимо. Чтодругое, а это в моей власти: я скажу Смотрителю, он распорядится. Лечисьпослушно, царевна, и не оставайся в постели, а гуляй, сколько хочешь, посолнечному саду, отсюда и гляди на восток, не забрезжит ли там надежда. Да имне будет легче, если ты иной раз поговоришь со мною или хотя бы пройдешьсярядом. Она подняла голову, снова взглянула ему в глаза, и ее бледные щекипорозовели. - Отчего будет легче тебе, государь? - спросила она. - И разговариватья ни с кем не хочу. - Сказать тебе напрямик? - Скажи. - Так вот, Эовин, ристанийская царевна, знай, что ты прекрасна. Многодивных и ярких цветов у нас в долинах, а красавиц еще больше, но доныне невидел я в Гондоре ни цветка, ни красавицы прекрасней тебя - прекрасней ипечальней. Быть может, через несколько дней нашу землю поглотит мрак, иостанется лишь погибнуть как должно; но пока не угаснет солнце, мне будетотрадно видеть тебя. Ведь и ты, и я побывали в запредельной тьме, и одна ита же рука спасла нас от злой смерти. - Увы, государь, это все не обо мне! - поспешно возразила она. - Тьмаеще висит надо мной. И в целители я не гожусь. Мои загрубелые руки привычнылишь к щиту и мечу. Однако спасибо тебе и на том, что для меня открылисьдвери палаты. Буду с позволения наместника Гондора гулять по саду. Она откланялась, а Фарамир долго еще бродил по саду и чаще глядел наПалаты, чем на восточную стену. Возвратившись к себе, он призвал Смотрителя, и тот рассказал ему все,что знал о ристанийской царевне. - Впрочем, государь, - закончил он, - ты гораздо больше узнаешь отневысоклика из соседней палаты: он был в охране конунга и, говорят, защищалцаревну на поле боя. Мерри вызвали к Фарамиру, и весь день провели они в беседе; многоеузнал Фарамир, еще больше разгадал за словами, и куда понятней прежнегостали ему горечь и тоска племянницы конунга Ристании. Ясным вечером Фарамири Мерри гуляли в саду; но Эовин из Палат не выходила. Зато поутру Фарамир увидел ее на стене, в белоснежном одеянии. Онокликнул ее, она спустилась, и они гуляли по траве или сидели подраскидистыми деревьями - то молча, то тихо беседуя. Так было и на другой, ина третий день; и Смотритель глядел на них из окна и радовался, ибо всенадежнее было их исцеленье. Время, конечно, смутное, зловещее время, но хотябы эти двое его подопечных явно выздоравливали. На пятый день царевна Эовин снова стояла с Фарамиром на городскойстене, и оба глядели вдаль. Вестей по-прежнему не было, в городе царилоуныние. Да и погода изменилась: резко похолодало, поднявшийся в ночи ветердул с севера, метался и завывал над серыми, тусклыми просторами. Они были тепло одеты, в плащах с подбоем; у Эовин поверх плаща -темно-синяя мантия с серебряными звездами у подола и на груди. Мантию велелпринести Фарамир; он сам накинул ее на плечи Эовин и украдкой любовалсяпрекрасной и величавой царевной. Мантию эту носила его мать, ФиндуильАмротская, которая умерла безвременно, и память младшего сына хранила ееполузабытое очарованье и свое первое жестокое горе. Он решил, что мантия подстать печальной красоте Эовин. Но ей было холодно в звездчатой мантии, и она неотрывно глядела насевер, туда, где бушевал ветер и где далеко-далеко приоткрылось бледное,чистое небо. - Что хочешь ты разглядеть, Эовин? - спросил Фарамир. - Черные Ворота там ведь, правда? - отозвалась она. - Наверно, он к нимподошел. Семь уже дней, как он уехал. - Да, семь дней, - подтвердил Фарамир. - И прости меня, но я скажутебе, что эти семь дней нежданно одарили меня радостью и болью, каких я ещене знал. Радостью - оттого что я увидел и вижу тебя, болью - потому чтостократ потемнел для меня нависший сумрак. Эовин, меня стала страшитьгрядущая гибель, я боюсь утратить то, что обрел. - Утратить то, что ты обрел, государь? - переспросила она, строго ижалостливо взглянув на него. - Не знаю, что в наши дни удалось тебе обрестии что ты боишься потерять. Нет уж, друг мой, ни слова об этом! Давай-капомолчим! Я стою у края пропасти, черная бездна у меня под ногами, авспыхнет ли свет позади - не знаю, и не могу оглянуться. Я жду приговорасудьбы. - Да, мы все ждем приговора судьбы, - сказал Фарамир. И больше не было сказано ни слова, а ветер стих, и померкло солнце,город онемел, и долина смолкла: не слышно было ни птиц, ни шелеста листьев,ни даже дыханья. Сердца их, казалось, замерли, и время застыло. А их руки нечаянно встретились и сплелись, и они об этом не ведали. Онистояли и ждали, сами не зная чего. И вскоре почудилось им, будто за дальнимигребнями вскинулся до небес в полыхании молний вал темноты, готовыйпоглотить весь мир, задрожала земля и содрогнулись стены Минас-Тирита. Потомвесь край точно вздохнул, и обмершие их сердца снова забились. - Совсем как в Нуменоре, - сказал Фарамир и удивился своим словам. - В Нуменоре? - переспросила Эовин. - Да, - отвечал Фарамир, - в Нуменоре, когда сгинула Западная империя:черная волна поднялась выше гор, захлестнула цветущие долины, смыла все насвете, и настала великая неизбывная темнота. Мне это часто снится. - Ты, значит, думаешь, что настает великая темнота? - спросила Эовин. -Темнота неизбывная? И она вдруг прильнула к нему. - Нет, - сказал Фарамир, заглянув ей в лицо. - Это мне простопривиделось. А что произошло - пока не знаю. Рассудок подсказывает, что намир обрушилось необоримое зло, что настали последние времена. Но сердце сним не согласно: и дышится легче, и надежда вместе с радостью пробудиласьвопреки рассудку. Эовин, Эовин, Белая Дева Ристании, в этот час да отступитот нас всякая тьма! Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Так стояли они на стене Минас-Тирита, и порывистый ветер развевал исмешивал черные и золотые пряди. Тень уползла, открылось солнце, и брызнулсвет; воды Андуина засверкали серебром, и во всех домах столицы запели отрадости, сами не зная почему. Но не успело еще полуденное солнце склониться к западу, как прилетелогромный Орел с вестями от Ополченья. А вести его были превыше всех надежд,и он возглашал: Пойте, ликуйте, о люди Закатной Твердыни! Ибо Царству Саурона положен конец И низвергнута Вражья Крепость. Пойте и веселитесь, защитники стольного града! Ибо вы сберегли отчизну, А в пролом на месте Черных Ворот Вошел с победою ваш Государь, И меч его ярче молний. Пойте же все вы, сыны и дочери Запада! Ибо ваш Государь возвратился И пребудет впредь во владеньях своих На древнем своем престоле. И увядшее Древо вновь расцветет, И начнется времени новый отсчет Возле солнечной Белой Башни. Пойте же, радуйтесь, люди! [Минас-Тирит издревле назывался Минас-Анор, что значит КрепостьЗаходящего Солнца. - Прим. перев.] И на всех улицах и площадях люди пели и радовались. И потянулись золотистые дни: весна и лето слились воедино, и зацвелипо-летнему гондорские луга и поля. Прискакали вестники с Каир-Андроса, истолица украшалась, готовясь встречать Государя. Мерри вызвали к войску, ион уехал с обозом в Осгилиат, где ждал его корабль на Каир-Андрос. Фарамирне поехал: исцелившись, он взял в свои руки бразды правленья, пусть и ненадолго, но дела не ждали, недаром же он был пока что наместник. И Эовин осталась в Минас-Тирите, хотя брат просил ее явиться кторжествам на Кормалленском поле. Фарамир был этим слегка удивлен; впрочем,они почти не виделись, он был занят с утра до вечера, а она не покидалаПалат Врачеванья, только бродила по саду, - и снова стала бледная ипечальная, одна во всем городе. Смотритель Палат встревожился и доложил обэтом Фарамиру. Тогда Фарамир явился к Палатам, нашел ее - и снова стояли они рядом нагородской стене. И Фарамир сказал: - Эовин, почему ты осталась в городе, почему не поехала на Кормаллен заКаир-Андросом, на торжества, где тебя ждут? Она ответила: - А ты сам не догадываешься, почему? Он сказал: - Могут быть две причины, только не знаю, какая из них истинная. - Ты попроще говори, - сказала она. - Не люблю загадок! - Ну что ж, царевна, объясню попроще, коли хочешь, - сказал он. - Либоты не поехала потому, что всего лишь брат твой позвал тебя и тебе нехотелось видеть Арагорна, потомка и наследника Элендила, чье торжество длятебя не в радость. Либо же потому, что я туда не поехал, а ты успелапривыкнуть ко мне. Может статься, от того и от этого, и сама ты не знаешьотчего. Скажи, Эовин, ты любишь меня или этой любви тебе не надо? - Пусть бы меня лучше любил другой, - отозвалась она. - А жалости мне ивовсе ничьей не надо. - Это я знаю, - сказал он. - Ты искала любви Государя нашего Арагорна.Да, он могуч и велик, и ты мечтала разделить его славу, вознестись вместе сним над земным уделом. Точно юный воин, влюбилась ты в полководца. Да,высоко вознесла его судьба, и он достоин этого, как никто другой. Но когдаон взамен любви предложил тебе пониманье и жалость, ты отвергла то и другоеи предпочла умереть в бою. Погляди на меня, Эовин! Долгим взглядом посмотрела Эовин на Фарамира, а тот промолвил: - Эовин, не гнушайся жалостью, это дар благородного сердца! А мой тебедар - иной, хоть он и сродни жалости. Ты - царевна-воительница, и слава твояне померкнет вовеки; но ты, дорогая, прекраснее всех на свете, и дажеэльфийская речь бессильна описать твою красоту. И я тебя люблю. Прежде менятронуло твое горе, нынче же знаю: будь ты как угодно весела и беспечна, будьты даже беспечальной княжной гондорской, все равно я любил бы тебя. Ты нелюбишь меня, Эовин? Сердце ее дрогнуло, и увиделось все по-иному, будто вдруг минула зима иразлился солнечный свет. - Да не может быть! - сказала она. - Я стою на стене Минас-Анора,Крепости Заходящего Солнца, и нет больше душной тьмы! Я, кажется, очнулась:я не хочу состязаться с нашими конниками и петь наши песни о радостиубийственной брани. Лучше я стану целительницей, буду беречь живое, лелеятьвсе, что растет, и растет не на погибель. - Она снова взглянула на Фарамира.- И я не хочу быть княгиней, - сказала она. И Фарамир весело рассмеялся. - Это хорошо, что не хочешь, - сказал он, - потому что и я не князь.Однако же я возьму замуж Белую Деву Ристании, ежели будет на то ее воля.Настанут иные, счастливые дни, и мы будем жить за рекою, в Италии, вцветущем саду. Еще бы: каким она станет садом, на радость моей царевне! - Так что же, витязь Гондора, из-за тебя мне разлучаться с Ристанией? -спросила она. - А твои чванные гондорцы будут говорить: "Хорош у насправитель, нечего сказать: взял себе в жены ристанийскую наездницу! Неужелине мог подыскать получше, из нуменорского рода?" - Пусть говорят, что хотят, - сказал Фарамир. Он обнял ее и поцеловал увсех на виду - но какое им было дело до того, кто их видит? А видели многиеи смотрели, как они, осиянные солнцем, спустились со стен и пошли рука обруку к Палатам Врачеванья. И Фарамир сказал Смотрителю Палат: - Эовин, царевна ристанийская, вполне излечилась. - Хорошо, - сказал Смотритель, - я отпускаю царевну из Палат снапутствием: да не постигнет ее никакая иная хворь! И препоручаю наместникуГондора, доколе не вернется брат ее, конунг. Но Эовин сказала: - А теперь я не хочу уходить, я останусь. Мне хорошо в этих Палатах, ия найду себе дело. И она оставалась в Палатах до возвращения конунга Эомера. Приготавливались к торжественной встрече, со всех концов Гондорастекался народ в Минас-Тирит, ибо весть о возвращенье Государя разнеслась отМин-Риммона до Пиннат-Гелина, достигнув самых отдаленных морских побережий,и все, кто мог, поспешили в столицу. Снова стало здесь много женщин и милыхдетей, вернувшихся домой с охапками цветов, а из Дол-Амрота явились арфисты,лучшие арфисты в стране, пришли и те, кто играл на виолах, на флейтах, насеребряных рогах, не заставили себя ждать и звонкоголосые певцы излебеннинских долин. Наконец наступил вечер, когда со стен стали видны войсковые шатры наравнине, и всю ночь в городе повсюду горели огни. Никто не ложился спать,ждали рассвета. Ясным утром взошло солнце над восточными вершинами, теперьуже не омраченными, и зазвонили все колокола, взвились все флаги, трепеща наветру. А над Белой Башней заплескалось знамя Наместников, ярко-серебряное,как снег, озаренный солнцем; не было на нем ни герба, ни девиза, и последнийраз реяло оно над Гондором. Ополчение Запада подходило к столице, и люди смотрели со стен, какдвижутся строй за строем, сверкая в рассветных лучах и переливаясьсеребряным блеском. Войско вышло на Воротный Тракт и остановилось за семьсотфутов до стен. Ворот не было, однако вход в город преграждала цепь, и еестерегли черно-серебряные стражники с обнаженными мечами. Перед цепью стоялинаместник Государя Фарамир, Турин, Хранитель ключей, и прочие воеводы, атакже ристанийская царевна Эовин со своим сенешалем Эльфхельмом и другимивитязями Мустангрима; а по обе стороны разбитых Ворот толпились горожане вразноцветных одеяниях, с охапками цветов. Образовалась широкая площадь перед стенами Минас-Тирита, ограждали еевитязи и солдаты Гондора и Мустангрима, горожане Минас-Тирита и жителиближних стран. Все стихли, когда от войска отделился строй серо-серебряныхдунаданцев, во главе которых шествовал Государь Арагорн. Он был в чернойкольчуге, препоясан серебряным поясом, и ниспадала с плеч его белая мантия,у горла застегнутая зеленым самоцветом, отблескивавшим издали; голова егобыла не покрыта, и сияла во лбу звезда в серебряном венце. С ним были ЭомерРистанийский, князь Имраиль, Гэндальф, весь белоснежный, и еще какие-точетыре малыша. - Нет, дорогая кузина! Не мальчики это! - сказала Иорета своейродственнице из Имлот-Мелуи, которая стояла рядом с нею. - Это перианы издальней страны невысокликов, они там, говорят, князья не хуже наших. Уж я-тознаю, я одного периана лечила в Палатах. Даром что они ростом не вышли, затодоблестью с кем хочешь померятся. Ты представляешь, кузина, такой коротыш сосвоим оруженосцем, вдвоем они пробрались в Сумрачный Край, напали на ЧерногоВластелина, а потом взяли да и подожгли его чародейский замок, хочешь верь,хочешь не верь. Врать не стану, сама не видела, в городе говорят. Вот это,наверно, тот самый, что рядом с Государем нашим Элессаром, ЭльфийскимБериллом. Говорят, они друзья неразлучные. А наш Государь Элессар - этотвообще чудо из чудес; ну строговат, конечно, зато уж сердце золотое, иглавное - врачует наложением рук, ты подумай! Это из-за меня и открылось; яговорю: "В руках, - говорю, - Государя целебная сила", ну и догадались егопозвать. Митрандир мне прямо так и сказал: "Золотые, - говорит, - словатвои, Иорета, долго их будут помнить!" - а потом... Но Иорета не успела досказать своей деревенской родственнице, что былопотом: грянула труба и вся площадь смолкла. Из Ворот выступил Фарамир сХранителем ключей Турином, а за ними - четверо стражников цитадели в высокихшлемах и полном доспехе; они несли окованный серебром ларец черного дерева,именуемого лебетрон. Сошлись посредине площади, Фарамир преклонил колена и молвил: - Итак, последний наместник Гондора слагает с себя полномочия! - И онпротянул Арагорну белый жезл; тот принял его и немедля возвратил со словами: - Не кончено твое служение, оно вновь возлагается на тебя и на потомковтвоих, доколе продлится моя династия. Исполняй свои обязанности! Тогда Фарамир поднялся с колен и звонко возгласил: - Народ и войско, внимайте слову наместника гондорского! Перед вами -законный наследник великокняжеского престола, пустовавшего почти тысячу лет.Он Арагорн, сын Араторна, вождь дунаданцев Арнора, предводитель ЗападногоОполчения, северный венценосец, владетель Перекованного Меча, побеждавший вбитвах, исцелявший неизлечимых; он Эльфийский Берилл, государь Элессар изрода великого князя Арнора Валандила, сына Исилдура, сына ЭлендилаНуменорского. Как скажете, должно ли ему войти в наш Град и властвоватьнашей страною? И далеко раскатилось громогласное "да!". А Иорета объяснилародственнице: - Видишь ли, кузина, это просто такая у нас торжественная церемония,без нее нельзя, а вообще-то он уже входил в город, я же тебе рассказываю:явился в Палаты и говорит мне... - Но тут ей пришлось замолчать, потому чтозаговорил Фарамир: - О народ Гондора, согласно преданиям, издревле заведено, чтобы наГосударя нашего возлагал корону его отец перед своей кончиной; если же этогоне случилось, то наследник должен один отправиться в Усыпальни и принятькорону из рук покойного. Нынче мы принуждены отступить от обычая, и я, поправу наместника, повелел доставить сюда из Рат-Динена корону последнего извеликих князей Эарнура, который правил нашими далекими предками. Стражи приблизились, Фарамир открыл ларец и вознес в обеих рукахдревнюю корону. Она была похожа на шлемы стражей цитадели, только выше и нечерная, а ярко-белая, с жемчужно-серебряными подобьями крыльев чаек: ведьнуменорцы приплыли из-за Моря. Венец сверкал семью алмазами, а сверхупламенел еще один, самый крупный. Арагорн принял корону, поднял ее над головой и вымолвил: - Эт Эарелло Эндоренна утулиен. Синоме маруван ар Хильдиньяр теннАмбар-метта! Таковы были слова Элендила, когда он примчался по морю на крыльяхветров: "Великое Море вернуло наш род в Средиземье. И здесь пребудут моипотомки до скончанья веков". Однако, на удивленье народу, Арагорн корону не надел, а вернул ееФарамиру, сказав: - Дабы почтить тех, чьими трудами и доблестью возвращено мне моеисконное наследие, да поднесет мне корону Хранитель Кольца и да коронуетменя Митрандир, если он на то согласен, ибо все свершилось при свете егозамыслов, и это - его победа. И Фродо выступил вперед, принял корону от Фарамира и отдал ееГэндальфу; Арагорн преклонил колена, а Гэндальф надел корону ему на голову имолвил: - Наступают времена Государевы, и да будет держава его благословенна,доколе властвуют над миром Валары! Когда же Арагорн поднялся с колен, все замерли, словно впервые узрелиего. Он возвышался как древний нуменорский властитель из тех, что приплылипо Морю; казалось, за плечами его несчетные годы, и все же он был в цветелет; мудростью сияло его чело, могучи были его целительные длани, и светснизошел на него свыше. И Фарамир воскликнул: - Вот он, наш Государь! Вмиг загремели все трубы, и Великий Князь Элессар подошел к цепи, аТурин, Хранитель ключей, откинул ее; под звуки арф, виол и флейт, подзвонкое многоголосое пение Государь шествовал по улицам, устланным цветами,дошел до цитадели и вступил в нее; и расплеснулось в вышине знамя с Древом извездами, и настало царствование Государя Элессара, о котором сложеностолько песен. И город сделался краше, чем был, по преданиям, изначально: повсюдувыросли деревья и заструились фонтаны, воздвиглись заново Врата из мифрила иузорочной стали, улицы вымостили беломраморными плитами; подземные гномыукрашали город, и полюбили его лесные эльфы; обветшалые дома отстроили лучшепрежнего, и не стало ни слепых окон, ни пустых дворов, везде жили мужчины иженщины и звенели детские голоса; завершилась Третья Эпоха, и новое времясохранило память и свет минувшего. Первые дни после коронования Государь восседал на троне ввеликокняжеском чертоге и вершил неотложные дела. Явились к нему посольстваразных стран и народов с юга и с востока, от границ Лихолесья и с Дунланда,что к западу от Мглистых гор. Государь даровал прошенье вастакам, которыесдались на милость победителя: их всех отпустили; заключен был мир схородримцами, а освобожденным рабам Мордора отдали приозерье Нурнена. Многиератники удостоились похвалы и награды, и наконец пред Великим Княземпредстал Берегонд в сопровождении начальника цитадельной стражи. И сказано было ответчику на суде государевом: - Берегонд, ты обагрил кровью ступени Усыпальни, а это, как ведомотебе, тягчайшее преступление. К тому же ты покинул свой пост без позволениягосударя или начальника. Такие провинности издревле караются смертью. Слушайже мой приговор. Вина твоя отпускается за доблесть в бою, но более всего за то, что тыпреступил закон и устав из-за любви к государю своему Фарамиру. Однакостражам цитадели впредь тебе не быть, и должно изгнать тебя из Минас-Тирита. Смертельно побледнел Берегонд, сердце его сжалось, и он понурил голову.И молвил Великий Князь: - Да будет так! И ставлю тебя начальником над Белой Дружиной, охраноюФарамира, Владетеля итилийского. Живи же в почете и с миром на Эмин-Арнене,служи и дальше тому, для кого ты пожертвовал больше чем жизнью, чтобы спастиего от злой гибели. И тогда Берегонд понял, сколь справедлив и милосерд Государь;опустившись на колени, он поцеловал ему руку и удалился, радостный испокойный. Арагорн же, как было сказано, отдал Фарамиру в вечное владениеИтилию и в придачу к ней нагорье Эмин-Арнен, невдалеке от столицы. - Ибо Минас-Итил в Моргульской долине, - сказал Арагорн, - будет снесендо основанья, и когда-нибудь долина очистится, но пока что многие годы житьтам нельзя. Когда же явился к Государю Эомер Ристанийский, они обнялись, и Арагорнсказал: - Не оскорблю тебя ни восхваленьем, ни воздаяньем: мы ведь с тобоюбратья. В добрый час примчался с севера Эорл, и благословен был наш союз,как никакой другой; ни единожды не отступились от него ни вы, ни мы и неотступимся вовеки. Нынче, как сами знаете, славный конунг Теоден покоится унас в Усыпальне, и коли вы захотите, там и пребудет, среди властителейГондора. Или же, по желанию вашему, мы перевезем тело его в Мустангрим, гдеон возляжет рядом с предками. И ответствовал Эомер: - С того дня, как возник ты предо мною в зеленой степной траве, яполюбил тебя, и полюбил навсегда. Но сейчас должно мне отвести войско вРистанию и устроить мирную жизнь на первых порах. А за конунгом, павшим вбою, мы в свое время вернемся; пусть он дотоле покоится в гондорскойУсыпальне. И сказала Эовин Фарамиру: - Мне надо вернуться в свою страну, еще раз взглянуть на нее и помочьбрату в его трудах; когда же тот, кого я столь долго почитала отцом, обрететвечный покой близ Эдораса, я приеду к тебе. Так и прошли дни ликования; восьмого мая конники Ристании изготовилисьи отъехали Северным Трактом, а с ними отбыли и сыновья Элронда. От городскихворот до стен Пеленнора по обе стороны тракта толпились люди, пришедшиепроводить союзников с прощальной благодарностью. Затем жители дальних окраинГондора отправились домой праздновать победу, а в городе всем хватало работы- возводить заново или перестраивать то, что разрушила война и запятналаТемь. Хоббиты, а с ними Леголас и Гимли остались в Минас-Тирите: Арагорнпросил Хранителей пока что держаться вместе. - Все на свете кончается, - сказал он, - однако же немного погодите: невсе еще кончилось из того, в чем мы с вами были соучастниками. Близитсядень, для меня давным-давно долгожданный, и, когда он настанет, я хочу,чтобы любимые друзья были рядом. Но о том, что это за день, он не обмолвился. Бывшие Хранители Кольца жили вместе в роскошном доме, и Гэндальф никудане девался; а уж гуляли они, где им вздумается. И Фродо как-то сказалГэндальфу: - Ты-то хоть знаешь, какой такой день, о котором говорит Арагорн? А то,конечно, хорошо нам здесь и торопиться вроде бы некуда; только дни-тоуходят, а Бильбо ждет, да и в Хоббитанию пора бы все-таки вернуться. - Ну, насчет Бильбо, - сказал Гэндальф, - так он ждет того самого дня иотлично знает, отчего тебя нет. А что дни уходят, это верно, однако на дворемай, лето все еще не слишком близко; и, хотя многое на свете, кажется,изменилось с началом нового века, все же деревья и травы живут по своемусчету, у них и года не прошло, как вы расстались. - Видал, Пин, - сказал Фродо, - вот ты говорил, будто Гэндальф, мол,стал словоохотлив, не то что раньше! Да это он, я так понимаю, было дело,слегка подустал. Теперь он снова Гэндальф как Гэндальф. А Гэндальф сказал: - Все-то всегда хотят знать заранее, что поставят на стол; но те, ктоготовят трапезу, болтать не любят: чем неожиданней, тем радостней. Арагорн,кстати сказать, и сам ждет знака. В один прекрасный день Гэндальф как в воду канул, и хоббиты с Леголасоми Гимли только руками разводили. А Гэндальф еще ночью увел Арагорна далекоза стены, к южному подножию Миндоллуина; там отыскалась давным-давно забытаятропа, по которой некогда восходили на гору лишь Великие Князья, уединяясьдля размышления и созерцания. По кручам поднялись они к возвышенному плато усамой кромки вечных снегов, стали над пропастью за Минас-Тиритом иогляделись, благо уже рассвело. Далеко внизу видны были городские башни,точно белоснежные стебли, озаренные утренним солнцем; и как сад простираласьдолина Великой Реки, а Изгарные горы подернула золотистая дымка. На севересмутно серело Приречное Взгорье, и дальней звездою мерцал вспененный Рэрос;широкая серебряная лента Андуина тянулась на юг, к Пеларгиру, туда, где крайнебес сиял отсветом Моря. И Гэндальф сказал: - Вот оно, твое нынешнее царство, а станет оно несравненно больше.Третья Эпоха кончилась, наступают иные времена, и тебе суждено определить ихначало, сохранив все, что можно сохранить. Многое удалось спасти - и многоеуйдет безвозвратно: более не властны в Средиземье Три Эльфийских Кольца. Всеземли, какие ты видишь, и те, что лежат за ними, заселят люди, ибо насталчеред их владычеству, а Первенцы Времен рассеются, сгинут или уплывут. - Это я знаю, дорогой мой друг, - сказал Арагорн, - но ты-то останешьсямоим советником? - Ненадолго, - отозвался Гэндальф. - Я - из Третьей, ушедшей Эпохи. Ябыл главным противником Саурона, и мое дело сделано. Пора мне уходить.Теперь в ответе за Средиземье ты и твои сородичи. - Но ведь я скоро умру, - сказал Арагорн. - Я всего лишь смертный, ихотя нам, прямым потомкам нуменорцев, обычно сужден долгий век, но и онскоротечен: когда состарятся те, кто сейчас в материнском чреве, я тоже будустариком. Что тогда случится с Гондором и со всеми теми, для кого станетстолицей Минас-Тирит? Древо в Фонтанном Дворе по-прежнему иссохшее, ни почкинет на нем. Увижу ли я верный залог обновления? - Отведи глаза от цветущего края и взгляни на голые холодные скалы! -велел Гэндальф. Арагорн повернулся, окинул взором кремнистый склон под снеговой шапкойи, всмотревшись, увидел посреди пустоши одинокое деревце. Он взобрался кнему: да, деревце, едва ли трехфутовое, возле оснеженной наледи. Ужераспустились листочки, продолговатые, тонко выточенные, темно-зеленые ссеребристым исподом; у верхушки искрилось, словно снег под солнцем,маленькое белое соцветие. И Арагорн воскликнул: - Йе! утувьенес! Я нашел его! Это же отпрыск Древнейшего Древа! Но какон здесь оказался? Он не старше семи лет! Гэндальф подошел, взглянул и молвил: - Воистину так: это сеянец прекрасного Нимлота, порожденногоГалатилионом, отпрыском многоименного Телпериона, Древнейшего из Дерев. Акак он оказался здесь в урочный час - этого нам знать не дано. Однако жеименно здесь было древнее святилище, и, должно быть, семя Нимлота зарыли вземлю еще до того, как прервался род Великих Князей и иссохло Белое Древо.Преданья говорят, что плодоносит оно редко, но семя его сохраняетживотворную силу многие века и никому не ведомо, когда оно прорастет.Запомни мои слова: если вызреет его плод, все до единого семена должны бытьпосажены, чтобы Древо не вымерло. Да, тысячу лет пролежало оно, сокрытое вземле, подобно тому как потомки Элендила таились в северных краях. Но родНимлота куда древнее твоего, Государь Элессар. Арагорн бережно потрогал деревце, а оно на диво легко отделилось отземли, и все корни его остались в целости, и Арагорн отнес его во дворцитадели. Иссохшее древо выкопали с великим почетом и не предали огню, ноотнесли покоиться на Рат-Динен. А на месте его, у фонтана, Арагорн посадилюное деревце, и оно принялось как нельзя лучше; к началу июня оно было все вцвету. - Залог верный, - молвил Арагорн, - и, стало быть, недалек лучший деньмоей жизни. И он выставил на стены дозорных. За день до солнцеворота примчались в столицу гонцы с гор Амон-Дин ивозвестили о том, что в Гондор явилась с севера конная дружина эльфов, чтоони уже возле стен Пеленнора. И сказал Арагорн: - Наконец-то! Пусть город готовится к великому празднеству! В канун солнцеворота, под вечер, когда в сапфирном небе на востокезажигались светлые звезды, а запад еще золотил закат и веяло душистойпрохладой, северные гости приблизились к воротам Минас-Тирита. Впереди ехалиЭлроир и Элладан с серебряным стягом, затем - Всеславур, Эрестор и вседомочадцы Элронда, и следом - владыки Кветлориэна, Галадриэль и Келеборн набелых конях, во главе эльфийской свиты, облаченной в серые плащи, ссамоцветами в волосах; шествие замыкал властительный Элронд, равнопрославленный между людей и эльфов, и в руке у него был скипетр Ануминаса,древней столицы Арнора. А рядом с ним на сером иноходце ехала дочь егоАрвен, эльфийская Вечерняя Звезда. Алмазным блеском лучился ее венец; казалось, вечер заново озарилонежное сияние ее благоуханной прелести, и, задыхаясь от восторга, Фродообратился к Гэндальфу: - Наконец-то я понимаю, чего мы дожидались. И дождались. Теперь мы нетолько дню будем радоваться, ночь тоже станет прекрасной и благодатной.Кончились наши страхи! Государь приветствовал своих гостей, и они спешились; Элронд отдал емускипетр и соединил руку своей дочери с рукой Арагорна; шествие двинулосьвверх по улицам, и все небо расцвело звездами. Так Арагорн, Великий КнязьЭлессар, обручился с Арвен Ундомиэль в великокняжеском граде наканунесолнцеворота, и кончилась их долгая разлука, и сбылись их ожидания.

ГЛАВА VI. РАССТАВАНИЯ

Дни празднества миновали: пора было и честь знать, домой отправляться.Фродо пошел к Государю; они с княгиней Арвен сидели у фонтана, возлецветущего Древа, она играла на лютне и пела старинную валинорскую песню. Обаони были ему рады, оба встали навстречу, и Арагорн сказал: - Ты, верно, домой собрался, Фродо. Что ж, всякому деревцу родная земляслаще, но ты уж помни, дорогой друг, что теперь твоя родина - весь ЗападныйКрай и везде ты желанный гость. Правда, доныне твой народ не был прославленв величавых преданьях, зато теперь прославится больше, чем иные погибшиецарства. - Да и то сказать, тянет меня в Хоббитанию, - отозвался Фродо. - Но всеже сначала надо бы в Раздол. Если кого не хватало в эти радостные дни, такэто Бильбо; я очень огорчился, что его не было среди домочадцев Элронда. - Чему тут огорчаться или удивляться, Хранитель? - спросила Арвен. - Тыже знаешь, какова страшная сила Кольца, которое ты истребил. Все, что нисделано этой силою, все распалось. А твой родич владел Кольцом дольше, чемты, очень долго владел. Даже по-вашему он уже древний старик и ждет тебя, аему путешествовать больше невмочь. - Тем скорее надо мне ехать к нему, - сказал Фродо. - Поедешь через семь дней, - сказал Арагорн. - Мы ведь далеко тебяпроводим, до самой Ристании. Дня через три вернется Эомер - за теломТеодена, и мы поедем вместе с ним: что надо, то надо. Кстати же,подтверждается тебе завет Фарамира: ты вправе быть в пределах Гондора, когдаи где тебе угодно, с любыми спутниками. Хотел бы я вознаградить тебя за твоиподвиги, однако же нет для тебя достойной награды, бери, что хоч