Глава VI. Битва на пеленноррской равнине

Но не оркскому вожаку, не разбойному атаману поручено былониспровергнуть Гондор. Тьма разредилась прежде срока, назначенногоВластелином, - судьба в этот раз обманула, и мир вышел из повиновенья.Победа была упущена, выскользнула из-под рук. Но руки не утратили силы, ипо-прежнему страшен и могуч был предводитель осады - король, кольценосец,главарь назгулов: велика была его власть. Он отступил от ворот и исчез. Конунг Ристании Теоден выехал на дорогу между рекой и Вратами иобернулся к городу, который был за милю от него. Он осадил скакуна, ищавзором недобитых врагов; его окружила дружина, и Дернхельм был в их числе.По правую руку, ближе к стенам, Эльфхельмовы конники ломали осадные машины,рубили, кололи и загоняли орков в огненные рвы. Северную половину Пеленнорапочти всю отбили, там горели палатки, орки метались и бежали к реке, точнозверье от охотников, а ристанийцы рубили их направо и налево. Однако жеосадное войско стояло густо, как прежде, и заслоняло ворота. И там враговбыла тьма-тьмущая, и с юга подходили все новые и новые полчища. Хородримцызанимали дорогу, всадники их съезжались под стягом вождя. А вождь погляделвперед и увидел в рассветном сиянии хоругвь конунга, увидел, что конунг смалой дружиной далеко оторвался от своих. Темнокожий исполин взъярился,издал боевой клич - и над лавиной всадников, понесшихся к зеленой хоругви сБелым Конем, развернулось алое знамя с черным змием, и холодным блескомзаиграли обнаженные ятаганы. Но Теоден не замешкался: он молвил слово Белогриву, и мустангримцы сместа в карьер помчались навстречу врагам. Сшиблись на всем скаку; и, хотясеверян было гораздо меньше, сердца их пламенели неистовой отвагой и безпромаха разили длинные копья. Точно клин лесного пожара, врезались они вгущу врагов, и Теоден, сын Тенгела, пронзив копьем вождя южан, выхватил меч,перерубил древко знамени и рассек до седла знаменосца. Бессильно пониклополотнище с черным змием, а уцелевшие хородримцы бросились бежать безоглядки. Но увы! Когда конунг торжествовал победу, его золотой щит померк,затмились утренние небеса и сумрачно стало вокруг. Лошади ржали и метались,сбрасывая седоков, а те, стеная, приникали к земле. - Ко мне! Ко мне! - крикнул Теоден. - Не страшитесь злой тьмы,эорлинги! Но Белогрив в ужасе вздыбился, высоко вскинув копыта, протяжно заржал ирухнул на бок, сраженный черным дротиком. Рухнул - и придавил конунга. Тяжкой тучею сверху надвинулась тень. О диво! Это была крылатая тварь:птица не птица - чересчур велика и голая, с огромными когтистымиперепончатыми крыльями; гнилой смрад испускала она. Исчадье сгинувшего мира;ее предки давным-давно пережили свое время, угнездившись где-нибудь нальдистых подлунных высях неведомых гор, и там плодились их гнусныепоследыши, на радость новым лиходеям. Черный Владыка отыскал эту тварь,щедро выкармливал ее падалью, покуда она не стала больше самой огромнойптицы, и отдал ее своему прислужнику. Все ниже и ниже спускалась она инаконец, сложив перепончатые крылья и хрипло каркая, опустилась на мертвогоБелогрива, вонзила в него когти и вытянула длинную голую шею. Могуч и страшен был ее седок в черной мантии и стальной короне; изпустоты над его плечами мертвенно светился взор главаря назгулов. Ещепрежде, чем рассеялась тьма, он призвал свое крылатое чудище и теперьвернулся на поле брани, обращая надежду в отчаяние и победу в погибель. Онвзмахнул черною булавой. Однако не все покинули поверженного Теодена. Кругом лежали мертвыевитязи-гридни; других далеко умчали испуганные кони. Но один остался: юныйДернхельм, чья преданность превозмогла страх. Он стоял и плакал, ибо любилгосударя, как отца. Мерри удержался на коне во время атаки и был цел иневредим, хотя, когда налетел призрак, Вихроног сбросил обоих седоков итеперь носился по равнине. Мерри по-звериному отполз на четвереньках,задыхаясь от слепящего ужаса. "Оруженосец конунга! Оруженосец конунга! - взывала его совесть. - Тыдолжен защитить его. Помнишь, сам говорил: "Теперь ты мне вместо отца"?" Ноего обмякшее тело лишь бессильно содрогалось. Он не смел ни поднять голову,ни открыть глаза, и вдруг из черной, непроглядной тьмы заслышал он голосДернхельма, только голос был будто и не его, но все же очень знакомый: - Убирайся, гнусный вурдалак, поганая нежить! Оставь погибших в покое! И другой, леденящий голос отозвался: - Не спорь с назгулом о его добыче! А то не видать тебе смерти в свойчеред: он унесет тебя в замогильные обиталища, в кромешную тьму, где плотьтвою сгложут муки, а душонку будет вечно терзать взор Недреманного Ока! Лязгнул меч, покидая ножны. - Грози, чем хочешь: я все равно сражусь с тобой. - Ты - со мной сразишься? Глупец! Ни один смертный муж мне не страшен. И тут Мерри услышал совсем уж нежданный звук. Казалось, Дернхельмрассмеялся, и сталью зазвенел его чистый голос. - А я не смертный муж! Перед тобою женщина. Я - Эовин, дочь Эомунда, ия спорю с тобой о своем государе и родиче. Берегись, если ты не бессмертен!Я зарублю тебя, черная нежить, если ты тронешь его. Крылатая гадина зашипела и рявкнула на нее, но Кольценосецбезмолвствовал, точно вдруг усомнился в себе. А Мерри был так удивлен, чтострах его приотпустил. Он открыл глаза и, понемногу прозревая, увидел задесяток шагов чудище в черной мгле и на спине его жуткую тень главаряназгулов. По левую руку, поодаль от Мерри, стояла та, кого он называлДернхельмом. Теперь на ней не было шлема, и золотистые пряди рассыпались поплечам. Сурово и прямо глядели ее светло-серые глаза, но по щекам катилисьслезы. В руке она держала меч и заслонялась щитом от мертвящего взорапризрака. Да, это была Эовин, это был Дернхельм. Мерри припомнилось юное лицо,которое он увидел при выезде из Дунхерга: лицо без проблеска надежды,затененное смертью. Он и жалел ее, и восхищался ею, и в нем пробудиласьупорная хоббитская храбрость. Он сжал кулаки. Нельзя, чтоб она погибла -такая прекрасная, такая отважная! А уж если суждено ей погибнуть... Враг не смотрел на него, но он опасался шелохнуться: как бы непригвоздил его к земле ужасный взгляд. И пополз медленно-медленно, однако жедля Черного Главаря он был что червяк в грязи - тому надо было жестокорасправиться с дерзкой противницей. Внезапно чудище простерло крылья, источая зловоние. Оно снова взвилосьвысоко в воздух и с воплем ринулось вниз, на Эовин, выставив зубастый клюв икогти. Но ни на шаг не попятилась она - ристанийская дева-воительница из родаконунгов, гибкая, как булатный клинок, блистающая грозной красой. Свистнулострый меч и единым махом разрубил вытянутую шею; отсеченная голова камнембрякнулась оземь. Эовин отпрянула назад, и рухнуло перед нею безглавоечудище, корчась и распластав широкие крылья. Черная мгла рассеялась;златокудрую царевну ярко озарило солнце. Из праха вырос, воздвигся Черный Всадник, с остервенелым криком обрушилон булаву на ее шит, и шит разлетелся вдребезги, и обвисла сломанная рука,колени ее подогнулись. А назгул навис, словно туча; сверкнули его глаза, ион занес булаву для смертельного удара. Но вдруг он шатнулся, испустив крик боли, - и удар пришелся мимо,булава угодила в землю. Ибо меч хоббита прорезал сзади черный плащ ивонзился пониже кольчуги в подколенную жилу. - Эовин! Эовин! - крикнул Мерри. И она из последних сил выпрямилась ивзмахнула мечом, как бы отсекая корону от мантии, от могучих, склоненных наднею плеч. Меч раскололся, как стеклянный. Корона, звякнув, откатилась. Эовинничком упала на труп поверженного врага... но пусты были плащ и кольчуга.Груда тряпья и железа осталась на земле; неистовый вопль стал протяжным,стихающим воем, ветер унес его, и вой захлебнулся вдали, и на земле егобольше не слышали. А хоббит Мериадок стоял среди мертвых тел и мигал на свету, будтосовенок; слезы слепили его, и как в тумане видел он лучистые волосы недвижнопростертой Эовин, потом посмотрел на лицо конунга, погибшего в час победы.Белогрив в предсмертных судорогах высвободил седока, но прежде невольнопогубил его. Мерри склонился и поднес к губам его руку. И вдруг Теоден открылнезамутненные глаза и с трудом, но твердо вымолвил: - Прощай, господин хольбитла! Настал мой черед отойти к праотцам.Надеюсь, я не посрамил их памяти. И черного змия низверг я своей рукой.Рассвет был хмурый, день яснеет, и будет золотой закат! Мерри слова не шли на язык, и он опять заплакал. - Прости, государь, -проговорил он, - прости, я нарушил твое веление - и только и смог, чтооплакать нашу вечную разлуку. Старый конунг улыбнулся. - Не печалься. Верность в вину не ставят. Живи и радуйся, а как станешьна покое дымить своей трубкой, припомни меня. Не приведется, увы, нампировать в Медусельде, как я тебе обещал, и не расскажешь ты мне про вашеученье о травах... - Он смолк и смежил веки. Мерри подался к нему, боясьдышать, и наконец услышал: - Где Эомер? Глаза мои застилает тьма, надо быповидать его перед смертью. Ему быть конунгом. И пусть передаст мойпрощальный привет Эовин. Она... она ведь не хотела со мной расставаться, ивот мы больше не свидимся, а она была мне милее дочери. - Государь, государь, - начал было Мерри, запинаясь, - она... ее... -Но в это время послышались крики и топот и кругом затрубили рога. Мерриогляделся: он и думать забыл о сраженье, ему казалось, будто много часовназад конунг помчался к победе и гибели, а было это совсем недавно. И онувидел, что стоит посреди поля брани, где вот-вот разыграется новая битва. От реки по дороге спешили свежие рати врага, из-под стен подходилиморгульские полчища, с юга надвигалась пехота и конница хородримцев, и заними шествовали огромные мумаки с боевыми башнями на спинах. А с севераприближался развернутый конный строй во главе с Эомером в хвостатом шлеме;он вновь собрал, сомкнул и повел в бой ристанийское войско. Все до единоговышли из города гондорские ратники, впереди их развевалось знамя Дол-Амротас серебряным лебедем, и враг бежал от ворот. "А где же Гэндальф? - мелькнуло в голове у Мерри. - Он разве не здесь?Неужели он не мог спасти Эовин и конунга?" Но тут к ним подскакал Эомер и гридни конунга - те, что уцелели исовладали с конями. Изумленно смотрели они на мертвое чудище; лошадипятились от него. Эомер спрыгнул с седла, подошел к телу Теодена и замер,ошеломленный горем. Один из витязей поднял хоругвь, разжав мертвую руку знаменосца Гутлафа.Теоден медленно открыл глаза, увидел хоругвь и сделал знак передать ееЭомеру. - Привет тебе, конунг Ристании! - молвил он. - Иди, побеждай! Ипростись за меня с Эовин! Так он и умер, не ведая, что Эовин лежит возле него. Воины плакали,восклицая: - Конунг Теоден! Конунг Теоден! И сказал им Эомер: Не предавайтесь скорби! В битве погиб великий, Погиб, как подобает. Когда насыплем курган, Тогда будет время плача. Сейчас нас зовет брань! Но он и сам, говоря это, плакал. - Пусть останутся с ним его гридни, - сказал он, - и с почетом отнесутего тело к городу. Других тоже отнесите. Он окинул взглядом убитых, припоминая их поименно, и увидел среди нихсестру свою Эовин, и узнал ее. Он вздрогнул, точно стрела пронзила емусердце; смертельно бледный, оледенев от ярости и муки, он слова не могвымолвить. И свет перед ним затмился. - Эовин, Эовин! - воскликнул он наконец. - Эовин, как ты здесьоказалась? Что это - безумие или чародейство? Смерть, смерть, смерть! Смертьвыпала нам! И, не созывая воевод, не дожидаясь гондорцев, он вскочил на коня,помчался назад к войску и затрубил атаку. Над полем разнесся егогромогласный клич: - Смерть! Вперед, на гибель, разите без пощады! И войско двинулось, но мустангримцы больше не пели. "Смерть!" - в одинголос грянули воины, и конная лавина, устремившись на юг, с грохотомпронеслась мимо убитого конунга. А хоббит Мериадок все стоял и смигивал слезы, и никто с ним незаговорил, никто его даже не заметил. Он отер глаза, наклонился за своимзеленым шитом, который вручила ему Эовин, и повесил его на спину. И поискалвзглядом оброненный меч: когда он нанес удар, рука его отнялась и теперьвисела как плеть. Да, вот оно, его оружие... но что это? Клинок мечадымился, будто ветка на костре, и Мерри смотрел, как он стал тонкою светлойструйкой, а потом и вовсе исчез. Таков был конец меча из Могильников, откованного на древнем Западе. Ивозрадовался бы тот оружейник Великого Северного княжества, что трудился надним в незапамятные времена, ибо не было тогда у дунаданцев злее врага, чемангмарский король-ведьмак, ставший Главным Назгулом. Иной клинок, пусть и всамой могучей руке, был бы ему нипочем, а этот жестоко ранил, вонзившись впризрачную плоть и разрушив лиходейское заклятие. Плащи были настелены на древки копий; на эти носилки гридни возложиликонунга. Эовин бережно подняли и понесли за ним. Но других убитых пришлосьоставить на поле, ибо там погибли семь витязей, и среди них - первейший изгридней, Деорвин. Их отнесли подальше от вражеских трупов и мерзкой падали,оградив частоколом копий. Когда же отгремела битва, гридни воротились,развели костер и спалили смрадную тушу, а над могилой Белогрива насыпалихолм и поставили камень с надписью по-гондорски и по-ристанийски: Был верен конунгу конь Белогрив И с ним погиб, его погубив. Высокой и пышной травою порос этот холм, а на месте сожжения чудищанавсегда осталась черная проплешина. Медленно и уныло брел Мерри подле носилок, и не было ему дела досражения. Он очень устал, руку грызла боль, все тело сотрясал озноб.Дождевая туча налетела с Моря: казалось, небеса оплакивают Эовин и Теодена,роняя серые слезы на пылающий город. Сквозь мутную пелену Мерри увидел, чток ним приближаются гондорские всадники. Имраиль, владетель Дол-Амрота,подъехал и осадил коня. - Что у вас за ноша, ристанийцы? - крикнул он. - Мы несем конунга Теодена, - отвечали ему. - Он пал в бою. А войсковедет конунг Эомер - узнаешь его по белому чупруну на шлеме. Имраиль спешился и скорбно преклонил колена у носилок, чествуя воителя,чья доблесть спасла Гондор в роковой час. Поднявшись, он взглянул на Эовин иизумился. - Но ведь это женщина? - сказал он. - Неужто жены и мужи Ристаниибьются ныне бок о бок? - Нет! - отвечали ему. - Одна лишь царевна Эовин, сестра Эомера, была снами, и горе нам, что мы об этом не знали. И князь подивился красоте мертвенно-бледной Эовин и, склонившись наднею, тронул ее руку. - Ристанийцы! - вскричал он. - Нет ли меж вами лекарей? Она ранена, и,быть может, смертельно, однако, мнится мне, еще жива. Он поднес к ее холодным губам свой налатник - и слегка замутиласьсверкающая сталь. - Торопитесь! - сказал он и отправил конника в город за помощью. А самв знак прощанья низко поклонился павшим и, вскочив на коня, умчался в бой. Все яростней разгоралась битва на Пеленнорской равнине, и далеко былслышен грозный гул сраженья: неистово кричали люди и бешено ржали кони,трубили рога, гремели трубы, ревели разъяренные мумаки. У южной стены городапешее гондорское воинство билось с моргульцами - их полку прибыло. Конницався поскакала на восток, на помощь Эомеру: и Турин Высокий, Хранитель ключейМинас-Тирита, и владетель Лоссарнаха, и Гирлуин с Изумрудных Холмов, и князьИмраиль со своими витязями. А Эомеру помощь была нужнее нужного: опрометью, безоглядно бросил онвойско в атаку, и неистовый натиск пропадал попусту. Ристанийцы с налетуврезались в ряды южан, разогнали конницу и разметали пехоту. Но от мумаковлошади шарахались, и громадные звери стояли, несокрушимые, словно башни, ахородримцы заново собирались вокруг них. Одних южан было втрое больше, чемвсех ристанийцев, и подходили новые полчища из Осгилиата - запасныекарательные войска, которые ожидали повеления вождя грабить взятыйМинас-Тирит и опустошать Гондор. Вождя прикончили, но теперь начальствовалуправитель Моргула Госмог: он-то и погнал их в бой. Были тут бородачи сбердышами, и дикари-воряги из Кханда, и темнокожие воины в багряных плащах,и черные троллюди с юга - белоглазые, с длинными красными языками. Одниустремились в тыл ристанийцев, другие - на запад, чтобы перекрыть путьподмоге. И как раз когда счастье изменило Гондору и его соратникам, когда сновапомеркла надежда, с городских стен послышались крики. Время было полуденное,дул порывистый ветер, дождь унесло на север, и сияло солнце. В ясной даливзорам сторожевых предстало страшное зрелище. За излучиной Харлонда Андуин тек напрямик, широко и плавно, и кораблибывали видны за несколько лиг. На этот раз городские стражи в ужасе исмятении увидели темную армаду на блещущей Реке: галеры и другие большиегребные суда шли под раздутыми ветром черными парусами. - Умбарские пираты! - кричали люди. - Умбарские пираты! Смотрите!Плывут умбарские пираты! Значит, Бельфалас взят, захвачены устья, и Лебеннинво власти врага. Пираты плывут сюда! Это приговор судьбы! И без приказа - приказы отдавать было некому - кинулись к колоколам иударили в набат; трубы затрубили сигнал к отступлению. - Бегите к стенам! - кричали сверху. - К стенам бегите! Скорееспасайтесь в город, пока вас всех не перебили! И ветер, который подгонял корабли, относил их призывы в сторону. Но что там набат, что тревожные клики! Мустангримцы и сами уже увиделичерные паруса. Эомер был за милю от Харлонда, с гавани наступаливзбодрившиеся хородримцы, и вражеская рать уже отрезала его от дружиныДол-Амрота. Он поглядел на Реку, и надежда умерла в его сердце, и он проклялпрежде благословенный ветер. А воинство Мордора с воплями дикой радостиринулось вперед. Суров стал взор Эомера; гнев его больше не пьянил. По знаку егозатрубили рога, призывая ристанийцев сплотиться вокруг хоругви конунга: онрешил биться до последнего, спешившись и оградившись стеною щитов, исвершить на Пеленнорской равнине подвиги, достойные песен, хоть и некомубудет воспеть последнего конунга Ристании. Он взъехал на зеленый холм и тамводрузил хоругвь; и Белый Конь, казалось, поскакал на ветру. Выехав из тумана, из тьмы навстречу рассвету, Пел я солнечным утром, обнажая свой меч. Теперь надежде конец, и сердце мое точно рана. Остались нам ярость, и гибель, и кровавый закат! Такие сказал он стихи, сказал - и рассмеялся. Ибо вновь охватило егоупоение битвы: он был еще невредим, был молод, и был он конунг, достойныйсвоего воинственного народа. С веселым смехом отчаяния он снова взглянул начерную армаду, грозя ей мечом. Взглянул - и вдруг изумился и вне себя от радости высоко подбросил меч,блеснувший на солнце; поймал его и запел. И все посмотрели на Реку: надпередним кораблем взвилось черное знамя, а корабль повернул к Харлонду, иветер расплеснул полотнище. На знамени было Белое Древо, как и на стягахГондора, но вокруг его кроны семь звезд, а поверх - венец. Такого знамени,знамени Элендила, уже тысячи лет не видел никто. А звезды лучились насолнце, ибо жемчугом вышила их Арвен, дочь Элронда, и ярко блистал вполуденном свете венец из мифрила с золотом. Так явился Арагорн, сын Араторна, Элессар, наследник Элендила: онпрошел Стезей Мертвецов и с попутным ветром приплыл в свое княжество Гондорот морских берегов. Ристанийцы заливались радостным смехом и потрясалимечами; в ликующем городе гремели трубы и звонили колокола. А мордорскиеполчища растерянно взирали, как - по волшебству, не иначе - на черныхпиратских кораблях Умбара подплывают враги Властелина, и в ужасе понимали,что настала неминучая гибель, что участь их решена. Гондорские дружины ударили с запада на троллюдов, ворягов и орков,ненавидящих солнце. Конники Эомера устремили копья на юг, и бежали от ниххородримцы, угодив между молотом и наковальней. Ибо на Харлондские пристанипрыгали воины за воинами и с ходу бросались в бой. Был среди них Леголас, был Гимли, крутивший секирой, иГальбарад-знаменосец, и Элладан с Элроиром, и суровые витязи, северныеСледопыты, а следом - тысячи ратников из Лебеннина, Ламедона и с гондорскогоприморья. Но впереди всех мчался Арагорн - на лбу его сиял алмазом венецЭлендила, в руке сверкал меч, нареченный Андрилом: издревле он звалсяНарсил, был сломан в бою и теперь, перекованный заново, пламенел грозно, каквстарь. И съехались посреди поля брани Эомер с Арагорном; они соскочили сконей, оперлись на мечи и радостно взглянули друг на друга. - Вот мы и встретились, прорубившись сквозь полчища Мордора, - сказалАрагорн. - Помнишь, я предсказывал тебе это в Горнбурге? - Да, предсказывал, - отозвался Эомер, - однако надежда обманчива, а яне ведал, что ты прозреваешь грядущее. Но вдвойне благословенна нежданнаяпомощь, и никогда еще не было встречи отрадней. - И они крепко пожали другдругу руки. - В самую пору встретились мы, - прибавил Эомер. - Еще бынемного, и ты запоздал. Нас постигли горестные утраты. - Что ж, сперва расплатимся, поговорим потом! - сказал Арагорн, и онипоехали в битву бок о бок. Сражаться пришлось еще долго, и жестокое было сраженье: суровые,отважные южане дрались отчаянно, да и дюжие воины-бородачи с востока пощадыне просили. У обгорелых усадеб и амбаров, на холмах и пригорках, за стенамии в открытом поле - повсюду скапливались они и везде отбивались, покудахватало сил; бои не утихали до самого вечера. Наконец солнце скрылось за Миндоллуином, и все небо запылало: точноокровавились горные склоны, огненно-красной стала Река и закатный багрянецразлился по траве Пеленнорской равнины. К этому часу закончилась великаябитва за Гондор, и в пределах Раммас-Экора не осталось ни одного живогонедруга. Перебиты были все; беглецов догоняли и приканчивали, а другиетонули в алой пене андуинских волн. Может, кому и удалось добраться доМоргула или до Мордора, но хородримской земли достигли лишь отдаленные слухио беспощадной карающей деснице Гондора. Арагорн, Эомер и Имраиль ехали к городским воротам, все трое утомленныедо изнеможения. И все трое невредимые: то ли судьба их оберегала, то либогатырская сила и воинское уменье; правда, редкий недруг дерзал сразиться сними, от их гнева бежали, как от огня. А раненых и изувеченных быломножество, и многие пали в этой битве. Изрубили бердышами Форлонга: он пешийбился в одиночку с толпою врагов; Дуилина с Мортхонда и брата его растопталимумаки, когда мортхондские лучники стреляли чудовищам в глаза. Не вернулся ксебе на Изумрудные Холмы Гирлуин Белокурый, воевода Гримблад не вернулся вГримдол, и в свой северный край не вернулся Гальбарад Следопыт. Жестокая этобыла сеча, и никто не счел павших - вождей и простых воинов, прославленных ибезымянных. И спустя много лет вот как пел ристанийский сказитель о могилаху Мундбурга: Затрубили рога в предгорьях перед рассветом, Засверкали мечи на великой южной равнине, В Каменную страну примчались быстрые кони, Точно утренний ветер. И завязалась битва. Теоден, сын Тенгела, пал среди первых. Не вернулся могучий вождь ристанийского ополченья К своим золотым чертогам, в свои зеленые степи, В северные просторы. Гардинг и Гутлаф, Дунгир, и Деорвин, и доблестный Гримблад, Гирфара и Герубранд, Хорн и дружинник Фастред - Все они пали, сражаясь в чужедальнем краю, И лежат в могилах у Мундбурга, засыпаны тяжкой землею, А рядом лежат их соратники, гондорские вожди. Гирлуин Белокурый не принес победную весть На холмы побережья; и к своим цветущим долинам, В свой Лоссарнах, не вернулся старый вояка Форлонг. Высокорослые лучники, Деруфин с Дуилином, Не возвратятся к Мортхонду, что приосенен горами, Не заглянут в темные воды своей родимой реки. Смерть собирала жатву утром и на закате, Острым серпом срезая ратников и воевод. Спят они беспробудно, и на холмах могильных Колышутся тучные травы у Великой Реки. Струит она серые воды, точно серые слезы, Они серебром отливают, а тогда были точно кровь, И волны ее клубились и брызгали алою пеной, И маяками горели на закате вершины гор. Красная пала роса в тот вечер на Пеленнор.