История повторяется полностью или лишь отчасти?

Очевидно, что первый вопрос, на который нужно дать ответ, связан с сущностью трансформации: что в действительности про­исходит? В известном анекдоте спрашивают: «Что такое реальный * социализм?» Следует ответ: «Это очень долгая и запутанная до­рога от капитализма... к капитализму!» Действительно, кажется, что посткоммунистические общества строят капиталистические системы с нуля, повторяя процессы, которые начались в западно­европейских странах несколько веков тому назад. Поверхностное сходство может, однако, оказаться обманчивым. Второе рождение капитализма существенно отличается от первого. И эти отличия могут быть сведены к восьми пунктам.

Во-первых, период «реального социализма» оставил после себя значительное наследство. Чаще всего отмечается такая сторона этого наследства, как бремя проблем в общественном сознании, экономической инфраструктуре, экологии, административной системе, демографической ситуации и во многих других областях... Однако «реальный социализм» оставил после себя также некоторые весомые ценности. Он обеспечил условия старта, создал опорную точку, с которой мы совершаем прыжок в капитализм. В конце концов, благодаря «реальному социализму» посткоммунистические общества были индустриализированы и урбанизированы, в них сформировалась индустриальная классовая структура, включающая квалифицированную рабочую силу, развитую бюрократию, доста­точно развитые технологии (включая эффективные инструменты власти, управления, подавления и войны). И, разумеется, постком­мунистические общества во многом отличаются от традиционного, аграрного или «феодального» общества, из которого родился за­падный капитализм.

Во-вторых, как отмечает польский социолог Е. Мокжицкий, толчок к изменениям объяснялся большей частью отрицанием старой системы, а не активным поиском новой. Народы Восточ­ной и Центральной Европы скорее бегут от их прошлого, нежели чем раскрывают объятия для будущего. Это «бегство из Азии» вы­ливается в значительный массовый энтузиазм и мобилизацию, по­скольку большинство просто хочет избавиться от старой системы, в то время как лишь незначительное меньшинство имеет ясное представление о том, что в действительности представляет собой позитивная альтернатива — либеральное капиталистическое обще­ство. Для большинства населения капитализм — размытое ходовое слово, ассоциирующееся с благополучной жизнью, процветанием, изобилием, потреблением и лишь иногда — со свободой...

В-третьих, следовательно, задачи перехода, идеалы и стремления выражаются обычными людьми во вполне конкретных, осязаемых методах. Общественное сознание последних лет характеризуется де-идеологизацией и прагматическим сдвигом. Ни одной революционной теории, которая указывала бы пути и методы перехода, не существует. Точно так же отсутствует и утопическая картина нового общества, которое нужно построить. Исследователи, в частности Клаус Оффе, отмечают «явно выраженный нетеоретический характер глубинных изменений» '. Вместо разработки основательной революционной теории посткоммунистические общества прагматически предлагают сугубо инструментальные и «хорошо проверенные» решения, вроде свободного рынка, парламентской демократии и политического плюрализма. Эти инструменты капитализма органически не свя­заны между собой и не способствуют достижению фундаменталь­ных человеческих ценностей, таких, как свобода, справедливость и равенство. Воспринимаются же они как практическое средство достижения комфортной и беззаботной жизни и неограниченного потребления.

В-четвертых, посткоммунистические общества строят ка­питализм в мире, где капитализм стал высокоразвитым. Между реальными моделями капитализма — а не между теоретическими абстракциями — идет реальное соревнование. Олицетворяют эти модели Лондон, Мюнхен, Париж, Нью-Йорк и Милан. Осуществляя свои изменения при ориентациях на наиболее продвинутые формы сегодняшнего капитализма, посткоммунистические страны рискуют

^lClausOffe. Capitalism by democratic design? //Bremen: University of Bremen, 1991, Mimeographed. P. 3.

легко попасть в западню анахронизма и фетишизма. Так же легко они могут забыть о длительном историческом пути, которым шел западный капитализм, и о той цене, которая была за это заплачена. У современного капитализма есть и другие грани, которые обходятся весьмадорого: анклавы нищеты, безработица, культурная деградация и духовная пустота включаются в цену нынешнего процветания. Посткоммунистические же общества рассчитывают шагнуть в про­цветание немедленно и без каких-либо социальных затрат.

В-пятых, мы живем в высокоглобализированном обществе. От­дельное национальное государство (nation-state) неуклонно теряет свое значение в сравнении с влиянием остального мира. Во всем мире растет экономическая, политическая и культурная взаимоза­висимость. Посткоммунистический переход — всего лишь фрагмент более масштабных процессов глобализации. Этот переход, как таковой, сам является фактором влияния и в то же время на него существенно влияют изменения, происходящие в других частях мира. С одной стороны, сегодняшние успехи этого перехода стали возмож­ными благодаря переменам на Востоке — благодаря политике «глас­ности» и «перестройки», а также демонтажу советской империи, осуществленных под руководством М. Горбачева... Сейчас, после первых побед, дальнейший успех будет зависеть во многом от по­зиции развитого Запада, от масштабов поддержки или от нежелания Запада поддерживать переход. Полагать, что вслед за приглашением последует автоматическое вхождение посткоммунистических стран в капиталистическую систему и что Запад с энтузиазмом, без каких-либо условий, сразу раскроет свои объятия для Востока — это ил­люзия. Наоборот, скорее всего Запад будет принимать эти страны избирательно из-за выраженного опасения, что они могут стать зависимой периферией капиталистического мира. Наряду с этим существует возможность постепенного объединения с Западом и полного с ним слияния (по примеру Восточной Германии).

С другой стороны, процессы, типичные для Востока, эхом ото­звались в других странах советского блока и, далее, весьма глубоко повлияли на мировую капиталистическую систему (большей частью в положительном плане). Сеймур Липсет отмечает, что в результате изменений открылись огромные рынки для западного избыточного продукта, было ослаблено бремя военных расходов, что произошло падение влияния левых, в том числе совершился распад коммуни­стических партий и движений по всему миру.

В-шестых, отход от коммунизма означает внезапный радикаль­ный разрыв с прошлым. Реальный социализм не обеспечивал условий

 

для постепенного вынашивания капиталистических институтов, образа жизни, ценностей и привычек. Наоборот, реальный социа­лизм целенаправленно уничтожал рынок, частную собственность и предпринимательский дух. Вместо того чтобы прийти к капитализму в результате длительного эволюционного процесса с рядом последо­вательно сменяющих друг друга стадий и постепенной подготовки фундамента для восхождения к капитализму, что было характерно для Запада, восточноевропейские общества получили капитализм в результате одного гигантского скачка, начав строительство системы практически с нуля.

В-седьмых, многомерность этой попытки является исторически беспрецедентной. Посткоммунистический переход затрагивает одновременно экономическую, политическую, нравственную и социальную сферы. Проблемы экономической эффективности, политической свободы, национального суверенитета и гражданского общества должны решаться параллельно. Как бы там ни было, преж­ние революции решали различные задачи, как, например, задачи национального объединения, капиталистического накопления и политической демократизации, поочередно, а не одновременно. Даже сравнительно недавние переходы к демократии (примером чего являются Испания, Португалия, Аргентина и Филиппины) сводились преимущественно к политическому измерению, потому что экономический рынок и национальная независимость были ими обретены задолго до того.

В-восьмых, поскоммунистический переход был инициирован революцией снизу (тот самый случай, который социологи обозна­чают как «вулканический»). Мобилизационная волна, активизм и участие, взрыв массового энтузиазма, чаяний и надежд — пусть даже кратковременные по характеру — надолго запечатляются в установках, менталитете и стремлениях всех тех, кто жил в это не­обыкновенное время. Мы находимся в особом постреволюционном климате с его как положительными, так и отрицательными воз­действиями на будущее этого перехода.