Эстафету принимают биаслан и махай

5-го июля 1886 года с целью совершить восхождение на Эльбрус в Пятигорск прибыл С. Ф. Давидович. Два дня он знакомился с достопримечательностями города и его окрестностей, поднимался на Машук, осматривал знаменитый "Провал", "Грот Дианы" и пр. Затем он занялся поиском проводников к подножию Эльбруса. "Зашел я в первый попавшийся двор, - пишет он, - на воротах которого было написано: "Здесь даются лошади и уроки верховой езды". Двор этот принадлежал богатому кабардинскому владетелю, который рекомендовал Давидовичу проводником своего родственника Магомета Конова.

На следующий день в беседе с Магометом Давидович выяснил, что в первый день им предстоит проехать около 45 верст, "чтобы поспеть в аул Конова, где в доме отца Магомета мы будем ночевать. Дальнейший путь до Эльбруса, продолжает путник, или точнее, до последнего на этом пути аула Урусбиева, или Баксанского аула, был Магомету малознаком, так как он ездил туда только один раз и то уже давно. Он знал только, что путь до Урусбиева можно сделать в 2 - 3 дня и что трудностей не предстоит никаких, так как по этой дороге ходили даже арбы".

После утреннего чаепития Магомет помогает своему подопечному уложить его небольшой багаж в перекидные сумы, устраивает их у седла и готовится в путь. "А у самого Магомета, - говорит Давидович, - никакого багажа нет: у горцев это не водится. Бурка да папаха - вот и весь багаж; даже денег с собой в дорогу не берут, так как все необходимое - ночлег, постель, пищу - благодаря гостеприимству горцев, можно получить даром. Мы садимся на лошадей и легкой рысью выезжаем за город".

К вечеру того же дня они добрались до аула Конова, переночевали в доме крупного помещика, отца Магомета - Барака Конова, который в молодости служил в конвое императора Николая, а потому чисто говорил по-русски. К сожалению, Давидович с некоторой предвзятой тенденциозностью описывает кунацкую видного помещика: "Внешность кунацкой, пишет он, обещает мало, но внутренность дает и того меньше. Первая комната, или сени, сплошь завалена рабочими инструментами и разным хламом, так что приткнуться негде. Следующая комната - обширная, но низкая с земляным полом, крошечным оконцем без рамы и только закрываемым ставнем, и без печки, вместо которой устроен очаг прямо на полу. Вся мебель состоит из деревянной кровати и низенькой скамейки, а по стенам развешана конская сбруя и висит воловья шкура, на которую правоверные становятся для молитвы. Все это покрыто толстым слоем пыли. Такова кунацкая. Потом я попривык к этим нероскошным помещениям и при случае рад был и им, но на первый раз не мог победить брезгливого чувства и обратился к Магомету с вопросом - не может ли он найти для меня более приличное помещение. Он с смущением отвечает, что это лучшая кунацкая в селе и что остановиться больше негде..."

На другой день путники доехали до аула Атажукино в долине Баксана (ныне сел. Заюково - И. М.). Переночевав в Заюково, путешественники на следующий день отправились в дальнейший путь по берегам Баксана, часто переправляясь то на один, то на другой берег реки. "Долина все уже, горы самых разнообразных форм и цветов все отвеснее и выше. Мы уже едем часов восемь. Солнце скрылось за горами, и подул сырой прохладный ветер... Целый день, проведенный в седле, быстрая смена впечатлений, неустанный рев Баксана измучили меня", - писал Давидович в своих заметках о путешествии.

К восьми часам вечера они достигли аула Озоруково (ныне пос. Быллым - И. М.), где провели следующую ночь по дороге в Урусбиево. Давидович продолжал, что "на утро он проснулся как встрепанный, от вчерашней усталости не осталось и следа, и в 8 часов утра я, бодрый и веселый, пустился в дальнейший путь. Окружающие нас горы становились все величественнее. К сожалению, погода начала портиться: по вершинам заползали туманы и, спускаясь все ниже и ниже, скрыли все из глаз... Заморосил дождь. Прикрывшись бурками и надев башлыки, мы молча едем по размытой дороге; то поднимаемся в гору, то спускаемся вниз, переезжаем скользкие, без перил и пляшущие под ногами, мостики. Останавливаемся у стоящих близ дороги саклей, угощаемся кефиром или айраном. На вопрос - не уплатить ли хозяевам за напиток? - Магомет всегда отвечает: "Не нужно. У нас за угощение не платят".

По дороге из Быллыма путники встретили трех всадников, ехавших в Быллым "по особо важному делу". Но узнав о том, что Давидович едет в Урусбиевский аул, один из встречных предложил: "Вы едете в Урусбиево, так позвольте пригласить вас к себе - я Биаслан Урусбиев, племянник владетеля. Но так как его теперь нет дома, то вы будете моими гостями", - предложил им Биаслан Урусбиев.

Повернув коней, все трое всадников поехали вместе с Давидовичем и Магометом. По дороге, у ближайшей сакли, принадлежащей арендатору Биаслана (вероятно, в ауле Герхожан - И. М.), Биаслан пригласил путников зайти в дом, немного отдохнуть и позавтракать. "На очаге сейчас же запылал огонь, и через полчаса мы лакомились превосходным бараньим шашлыком, какой только умеют готовить горцы", - восхищался Давидович. Позавтракав, они продолжили свой путь. В течение трехчасовой езды с Биасланом кортеж путешественников постепенно увеличивался, потому что каждый встречный горец поворачивал коня и присоединялся к ним, так что к аулу путники подъехали уже в сопровождении целого десятка горцев. "Таковы правила горского этикета, - пишет автор цитируемых заметок, - чем более рады гостю, тем более народу должно провожать его и затем окружать по прибытии на место".

В шесть часов вечера Давидович и Магомет Конов прибыли в аул Урусбиево, выстроенный амфитеатром по склону горы на левом берегу Баксана. "Сакли все бревенчатые, с крошечными оконцами и дверьми и земляными, поросшими травой крышами... Усадьба владельца только размерами отличается от окружающих саклей. Но кунацкая, в которую ввели нас, выстроена уже по образцу русских домов и ничем почти от них не отличается. Стены комнаты оклеены обоями, обстановка приличная; дощатый пол, стеклянные окна... Аул населен горскими кабардинцами, отличающимися языком от кабардинцев, живущих на плоскости..."

Владелец аула Измаил Урусбиев в качестве любезного и гостеприимного хозяина взял на себя все хлопоты по организации восхождения на Эльбрус. "По его расчету, мне нужно было, - пишет Давидович, - не менее двух проводников до вершины горы и, кроме того, двух носильщиков, которые доставили бы теплое платье, топливо и пищу до места последнего, на пути к вершине, ночлега. За носильщиками, конечно, дело не стало, потому что эту обязанность может выполнить всякий горец. Но проводниками к самой вершине могло быть три человека - Соттаев и Джаппуев, водившие туда англичан, и Малай, побывавший на вершине Эльборуса в 1884 году с венгерцем Дечи. Первые два, - пишет путешественник, - уже дряхлые старики и отказались наотрез. Малай - здоровый, солидный горец, с физически огромной силой и физиономией, внушающей доверие, после долгих отговоров согласился, но выразился при этом, что если бы я не был гостем Измаила, то он бы ни за какие деньги не согласился".

И это нежелание подниматься на Эльбрус стало вполне понятным Давидовичу, после того как Малай рассказал ему историю восхождения с Дечи...

Малай взял с собой молодого парня по имени Махай, который был отличным охотником и ходоком по горам. До подошвы Эльбруса Давидовича должен был сопровождать и Магомет Конов, а до последнего ночлега у снеговой линии и Биаслан Урусбиев. Он же должен был служить и переводчиком, так как никто из остальных не говорил по-русски. Измаил сам тоже было собрался с Давидовичем, но затем почему-то передумал.

"...Наконец, наступила пятница, 11-го июля, готовы три лошади: для меня, Биаслана и Магомета, давно у крыльца. А проводники и носильщики уехали вперед. Мы плотно позавтракали и, напутствуемые пожеланиями Измаила, садимся на лошадей и трогаемся в путь", - читаем мы в описании восхождения. Только к вечеру путники, измученные и уставшие, добрались до места первого ночлега. "Но что это было за место! - восторгался Давидович. - Трудно себе представить что-нибудь живописнее и грандиознее. Ущелье Баксана замыкалось здесь громадным ледником Эльборуса - Азау, который огибал подошву горы и низко спускался в долину, в глубь соснового леса. Налево повис над ним короткий, но широкий ледник Донгуз-оруна. А направо тянулось зеленое ущелье, заканчивающееся чрезвычайно крутым, похожим на ледяной водопад, Терсколом, тоже ледником Эльборуса, позлащенные последними лучами заходящего солнца".

Наутро путники пожарили шашлык, запили его айраном и двинулись дальше по боковому ущелью до ледника Терскол, чтобы непосредственно начать подъем. "Если бы ты дал мне 1000 рублей, то и тогда я бы не пошел с тобой", - говорил Давидовичу кабардинец Магомет Конов, рассмотрев накануне предстоящий путникам подъем на вершину. Магомет остался на месте ночлега вместе с лошадьми и должен был дожидаться их возвращения с вершины. А Биаслан, двое носильщиков и двое проводников - Малай и Махай - вместе с Давидовичем стали подниматься по леднику Терскол вверх. Этот ледник спускается книзу крутыми террасами и изборожден такими глубокими и частыми трещинами, что перейти через него очень трудно. Проводники рассказывали путешественнику, что несколько лет тому назад "сванеты спрятали в этих трещинах целый табун лошадей в несколько сот голов, украденных ими у Урусбиевых. Правда, большая часть этих лошадей так и погибла, потому что извлечь их из трещин не представлялось возможным".

Пройдя морену ледника, путники должны были пробраться к группе базальтовых камней, среди которых им надо было еще раз переночевать, а назавтра начать штурм самого Эльбруса...

Интересно напомнить, как описывает своих проводников и их снаряжение Давидович: "Четверо наших людей, - пишет он, - нагрузились всем, что нужно для ночлега у снеговой линии: дровами, бурками, съестными припасами. У каждого образовалась за плечами порядочная ноша, но они как ни в чем не бывало бодро пустились в путь и, как козы, прыгали с камня на камень. У каждого болтался за поясом кинжал, а у Малая, сверх того, висело за плечами ружье в косматом чехле и длинная подзорная труба. По временам он останавливался и наводил свою трубу на окружающие голые скалы в надежде увидеть тура. Но ничего не попадалось. Все мои товарищи одеты в свои обычные длиннополые черкески, не совсем удобные при восхождении на гору. Но обувь их вполне целесообразна. Она состоит из штиблетов или поршней из мягкой кожи с подошвой, сплетенной из мягкого ремня. Чулок или портянки заменяются альпийской травой; из нее же сделана стелька. Другими словами, эта обувь надевается на босу ногу, но зато нога, обутая таким образом, приобретает необыкновенную цепкость и устойчивость и не скользит даже на гладком льду. В руках у каждого из них длинная палка с железным наконечником".

Более часа ходьбы потребовалось путникам по леднику Терскол. "Ходьба на льду - истинное мучение, - продолжает Давидович, - нога не находит точки опоры и скользит вниз со всею пришедшею в движение массою, и подчас так быстро, что падаешь и катишься по склону среди прыгающих камней. Такое приключение поминутно повторялось с кем-нибудь из нас и сопровождалось громогласным хохотом всех остальных, стоящих на ногах. Вообще веселое настроение не изменяло моим горцам ни на минуту", - свидетельствует автор заметок.

"С тяжелой ношей за плечами, обливаясь потом, шли они бодро, не умолкая ни на минуту; шуткам и прибауткам конца не было. Я с Бесланом, - отмечает путешественник, - хотя и без ноши, продвигались вперед далеко не с такой легкостью". Через некоторое время, после утомительного подъема, горовосходители добрались до предполагаемого места ночлега у самой снеговой линии Эльбруса. Место это представляло собой "навес, образуемый скалою, под которой кое-как можно поместиться половине нашей партии, другая половина пристроилась под другим таким же навесом. В нашем помещении были видны следы пребывания человека; открытая сторона навеса защищена каменной кладкой или оградой, валяется старое сено, клочки бумаги, бараньи косточки. Это следы, оставленные в позапрошлом году предшественниками моими: Дечи и его спутниками, которые тоже здесь проводили ночь".

Остается лишь добавить, что Малай очень точно вывел своих товарищей на место своего ночлега с венгерским альпинистом.

На высоте около 11000 футов путники устраиваются на ночлег, разводят костер, готовят чай, начинают сушить свою одежду. Но Малай, осознавая свою ответственность за успех всего восхождения, выпив стакан чая, взял свою длинную палку - мужра и отправился разведать дальнейший путь к вершине. Вскоре после его ухода с гор потянуло туманом, все моментально затянуло непроницаемой пеленой и восходители "очутились, как в аэростате, среди белого, как молоко, туманного моря, в котором и в двух шагах ничего невозможно было разглядеть". Вдруг из тумана "вынырнула высокая мощная фигура Малая. Каким образом он нашел обратную дорогу к месту стоянки - оставалось большим секретом, вызвавшим всеобщее удивление", - восхищался Давидович. Он объяснил, что снег впереди крепкий и плотный, а значит, и удобный для восхождения. Горцы объяснили путешественнику, что такой "сухой туман", наступающий обыкновенно вечером и исчезающий утром, не может помешать завтрашнему подъему. Здесь очень уместно вспомнить, как предугадывал погоду Хиллар в 1829 году. И действительно, предсказание горцев исполнилось: туман простоял до ночи, а потом начал редеть и к полуночи совершенно исчез.

Эту ночь Давидович спал плохо, поминутно смотрел на часы, и как только они показали два часа, стал будить "своих храпевших проводников и приказал им собираться в путь". Последний этап восхождения проходил, по словам путешественника, следующим образом: "В три часа ночи мы, т. е. Малай, Махай и я, тронулись в путь. Остальные (т. е. Биаслан с товарищами - И. М.) не пошли с нами. Перед нами открылась обширная снеговая равнина, служившая пьедесталом двуглавой вершины Эльборуса. Снег лежал ровный, покрывал пространство однообразной пеленой. Очень мало скал выглядывало из-под нее... Снег был плотный, нога не вязла и идти было легко. Впереди шел Малай, за ним Махай, а потом я. Малай шел медленно, ощупывая снег палкой. Но в одном месте он как-то не остерегся и провалился по пояс в невидимую трещину. "Аркан!" - крикнул он глухим голосом. Махай подал ему конец длинной толстой веревки и без особого труда вытащил его. Мы сейчас же перевязались этой веревкой, так что соединила нас на сажень друг от друга, и в прежнем порядке мы двинулись дальше, - читаем мы у Давидовича. - Кругом была мертвая, поистине могильная тишина, и мы не прерывали ее ни одним словом, - продолжает автор. - Только снег хрустит под ногами... Мы все шли по направлению к вершине. Малай часто останавливался, втыкал палку глубоко в снег и, нащупав пустоту, поворачивал назад, и мы далеко обходили опасное место. Таким образом мы продвигались часа три. Подъем становился заметнее: начиналось восхождение на самый конус горы. До этой минуты я почти не сомневался в успехе, но, когда начался подъем, не крутой, но по сыпучему, довольно глубокому снегу, я вдруг почувствовал слабость в ногах - особенную характерную слабость, которая появляется на высоте около 13000 футов и составляет первый симптом, первое действие разреженного воздуха... Но верхушка кажется так близко, что я не отчаиваюсь в успехе. "Ну что, близко уже?" - обращаюсь я к своим молчаливым спутникам. "Близко", - повторяет Малай.

Мы присаживаемся отдохнуть, спутники мои начинают закусывать, но мне не до еды. Я весь поглощен вопросом - дойдем или не дойдем Верхушка Эльборуса как будто курится, как будто дымится это ветер гуляет в вышине и сметает снег с обледенелой макушки гиганта. После короткого отдыха мы поднимаемся и идем дальше. Но мы не прошли и сотни шагов, как одышка и увеличивающаяся слабость в ногах заставили меня остановиться. Постоял минуту и вперед Я начинаю считать шаги, насчитываю 70 и падаю на снег в полном изнеможении Останавливаются и проводники, они тоже побледнели и дышат тяжело, но все-таки бодрее меня Опять поднимаюсь, собираю всю энергию и решаюсь сделать без отдыха не менее ста шагов, но не успеваю сделать и пятидесяти, как силы уже истощились. В ногах - слабость, как будто бы их подрезали, дыхание тяжелое, сильное сердцебиение, чувствуется какая-то сонливость и апатия. Действие разреженного воздуха усиливается с каждым шагом. А обледенелая верхушка Эльборуса так близко, так ярко играет на солнце "Ну что, Малай, далеко еще?"

- "Далеко", - отвечает Малай, очевидно, не поняв вопроса.

- "Дурак!" - не утерпел я ему в ответ Поднимаюсь и иду вперед, придерживаясь за веревку, которой мы перевязаны. Но я могу сделать уже без отдыха только двенадцать шагов, потом только семь. После каждого шага нужно переводить дух, после 4 - 5 шагов нужно ложиться... Малай что-то говорит мне по-кабардински (? - И. М.), но видя, что я не понимаю, разражается русской фразой - единственной, которую я от него слышал "Худа камень!" - и протягивает руку по направлению к вершине. Что он хотел сказать - Господь его знает, но я решаюсь и командую своим молодцам: "Гайда домой!" Они повинуются с видимой охотой.

Но, прежде чем начать спуск, мы садимся на снег и принимаемся созерцать окружающие нас виды. Боже, какая необъятная картина развертывается перед нами. Верст на четыреста кругом все было видно, как на ладони. В бинокль виден был даже идущий по морю пароход

В 9 часов с четвертью мы пускаемся в обратный путь, в полдень подходим к нашей пещере. Биаслан радостно нас встречает и забрасывает вопросами. Но мы уже не в силах отвечать бессонная ночь, девятичасовой тяжелый подъем вконец измучили нас. Часа через два я проснулся, и мы начинаем спускаться в долину. Переночевали в пастушьей хижине и на следующий день отправились в Урусбиево", - завершает свой рассказ С. Ф. Давидович.

По дороге в Урусбиево путников встретил аталык Биаслана, т. е. воспитатель его дочери, и пригласил к себе на обед. Вероятно, это было в поселке Тегенекли. Гостеприимный горец, которого Давидович, как и всех других, называет кабардинцем, вчера убил трех туров и приглашал их разделить с ним трапезу. Гостей сытно угостили турьим мясом, напоили айраном и одновременно забрасывали вопросами. Но, увидев, что Давидович интересуется их ружьями, с которыми урусбиевцы ходят на охоту, горцы поочередно хвалились своими длинными одноствольными винтовками с кремневыми замками. "Не только пули, но и порох они до сих пор готовят сами, - рассказывает путешественник. - По моей просьбе началась стрельба в цель. Стреляют они метко: на расстоянии трехсот шагов ни одна пуля не вышла из мишени величиной в квадратный аршин", - восхищался Давидович.

После обеда путники распрощались с хозяином и направились в аул. В ауле их встретил сам Измаил. Он подробно расспросил их о восхождении, успокоил их, что не достигли вершины. На вопрос Давидовича "Но почему вы сами ни разу не сделали попытку подняться на Эльбрус, ведь при вашей неутомимости и привычке к горам вам это не составляет труда?" он ответил путешественнику: "Напрасно вы думаете. А я и без того уже в течение моей жизни много раз рисковал ею".

Далее путешественник рассказывает, что весь следующий день он посвятил беседе с Измаилом Мырзакуловичем и приехавшим накануне из Москвы его сыном Сафаром, "очень симпатичным молодым человеком, кончившим в этом году курс в Петровско-Разумовской Академии. Сафар совершенно чисто говорит по-русски и усвоил себе все русские привычки, хотя не забыл и горские: ходит в национальном костюме и с оружием, не ест свинины, в глухую ночь ездит верхом по головоломным тропинкам". А Измаил, по словам его гостя, с увлечением развивал свои любимые теории по археологии и этнографии Кавказа, рассказывал народные сказания и легенды, вспоминал про гостивших у него в разное время ученых, путешественников - англичан, венгров, профессоров Мушкетова, Ковалевского, Иванюкова, Абиха, Танеева и многих других, которые пользовались его гостеприимством, опытом и знанием Кавказа и населяющих его народов.

На следующий день Давидович покидал княжеский аул. Измаил Урусбиев сказал ему на прощание: "Приезжайте на будущий год, возьмите с собой ружье и фотографический аппарат: будем делать снимки и охотиться. Привозите с собой своих друзей, знакомых. Мы всегда рады гостям, в особенности таким, которые любят Кавказ".

Простившись с Измаилом и десятком горцев, вышедших его провожать, Давидович вместе с Магометом Коновым на свежих, заново подкованных лошадях выехали из аула в сопровождении одного из урусбиевцев, так как Магомет не знал дороги через перевал. Сразу за аулом начался подъем на Кыртыкский перевал, который ведет в верховья Малки и далее через аул Ысхауат и Бермамытское плато в Карачай и в Кисловодск. "Мы ехали по краю глубокой расселины, в глубине которой мчится и бурлит маленькая речка Кыртык", - писал путешественник. В одном месте путникам было очень трудно, а сам Давидович даже чуть было не упал с лошади. "Не бойся, не бойся, барин, - заговорил проводник-урусбиевец, - мы тут зимою овса возим. Смотри на моя", - и, подбодрив своих товарищей, он подобрал поводья, ударил лошадь плетью и начал спускаться. За ним последовал Магомет, а наконец, сделав над собой усилие и стараясь не смотреть вниз, тронулся и я", - читаем мы в путевых заметках.

Через три часа подъемов и спусков они достигли высшей точки Кыртыкского перевала. Перед путниками открывался спуск в глубокую котловину, образуемую Эльбрусом и его предгорьями. Спуск был не особенно крутым. Местами попадались на глаза пастушьи коши и стада овец, "охраняемые людьми в бурках и громадными собаками, провожавшими нас неистовым лаем". К пяти часам пополудни они добрались до широкой котловины, "в которой был расположен кош Измаила и паслись его стада овец и рогатого скота. Рано было еще располагаться на ночлег, но проводник заявил, что впереди на протяжении нескольких часов нет больше ни одного коша. Нечего было делать, приходилось здесь ночевать. В первый раз предстоял мне ночлег у костра, под открытым небом, - пишет Давидович, - так как никакой постройки не было и весь кош состоял из двухколесной арбы, нагруженной всевозможными молочными продуктами. Сыра, масла, молока, кефира и айрана было великое изобилие... Сейчас же один из пастухов сел на осла и, погоняя его обухом топора, помчался в березовую рощу. Через полчаса он вернулся уже пешком, ведя за собой осла, тяжело нагруженного дровами... Гостеприимные пастухи хотели заколоть для меня "агнца" и угостить шашлыком, но я отказался и поужинал с ними сыром и молоком", - рассказывает путник.

Переночевав с пастухами, рано утром, еще до восхода солнца, наши путешественники двинулись дальше. Отсюда они направились к истокам Малки, переправились через нее и стали подниматься на противоположную ее сторону. Здесь с прилегающих к истокам реки высоких горных кряжей открывается величественный вид на Эльбрус. Отсюда исполин предстает перед глазами во всей своей красе от основания и до верхушки. Проводник советовал Давидовичу свернуть немного в сторону, чтобы осмотреть великолепный по красе водопад и ледник Уллу-Малиен-дыркы. "Вблизи этого водопада, - писал Давидович, - находился углекислый источник, славившийся своими лечебными свойствами, и здесь же мы можем видеть надпись, высеченную на скале: "11 июля 1829 года стоял здесь лагерем генерал Емануель". С этого лагеря, - продолжает он, - начал свое восхождение на Эльбрус отряд во главе с русскими академиками. Но время было дорого, и я не мог тратить его на осмотр этих достопримечательностей", - огорчался Давидович.

В рассказе Давидовича в данном случае интересно то, что место стоянки лагеря Емануеля и надпись, сделанную по поручению Емануеля, хорошо знали местные жители и, в частности, проводник-урусбиевец, сопровождавший путешественника из аула Урусбиево.

Проводив своих подопечных далее к Бермамыту верст за двадцать, проводник, пастух из Урусбиевского аула, объяснил Магомету дальнейший путь, а сам вернулся в аул на Баксане.

Вскоре путешественник выехал с Магометом на арбную дорогу, повстречал русских - переселенцев из Смоленской губернии, которые занимались перевозкой леса, поговорил с ними и поехал дальше в Кисловодск, который он называет в своих путевых записях "кавказским раем".