Разведки на урду-баши и кан-жоле

В своем отчете А. Я. Купфер рассказывает, как генерал Емануель, закончив церемонию встречи с карачаевцами, решил совершить рекогносцировочные походы в окрестностях горы КАН-ЖОЛ, что в переводе с карачаево-балкарского означает "Кровавая дорога", а в литературу и географические издания вошло под неоправданным названием КИНЖАЛ. С этой целью "он захватил 2 палатки и провизии на 3 дня. Нас сопровождали, - пишет ученый, кавалерийский и пехотный отряды. Один из самых преданных Российской империи кабардинских князей - князь Атажук, совершавший прогулку по окрестностям Кинжала, вручил нам образец свинцового минерала. Здесь мы пересекли плоскогорья, богатые сочной травой, после нескольких часов ходьбы достигли холма Магомета (Магомет курган), - продолжает Купфер, откуда открывается вид на гору Кинжал и на Центральную Кавказскую цепь. Вершины первой кавказской цепи почти полностью состоят из песчаника, по которому пройти легко. Но они содержат много источников и задерживают дольше дождевую воду, чем известняк, и поэтому здесь луговая трава всегда свежая. Черкесы давно используют эти замечательные пастбища, так как пребывание животных на равнине становится невыносимым из-за жары и большого количества насекомых. Черкесы пасут свои стада в горах, где трава свежая и воздух прохладен. Они разделяют эти луга на большое количество личных пастбищ, хотя право собственности этих пастбищ за ними не закреплено... Мы шли по краю бездны, внизу которой Урда несла свои пенящиеся волны", - рассказывает Купфер.

Свое начало эта речка берет между Канжолом и Иналом, двигаясь вдоль Инала, она направляется к востоку, сливаясь с маленькими речушками, и получает название Кенделен и впадает в Баксан. "Ожидая прибытие палаток, генерал решил спуститься до берега Урды и подняться по этой реке, насколько это будет возможным, - читаем мы в названном отчете. Спуск был очень тяжелым; долина Урды узка и окаймлена с двух сторон высокими скалами. Нам приходилось несколько раз переходить реку вброд, так как идти вдоль одного берега мешали оползни. Вскоре мы заметили по правому берегу пещеру, которую решили осмотреть; она была достаточно просторная, глубокая и разделенная на многие ниши; струйки воды стекали со свода. На своде были заметны следы копоти, что говорит о том, что горцы здесь располагались, когда пасли скот в долине Урды. На небольшом расстоянии от этой пещеры река была настолько зажата между скалами, что было невозможно продолжать наш путь; здесь мы немного отдохнули в тени скалы, затем повернули к нашему лагерю на равнине Магомета, по той же дороге, по которой пришли сюда".

На следующий день, 11 июля, в 4 часа утра путники покинули лагерь, чтобы добраться до верховьев Урды, которых они достигли накануне. Здесь они обнаружили свинцовые рудники, которые некогда разрабатывали "черкесы". Участник разведочного похода пишет: "Мы следовали параллельно цепи Инала и Кинжала по ровной местности, затем спустились в долину, образованную слиянием двух маленьких речушек. Барометр показывал высоту 5000 футов [1 фут = 0,3048 метра] над уровнем моря""...

В 10 часов утра после скудного завтрака путники очутились на крутом спуске в долину Урды. Тропа, по которой им пришлось спускаться, была извилиста и достаточно отвесна. Она была местами настолько крута, пишут участники, что приходилось идти пешком, а лошадь вести под уздцы. Когда они прибыли на берег Урды, "черкесы", наши проводники, показали нам несколько кусков породы, усеянной прожилками слюды. Генерал решил следовать дальше, поскольку начало темнеть, а возвращаться в лагерь на равнине Магомета было поздно. Мы спустились, - пишет Купфер, - по крутому склону, с растущими на нем несколькими березками, и очутились в долине Урды. Спуск был тяжел, особенно для лошадей. После трехчасового перехода путники вновь поднялись вверх, для того чтобы достичь берегов достаточно широкой реки Канжол, берущей начало в скалах одноименной горы. Примерно в шести верстах отсюда путники отметили залежи свинца. Как писали путешественники, дорога, по которой они тогда шли, пролегала берегом Канжола и была в тот момент непроходимой, так как дождевой и снеговой потоки подняли уровень реки, и она затопила окрестности. Впрочем, - пишет Адольф Яковлевич, - было уже 3 часа пополудни, и мы были изнурены, устали и генерал решил повернуть к лагерю...

Ужас этого перехода, - продолжает руководитель группы ученых, - еще жив в моем воображении. "Мы продвигались осторожными шагами вдоль ужасных бездн; узкая тропа пролегала вдоль скалы, обломки которой скатывались вдоль склона, и наши лошади буквально спотыкались на каждом шагу, так как почва была скользкой от того, что снег бесконечно сползал по склону горы; с правой стороны была отвесная скальная стена, с левой - бездна. К счастью, мы к вечеру вышли на обширное плато, а к ночи добрались до лагеря. Ночь мы провели при холоде 3 градуса и на следующий день добрались до основного лагеря, расположенного на Малке".

Так завершилась разведочная вылазка отряда по окрестностям Канжола и в верховья реки Урду. 12-го июля экспедиция в полном сборе вновь оказалась на месте основного лагеря у Каменного моста на границе Кабарды и Карачая. Эти разведочные походы увенчались открытием залежей свинца и слюды на Урду-баши и Канжоле.

СЛУШАЯ СТАРОГО МЫРЗА-КУЛА

В длительных беседах с Исламом Крымшаухаловым и Мырза-кулом Урусбиевым венгерский путешественник Я. К. Бешш собрал много интересных сведений. Еще бы, один из них потомок тех самых Крымшаухаловых, известных России еще по услугам посольству 1639 года, другой - отец знаменитого владельца Баксанским ущельем Исмаила Урусбиева, гостеприимный двор которого не миновал ни один из посещавших Кавказ людей - русских, немцев, итальянцев, англичан, французов, швейцарцев, венгров, поляков, в числе которых были известные ученые, композиторы, художники, писатели, поэты и альпинисты.

Венгерский ученый очень удивился той радости, которую карачаевцы проявили, узнав, что он мадьяр и что целью его путешествия является розыск колыбели венгров-мадьяр. Они рассказывали ему свои предания, согласно которым предки карачаевцев когда-то "занимали плодородные земли от Азова до Дербента и проживали за Кубанью; что в те времена они соседствовали с могущественным народом, который угнетал их и требовал с них дань в виде одной белой коровы с черной головой или, за неимением таковой, трех обычных коров с каждой семьи, и что измученные поборами, они решили перейти на левый берег Кубани и укрыться в неприступных горах, чтобы вести там независимое существование; что, наконец, они пришли к нынешним местам своего пребывания, предводительствуемые вождем по имени Карачай..." [34].

Эти же сведения о происхождении и древней истории карачаевцев (называя их черкесами) повторяет в своем отчете и Купфер. Рассказывая о своих беседах с карачаевцами, Бешш упоминает об одном инциденте, вызванном его неосторожными расспросами. Эти расспросы, по словам Емануеля, "чуть не привели к международному конфузу", уладить который пришлось генеральским тоном самому Емануелю. Дело было в том, что, думая сделать приятное карачаевцам, Бешш рассказал им, что в Венгрии "есть семейство, носящее такое же имя, что один генерал Карачай служил в армии австрийского императора, что, возможно, это венгерское семейство связано кровным родством с их древним вождем Карачаем". При этих словах я заметил, - пишет путешественник, - что карачаевцы переглянулись между собой с обеспокоенным видом, а затем неожиданно покинули нас, не попрощавшись с присутствующими". Лишь через несколько часов Бешш узнал причину их тревоги.

Это произошло "близ втока реки Харбис в Малку", - пишет известный журналист и знаток Приэльбрусья Е. Д. Симонов. "С тетрадкой в руках выспрашивал Бешш горцев, пока старший над ними Мырза-кул, на чем свет хуля гостя быстрым гортанным "Собак", "Чушка", "Шайтан", не выскочил из кибитки, выдергивая кинжал". Переводчик генерал-аншефа, один из пятигорских армян, который присутствовал при этом, отправился сообщить генералу, что карачаевцы, покинув кибитку Бешша, принялись совещаться между собой, выказывая признаки величайшей обеспокоенности. Чтобы узнать причину их жестикуляции и перешептывания, переводчик приблизился к ним и вскоре понял, что их дебаты касались того страха, который вызвало у них появление венгра в такой близости от их территории, так как, судя по тому, что он рассказал, его целью не может быть ничто иное, как требовать наследство семейства Карачай в пользу Карачаев из Венгрии.

"Емануель встрял незамедлительно, - пишет Е. Д. Симонов. - Отвел гостя за лагерь. Впервые заговорил невальяжно.

- Чуть не привели к разрыву тонких нитей дружбы с горцами.

- Но чем же?

- Сколько можно твердить им: Карачай, Карачай, Карачай...

- Но вы же не брали участия в общем разговоре, мсье. И чем мог смутить я?

- Не тот момент, любезнейший. Попробуйте мыслить категориями сынов гор. Только условимся не представлять их этакими буколическими пастушками с гобелен Ватто!".

"Генерал просил меня, - продолжает Бешш, - больше не говорить с ними на этот предмет, но постараться объяснить им их ошибку, что я и сделал спустя какое-то время, навестив их в их палатке. Они казались весьма удовлетворенными тем объяснением, которое я дал своим предыдущим высказываниям, а также моим проявлениям дружбы в отношении карачаевцев, поскольку через несколько часов они нанесли мне повторный визит и, спокойно попивая чай, снова отрицали, что мы суть соотечественники; с этого момента они непрестанно называли меня "кардаше" и пожимали мне руку при каждой встрече...". По этому поводу князь Мырза-кул рассказывал венгру следующую историю, которую, по его словам, он слышал от своего отца и многих старейшин своего племени, пересказывавших ее всякий раз, когда речь заходила о их предках, мадьярах, господствовавших над краями от Кумы до Каспийского моря.

Приведем и мы эту интересную историю-легенду, которую записал Бешш из уст Мырза-кула Урусбиева:

"...Жил когда-то молодой мадьяр, сын вождя, правившего его страной, протянувшейся до Черного моря; звали его Тума-Мари-ен-Хан. Этот молодой человек страстно любил охоту; как-то раз, увлеченный любимым занятием в компании молодых людей, он, преследуя зверя, достиг берегов Черного моря. Там он заметил на некотором расстоянии маленький корабль, украшенный флагами и вымпелами, развевающимися на ветру. Корабль, подгоняемый к берегу легким бризом, мало-помалу приближался, и Тума-Мари-ен-Хан тоже направился вместе со своими спутниками к берегу; каково же было их удивление, когда они увидели на палубе одних только женщин, одетых в богатые одежды и знаками умоляющих о помощи. Молодой князь тотчас же приказал прикрепить конец веревки к стреле, которую выпустил так удачно, что она упала прямо у ног женщин, которые, торопливо схватив веревку, привязали ее к хрупкой мачте своего суденышка, охотники же, ухватившись за другой конец веревки, в мгновение ока выволокли корабль на сушу.

Князь помогал спуститься на берег одной из девушек, к которой ее спутницы, по всей видимости, питали большое уважение; он взглянул на нее с обожанием, не в силах вымолвить ни слова, столь глубокое впечатление на его сердце произвела необычайная красота чужестранки. Затем, оправившись от своего удивления, он проводил ее и ее спутниц в резиденцию своего отца, который, узнав о высоком рождении и истории молодой особы, согласился женить на ней своего сына.

Вот удивительная история этой молодой чужестранки, - продолжал Мырза-кул. - Ее звали Алемелия, и она была дочерью греческого императора, правившего в то время Византией. Этот своенравный монарх приказал воспитывать свою дочь в одиночестве на одном из островов Мраморного моря под наблюдением почтенной женщины; четырнадцать молодых девушек были у нее в услужении, и монарх строго-настрого запретил дуэнье, чтобы к его дочери когда бы то ни было приближался какой бы то ни было мужчина.

Принцесса становилась с каждым днем все прекраснее и приобретала все более невыразимое обаяние; ее прелесть в сочетании с невинностью и добротой порождали обожание со стороны ее спутниц по изгнанию. Однажды, когда принцесса спала на диване, полог над которым был раскрыт, лучи солнца, как никогда яркие в тот день, проникли к ее ложу и произошло чудо; принцесса забеременела. Ее беременность не могла долго оставаться незамеченной ее отцом, оскорбленная честь которого привела его в страшный гнев. Чтобы скрыть бесчестье от своих подданных и не давать повода для разговоров об императорском семействе, он принял решение убрать дочь с глаз всего света, изгнав ее за пределы империи. С этой целью он приказал построить маленький корабль, нагрузить его золотом и бриллиантами, посадить на него свою дочь с ее служанками и дуэньей и отдать эти невинные существа на волю ветра и волн. Однако море, всегда столь гневно обрушивающееся на непрошеных возмутителей спокойствия его вод, смилостивилось к принцессе, и легкий ветерок погнал кораблик к гостеприимным берегам мадьяров.

Принцесса не замедлила разрешиться от бремени сыном, а вслед затем подарила своему супругу Тума-Мариен-Хану двух других сыновей. После смерти отца молодой князь наследовал ему и прожил счастливую жизнь. Он воспитал первого сына своего от принцессы Алемелии под родительским надзором. Перед своей смертью он приказал сыновьям жить в союзе и мире. Но они, став хозяевами после смерти отца, поссорились из-за престола, и разгорелась гражданская война. Эта междуусобица среди мадьяр привела к разрушению и расколу внутри этой некогда свободной и могущественной нации, от которой, - со вздохом прибавил рассказчик, - у нас сохранились лишь воспоминания о ее былом величии, воспоминания, которые мы храним среди этих скал, превращенных нами в убежище нашей независимости, единственного наследия наших отцов, ради которой всегда готовы отдать жизнь мы и наши дети".

Так закончил рассказ этот интересный старик Мырза-кул, вместе с Исламом Крымшаухаловым сопровождавший экспедицию до самого Эльбруса, - повествует Бешш.

Это предание находит параллели в тюркско-монгольском фольклоре, и некоторые ученые справедливо сопоставляют его сюжеты с распадом Великой Болгарии VII века на Кубани, созданной активным деятелем - болгарским ханом Кубратом. Дело в том, что достоверно известно, как малолетний Кубрат был крещен и долго жил в Константинополе при византийском дворе под попечительством императора и своего дяди Органа - удельного тюркского хана. Например, Иоанн Никиусский в VII веке писал, что "Кубрат, князь гуннов и племянник Органа, в юности был крещен и воспитан в Константинополе в недрах христианства и вырос в царском дворце". Воспитанный таким образом Кубрат был тесно связан с византийским двором и в качестве болгарского государя осуществлял византинофильскую политику на Северном Кавказе в бурном водовороте Византино-Хазарских отношений того периода. Не исключена возможность, что для поддержания таксой политики византийский император мог женить Кубрата на принцессе. Можно допустить, что именно это и отразилось в легендарном сюжете, рассказанном Мырза-кулом.

После смерти Кубрата сыновья его не выдержали заветов отца, и разразившаяся междоусобная война, и натиск хазар привели к расколу между братьями: один из них ушел со своей дружиной на Волгу, другой - Аспарух - на Дунай, а старший из братьев - Батиан (Басиан) - остался на родине отцов, Северном Кавказе.

Можно обратить внимание еще на одну примечательную деталь этой истории. Речь идет об оригинальном объяснении зачатия Алемелии. Этот мотив часто встречается и в других, сказаниях карачаевцев и балкарцев. Так, например, ровно через 50 лет после описываемых событий внук Мырза-кула Сафар-Али Урусбиев в своем именитом ауле Урусбиево со слов известных тогда карачаевских и балкарских сказителей: Т.Джуртубаева, Исмаила Мисостова, Биаслана Джаппуева, Кума Джаппуева, Магомета Тилова, Чабакчы Соттаева (так звали в народе Ахию Соттаева за его привязанность к рыбной ловле: "чабакчы" - рыбак), Биляка Аюова, Хусеина Абдуллаева, Маила Этезова, Али-Мырзы Балкарукова записал ряд нартских сказаний и издал их в первом выпуске "Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа" (Тифлис, 1880). В одном из сказаний говорится, как, одна молодая девушка, решив скрыть причину своей беременности, объяснила это следующим образом: "Несколько дней тому назад пришла убирать постели в кунацкую после отъезда гостей, но в то время на живот мне упал солнечный луч и от этого я стала беременеть"...

Вот в таких оживленных беседах с сопровождавшими экспедицию балкарцами и карачаевцами проходил нелегкий путь, венгерского путешественника к подножию Эльбруса. А мы, дорогой читатель, вернемся к Каменному мосту у слияния Малки и Кичи-Малки, где оставили участников этого похода.