Айран из кожаного мешка, или гыбыт-айран 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Айран из кожаного мешка, или гыбыт-айран



В горах шел дождь... Горные котловины не вмещали тяжелые свинцовые тучи, которые щедро переваливались через зубчатые хребты. Вслед за тучами эти хребты предстояло преодолеть и громадному многонациональному каравану. Туман застилал людям глаза, дышать становилось все труднее. Ничего хорошего для горных переходов в такую погоду ожидать не приходилось. Наоборот, с каждой последующей минутой все более обнажалась ярость гор, вековой покой которых решились нарушить те, кто посягнул на вершину самого Джин-падишаха. То и дело раскатывались стоголосое эхо и железный грохот июльских гроз. "Как будто бы горы обрушились в бездну", - любил говорить о таких днях незабвенный певец гор - Кайсын Кулиев.

В горах шли проливные дожди... Не умолкая ревели и Инал с Бермамьггом, и Урду-баши с Канжолом, и вообще все горы из свиты Эльбруса. Тяжело дышал и сам Ирахын-сырт, будто бы пытаясь оправдать свое название - "Болезненное плато". Обычно мирно журчащие горные речушки теперь вздыбились и буйствовали, как неукротимые дикие кони.

И только кони казаков Емануеля, понуря промокшие гривы, тяжело карабкались по горным уступам. Никогда не мог подумать старый Ислам, что эти речушки способны жонглировать такими громадными валунами и гнать их в ревущем потоке, будто бы подзадоривая: "Кто вперед, в Малку!", туда, где "грозно вздымаются воды реки, и камни сшибаются в них, как быки".

Что и говорить, не выдалась погода для столь сложного и неведомого доселе похода. Проливные дожди, размытые тропы и тяжелые туманы сильно затрудняли путь. Растянувшийся на многие сотни метров отряд, измученные участники, уставая, падая, вставая с трудом, пробирались к заветной цели. Глухой лязг тяжелых пушечных колес, чавканье в жиже грязи сотен копыт, размытые горные тропы - все это удручало не только столичных ученых из Санкт-Петербурга, но и видавших виды казаков Емануеля. Однако ожидание встречи с вековыми тайнами Эльбруса, предвкушение возможности первыми в истории увидеть и коснуться рукой "доселе неведомого" придавало им силу, укрепляло дух первооткрывателей.

Сколько же несоответствия во всем окружающем, - думалось молодому Ленцу: непоколебимый покой седого Эльбруса и бунтующая природа его оснований; раскисшие чабуры горцев и ботинки академиков; высокогорные тропы и корабли пустынь; золоченые эполеты генерала и башлык Мырза-кула; привыкшие к горам горцы и друзья степей - калмыки и т.д. Да, много было невероятного и дерзкого в этом первом историческом походе на штурм кавказского исполина гор.

А тем временем где-то гремели грозы, где-то срывались горные обвалы. Время от времени, будто бы соперничая с хаосом бунтующей природы Приэльбрусья, раздавался зычный голос:

"Вперед! На штурм!". Это командовал Емануель, восседавший на вороном коне под гвардейским чепраком, тайком ободряя себя воспоминаниями об альпийском походе Суворова. Но в отдельных местах ему приходилось командовать: "Спешиться всем!". И люди шли. Шли кто как мог. И браво им, они были первыми! Вот как, например, шел тот же Бешш по узкой тропе в пол-аршина, опираясь на палку из орешника, "которую смастерили ему карачаевцы. По левую руку отпихивает скала в потеках вод, правая спадает в бездну футов в 500 глубиной". Бешш отверг посох, опирается на изгибающуюся саблю. "Мажар, оллахи, мажар, - неторопливо и прехладнокровно ступал в голове отряда Мырза-кул. Не гляди, человек, на пустое, что внизу. Только вперед гляди. Ай, что ти ходишь, как моя дедушка. Ходи, как ми кардаш", - напутствовал Урусбиев спутника.

"Местность немыслимая, - продолжает венгр. Не можно идти без пособия рук, палки с железным наконечником (специальная палка балкарских и карачаевских горовосходителей, именуемая ими "мужра" - И. М.). Камни, покрытые слизистым мохом, режа подошву, замедляют движение. Мир отворил близ нас бездну, которой глубину глаза наши измерить и не дерзают".

Так или иначе отряд пробирался по косогорам Мушта, Инала, по берегу речки Енгешли, и как было уже сказано, отряд 14-го июля достиг высокогорного района Ысхауат, что в 10 - 12 км к юго-западу от современной турбазы "Долина нарзанов".

Из-за сильных дождей и непогоды отряд остановился здесь на несколько дней, чтобы привести себя в порядок и дождаться лучшей погоды.

В эти дни Вансович совершил осмотр местности и окрестных гор в поисках рудных выходов, Бернардацци занимался этюдами, Бешш записывал наблюдения и приводил в порядок свой дневник, а академик Купфер в сопровождении своих коллег и нескольких черкесов-проводников совершал прогулки по окрестным местам. Он писал, что в окрестностях Ысхауата "встретились свинцовые рудники, разрабатываемые черкесами в течение долгого времени". В одной из долин Купфер видел "груды камней, которые, как казалось, были нагромождены рукой человека".

"Наконец, - продолжает академик, - на склоне крутой горы мы нашли следы разработок, от которых остались куски породы сернистого свинца... На следующий день мы прошли возвышенности между Бермамытом и Центральной, цепью все приближаясь к Эльбрусу. Погода нам не благоприятствовала: ливни сделали дороги непроходимыми, реки вышли из берегов; мы разделись, так как испарения принесли духоту, в двух шагах не было ничего видно из-за тумана. Генерал был весьма раздражен тем, что по этим причинам откладывалась главная цель нашей экспедиции - восхождение на Эльбрус", - заключает Купфер.

Однажды, после очередной прогулки ученых, Емануель подозвал к себе венгра Бешша, подвел его к группе горцев, а те "развязывали кожаный мешок, что-то черпали, по жесту генерала подали деревянную плошку мадьяру.

- Что это вы, милейший, сморщились, будто пиючи уксус, - подивился Емануель.

- Это, доложу вам, айран, полезнейший, ничем не заменимый в горах напиток. Освежает. Бодрит", - читаем мы в книге Е. Д. Симонова. В этом эпизоде не может не заинтересовать не только сам айран, которым проводники угощали членов экспедиции, но и специфический кожаный мешок, именуемый балкарцами и карачаевцами - гыбыт, а айран, в нем хранимый, - гыбыт айран. Этот мешок и разновидность айрана - характернейшие черты традиционной материальной культуры карачаевцев и балкарцев. В этой связи весьма примечательно, что в недавних находках украинских археологов на скифских предметах имеются изображения человека, пьющего кумыс из кожаного мешка - гыбыта (бурдюка). Заслуживает большого внимания и тот факт, что в окрестностях древнего карачаевского аула Ысхауат, в одноименной долине, Купфер описал свинцовый рудник, на протяжении многих лет разрабатываемый черкесами..."

А ВОТ И ЭЛЬБРУС!

20-го июля погода прояснилась, дороги относительно просохли. Емануель оставил в Ысхауате орудия, тяжести, а сам с отрядом направился к истокам р. Харбас (р. Харбис). Экспедиция двинулась к центральной цепи Кавказского хребта по чрезвычайно трудным тропинкам и, спустившись в верхнюю долину Малки, у самого почти истока, вырывающегося из основания Эльбруса на высоте 8000 футов выше уровня моря, расположилась лагерем у самой подошвы горы, - читаем мы в отчетах участников похода.

Это было высокогорное плато Ирахын-сырт, на левом берегу р. Кызыл-су, т. е. "Красной реки", вблизи минеральных источников Джилы-су, что означает "Теплая вода", на высоте 2598 м над уровнем моря. Об этом дне экспедиции Купфер писал: "Мы решили увековечить память этого дня надписью, вырезанною на одной из скал, которые окружали наш лагерь".

В 1932 году советские альпинисты во главе с В. Никитиным обнаружили на скале в урочище Ирахын-сырт надпись, которую тогда велел высечь Емаиуель. "Надпись полностью удалось прочесть только после того, как она была тщательно очищена от векового наслоения лишайника, - пишет Никитин. - Вот что было высечено на скале, расположенной на месте стоянки первой экспедиции на Эльбрус: "1829 год с 8 по 11 июля лагерь под командою генерала от кавалерии. Емануель" [35].

Ровно через 50 лет после того, как она была высечена, в июле 1879 года, эту надпись видел "на скале у красивого водопада" выдающийся путешественник и исследователь Кавказа Н. Я. Динник [36]. А большой знаток истории народов Кавказа П. П. Надеждин в своей книге "Кавказский край. Природа и люди" писал: "Малка вытекает из подошвы Эльбруса двумя источниками, из которых правый образует замечательный водопад Кекрек, т. е. "Грудь", падающий с высоты 16 саженей. Водопад увенчан площадкой, на которой на скале сохранилась надпись: "11 июля 1829 здесь стоял лагерем генерал Емануель" [37].

Примечательно, что группа альпинистов из общества "Наука" - доктор физико-математических наук К. Толстов, электрик С. Константинов, заводской мастер В. Евсеев, студент физмата С. Репин - в 1948 году в ознаменование 120-летнего юбилея первого восхождения решила повторить до тех пор не повторенный северный вариант восхождения на Эльбрус. Дело в том, что тем самым северным путем, со стороны Карачая, каким шел Емануель, на Эльбрус никто не ходил. Знатоки истории альпинизма пишут, что "Если с южной стороны, по Баксану, хаживали, восходя на Эльбрус, целые альпиниады, тысячи по две душ за сезон, то с севера после Хиллара ровным счетом двое за все эти сто двадцать лет. Это швейцарцы Андреас Фишер и Христиан Иосси, из Учкулана, через перевал Бурун-таш (т. е. камень-нос) 11-го августа 1904 года на западную вершину со спуском в тот же день к кошу Азау" [38].

Группа Толстова, повторив путь первовосходителей, также обнаружила эту надпись. Вот как описал ее К. Толстов: "Здесь река Малка вырывается из каменного ущелья, образует красивый водопад Султан-су. Он низвергается с высокой отвесной скалы, наполняя долину шумом. На скале высечена надпись в честь экспедиции Российской Академии наук, впервые проложившей путь к вершине Эльбруса".

Таким образом, маршрут похода, места коротких и долгих остановок, место расположения основного лагеря Емануеля устанавливается достаточно детально. Это Пятигорск - берега речки Золка - укрепление Каменный мост на р. Малке, у ее слияния с Кичи-Малкой - Ысхауат - истоки р Харбас - плато Ирахын-сырт - источники Кызыл-су, Джылы-су - водопад Кекрек или Султан-су.

Отсюда и предстояло начать исторический штурм величавого Эльбруса, который смотрится здесь, как на ладони.

Вот что пишут об этой чарующей взор картине сами участники экспедиции.

"В епанче нетленных своих снегов являет вид круглого, островерхого шатра, как бы подпираемого изнутри стойкой Формы строги, обдуманы Однородцы Мырза-кула, все азийские наши соседи, почитают его необыкновенно, и в этот час понимаю их" - Емануель.

"Возвышен над остальной высокогорной областью с превышением тысяч на десять фут. Разве не несет он, генерал, все черты повелителя? Диадема, мантия, величие, свита. Две главы не знают равных во всем высоком Кавказе. А сила его основания? Вплотную надвинулось оно на темные границы Ташлы-сырта (Каменистое плато - И. М.). Крутой берег плато Ирахын-сырта образует натуральную границу реки Малки" - Купфер.

"И завлекательно, и странно. Все на виду, и все неведомо. Таков он - трехклиматный Эльбрус. И таит в минотаврских своих лабиринтах искомый нами не равносклонный водораздел двух морей Вспоминается мне блаженный час созерцания первых виденных мною снегов вершин островов Тенерифа. Мнилось совершенством натуральной природы. Майн готт, да они негожи стать даже карлами в свите Эльбруса!" - Ленц.

"Это предприятие - символ единства цели при разности людей и наук. В экспедиции участвуют 9 народов Европы и Азии. И мы первые, заглянувшие в лицо Эльбрусу" - Бешш.

Так возвышенно описывал каждый из участников свои впечатления, которые произвел на них представший их взору во всем своем величии - обитель Прометея.

ГЕНЕРАЛ И АКАДЕМИКИ ЧЕСТВУЮТ БЕССТРАШНОГО ОХОТНИКА

Остановившись лагерем у самых истоков Малки и обосновав в долине Харбаса лагерь, в котором осталось основное снаряжение экспедиции - повозки, пушки и прочая тяжесть под охраной небольшого отряда, Емануель стал готовить штурмовой отряд к решающему выступлению.

"Пришло время размышлять, господа, категориями полевых диспозиций. Стоянием крепостей не берут. Преуспеть в подъеме - значит открыть путь ученым изысканиям. Все поле сражения перед нами, вплоть до главного бастиона. Различаю преграды: рвы, батареи, машикули (бойницы в старинных горских башнях и крепостях - И. М.), из которых уже начали обстрел камнепадами и лавинами", - говорил Емануель собравшимся вокруг него проводникам, казакам и ученым. И отряд готовился. Подгоняли снаряжение и обувь, готовили заступы и колья, палки из орешника. Горцы многозначительно поглаживали свои мужра, нисколько не уступавшие в горах позднейшим знаменитым альпенштокам.

На следующее утро, 21-го июля (9-го по старому стилю), "собраны были казаки и черкесы, и объявлено им, что тот, кто первый достигнет вершины Эльборуса, получит 400 рублей; второму (если же это невозможно), достигшему самой высокой степени, дано будет 200 рублей, а тем, кто достигнет половины конуса, покрытого снегом, предназначается также награда. В десять часов утра началось шествие". На штурм вышли Купфер, Ленц, Менетрие, Мейер, Бернардацци, 20 казаков, из которых известно имя только Лысенкова, и пять черкесов - вероятно, те, которых выделили Емануелю еще у Каменного моста Ислам Крымшаухалов и Мырза-кул Урусбиев. Ныне нам известны имена только двоих из них: Хиллара Хачирова и Ахии Соттаева. Перед выходом "Хиллар подал ученым пиалу с коричневой жижей и разъяснял: разведенный порох мазать кругом глаз, иначе - солнце, снег, резь, слепота", - пишут знатоки истории покорения Эльбруса.

Совет Хиллара весьма примечателен. Карачаевцы и балкарцы, великолепно знавшие горы и ледники, все нюансы их свойства и меры предосторожности, правила поведения в горах, испокон века слыли известными добытчиками и изготовителями пороха, который они выменивали в Кабарде и сопредельных областях на другие товары. По этому поводу академик И. А. Гильденштадт в 1771 году писал: "Они получают в Кабарде, в случае нужды, российскую соль, бумажные материи, холст и сафьян. Все сие выменивают они на шерсть, толстое сукно, рожь, войлоки, лисьи и куньи меха, серу, которую они добывают близ Устожирта (Хуштош-сырта - И. М.) в Чегемском ущелье, и огнестрельный порох, ими самими приготовляемый" [39]. То же самое писал другой академик Ю. Г. Клапрот в 1802 году: "Их горы обеспечивают им селитру и серу, и им не приходится для добывания ее, подобно черкесам, выщелачивать подстилку овечьих стойл и загородок. Их порох мелкий и отличается особой силой" [40].

Итак, по совету горцев участники восхождения зачернили лица разведенным порохом и тронулись в путь.

"После 6 часов подъема, т. е. в 4 часа пополудни, достигли снеговой линии на высоте 10000 футов, и у подошвы конуса они должны были провести ночь". В своем отчете Купфер писал: "Мы провели ночь у подножия Эльборуса, в глубине громадных черных глыб, посередине которых были углубления, заполненные снеговой водой; ночь была прохладной, я просыпался несколько раз, чтобы наблюдать окружающую красоту. Эта картина глубоко запечатлелась в моей памяти - она состояла из трех тонов: серебристый тон снега и луны, голубизны неба и глубокий черный цвет скал и тени ночи; но причудливые группы, неясные очертания, постепенность перехода тонов и, наконец, спокойствие, царившие вокруг нас, восхитительны. Все придавало невыразимое очарование этой картине и никогда в моей жизни ничто более прекрасное не представало передо мной".

Ночь была на редкость холодная и ясная, - пишут и остальные участники восхождения. Непривычно было спать на голых скалах ледника, - подчеркивали они. С вершины тянуло почти на ощупь осязаемым, пронизывающим холодом. Хиллар озабоченно переводил взгляд с вершины на небо, где сияли ранний месяц и первые звезды. Он не замечал холода, которым дышали уже не только снега, даже камни, воздух. "Якши, корош", - подвел он итог своим наблюдениям. "Тепло в ночь яман, плох. Холод, как сейчас, якши, корош день быть чистый, гора доброй", - заключил Хиллар [41]. Человек, знающий природу гор и их приметы, а также карачаево-балкарский язык, без труда поймет в этой ломаной фразе проводника карачаево-балкарскую поговорку: "Кече - буакъ, кюн чуакъ", что в переводе означает: "Холод в ночь - ясно в день", И действительно, в час выхода в путь, в 3 часа ночи 22 (10-го) июля, Купфер заметил, что проводник предугадал погоду гор. Для нас очень важно подметить, что слова проводника о погоде удивительно совпадают с купферовской характеристикой ясной, холодной и звездной ночи в снегах Эльбруса.

По рассказам академика, в 3 часа утра, захватив лопаты, железные палки, веревки, провизию, отряд двинулся в дальнейший путь, и после четверти часа хода группа очутилась в царстве вечных снегов. "Поначалу подъем не был трудным, и мы преодолевали препятствия, помогая себе время от времени железными палками, но вскоре подъем стал настолько трудным, что мы вынуждены были прорубать в снегу ступеньки. Хотя долина позади нас была закрыта туманом, тем не менее погода была прекрасная, луна достигала середины небесного свода, и светлый блеск ее диска составлял приятный контраст с синевою неба, которая при ярком освещении была столь густа на этой высоте, что ее можно было бы сравнить почти с цветом индиго. Несмотря на свежий ветер, - продолжает Купфер, - который дул с горы, туман долины медленно поднимался позади нас, вместо того чтобы рассеиваться. Он уже покрыл то место, где мы провели ночь и которое мы только что оставили. Туман готов был окутать нас, расстилаясь у наших ног белой пеленой. Но скоро лучи солнца, проникавшие в туман с возрастающей энергией, разорвали его в нескольких местах. Вскоре вся долина открылась нашим ослепленным глазам, и перед нами развернулась панорама гор, образующих первую цепь Кавказа. Самые высокие вершины этой цепи - Инал, Кинжал, Бермамыт расположены почти полукругом, центр которого занимает Эльбрус. Видно было, как эти горы терялись к северу в равнине, образуя на стороне, обращенной к Эльбрусу, крутизны. Видно было, как беспорядок гор увеличивается по направлению к центру. Их вид представляет часть огромного кратера, посреди которого возвышается в виде конуса громада вулканических масс, превосходящая своею высотою края кратера. Восхищаясь этой панорамой, мы все, - пишет Купфер, - движемся вперед, то прямой линией, то зигзагами, смотря по трудности пути. Поспешность, с которой мы стремились, чтобы достигнуть вершины раньше, чем поверхность снега будет размягчена солнечными лучами, истощала наши силы и мы в конце концов должны были останавливаться для отдыха почти на каждом шагу. Разреженность воздуха такова, что дыхание не в состоянии восстанавливать потерянные силы. Кровь сильно волнуется и вызывает воспалительные процессы даже в самых слабых частях тела. Мои губы горели, мои глаза страдали от ослепительного блеска солнца, хотя я по совету горцев зачернил порохом лицо около глаз, - продолжает ученый. Все мои чувства были притуплены, голова кружилась, от времени и до времени я чувствовал непонятный упадок сил, которого я не мог преодолеть", - сожалел впоследствии Купфер.

"Ближе к вершине, - продолжает он, - Эльбрус представляет ряд голых скал, образующих как бы лестницу, которая очень облегчает подъем; однако Мейер, Менетрие, Бернардацци и я - мы чувствовали себя утомленными до такой степени, что решили отдохнуть час или два, чтобы с новыми силами отправиться в путь.

Несколько казаков и черкесов, сопровождавшие нас, последовали нашему примеру. Мы нашли убежище от ветра под огромной скалой черного трахита, который образует первый пояс вышеупомянутых скал. Здесь небольшое пространство, свободное от снега; я отбил от скалы несколько кусков для своей коллекции. Мы были здесь на высоте 14000 ф. над поверхностью моря; нужно было еще подняться на 1400 футов, чтобы достигнуть вершины Эльбруса", - читаем мы в отчете Купфера.

В 1948 году советские альпинисты под руководством К. Толстова установили место этой стоянки первовосходителей у основания ледника Уллу-Малиен-дыркъы, т. е. "Большая Малиена гряда", на удобной скальной площадке под навесами трахита, примерно на высоте 4800 м над уровнем моря, или, как писал Купфер, на высоте 14000 футов. Руководитель группы альпинистов писал в 1948 г.:

"На высоте 4800 м встречаем удобную площадку под скалой, защищенную от ветра ледяным гребнем. Внезапно я замечаю железное острие, которое на несколько сантиметров торчит из груды камней. Вытаскиваю его из камней - это своеобразный предмет, двузубая стальная вилка длиной в 30 см, с отверстием на полукруглой части - очевидно, для прикрепления к деревянной рукояти. Несомненно, это образец ледового снаряжения экспедиции 1829 года. На небольшом плоском камне находим надпись: "1829". Надпись глубокая и четкая, а над ней высечен крест. Сомнений нет, мы на месте остановки экспедиции". Некоторые авторы, касающиеся этой темы, считают, что найденный Толстовым предмет мог быть фрагментом ножки-стойки геофизического прибора [43]. Такое предположение опровергает сам Купфер. Скорее всего, прав Толстов, считавший его атрибутом снаряжения горовосходителей. Мы склонны видеть в этом предмете железный наконечник специальной палки - горского мужра, которыми были снаряжены восходители, т. е. тех самых железных палок, о которых так часто вспоминают сами участники. Однако предоставим слово Купферу: "Я рассчитывал провести наблюдения над маятником, который я привез с собой, но казак, несший ящик с маятником, еще не пришел (к месту стоянки под трахитовой скалой - И. М.) и ждать было нельзя (подчеркнуто мной - И. М.); солнце, которое почти перпендикулярно бросало свои лучи на наклонную поверхность снега, размягчило снег до такой степени, что он не мог больше нас выдерживать; откладывать же наше возвращение было нельзя, мы рисковали попасть в те пропасти, которые были прикрыты снегом". Эти слова свидетельствуют, что найденный Толстовым предмет на месте последней стоянки группы Купфера никак не может быть принадлежностью какого-то прибора, который казаки не успели туда донести. Возможно предположить, что это был наконечник мужры балкарских и карачаевских горовосходителей, о чем говорят и форма, и размеры предмета.

Штурмовая группа провела первую ночь на высоте 4270 м над уровнем моря, а на следующий день, когда они добрались до вы соты 4800 м, где остановился Купфер, одна группа - Ленц, два "черкеса" и казак Лысенков - продолжила путь к вершине Купфер же в сопровождении остальных "черкесов" и казаков вынужден был вернуться.

"Спуск был очень тяжелым и опасным, - писал академик, - снег, который несколько часов тому назад выдерживал нас, проваливался под ногами. Образовались дыры, которые позволяли нам видеть ужасающие пропасти, открывшиеся под нашими ногами. Казаки и черкесы, следовавшие за нами, связали себя попарно веревками, чтобы оказывать друг другу помощь. Я чувство вал себя слабым от усталости, что для большой быстроты движения опирался на двух человек, обхвативших меня своими руками, а когда спуск стал менее крут, то я растянулся на бурке, которую тащил черкес. Каждый думал только о себе, о том, как бы поскорее миновать опасности, грозившие нам. Мы разделились на небольшие группы. Желание пораньше достигнуть лагеря заставило нас забыть на время, что мы окружены черкесами, на которых нельзя было положиться (? - И. М.) и которые захватили бы прекрасную добычу, овладев нами" Кстати, когда окончательна выбившийся из сил Купфер рухнул на снег, ему подумалось, глядя на сбившихся в кучу казаков и черкесов "Неужели уйдут? Недодумав о бедственном положении его? Принесут в жертву богу своего Мингитава? С них станется!" [42].

Вот с какими мыслями боролся ученый, когда, по его же словам, они, "сами не замечая того, были увлечены черкесами, по дороге более короткой и полностью были в их власти, но раскаялись в своих подозрениях, так как вели они себя по отношению к нам безупречно. Перейдя снеговую линию и перерезав узенькую долину, дно которой было покрыто обломками соседних скал, покрытых оледенелой водой, - продолжает ученый, - мы спустились к берегам небольшого ручья, который впадал в Малку и привел нас, по хорошей тропе, к нашему лагерю".

Вероятно, тогда вспомнились Купферу слова Ислама Крымшаухалова о том, что "эти пятеро знают горы, как ты, Мануил, свою жену" [43]. Они и вывели его группу по более короткой и хорошей тропе к лагерю экспедиции.

А между тем вернемся к группе Христиана Ленца. "Я мог надеяться, - продолжает Купфер в своем отчете, - что Ленц, который опередил нас, достигнет вершины и определит ее высоту Сопровождаемый двумя черкесами и одним казакам, он подвигался все вперед, взбираясь по той лестнице скал, о которой я говорил выше. Добравшись до последнего уступа, он увидел, что от вершины его отделяет еще снежное поле, которое нужно было перейти, но снег сделался до того мягок, что на каждом шагу нужно было проваливаться по колено и по пояс, и рисковали быть погребенными под снегом. Тогда он решил вернуться в лагерь, чтобы ночь не застала его в пути в лагерь. Он начал спуск, не достигнув вершины, которая, однако, как мы увидели после, возвышалась, пожалуй, футов на 600 над местом его последней остановки".

По словам того же Купфера, Ленц пришел в лагерь только к ночи, но по другой дороге, чем его группа.

Последние моменты первого в истории восхождения на Эльбрус также отражены в отчете руководителя научной группы экспедиций. "В течение этого дня Емануель, сидя перед своей палаткой, наблюдал за нашим движением при помощи превосходной Доллондовой зрительной трубы, которую я предоставил в его распоряжение, - писал Адольф Яковлевич. - Лишь только туман, покрывавший долину утром, рассеялся, он увидел, как мы взбираемся на конус, покрытый снегом. Он видел, как мы добрались до первого уступа скал, шедших по направлению к вершине Эльбруса. Здесь разделились на две группы, из которых одна двигалась все вперед и вперед к вершине, между тем как другая остановилась. (Это отделилась группа Ленца с двумя "черкесами" и казаком Лысенковым - И. М.). Но вдруг, - продолжает Купфер, - генерал заметил одного человека, который опередил всех и который уже почти прошел вышеупомянутое снежное поле, отделяющее от вершины последний уступ скал. Это было в 11 часов утра. Емануель не мог более сомневаться, что один из нас достиг вершины. Он мог бы прекрасно видеть по цвету его платья, что это был черкес, но на таком расстоянии нельзя было различить подробностей. Генерал приказал ударить в барабан и произвести несколько ружейных выстрелов, чтобы оповестить весь лагерь об этом замечательном событии. Затем он терпеливо стал ожидать нашего возвращения".

"Киллар (таково имя черкеса), - пишет ученый, - покоривший первым вершину, лучше нас знал выгоду утренних заморозков, задолго до нас пересек пределы вечных снегов. Когда Ленц вышел к своей последней стоянке, Киллар был уже на пути к вершине. Снег начал подтаивать только к 11 часам утра, поэтому он столкнулся с меньшими трудностями, чем мы. Бесстрашный охотник, он объездил все окрестности, он часто проходил по этим местам и отлично знал страну, хотя раньше он не штурмовал вершины, но поднимался на значительные высоты", - читаем мы в характеристике Хиллара, данной ему Купфером. "Он вернулся в лагерь, - продолжает академик, - за час до нашего прихода, чтобы получить от Генерала причитавшуюся награду, но Генерал ждал нашего возвращения, чтобы сделать церемонию более торжественной. Разложив на столе награду, которую он назначил первому, достигшему вершины, он вручил ее на глазах всего лагеря, прибавив к ней кусок сукна на кафтан; подняли бокалы за его здоровье. Генерал решил увековечить память об этом замечательном дне надписью, выбитой на одной из скал, окружающих наш лагерь". Безусловно, что речь идет о той надписи, которую видели Динник, Надеждин, Никитин и другие альпинисты и путешественники.

Подводя итог описанию штурма вершины Эльбруса, Купфер задает себе вопрос: "Оправдала ли экспедиция наши надежды?" и отвечает: "С самого начала мы считали Эльбрус неприступным, и пятнадцать дней спустя мы находились на его вершине. Разве не было достаточно того, что вершину Эльбруса мы отнесли к той же самой горной породе, из которой создана Пичинча в Кордильерах. Я показал Гумбольту некоторые обломки камней, принесенные мной с Эльбруса (те, что он отбил от упоминавшейся трахитовой скалы, откуда вынужден был вернуться - И. М.), и он отметил сходство между горной породой этой горы и Пичинча, которую он посетил во время своего путешествия по Америке. Разве не было достаточно, что наблюдали геологические явления, самые важные на Кавказе; что поднялись на высоту Монблана", - заключает виднейший ученый своего времени.

А что писали другие участники экспедиции?

"Когда к трубе припал мадьяр Бешш, трое на горе впали в полную недвижимость, лежа в снегу (то были Ленц, Лысенков и Ахия - И. М.), и только один шел далеко впереди, словно на него одного из всех не воздействует резкий воздух... Нет, не зря на него пал выбор старого Шавкала" (Ислама Крымшаухалова - И. М.).

Эмиль Христианович Ленц писал в своем письме к академику Ф. Парроту, который, в свою очередь, много ездил по Кавказу, поднимался к подножию Казбека, на Арарат и труды которого по геофизике Кавказа составляют целую эпоху в изучении Кавказа, следующее: "К достижению вершины не противополагается никаких непреодолимых препятствий, и при втором восхождении нужно будет только избрать ночлег на другой высочайшей точке, чтобы достигнуть вершины прежде, чем снега начнут таять, ибо иначе невозможно, утопая по колено в снегу и при столь разреженной атмосфере, взойти на последний крутой уступ. Черкес Киллар, о котором я писал Вам, что он достиг вершины, оставил ночлег ранее нас и прежде взошел на вершину, нежели я на то место, где должен был остановиться" [43].

В упомянутом "Жизнеописании Емануеля" о последнем этапе восхождения написано почти то же самое: "На другой день, 10-го июля (по старому стилю - И. М.), в три часа утра они пустились опять в путь (речь идет о штурмовой группе - И. М.) и через четверть часа были уже за пределами снегов, но оттепель и встречающееся ни каждом шагу скалы и пропасти, которые надобно было обходить, отблеск солнечных лучей, отражаемых снегом, все это делало восхождение для академиков весьма затруднительным на возвышении 14000 футов, и даже совершенно невозможным, оставалось им еще, по их расчетам, 1400 ф. до самой вершины. Тут они вынуждены были остановиться и думать о возвращении, которое было едва ли не труднее самого восхождения. Однако г. Ленц в сопровождении двух черкесов и одного казака домогался еще достичь до самого верха и отправился было в путь, но пройдя довольно пространство и не доходя до последней вершины, как полагает, на 600 футов, он должен был также отказаться от дальнейшего восхождения. Между тем как академики, пораженные такою неудачею, должны были возвращаться, один из черкесов, по прозванию Киллар, отправился отдельно от прочих и в одиннадцать часов утра очутился на самой вершине Эльборуса. Генерал, наблюдая в зрительную трубу, первый усмотрел Киллара, стоящего на верху Эльборуса, и все окружавшие генерала, поспешили удостовериться в том своими глазами. Пушечные выстрелы возвестили о том всему лагерю. В то время как г. Ленц, не имея сил идти далее, отдыхал от усталости, Киллар уже успел возвратиться с вершины горы и прибыл в лагерь целым часом прежде гг. академиков. Генерал наградил его по назначению, дав еще сверх того тонкого сукна на черкеску и за обедом первый бокал шампанского был выпит за его здоровье".

Один из участников экспедиции, некий "Т.В.", писал в сентябрьском номере Санкт-Петербургских ведомостей, что "По возвращении наших путешественников мы узнали, что удалец, решившийся один забраться на самую высокую точку Эльбруса, был один из вольных кабардинцев, бывший прежде пастухом. За совершение сего подвига сей черкес, по имени Киллар, получил предназначенный генералом Емануелем приз из 400 рублей ассигнацией и 5 аршин сукна на черкеску". Я думаю, что стоит обратить внимание на то, как анонимный автор называет Хиллара то "вольным кабардинцем", то "черкесом". Вероятно, такое вольное обращение с этнонимами было продиктовано распространенными в литературе того времени названиями "горские черкесы", "карачаевские черкесы", "Карачаева Кабарда", "Горские общества Кабарды" и пр., которыми пользовались даже выдающиеся ученые В.Ф. Миллер, М.М. Ковалевский, А.Я. Купфер, П.П. Надеждин, И.И. Иванюков и мн. др.

Из всего изложенного в этом очерке, полностью построенном на материалах очевидцев и участников исторического похода на Эльбрус, уточняется следующий, завершающий этап маршрута первовосходителей.

Основные тяжести, пушки и пр. были оставлены у истоков р. Харбас под присмотром небольшого отряда Главная группа экспедиции, возглавляемая Емануелем, поднялась 20-го июля к подножью ледника Уллу-Малиен-дыркъы и остановилась у водопада Кекрек или Султан-су. Отсюда 21-го июля штурмовая группа вышла на восхождение, переночевала на высоте 4200 м над уровнем моря. Затем поднялась до высоты 4800 м, и 22-го июля отряд разделился: Ленц, Хиллар, Ахия и Лысенков продолжили восхождение, а Купфер и остальные 16 человек вернулись обратно в лагерь.

Внимательное чтение документов и письменных источников позволяет сделать ряд выводов:

1. Важными оказываются слова генерала Емануеля, сказанные им накануне выхода группы на штурм вершины Эльбруса. Имеются в виду его слова о том, что "Однородцы Мырза-кула, все азийские наши соседи почитают Эльбрус необыкновенно". Однородцами Мырза-кула в данной ситуации он мог называть только тех самых "черкесов", которые были ему выделены Исламом Крымшаухаловым и которые сопровождали штурмовую группу восходителей.

2. Многозначительно звучат слова Купфера о том, что он очень боялся, как бы "черкесы" не принесли его в жертву своему "Мин-гитаву".

3. Столь же характерны его слова о том, что "Киллар - бесстрашный охотник, объездил все окрестности, часто проходил по этим местам, отлично знал страну, поднимался на значительные высоты".

4. Разве не заслуживает внимания тот факт, что "черкесы, которые волокли его (Купфера) на бурке, привели его к лагерю по дороге более короткой". Значит, они великолепно знали все окрестности и горные тропы Приэльбрусья!

5. Исследователей и интересующихся этим восхождением не могут не заинтересовать сообщения очевидцев, что Хиллар поднялся на вершину и раньше всех вернулся в лагерь к генералу. Вероятно, потому что он очень хорошо знал все кратчайшие тропы, ведущие к месту стоянки лагеря.

РАССКАЗЫВАЕТ АХИЯ СОТТАЕВ

В последние годы отдельные авторы, касающиеся описываемого восхождения, иногда незаслуженно игнорируют имя одного из активных участников этого исторического подвига, А между тем именно ему обязан жизнью тогда еще молодой адъюнкт, а позднее академик, ректор Петербургского университета Эмиль Христианович Ленц. Имя этого "черкеса" или "однородца Мырза-кула" - Ахия Соттаев. В народе он был известен под кличкой "чабакчы", т. е. "рыбак", за свою страсть к этому занятию. У "чабакчы" Соттаева, как мы уже отмечали, в свое время записывал нартские сказания внук Мырза-кула Сафар-Али Урусбиев.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-04-26; просмотров: 153; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 34.230.35.103 (0.073 с.)