Если у тебя есть фонтан, заткни его

Кузьма Прутков

 

Правда ль это, что я слышу?

Молвят овамо и семо:

Огорчает очень Мишу

Будто Дарвина система?

Полно, Миша! Ты не сетуй!

Без хвоста твоя ведь...,

Так тебе обиды нету

В том, что было до потопа.

Всход наук не в нашей власти,

Мы их зерна только сеем;

И Коперник ведь отчасти

Разошелся с Моисеем.

Ты ж, еврейское преданье

С видом нянюшки лелея,

Ты буж должен в заседанье

Запретить и Галилея.

Если ж ты допустишь здраво,

Что вольны в науке мненья –

Твой контроль с какого права?

Был ли ты при сотворенье?

Отчего б не понемногу

Введены во бытие мы?

Иль не хочешь ли уж Богу

Ты предписывать приемы?

Способ, как творил Создатель,

Что считал он боле кстати –

Знать не может председатель

Комитета о печати.

 

Ограничивать так смело

Всесторонность Божьей власти –

Ведь такое, Миша, дело

Пахнет ересью отчасти!

Ведь подобные примеры

Подавать – неосторожно,

И тебя за скудость веры

В Соловки сослать бы можно!

Да и в прошлом нет причины

Нам искать большого ранга,

И, по мне, шматина глины

Не знатней орангутанга.

Но на миг положим даже:

Дарвин глупость порет просто –

Ведь твое гоненье гаже

Всяких глупостей раз во сто!

Нигилистов, что ли, знамя

Видишь ты в его системе?

Но святая сила с нами!

Что меж Дарвином и теми?

От скотов нас Дарвин хочет

До людской возвесть средины –

Нигилисты же хлопочут,

Чтоб мы сделались скотины.

 

В них не знамя, а прямое

Подтвержденье дарвинисма,

И сквозят в их диком строе

Все симптомы атависма:

Грязны, неучи, бесстыдны,

Самомнительны и едки,

Эти люди очевидно

Норовят в свои же предки.

А что в Дарвина идеи

Оба пола разубраны –

Это бармы архирея

Вздели те же обезьяны.

Чем же Дарвин тут виновен?

Верь мне: гнев в себе утиша,

Из-за взбалмошных поповен

Не гони его ты, Миша!

И еще тебе одно я

Здесь прибавлю, многочтимый:

Не китайскою стеною

От людей отделены мы;

С Ломоносовым наука,

Положив у нас зачаток,

Проникает к нам без стука

Мимо всех твоих рогаток,

Льет на мир потоки света

И, следя, как в тьме лазурной

Ходят Божии планеты

Без инструкции ценсурной,

Кажет нам, как та же сила,

Все в иную плоть одета,

В область разума вступила,

Не спросясь у Комитета.

Брось же, Миша, устрашенья,

У науки нрав неробкий,

Не заткнешь ее теченья

Ты своей дрянною пробкой!

Конец 1872 г.

 

А.Лоргус в своем докладе, который М.Миронова считает столь индикативным (и я с нею абсолютно согласен), апеллирует к методологии как науке, которая, начиная с 40-х годов XX века, стала оказывать влияние на отношение к научной теории вообще и рассматриваемым им конкретным теориям в частности.

Методология – интересное и в целом очень позитивное направление. Другое дело, что методология породила не только очень умные и правильные идеи, методы, приемы работы, но и параллельную субкультуру со всеми ее составляющими. В то время, как ведущие методологи (особенно глубоко уважаемый мною Г.П. Щедровицкий) категорически настаивали на необходимости изучения традиции мышления, требовали, чтобы определенные канонические философские произведения заучивались чуть ли не наизусть, субкультура культивировала пренебрежение ко всему, что не есть методология. Было очень соблазнительно отказаться от изучения философской традиции и от апелляции к ней и на все смотреть «с методологического высока». Это порождало дилетантов.

Я никоим образом не отношу к ним А.Лоргуса, окончившего психологический факультет МГУ в 1982 году и Московскую духовную семинарию в 1992 году. Я просто обращаю внимание – и его, и других интеллектуалов со сходной точкой зрения, – что такой соблазн в принципе существует.

Но коль скоро А.Лоргус апеллирует к методологии, то я хочу обратить его внимание на то, что граф А.К.Толстой, не зная о существовании методологии, которая, по мнению А.Лоргуса, начала развиваться с конца 40-х годов XX века (а как же Джон Ди и его последователи?), построил стихотворный текст блистательно именно с методологической точки зрения. Да и с политической, кстати, тоже. То, что мы и в XIX веке не были за китайскою стеною... Согласитесь, граф угадал правильно. Кто-то хочет, чтобы мы оказались за нею в XXI столетии?

Так вот, насчет православной методологии... Граф А.К.Толстой никогда не рвал связи с каноническим православием. Что же до разных его масонских шалостей, то кто из искренне верующих христиан (православных в том числе), принадлежащих к высшему классу, не баловался чем-то подобным в XIX веке? Не только в России, но и в Германии, и во Франции, и т.д.?

Граф шутливо и одновременно всерьез спрашивает о том, кто, от­нося себя к Твари, может осуществлять дескрипцию интенций Творца по поводу им творимого? Как это в принципе возможно? Не построено ли в религии все и всегда на неисповедимости путей Господних?

Но если эти пути неисповедимы, то почему надо считать, что Ньютон или кто-то еще (тот же Дарвин) не раскрывали нечто в этих путях (конечно, не до конца и несовершенным образом), а клеветали на Божий Промысел? Каким должно быть научное открытие, чтобы его нельзя было интегрировать в Божий Промысел, который – по методологическим основаниям, применяемым в гиперпрограмме под названием «вера»! – заведомо вмещает в себя очень и очень многое?

Атеисты пели частушки: «Всю Вселенную прошли – нигде бога не нашли». Все понимали, что это чушь. Что прошли не всю Вселенную. Что понятие «нигде» для Бога вообще не существует. Что Вселенной все не исчерпывается. Наука никогда в этом смысле не посягала на Бога, если это была серьезная наука. Если отдельные «жрецы науки» это делали, то на свой страх и риск и в силу исторической ограниченности. Эйнштейн говорил, что со стороны Бога некрасиво бросать кости каждый раз, нечто определяя. Но он почему это говорил? Потому что считал, что Бог и не бросает эти кости. Ибо Он – единство истины, справедливости и красоты. Он не говорил, что Бог в принципе, если ему захочется, не может и кости побросать. Все он может. Ведь неисповедимы пути и так далее.

Вульгарнейший атеизм, действуя с определенными целями, мог подбрасывать малообразованным людям: «Вам говорили, что бог на облаке? А там самолеты летают, а бога нет». Может быть, Лоргус хочет подобную чушь выдать за позицию науки?

Борис Викторович Раушенбах – крупный ученый и вполне верующий человек. С его статьей «Четырехмерное пространство», опубликованной в сборнике «Пристрастие» (издательство «Аграф», 2000 год), каждый может ознакомиться самостоятельно.

Вначале Раушенбах вводит четырехмерность просто как существование, наряду с обычными тремя пространственными измерениями, четвертого. И оговаривает, что, когда теория относительности только появилась, за это новое четвертое измерение принимали время.

Далее Раушенбах пишет о том, что есть «значительно более сложное четырехмерное пространство, где четвертой координатой является не время (что себе легко представить), а тоже пространственная координата (что представить себе немыслимо)». И указывает, что методы изображения этой немыслимой ситуации (если есть четвертое пространственное измерение, то любая мистика допустима) давно были выработаны в русской иконописной школе.

Раушенбах размышляет о последствиях возрожденческого отказа от свойственных средневековому искусству приемов. О том, что художники Возрождения «границу между миром видимым и невидимым стали показывать изображением облаков». Но ведь Раушенбах понимает, что «границу между миром видимым и невидимым» просто стали показывать по-другому. То есть что «облака» в искусстве Возрождения – это все то же введение немыслимой пространственной четырехмерности. Он считает эту инновацию неудачной... Не будем спорить. Подчеркнем лишь, что обсуждение УДАЧНОСТИ и НЕУДАЧНОСТИ методов показа пространственной немыслимой четырехмерности лишь подтверждает, что речь идет ИМЕННО О ПОКАЗЕ ЭТОЙ НЕМЫСЛИМОЙ ЧЕТЫРЕХМЕРНОСТИ, а не о чем-то другом.

Но наука на своем языке осваивает пространства с немыслимой четырехмерностью, а также большим количеством собственно пространственных измерений, что совсем немыслимо. При этом речь идет – и это особо важно – не об абстрактных математических n-мерных пространствах, а о пространствах физических (квантовых и космологических прежде всего, о чем мы поговорим ниже).

Наука и религия конкурируют друг с другом в том, что касается понимания сверхсложности подобной реальности. Такая конкуренция не носит антагонистического характера. Как поведет себя религия в этой ситуации? Любая ее попытка отказаться от конкуренции (и кооперации) с наукой в вопросе о сложности и сверхсложности приведет к тому, что пальма первенства перейдет к науке. Религии же останется пропись, элементарщина. Но в этом случае религия проиграет.

Так что такое атака церкви на науку? Граф А.К.Толстой, как православный методолог XIX столетия, показывает, что это ересь. Это посягательство на Бога. На его прерогативы, на всевозможности Вседержителя. В чем изъян его методологических построений? И есть ли этот изъян?

Православный методолог XXI века А.Лоргус прекрасно понимает, что, с методологической точки зрения, изъяна нет. Существует Система (религиозная или иная). Существует Информация, отвечающая критериям достоверности («экспериментальные результаты» это называется, «верификация» и так далее). Как может Система не интегрировать в себя Информацию: данные науки, любые другие данные о мире, имеющие статус достоверности (при том, что достоверность всегда относительна)? Если Система этого не может, то одно из двух: или Система плохо построена, или... Или на самом деле она-то может, но ей мешают, чтобы развалить ее, соорудив на пустом месте пустой и бесперспективный конфликт между Системой и Информацией.

Но А. Лоргус не М. Лонгинов. Они живет, согласитесь, несколько позже. И замахивается на нечто большее. Если бы он замахивался только на теорию эволюции, я не стал бы столь подробно это обсуждать. Но он замахивается на теорию развития вообще. А поскольку ему мало замахиваться на теорию с позиций чистой веры (он слишком хорошо понимает, чем это чревато), то он берет в союзники (чуть не сказал «в подельники») методологию и теорию систем. Мол, теория развития была хороша, пока не возникла теория систем.

Это классический игровой прием. Он же – политический «заход». Управляемый конфликт, так сказать. Манипуляция, она же – разводка. Вы хотите атаковать науку. Вы ее делите на «своих» (методологов и системщиков) и «чужих» (сторонников теории развития). Потом «свои» должны съесть «чужих». А вы – стоять, уперши руки в боки, и похихикивать. Чужими руками жар загребать.

Конфликт теории систем и теории развития? Не понял. Ну, гадом буду, не понял. Я не выпускник психфака МГУ. Я кандидат физико-математических наук. Защищался в советскую эпоху, когда это кое-что значило. Защищался как раз по уравнениям, описывающим устойчивость систем, и сходным вопросам. У меня есть работы и по теории систем, и по распознаванию образов, и по обратным задачам. Я в политологии непрерывно применяю теорию систем.

Ну, так вот... Я не знаю ни одного профессионала, который осмелится сказать, что теория систем опровергает теорию развития. А у А.Лоргуса сказано именно это. Я не по реферативным выжимкам, данным М.Мироновой, сужу. Я А.Лоргуса сам внимательно прочитал. И мне его методологический прием ясен. Берем некие научные дисциплины (например, дисциплину X и дисциплину Y), сталкиваем их с научной же дисциплиной Z, потом организуем проигрыш дисциплины Z дисциплинам X и Y, а потом «подчищаем» все с помощью религии.

А.Лоргус делает буквально это. Дисциплина X – методология. Дисциплина Y (основной союзник А.Лоргуса) – теория систем. А дисциплина Z, которую надо разгромить, – теория развития. Вся теория развития целиком, понимаете?

Осуществляя такой методологический прием, надо ждать методологического же ответа. И не только от графа А. К.Толстого. В ожидании методологического ответа надо ознакомиться с теорией систем. Я не знаю, в какой мере А.Лоргус является специалистом по методологии. Судя по тому, как он ею пользуется, тут есть вопросы. Но он психолог, методология близка психологии мышления... Все может быть. В конце концов, методология – это сфера гуманитарного знания. И в силу специфики знаний у нее есть свое, достаточно размытое, представление о строгости.

Но с теорией-то систем все иначе! Это математическая дисциплина. Там есть иное представление о строгости. Есть алгоритмы и аппарат. Есть круг авторитетов. Этот круг вполне обозрим. И я твердо говорю, что сталкивать теорию развития и теорию систем может только человек, который в теории систем не понимает НИЧЕГО. То есть ничего вообще за пределами модных сегодня ужимок: «я, мол, системщик». Теория развития и теория систем не могут противостоять друг другу в принципе – с методологической, опять-таки, точки зрения.

Теория систем – это «что». Что развивается? Система. Любая динамическая система имеет траекторию (в обычном пространстве, если речь идет о механической системе, или в пространстве фазовых переменных, если речь идет о системе более сложной). Траектория определенного типа – это траектория развития.

Как отличить траектории, не являющиеся траекториями развития, от траекторий, являющихся траекториями развития? Как выявить типы траекторий развития, увязать эти типы с классами систем, решить обратную задачу восстановления системы по траектории? Этим всем должна заниматься теория развития.

И что значит противопоставить теорию систем и теорию развития? Это значит противопоставить нечто (теорию систем) неотъемлемому атрибуту этого нечто (теории развития). То бишь противопоставить слово «сахар» слову «сладкий». Это логический, а значит и методологический, нонсенс.

Но что подобный казус знаменует собой в плане идеологическом (так и хочется сказать – схоластическом)? Что религия в том виде, в каком ее понимает Лоргус, хочет бороться с наукой и побеждать, оставаясь только на своей территории. Как достигается такая победа – понятно.

Говорится, что есть мистический опыт, опровергающий нечто (например, развитие).

Оппонент спрашивает: «Что за опыт?»

Ему отвечают: «Вам не понять. Наш опыт внутри системы, а вы вне нее».

Оппонент указывает на мистический опыт других людей, находящихся внутри системы. Опыт, утверждающий, а не опровергающий нечто (например, развитие).

Ему отвечают: «Мы между собой разберемся, а вы тут лишний».

Ну, хорошо, я готов признать себя лишним.

Как быть с культурологией, историей религий, религиоведением – отдельный вопрос. Есть мнение, что всем этим можно заниматься только находясь «внутри». Принимаю, но с одной оговоркой. А сравнительным религиоведением должен заниматься кто? Экуменист? Немного чудно.

Но в принципе, я готов рассмотреть все сразу: и отказ от развития с апелляцией к мистическому опыту, и разделение на тех, кто «внутри», и тех, кто «не внутри». Однако тогда религия не должна никогда апеллировать ни к какой науке. Она должна апеллировать только к религиозному опыту и создавать такие формы его осмысления, которые будут свободны от научного искуса.

Такой подход к религии существовал. Говорили ведь о «греческом соблазне», имея в виду увлечение античными философствованиями. Но это очень быстро было отметено. Стало ясно, что подобный подход носит абсолютно тупиковый характер. Религии пришлось пойти на компромисс, взять внутрь себя и научный метод, и научные данные. Не сделай она этого – ей бы быстро пришел конец.

Ведь речь идет ни много ни мало о вопросе соотношения между Разумом и Верой. И «оскоромились разумом» люди веры не в XIX и не в XX столетии, а примерно тогда, когда Блаженный Августин заявил во всеуслышание, что без чтения греческих философов он пребывал бы во тьме. Он же не заявил при этом, что для него наука выше божественного! Он трактовал Платона и Аристотеля очень тонко и абсолютно своеобразно. И именно вокруг этих (и других, вкушающих от разума) трактовок сложилась хрупкая система христианского «вероразума». Начните изымать из этого сплава разум – система рухнет.

ПРОВОЦИРОВАНИЕ РЕЛИГИОЗНОЙ СИСТЕМЫ НА РАЗРЫВ С РАЗУМОМ КАК ТАКОВЫМ – ЭТО ПОДРЫВНАЯ ОПЕРАЦИЯ. Говорю как специалист. Это точь-в-точь запуск Танатоса – но не по отношению к нации с определенным идеологическим опытом, а по отношению к конфессии.

Отношения между Разумом и Верой никогда не были гладкими и сусальными. На что опять-таки указывает А. К.Толстой, но и не только он, по этому поводу тысячи томов написаны. Да, они НЕ БЫЛИ гладкими. Но они БЫЛИ – были всегда! Кто-то говорил, что Разум подчинен Вере. Кто-то – что Вера подчинена Разуму. Кто-то предлагал тот или иной паритет в отношениях между Верой и Разумом. Кто-то особым образом трактовал Разум в его отношениях с Верой.

Возразят, что были и те, кто говорил: «Верую, ибо нелепо». Согласен. Без такой позиции религия мертва. Но такая позиция отдельных очень ярких личностей, позиция мистиков, духовидцев, отстраняющихся от разумного во имя ясности духовного зрения, всегда была интегрирована в институт под названием «церковь». И если бы эта позиция не была интегрирована в институт и отчасти растворена в нем, то религии бы не было. Была бы секта духовидцев... Потом оказалось бы, что у одних – одни духовные видения, а у других – другие. Дать оценку статусу духовных видений невозможно: то ли мистическое откровение, то ли соблазн... И все стало бы рассыпаться.

Чтобы не рассыпалось, как раз и нужен институт. Институт, а не отдельные, сколь угодно яркие личности с их видениями, чурающимися разума как препятствия и соблазна. Личности-то, может быть, и чурались. А институт с разумом никогда не порывал! Потому что понимал, что это бессмысленно. Что нельзя построить здание без веры, но и на одной вере его не построишь.

Номиналисты, реалисты и концептуалисты по-разному строили отношения между Знанием и Верой. Но они все и всегда эти отношения строили. В Средние века строили. Потом – тем более. Что такое Ренессанс? Это не безбожие, это иное давление античного Знания на христианскую Веру. Вера – выдержала.

Так они и жили... Этак полторы тысячи лет...

А потом наступило нечто, ради чего, в сущности, я так подробно все это обсуждаю. Нечто называлось проект «Модерн». Модернисты – не безбожники. Есть католические, протестантские и православные модернисты. Не разрывая с Верой, они приняли вызов Нового времени. Времени, породившего стремительный взлет науки и техники. А в силу этого – иное отношение к Разуму. Модернисты поняли, что теперь отношения с Разумом и Наукой надо строить по-новому. Или же уходить в глубочайшие катакомбы.

В эти катакомбы ушли так называемые контрмодернисты. Модернисты и контрмодернисты разошлись отнюдь не только в вопросе о внутрицерковных реформах. Да, и о них спорили. Но главным все же был спор об отношении к Разуму. Религиозный модерн согласился принять Разум в дом Веры на совершенно других основаниях, нежели это происходило ранее. А контрмодернисты на это не согласились.

Без религиозного модерна нет проекта «Модерн» как такового. А без этого проекта «Модерн» о каком развитии можно говорить с политической и стратегической точки зрения?

Многие путают Просвещение и Модерн. Эта путаница – от лукавого. Для меня лично и Просвещение – это великая эпоха с великими достижениями, со своими гениями, своими мучениками. Но вряд ли кто-то не согласится с тем, что Модерн намного шире Просвещения. Что в его основе – поиск новых внутрирелигиозных подходов к вопросу о Разуме и Развитии.

Прежде всего, речь пошла о соотношении Развития и Свободы Воли. Если Бог даровал Свободу Воли, то он сделал это зачем-то. Человек имеет право выбрать путь. И идти этим путем до конца. Он может идти к свету или к тьме. Кто-то говорил, что еще и к свету через тьму. Но это отдельный и очень сложный вопрос. В ходе этого движения человек меняется. Меняется, ибо борется. Меняется, ибо само приближение к чему-то может осуществить в нем фантастические перемены.

Являются ли эти перемены актуализацией того, что заложено, или возникновением чего-то совсем нового? Сложный вопрос. Понятно, что в примере, который приводит А.Лоргус (куколка, превратившаяся в бабочку), реализуется не индивидуальная, а внутривидовая программа. Куколке предписано стать бабочкой. И потому куколка несвободна. Но в примере с куколкой и бабочкой речь идет о природе. И о природном же роке. Куколка не человек. Она не может менять программы, написанные программистом под названием «природа». Куколка, как и бабочка, безраздельно принадлежат природному.

А человек? Разве уже культура не является вызовом господству природы? А вторая реальность – реальность сознания? И доколе простирается человеческая свобода? И есть ли у нее пределы, если она дарована Богом?

Впрочем, даже и в плане соотношения Развития и Природы... Что такое, например, мутация? Животное или зародыш облучили жестким электромагнитным излучением. Возник... ну, например, монстр... Имеем ли мы право сказать, что радиационное воздействие актуализировало заданные траектории динамической системы под названием «животное»? Если цыпленок вылупился из яйца или куколка превратилась в бабочку, то ясно, что речь идет о заданных (и реализованных) траекториях. Но если из яйца вылупился мутант, а из куколки вместо бабочки выпорхнуло нечто другое, то это тоже заданная траектория?

Но тогда все на свете предзадано и говорить просто не о чем. На самом же деле уже приведенный пример, касающийся животного или растения, которые качественно менее свободны от диктата природы, чем человек, доказывает, что возможно то, что не задано изначально. И это-то и называется прорыв.

На сверхсложную систему, способную выйти за рамки автоматизированных программ поведения, оказано абсолютно нетривиальное воздействие. Система в существующем виде на это воздействие ответить не может. Но она хочет жить. И она представлена миллионами, а то и миллиардами экземпляров с разной жизнеспособностью. Одни из них сверхнормативная нагрузка уничтожит, а другие преобразует («тяжкий млат, дробя стекло, кует булат»).

Развитие – это ответ системы на испытание, задающее нагрузки, превышающие пределы прочности системы. Механическая или любая просто сложная система ответит на нагрузки, превышающие пределы ее прочности, одним-единственным способом: она разрушится. А вот сверхсложная система... Может быть, разрушится, а может быть, и нет. И в этом «может быть нет» – механизм развития. Нет этого «может быть» – нет развития. И почему же это Творец не мог заложить такой механизм в Творение? Уже скоро компьютерщик сможет, а Творец нет? Странное отношение к Творцу (смотри А.К.Толстого). Странное – и, видимо, неслучайное.

Обсуждение тех или иных религиозных идей... Рассмотрение сложных внутриконфессиональных мировоззренческих разногласий... Так ли все это актуально? Отвечает ли это заявленной теме? Почему этим надо заниматься не в специальных изданиях?

Эти вопросы абсолютно закономерны. И проще всего было бы свести ответ к одному – лежащему на поверхности – обстоятельству. Мы говорим: «Развитие или смерть!» А рядом представители весьма авторитетного института – Церкви – утверждают устами священника и интеллектуала Лоргуса, что для христианина нет и не может быть развития как позитивной ценности. Если мы занимаемся политикой, мы не можем делать вид, что этого не происходит. Иначе это не политика, а башня из слоновой кости.

Читатель вправе спросить: «Кто об этом говорит? Представитель института или представители? Влиятельна ли эта точка зрения в элите, ориентирующейся на православие, в собственно православном сегменте современного российского общества? Если даже эта точка зрения влиятельна, то так ли она пагубна в политико-стратегическом смысле? И, наконец, при чем тут светская часть российского общества?»

На часть из этих вопросов трудно дать прямые доказательные ответы. Косвенные ответы я уже давал. Читателю остается только поверить им. А также экспертным оценкам, согласно которым эта точка зрения влиятельна и имеет самые разные стратегические последствия. В том числе и собственно политические.

Ведь не только ваш покорный слуга, далекий от конфессиональных дел, но и интегрированная в конфессию М.Миронова адресует, говоря о группе православных интеллектуалов, отрицающих развитие, как к тексту А.Лоргуса, так и к частным разговорам. Поскольку разговоры частные, то дальше вступает в действие система моральных ограничений. Они ведь на то и частные, чтобы на них не ссылаться. Кроме того, поскольку они частные, то любые ссылки будут бездоказательными.

Итак, читателю придется верить на слово и исходить из того, что, дискутируя с А.Лоргусом, я на самом деле дискутирую отнюдь не только с ним. И это в каком-то смысле меня оправдывает. Но лишь в каком-то смысле.

Беспокойство читателя по поводу того, что подробные рассмотрения неочевидных и достаточно тонких религиозных идей могут увести нас далеко в сторону, я полностью разделяю. И постараюсь этого избежать. А также привести аргументы в пользу такого рассмотрения.

Первый аргумент я уже привел. Если влиятельные группы говорят о том, что смыслы, весьма важные для России, несовместимы с развитием, то мы не можем не задуматься, так ли это.

И потому, что не хотим разговорами о развитии разрушить подобные смыслы.

И потому, что верим в развитие и не верим в то, что оно может оказаться антагонистичным великим смыслам, которые глубоко созвучны нашей культуре и государственности. Этот аргумент можно назвать идеологическим. Его надо поставить на первое место, но к нему нельзя все сводить.

Второй аргумент – стратегический. Тезис о несовместимости развития с той или иной религиозностью не нов. И выдвигается отнюдь не только христианами. В исламе, например, есть похожая авторитетная точка зрения, тоже разделяемая отнюдь не всеми мусульманами. И в католицизме есть. И в протестантизме. Сторонников невозможности сопряжения религии с развитием, как я говорил выше, называют контрмодернистами. Не фундаменталистами и даже не интегристами, а именно контрмодернистами. Мировая борьба между модернистами и контрмодернистами сегодня обострена до предела. Устраниться от участия в этой борьбе невозможно. Можно попытаться спрятаться. Но это не выход.

Хотим мы или нет, нам не избежать стратегической полемики по вопросу о Модерне и Контрмодерне. Эта полемика носит частный внутриконфессиональный характер?! Да что вы! От нее, прошу прощения за пафос, буквально зависит судьба мира. И трата времени на разъяснения сути стоящих перед миром альтернатив вполне окупается важностью вопроса. Тем более, что альтернативы не вскользь касаются нашей основной темы – проблемы развития, – а сфокусированы ИМЕННО НА ЭТОЙ ПРОБЛЕМЕ.

Третий аргумент носит политико-метафизический характер. Россия затянута в воронку регресса. Сегодня она очень сильно отчуждена от источников, способных дать развитию контррегрессивную энергетику. Для того, чтобы преодолеть такое отчуждение, мало политических, социально-экономических, социально-культурных и даже философских рефлексий. Надо дойти до метафизических уровней. И там разбираться, почему оскудели живые ключи, энергетизирующие общество, и как это преодолеть.

В таких ситуациях всегда подробно и детально рассматривают метафизику как таковую, не пугаясь того, что это слишком абстрактно, слишком специфично и усложненно.

Если разберемся должным образом – уйдем от простого к сложному, от абстрактного к конкретному, от специфичного к общему. А если не разберемся – будем блуждать в потемках и удивляться, почему это у нас регресс, вопреки всему, остается макросоциальной тенденцией. Ведь не только потому он ею остается, что его пестуют, дают ему «зеленый свет» на телевидении, превращают в норму социального поведения. Нельзя сказать, что альтернативные направления удушены до конца. Почему же они не так популярны, как в конце 80-х годов XX века? Почему нет тогдашнего спроса на сложную литературу, сложное кино, театр?

ПОЧЕМУ НЕ РАЗВОРАЧИВАЕТСЯ КУЛЬТУРНАЯ БОРЬБА ПРОТИВ РЕГРЕССА? В конце 80-х годов повестка дня, предложенная властью, не устраивала определенные слои общества. Но с какой энергией эти слои искали альтернативную повестку дня! Как спорили на кухнях, с какой активностью искали точки альтернативного предложения!

Тогда все кипело страстями по развитию! Кипело вопреки очень скудному интеллектуальному рациону. Теперь рацион гораздо разнообразнее. А социального аппетита нет. Все так возлюбили деньги и упрощенные удовольствия? Ясно, что не все... Но тогда откуда этот всеобщий «сон на бегу»? Понятно, что людей сознательно дебилизируют. Непонятно другое – почему это действие, очевидное до наглости, не вызывает адекватного противодействия.

В старом фильме Крамера «Благослови зверей и детей» дети пытаются спасти бизонов, которых будут отстреливать. Они преодолевают всевозможные препятствия и, наконец, выпускают бизонов на свободу. Но бизоны не хотят бежать в прерию.

Почему не хотят бежать в прерию развития дебилизируемые группы российского населения, эти метафорические бизоны?

Наша политика отчуждена от мирового (да и своего) опыта. Она не знает и не хочет знать прецедентов. Она не понимает, что не впервые в истории возникает этот больной вопрос. Что с таким же вопросом (почему не хотят бежать некие метафорические бизоны?) сталкивались все, кто делал стратегические проекты. Например, евреи-сионисты, которые мучительно пытались понять, почему народ не устремляется в Палестину.

Почему «бизоны» не бегут из Европы, где их будут уничтожать? – спрашивал себя и других Теодор Герцль, наблюдая рост европейского национализма и предвидя фашизм. За ответом политики ранга Герцля обратились не к психологам и методологам, а к метафизикам. Таким, как Гершом Шолем.

По существу, Шолем в своем ответе сказал, что отсутствие энергии связано с пересохшими метафизическими ключами. И стал заниматься метафизикой, заниматься детально и одновременно политизированно. И каждый раз, когда перед активистами различных проектов возникал вопрос, почему их бизоны не бегают, они шли на глубину, к метафизическим ключам. А не суетились на политической поверхности, перманентно впадая в ступор.

Я мог бы привести и более близкие примеры, говорящие о том, что глубокое рассмотрение так называемых «корней» (гносеологических, метафизических и т.д.) окупается в политической смысле. Но стоит ли?

Конечно, я испытываю определенный дискомфорт, вступая на данную специфическую территорию. И, видит бог, не рвался к этому. Просто все так сошлось, что отказываться от обсуждения уже невозможно. Я был бы очень признателен, если бы инициативу на себя взяли современные православные мыслители. Интеллектуалы высшей пробы есть. Вряд ли все они встали на позицию отца Лоргуса (хотя кто знает?). И вряд ли им безразлично, как будет выглядеть конфессия в глазах мира (хотя, опять же, кто знает?).

Но по тем или иным причинам эти интеллектуалы молчат. Это их право. Но если все будут молчать – тогда какое развитие?

Итак, разрыв конфессии с развитием означает разрыв с Модерном. Во имя чего? Есть ли логический изъян в следующей схеме: «Если развитие скверно, то все, что ему противостоит, хорошо. И тогда регресс хорош. Он порождает архаизацию и возвращает в лоно. Если развитие скверно, то дело не только в том, чтобы не развиваться, а в том, чтобы наносить по развитию всевозможные удары. То есть противопоставлять развитию регресс. А как иначе бить по развитию?»

Все прекрасно понимают, что логических изъянов в данной схеме нет. Мне возразят, что долог путь от логики до политики. Не спорю. Ну, так я и хочу знать, какая часть пути уже пройдена. И, при всей важности ответа на этот вопрос, еще важнее установить, что, сказав «а» и осудив развитие, будут говорить «б» и бороться с развитием.

Итак, «долой развитие! да здравствует регресс!»

Но регресс ведь не движется до той точки, которая задана чьими-то конфессиональными пожеланиями! Начавшись, он не может привести общество в точку желанного кому-то нового Средневековья, а потом уйти, как сделавший свое дело мавр. Он не для того приходит, чтобы уходить. Все остальные уйдут – он останется.

Провозгласившие подобный лозунг православные интеллектуалы, если они интеллектуалы, не могут не понимать сокрушительности его последствий для христианства в целом. И неизбежности ухода общества от христианства в весьма специфическую «примордиальную архаику». «В язычество?» – спросят те, кто любит уточнять. Хотите, считайте так. Разве этого мало? Но на самом деле язычество не последняя остановка на триумфальном пути регресса.

Кстати, нельзя ли было бы уточнить, что такое – и в политическом, и в метафизическом смысле – Христианство, разорвавшее с Историей? Можно ли разорвать с Историей и не разорвать с Откровением? А может быть, существуют элитные группы, которые хотят Христианства, отступившего с территории Откровения на территорию Мифа?

Но будет ли это Христианство? Как оно удержится на этой самой территории Мифа? С какой именно – весьма своеобразной и никакого отношения к христианству не имеющей – эзотерикой оно должно сплестись, чтобы уцелеть на территории Мифа? О каком Мифе пойдет речь? Как присягнувшее ему «христианство» будет сопротивляться исламу, который вряд ли собирается отступать на территорию Мифа? Как оно будет сопротивляться религиям Востока, которые с территории Мифа никогда не уходили? Ах, оно не хочет сопротивляться? Но есть закон систем! Система, которая не сопротивляется экспансии других систем, оказывается поглощенной ими. И что тогда?

Неужели же подобные экстравагантные новации порождены грезами о так называемом «национальном христианстве»? При том, что грезящие, называя себя православными, уже не хотят называть себя христианами? Но нельзя ли тогда попросить их более развернуто раскрыть понятие «нацхристианство»?

Есть понятие «национальная идеология». Пока мы оперируем этим понятием, все в порядке. Но речь обычно идет о секулярных идеологиях. Социалистической, например. Или какой-либо другой. Демократической, почему бы нет? Тогда появляются гибриды разного качества. Например, печально известный национал-социализм. Или национальная демократия...

У определенных политиков возникает желание создать более сложные гибриды. Например, христианская демократия. Она создана? Создана. Есть вполне респектабельные партии. Например, что такое германская ХДС? ХРИСТИАНСКО-демократический союз. Значит, есть прецедент синтеза христианства и некоей идеологии.

А дальше может возникнуть и такая идея: если есть национальная демократия и есть христианская демократия, то почему не может быть христианско-национальной демократии?

Наверное, это возможно. И, безусловно, при этом христианское в рамках христианско-национальной демократии должно приобретать национальный оттенок. Но именно оттенок. Что значит перейти от оттенка к краске? Начнется вполне добропорядочный разговор о великом вкладе конкретной нации в общехристианское дело, а кончится заявкой на ее уникальность в этом деле. Соответственно, рушится само дело: христианский универсализм. А под обломками гибнет все.

То есть, как только оттенок превратится в краску, краска станет коричневой. Но и этим не будут исчерпаны возникающие при подобных метаморфозах проблемы.

Нация – это субъект и продукт Модерна. Все мало-мальски корректное (христианско-демократическое