Вступление на царство. Начало правления

Юстиниан и Феодора были окружены множеством родственников. Имея полную возможность обеспечить преемство власти одному из них, Юстиниан оставлял, однако, вопрос о преемнике открытым до конца своих дней. В последние годы его правления ближе других к особе государя был его племянник Юстин, сын его сестры Вигилянции,^[772] занимавший пост куропалата.^[773] Он был женат на племяннице Феодоры, Софии, женщине весьма честолюбивой и властной. София разделяла монофизитские убеждения, но честолюбивые помыслы заставили ее отступиться от монофизитства, чтобы тем устранить преграду к достижению верховной власти. Она вступила в церковное общение с господствующей церковью за несколько лет до смерти Юстиниана, но слухи о ее принадлежности к монофизитскому испо­веданию ходили и после, когда ей удалось осуществить свои често­любивые надежды.^[774] Двойное родство Юстина, с Юстинианом и Фе­одорой, повышало его шансы на преемство власти, а пребывание в столице при особе императора давало ему возможность упрочить свое положение. По сообщению Евагрия, близкого по времени свиде­теля, Юстиниан колебался в своем выборе между Юстином, сыном Вигилянции, и Юстином, сыном Германа. Так как он сам не решал вопроса, то оба Юстина заключили между собой договор, что тот из них, кто окажется на троне, предоставит другому первое после себя место в государстве.^[775] Юстин, сын Германа, сделал военную карьеру и в последние годы жизни Юстиниана находился на Дунае во главе военных сил, охранявших северную границу империи от той опасности, которую представляли авары в своем грозном пере­движении на запад с берегов Черного моря. Юстин, супруг Софии, имел полную возможность обеспечить частными соглашениями и другими способами воздействия настроение влиятельных лиц среди столичной знати, снискать согласие патриарха, а также расположение придворных военных людей и таким образом подготовить свое изб­рание. Официальной записи о венчании на царство Юстина не дошло до нас, но весьма полную и ясную картину этого события дает поэма Кориппа, известного африканского поэта того времени, который был очевидцем знаменательного для Юстина торжества.

Корипп начинает свое повествование с видения, которое пред­варило Юстина о предреченной ему судьбе. — Ночью в полусне пред­стала пред ним дева — Sacra Pietatis imago — и возвестила ему волю Отца небесного — pater omnipotens — и умершего дяди, чтобы он всту­пил на царство. Немедленно вслед за тем раздается стук в двери его дворца. То прибыл весь синклит с патрицием Каллиником во главе, чтобы просить его принять верховную власть в осиротевшем государстве. Юстин и его супруга выслушивают просьбу сановников. Юстин колеблется. Сенаторы падают к его ногам, умоляют снизойти на их просьбу, и Юстин дает согласие. На дворе глубокая ночь. Приняты меры, чтобы весть о смерти государя не разнеслась не­медленно по городу. Об этом позаботился комит экскувитов Тиверий. Юстин и София в сопровождении синклита направляются во дворец. Во время шествия поют петухи, предваряя грядущий день. Стража встречает Юстина и его супругу пожеланием счастливого царство­вания.^[776] Войдя во дворец, Юстин и София оплакивают почившего государя на одре смерти, и София возлагает на его труп покров, на котором вышиты все его славные победы.

Между тем, в городе распространяется весть о смерти императора, и весь народ спешит на ипподром, разделяясь там по партиям. Уже раздаются возгласы: tu vincas Iustine. Под утро Юстин молится в храме Архангела Михаила, а София с дочерью — в церкви Пресвятой Девы Марии. Они возвращаются в тронный зал, и здесь происходит церемония венчания на царство. Юстина облачают в царские одежды.^[777] Солдат возлагает ему на голову свою шейную цепь, Юстин возводит его в чин трибуна^[778] и четыре воина поднимают Юстина на щите.

Патриарх дает свое благословение и возлагает на избранника царский венец. Раздаются радостные клики в честь Юстина и Софии. Юстин вступает на трон и обращает первые слова к народу с обещанием править по разуму и правде.

Шествие направляется на ипподром. Царственную чету сопро­вождает брат Юстина Марцелл и зять Бадуарий.^[779] Собравшийся на ипподроме народ приветствует царя и царицу нескончаемыми воз­гласами. Выждав время, Юстин держит речь к народу и дает обещание справить консульство в ближайшее 1 января. Тут из толпы выступает группа людей и падает ниц перед троном. Это кредиторы казны, которые давно ждут уплаты по своим поставкам. Юстин повелевает открыть свою казну: рабы несут мешки с золотом и удовлетворяют всех. Следом за кредиторами являются толпы женщин. Они молят о милосердии государя к своим мужьям, томящимся в заточении. Император дает приказ освободить заключенных и затем отпускает народ. Шествие направляется во дворец.

После полудня происходит погребение почившего Юстиниана в храме св. Апостолов. Когда печальная церемония закончена, весь город украшается зеленью, цветами, коврами, и всюду раздаются радостные клики в честь нового императора и его супруги. Воз­вратившись с похорон, царственная чета садится за обеденный стол, блистающий роскошью яств со всего мира. После пира Юстин и София удаляются во внутренние покои дворца.^[780]

В этом описании очевидца с полной ясностью выступают некоторые особенности этой церемонии по сравнению с теми, какие даны нам в официальных записях, сохраненных Константином Багрянородным о других венчаниях на царство. Принятие сана, облачение в царские одежды, возложение венца — произошло не на Военном поле в Евдоме в присутствии армии и всего народа, как было раньше, и даже не на ипподроме, как во время избрания Юстина I и Анастасия, а внутри дворца в тесном кругу единомышленников. Из многочисленной родни Юстиниана и Феодоры присутствовали только брат Юстина Марцелл и зять его Бадуарий. Комит экскувитов Тиверий, имевший давние личные связи с Юстином, принял все меры к тому, чтобы известие о смерти престарелого государя не проникло в город, и партия, которую успел подготовить себе Юстин за время болезни Юстиниана, немедленно провела его избрание, устранив возможность выступления других кандидатов. Характер сговора единомышлен­ников, боявшихся за успех своего предприятия, отмечен и в кратком изложении Евагрия об этом событии.^[781] В летописных записях отмечена другая черта, характеризующая тогдашние отношения, а именно, что Юстин сделал щедрые вклады в храмы и монастыри, созданные Юстинианом, и увеличил число принадлежавших им имуществ.^[782]

В числе тех текущих дел, которые давно ожидали своего решения вследствие болезни одряхлевшего императора, был прием посольства от хана аваров. Оно было прислано с тех новых мест на Дунае, куда прошли авары, разгромив и подчинив себе кутургуров. Сослужив службу императору ослаблением этих ненадежных союзников им­перии, хан требовал себе уплаты тех денег, которые получали ежегодно утургуры и кутургуры. Исполнение условий заключенного с аварами договора и предоставление им земель в пределах бывших провинций империи, занятых другими варварами, вызывало опасения вторжения их в пределы империи, и Юстин, сын Германа, находился на Дунае в предупреждение возможных осложнений. Многочисленное аварское посольство долго ожидало приема. Он состоялся на седьмой день правления Юстина, т. е. 21 ноября 565 года. По описанию Кориппа, прием состоялся во всей торжественной обстановке царского великолепия.

Юстин и София восседали на тронах, окруженные чинами двора и военной свитой в блиставших золотом доспехах. Представшие перед очами государя послы пали ниц и по полу рассыпались их волосы, заплетенные в косы. Когда император повелел им подняться, старший член посольства Таргитай в дерзкой речи славил подвиги и грозную мощь своего народа и предъявлял требование своего повелителя уплаты ежегодных денежных даров. Юстин в гордых выражениях отказался на будущее время от всяких уплат и грозил смирить хана войной. Послы с позором удалились из дворца.^[783] Гордый тон ответа императора и грозный отказ в уплате денег знаменовали собою новую эру в политике правительства относительно варваров, и так именно поняли современники слова императора.

По старой традиции Юстин принял консульство на ближайший год после вступления на царство. Не действовавшая в течение 25 лет церемония, в которую превратился консулат, была совершена с полной торжественностью и великолепием. Описание ее дал тот же Корипп. Поэт рассказывает сначала о тех приготовлениях, которые спешно шли в центре столицы в ожидании консульского выезда императора. Префект города отвел места для устройства помостов для народа и торжественных арок. По всем лесам в окрестностях города шла работа дровосеков, дерево доставлялось в город, спешно шла работа плотников, и когда леса и арки были готовы и все приведено в порядок, временные сооружения были богато украшены гирляндами из зелени, коврами и тканями. С появлением на небе солнца 1 января начался консульский выход. Все чины двора, все придворные службы и военная охрана особы императора раз­местились в торжественных костюмах с инсигниями своих санов и чинов на заранее определенных местах, а народ наполнил все ступени огромных помостов, воздвигнутых на Средней улице. Заранее сло­жены были огромные груды щедрых подарков из драгоценных ме­таллов, которые должен был раздать всем чинам новый консул. На богато украшенном помосте стоял золотой трон. Император вышел из дворца, воссел на трон, и началась раздача подарков. Вызывали по списку, составленному по рангам, и каждый поднимался на ступени трона и получал свой подарок. В эту пору ораторы славили императора в речах на обоих языках империи.^[784] После членов синклита получали свои подарки чины всех царских служб по группам. Им­ператор знал каждого в лицо и каждому из них говорил ласковое слово. Когда эта часть церемонии была закончена, началось приго­товление к шествию. Блиставший пурпуром и золотом помост с троном был поднят на плечи подобранных по росту людей в пур­пурных одеждах.^[785] Все чины выстроились по своим рангам. Глашатаи назначали место всякой группе чинов, за ними встали отряды войска, по обеим сторонам трона выстроились экскувиты, за императором построились протекторы с игравшим на солнце золотым оружием. Шествие двинулось по Средней улице,^[786] среди лесов, с которых народ восторженными кликами приветствовал императора, и все получали свою долю щедрот государя. Шествие направилось в храм св. Софии, где император молился и принес свое пожертвование на храм.^[787] Затем следовала еще какая-то публичная церемония, в которой император выступал окруженный ближайшими и довереннейшими сановниками; но в чем она состояла, остается неясным, так как текст четвертой песни поэмы Кориппа дошел до нас не в целом виде. День закончился, по всему вероятию, роскошным пиром.

Хотя восшествие на престол Юстина обошлось без всяких за­труднений и противодействия с чьей-либо стороны, но как он сам, так, по-видимому, более чем он, его супруга, питали подозрение против другого Юстина, сына Германа, человека, имевшего военное имя. Он был отозван со своего военного поста на Дунае, и подо­зрительность в отношении к нему нового двора выразилась в том, что он был постепенно лишен всей своей дружины. Высокое назна­чение на пост префекта-августала Египта было только предлогом удалить его из столицы. Следом за ним были посланы наемные убийцы, которые и сделали свое темное дело. Голова убитого была препровождена к царственной чете, которая успокоилась в своей ненависти только после того, как могла попрать ногой мертвую голову.^[788]

Вскоре после того в среде сената созрел заговор на жизнь Юстина. К ответственности были привлечены два видных сенатора времени Юстиниана, Эферий и Аддей. Оба они были приговорены к смертной казни. Первый сознался в замысле отравить императора, второй отрицал и перед самой казнью свою виновность во вмененном ему преступлении, но принял казнь как справедливое возмездие за другое злодеяние, совершенное в более раннее время, когда он погубил чародейством префекта претория Феодора.^[789]

Положение государственного казначейства в начале правления Юстина было очень тяжко. Это засвидетельствовал сам Юстин в указе о сложении недоимок по поводу начала нового правления. Срок, с которого они были объявлены не подлежащими взысканию, восходил к 8 году предшествующего индикта, т. е. 560. Чтобы воз­высить в глазах подданных значение этой льготы, император свиде­тельствует о крайней скудости средств государственного казначейства и большой его задолженности, а также о полном расстройстве военных сил государства.^[790]

Феофан в своей хронике под 566 годом сохранил свидетельство о властном вмешательстве императрицы в кредитные дела того вре­мени в столице империи. Призвав во дворец всех менял и ростов­щиков, София потребовала от них выдачи всех векселей и залогов и возвратила их по принадлежности должникам. За эти дела она заслужила себе, по словам летописца, большую хвалу во всем городе.^[791] Были ли при этом удовлетворены кредиторы и из каких источников, об этом ничего не сказал Феофан, и самый факт остается, таким образом, весьма неясным. Задолженность частных лиц высокого положения привлекала к себе внимание высшей власти и в прежнее время, как бывало при Анастасии, когда император брал иногда на себя эти долги.

Закоренелое зло имперской администрации — покупка постов пра­вителя провинции, с которым лишь на словах боролся Юстиниан, держалось все время его правления и прочно вошло в современные нравы. Указ Юстина от 569 года о полной отмене всяких поборов при назначении на должность правителя не возымел действия, как и указы его предшественника. Жалобы из провинций на злоупот­ребления правителей, назначаемых от двора, побудили императора придумать новый способ назначения: рекомендация кандидата епископом и знатнейшими гражданами. Вряд ли, однако, эта попытка изменить старые условия вошла в силу, так как рекомендуемый кандидат должен был внести залог и поручиться за исправное пос­тупление податей в полной сумме положенного канона.^[792] Преемник Юстина Тиверий в своем указе, изданном еще при жизни Юстина, заявлял о бедствиях, которые терпит население вследствие продажи постов правителей,^[793] а в одной позднейшей обработке истории Визан­тии, у Никифора Каллиста, сохранилась заметка, что это зло с особенной силой действовало при Юстине и распространилось при нем также на церковные посты.^[794]