Армия и военное дело при юстиниане

Внешняя политика Юстиниана представляет в целом поразитель­ный контраст силы и бессилия. Сокрушитель германских царств, восстановитель единства империи в бассейне Средиземного моря, истощался в бесплодной борьбе с персами, откупал у них мир за большие суммы денег и на склоне своих дней признал за себя и своих преемников даннические отношения империи к персидскому царю на 50 лет вперед. Такое же бессилие проявляла империя при Юстиниане в отношении северных варваров. Непрерывные их втор­жения весьма редко встречали отпор, никогда не вызывали кара­тельных экспедиций и, оставаясь безнаказанными, приносили насиль­никам денежные дары императора вдобавок к награбленной ими добыче. Это резкое противоречие между смелой завоевательной по­литикой на западе и бессилием на восточной и северной границах империи с наглядностью свидетельствует, что успехи Юстиниана на западе никак не могут служить указанием на новый расцвет военной мощи империи. Военная сила империи находилась при Юстиниане в полном упадке, и он сам немало содействовал тому своим отно­шением к армии.

Состояние военного дела при Юстиниане является результатом предшествовавшего развития. Старая организация римской армии, как ее дал в свое время Август, переживала многообразные изме­нения, и армия времен Константина Великого имела уже совершенно иную и новую организацию. Ее деление на пограничную и действу­ющую, проникновение варваров в ее состав, наследственность воен­ного звания, все это содействовало тому, что военная сила государства превращалась в сословие военных людей. Это сословие не было замкнуто, так как существовал набор в виде обязательной для зем­левладельцев поставки рекрутов по требованию правительства по расчету количества земельных владений. Знаменательной эпохой в судьбах армии для восточной империи, было водворение готов в придунайских областях в конце IV века. Воинственный народ, жив­ший в условиях своего племенного быта, водворился в империи как новое военное сословие в составе ее населения. Германские нравы оказали самое решительное воздействие на армию прежнего состава, и уже в начале V века институт букеллариев получил всеобщее распространение. При Феодосии Младшем продолжала еще сущест­вовать старая армия с ее делением на полки, из которых многие носили старые исторические имена, как свидетельствует об этом единственный в своем роде памятник, Notitia dignitatum utriusque imperii.^[677] Процесс разложения армии шел быстро в последующее время, и явления столь различного порядка, как организованная армия и народ-воин, быстро сближались в своем существе и общем характере. Те армии, которые посылал Анастасий для борьбы с исаврами и на персидскую границу, состояли уже не из полков со старыми именами, а из дружин со своими вождями, и самая видная роль в военных действиях принадлежала готам. Командиры отдель­ных частей были подчинены главнокомандующему, но он нередко бывал бессилен заставить их подчиниться своим распоряжениям. Типичным представителем нового порядка в военных отношениях был Виталиан, сын Патрикиола, участвовавший в персидской войне вместе со своим отцом и впоследствии, на посту комита федератов в Скифии, создавший столько затруднений Анастасию в конце его правления.

При Анастасии еще поддерживалась личная связь императора с армией, как в виде донатива солдатам при вступлении на царство, τα Αὐγουστιακά, так и в повторениях его каждое пятилетие власти.^[678] При Юстине вышел из обихода обычай донатива в пятилетия и пришел затем в полное забвение. Прокопий в своей «Тайной истории» резко порицает Юстиниана за это умаление прав римской армии;^[679] но то обстоятельство, что отмена старого обычая не вызвала никакого протеста в среде армии, является само по себе свидетельством тех глубоких внутренних изменений в организации военной силы госу­дарства, которые окончательно определились ко времени Юстиниана. Вознесенный над миром наместник Христа на земле считал армию лишь орудием своих велений для достижения практических целей. Старое право армии давать императора римскому миру на Военном поле, как было при Валенте и Феодосии Старшем, потеряло свою силу и значение вместе с перенесением этой церемонии на ипподром, где наряду с военными людьми было и народное представительство в своеобразной организации димов. Право армии превращалось в простую видимость, когда та же церемония происходила внутри дворца, как принял царский венец Юстиниан. Ни один из импера­торов, начиная с Аркадия, не принимал самолично командования над армией, и это отдаление особы государя от военного дела лишь возвышало ореол, окружавший императора, не делившего, как преж­де, с армией ее бранных трудов.

Общим термином для людей военного звания оставалось старое слово miles, которое передавалось греческим στρατιώτης. Юстиниан в одном указе ранней даты (так как он вошел в Кодекс) писал так: milites autem appellamus eos, qui tam sub excelsis magistris militum tolerare noscuntur militiam, quam qui in undecim devotissimis scholis taxati sunt nec non eos, qui sub diversis optionibus foederatorum nomine sunt decorati.^[680] Здесь даны три разряда военных людей: 1) солдаты,числящиеся в полках, состоявших под общим начальством магистров армии, которых было пять: два — in praesenti, т. е. придворные, и четыре — территориальные: Иллирика, Фракии, Востока и Армении, 2) люди, состоящие в 11 схолах, т. е. дворцовых полках, которые находились в ведомстве магистра оффиций,^[681] и 3) федераты, состо­явшие под начальством офицеров, называвшихся оптионами. Термин optio, оптион, имел исконную давность в армии и употреблялся некогда для обозначения помощника центуриона. Теперь это были офицеры, являвшиеся посредниками между правительством и массой федератов, состоявших на учете. В этом перечислении вовсе не упомянуты экскувиты, военный отряд, состоявший при особе импе­ратора, как его личная охрана.^[682] Командир экскувитов, называвшийся comes excubitorum, являлся ближайшим военным человеком при особе государя и сопровождал его на всех выходах в непосредственной близости к его особе.^[683] Опущение экскувитов объяснялось тем, что они составляли постоянный военный корпус определенного состава, и в этом была их противоположность тем трем разрядам военных людей, которые перечислил Юстиниан в своем определении. Солдаты, подведомственные магистрам армии, схоларии и федераты представ­ляли собою не определенные в своем составе военные части, а лишь кадры. Они числились в списках, κατάλογοι, которые велись в цен­тральных управлениях. Во времена Юстиниана мы уже не слышим имен полков, как было при Феодосии Младшем, а знаем лишь один общий термин для их обозначения: слово numerus, ὰριϑμός. Общим термином для командира полка уже давно служило слово трибун, tribunus. Полки имели свои стоянки в отдельных городах с давнего времени и срослись с ними. Они не выступали в поход во всем своем составе, в виде строевых частей, как было в прежние времена; теперь на войну шли отдельные люди по вызову или назначению, и их командир мог даже не участвовать в походе. Большинство солдат, штаб части, πρίορες τοῦ άριϑμοῦ, и сам командир оставались на месте. Новелла 542 года, по вопросу о вступлении во второй брак вдовы, содержит очень ясные указания на эту сторону дела. Остав­шаяся на месте жительства солдата, вызванного на войну, его жена пользуется от казны содержанием за все время отсутствия мужа, сколько бы лет ни продолжалось его отсутствие. Если жена получала известие о смерти мужа на войне, она должна обращаться для проверки этого сведения к трибуну, если он налицо, а за его отсутствием — в штаб полка и к писарям (priores et chartularii). В случае официального подтверждения известия, вдова пользуется в течение целого года правом на содержание и только после исте­чения года, а никак не раньше, получает право вступить в новый брак.^[684]

Один указ Юстиниана от первых годов его единоличного прав­ления дает свидетельство, что солдаты имели земельное имущество на месте своего жительства и пользовались своим привилегированным положением, чтобы обогащаться арендой чужой собственности (ad conductiones alienarum rerum prosilire) и позволяли себе притеснения соседей и тех, кто попадал в зависимость от них (contra vicinos et forsitan adversus ipsos miseros colonos, quos procurandos susceperunt). Юстиниан воспретил на будущее время военным людям промысел аренд под угрозой исключения из военного звания с лишением права вновь вернуть себе приобретенный на службе чин в своей части. Чтобы сделать эту угрозу еще сильнее, император ограничивает собственное право помилования провинившегося воина и запрещает правителю провинции, от которого данный воин зависит по месту своего жительства (vel permissu iudicis, sub quo tolerandam sortiti sunt militiam), возвращать виновных в прежнее их звание.^[685] В 535 году к Юстиниану поступили жалобы из Мезии на то, что креди­торы захватывают за долги, сделанные в неурожайный год, зем­лю должников, и разоренные земледельцы (coloni) покидают свои участки и гибнут. Законодатель заступается за постра­давших и разрешает, как максимум процентов за долг, одну восьмую, т. е. 12%.—Указ был дан на имя презида провинции, но дословно воспроизведен также на имя префекта претория Иллирика с приказанием внушить солдатам, что за самовольное отнятие земли за долг они будут подвергаться исключению из воен­ного звания.^[686]

В прежнее время существовало резкое различие между солдатами действующей армии (comitatensis и palatini), и пограничниками (limitanei). Первые — стояли на зимовках в городах, вторые — сидели на земле, предоставленной им от государства в собственность с обязательством наследственной службы на месте. Эти земли на­ходились под особой охраной закона, и на захват их частными лицами не простиралось право давности. Теперь эта грань стирается. Все солдаты имеют свои земельные имущества на месте своего жительства и принадлежат, таким образом, к классу possessores. Один случай из истории войны в Италии иллюстрирует эту связь солдата с землей. — Солдаты из Иллирика, прослужившие несколько лет в Италии, куда их увел магистр армии Виталий, были поставлены гарнизоном в Бононии, которую захватил от готов Велизарий в 545 году. До них дошла весть о нашествии гуннов в места их жительства, и они немедленно ушли на родину, бросив на произвол судьбы Бононию, чтобы защищать свои семейства и имущество.^[687] Таким образом, состав отдельных полков, числившийся в списках, которые вела канцелярия магистра армии, представлял собою не военную часть, готовую по приказу выступить со своим начальником на войну в боевом снаряжении, а людей военного звания, которые составляли часть землевладельческого населения данной городской общины. Превращение армии из прежнего ее боевого состава в класс военных людей совершалось под воздействием водворившихся в империи федератов.

Прошло то время, когда федераты составляли инородное тело в недрах империи, как было еще во время соперничества за милости двора и сан магистра армии между двумя Теодорихами из рода Амалов. Оставшиеся в империи после выхода Теодориха в Италию готы и другие обжившиеся на местах своего поселения варвары не подлежали никаким налогам и повинностям, кроме военной службы, и представляли в своем целом военное сословие. Так как главную массу в составе этого населения составляли готы, исповедовавшие арианство, то им предоставлено было изъятие от действия запре­тительных законов против еретиков.^[688] Федераты состояли на учете в списках военного ведомства и имели общего начальника, который носил название комита федератов. В 548 году это звание было предоставлено армянину Артабану в воздаяние его заслуг в подав­лении «тирании» Гонтарида в Африке.^[689] В 562 году эту должность занимал Евсевий.^[690] В места жительства федератов назначались офицеры, имевшие звание оптиона, optio, ὀπτίων, которые заведовали выдачей жалованья. Жены федератов, в случае получения известия о смерти мужа на войне, должны были обращаться за проверкой к оптионам и пользовались теми же правами, как и жены солдат.^[691] По своему этническому составу федераты представляли смешанное на­селение. То были готы, гунны, аланы и другие племена, в разное время переходившие отдельными группами в империю и селившиеся на римской земле, но преобладающим элементом были готы. В наибольшей массе федераты жили в областях Фракийского диоцеза. Этим объясняется тот торжественный тон, с которым Юстиниан в своем указе о новом титуле правителя Фракии говорит о силе и мощи фракийского населения.^[692] В военном отношении федераты пред­ставляли гораздо более надежный элемент, чем военное сословие туземцев. Старые традиции поддерживали военный дух в этой массе. Среди них появлялись люди, чувствовавшие призвание к военному делу. Они собирали вокруг себя свою дружину и содержали ее на свой счет. Отношения между вождем и его дружиной основывались на присяге; но эту последнюю дружинники приносили не только на имя вождя, вокруг которого группировались и в военные способности которого верили, но также и императора, как верховного начальника военной силы империи.^[693] Для обозначения дружины применялся тер­мин οικία, дом. Заведовавший содержанием дружины назывался в прежнее время доместиком, а позднее — оптионом, όπτίων, как и правительственные агенты, заведовавшие выдачей жалованья феде­ратам.^[694] Самым видным специалистом военного дела при Юстиниане был Велизарий. В свои молодые годы он состоял оруженосцем Юсти­ниана, когда тот занимал пост магистра армии после убийства Виталиана. Он имел уже дружину, когда Юстиниан послал его на Восток вместе с Ситтой. В 529 году Велизарий был назначен магистром армии Востока. В пору своей славы Велизарий содержал до 7 тысяч дружинников из всех воинственных племен империи: готов, вандалов, исавров, мавров, гуннов из разных улусов.^[695] Пред­ставляя значительную военную силу, дружина только во время похода была в сборе. Часть дружинников находилась постоянно на личной охране вождя, остальные распределялись в отдельных отрядах по разным местам. Много дружинников растерял Велизарий в Италии. После неудачного похода в персидские пределы в 541 году, его дружина (δορυϕόροι καί ύπασπισταί) зимовала в Киликии.^[696] Когда Велизарий по подозрению в измене был отозван в столицу в 542 году, его дружина осталась на месте военных действий, а во время постигшей его опалы она была распределена между разными вы­сокими сановниками и придворными евнухами.^[697] Отправляясь в Италию в 544 году, Велизарий мог взять с собой лишь немногих своих людей, большинство оставалось на Востоке, где продолжалось военное положение. Так как Юстиниан не предоставил ему ни армии, ни денег, то он отправился во Фракию и набирал там себе войско. Многие из поступавших под его знамя были недостаточно обучены ратному делу, и Велизарий по пути в Равенну сделал остановку в Истрии, чтобы дать военную выправку своим людям.^[698]

Такими же вождями дружин были Бесс, начавший свою боевую службу в персидской войне Анастасия, Буза, Куца, сын Виталиана, рано погибший, Деменциол, Иоанн, племянник Виталиана, Иоанн Фага, Мартин, Киприан и многие другие, названные по именам у Прокопия в описании войн Юстиниана. При такой организации военного дела в государстве император не мог иметь личной связи с армией, но он должен был, в видах личной безопасности, иметь связь со специалистами военного дела. В частности, относительно Велизария Прокопий сообщает, что он был связан с Юстинианом клятвой не покушаться на царский венец, пока будет жив Юстиниан.^[699] Велизарий сдержал свою клятву, но Юстиниан не раз подозревал его в злых умыслах.

Так военное дело обращалось в специальную профессию и про­мысел. Одновременно с этими глубокими и коренными изменениями в организации военной силы в отношении ее состава и характера произошли изменения в военном строе и тактике. Мощное воздействие в этом отношении оказали гунны, пехота и пеший строй потеряли свое старое значение, и первенство на поле битвы получил конный стрелок. Все дружины федератов состояли из наездников, и главным оружием стал лук. Искусство стрельбы было доведено до высокой степени совершенства, и обучение воина состояло прежде всего в приобретении этого искусства. Прокопий, сделавший не одну кам­панию с Велизарием, в общих размышлениях в начале своего первого сочинения, т. е. в первой главе первой книги «Войны с персами», останавливается на глубоком различии тактики боя в настоящем по сравнению с прошлым. Воин должен быть наездником и прежде всего уметь стрелять на всех аллюрах и во все стороны. При стрельбе он натягивает тетиву до самого правого уха. Его доспехи составляют панцирь и поножи, закрывающие ногу до колена. Так как в правой руке у него лук, а левой он достает стрелы из колчана и натягивает тетиву, то он не может закрываться щитом; щит его без ручки укреплен на доспехах и закрывает часть его лица и шею. На правом боку у него колчан, на левом меч, и лишь у некоторых есть еще копье.^[700] Таков этот царь боевого момента. Он ведет и решает бой. Пехота имеет служебное значение и в бою является лишь прикрытием для кавалерии. Пехотинец — тоже прежде всего стрелок. По возмож­ности он также превращается в кавалериста, как это случилось у Велизария в Риме, когда его пехота раздобыла себе коней у готов.^[701]

Кроме двух указанных составных частей боевой армии, федератов и людей, числившихся в полках, была с давних времен и третья, приобретавшая при Юстиниане все большую важность и значение. То были ополчения, являвшиеся на службу императору из среды варварских племен, не состоявших в подчинении императору и жив­ших за пределами империи. Они назывались союзниками, σύμμαχοι, и приглашались за деньги путем дипломатических сношений с главой племени. Таковы были прежде всего гунны, являвшиеся со своими племенными начальниками в составе боевых дружин. В большом числе гунны участвовали во всех войнах времени Юстиниана, в Лазике, на восточной границе, в Африке и в Италии. Такие же дружины вербовались из славян, гепидов, а также и эрулов. Хотя эрулы были приняты в империю на правах федератов в конце правления Анастасия, но в отношении к ним действовали иные условия, и приглашение их к участию в походе совершалось в форме посольства от императора к их царям и вождям. Помощь лангобардов в походе Нарзеса имела вид услуги союзного с империей государства; но и лангобарды также служили империи в виде дружин, как помянул об этом Агафий в описании битвы с Нахораганом в Лазике под стенами города Фазида. Варваризация действующих армий усилива­лась в течение правления Юстиниана, как легко то признать из сравнения состава армии Велизария в его походе против вандалов с подробным перечислением сил и вождей той армии, которую повел с собою в Италию Нарзес против Тотилы в 552 году.

Такой состав армий, который посылал Юстиниан для покорения Африки и Италии, делает понятным и те ужасные военные нравы, о которых Прокопий сохранил столько свидетельств. Делом величай­шего искусства было держать такую армию в повиновении. Люди шли на войну в надежде на добычу и наживу. Эта надежда одушевляла не только простых воинов, но также и вождей. Велизарий составил себе колоссальное состояние; его огромное богатство вызывало немало зложелательных толков, а также и подозрительность императора. Прокопий знал, что немалая часть сокровищ Гелимера и Витигеса осталась в руках Велизария.^[702] В пору его первой опалы Феодора конфисковала у него 30 кентенариев золота.^[703] Нуждаясь в деньгах во время своего второго пребывания в Италии, Велизарий проявлял, по словам Прокопия, страшное корыстолюбие и грабил все, что мог, в Сицилии и Равенне.^[704] Требование, предъявленное Велизарием не вовремя Иродиану, верному некогда сподвижнику, о возвращении большого долга повело к тому, что Иродиан сдал Тотиле Сполетий и перешел к нему на службу.^[705] В общей характеристике поведения всех вождей в Италии Прокопий ставит им в упрек заботу о собст­венном обогащении.

Каковы были вожди, таковы были и солдаты. После каждой победы все рассыпались на грабеж, и Велизарий не раз переживал большие тревоги в опасении того, что неприятель, оправившись в беспрепятственном бегстве, соберет свои силы и вырвет у него победу. Вступая в города мирного и дружественного населения, солдаты позволяли себе всякие бесчинства, грабеж и насилие. Чтобы не рисковать успехом своей кампании в Африку, Велизарий задержал свою армию перед открытыми воротами Карфагена и всякими мерами воздействия старался предупредить возможность грабежа и внушить правила дисциплины. Лагерь противника, если он обещал наживу, приходилось предоставлять на разграбление солдатам. Так поступал Велизарий, ему следовал и Герман в борьбе со Стотцой.

Солдаты армии, сокрушившей вандальское царство, переженив­шись на вдовах вандалов, пришли к естественной для них мысли устроиться в Африке на правах владения страной и ее богатством, и соединились с вандалами, которых они недавно побеждали на поле битвы. Как Теодорих, сын Теодемира, не мирился в свое время с мыслью остаться генералом императора и желал быть сам царем и повелителем римлян, так и Стотца со своими дезертирами и примк­нувшими к ним вандалами надеялся стать властителем Африки. Ему это не удалось. Но Гонтарид осуществил эту мечту, правда, лишь на краткое время, пока зависть и свои дальновидные расчеты ар­мянина Артабана не положили конца его «тирании».

Таковы были те армии, при посредстве которых Юстиниан со­вершал свои великие предприятия. Процесс, который так беспово­ротно изменил состав и характер военной силы империи, продолжался помимо всяких предначертаний императора. Достигая непосредст­венного результата в своих завоевательных замыслах по отношению к западу, Юстиниан, как и его современники, не понимал той опасности, какую создавала для государства замена организованной военной силы дружинами специалистов военного дела и варварскими ополчениями, и проявлял в отношении армии старого состава большое пренебрежение. Закончив в 532 году войну с Персией и откупившись от Хосрова деньгами, Юстиниан ревностно заботился о сооружении крепостей на Востоке и их усилении, но жалованья солдатам он не выплачивал. Такое небрежение о военных людях, состоявших на службе, не могло не отразиться на настроении солдат. Велизарий, занимавший пост магистра армии Востока, совершал в этом звании походы в Африку и Италию, а военная сила на Востоке таяла в своем составе от небрежения императора. Когда Хосров вторгся в пределы империи в 540 году, города откупались от неприятеля, а гарнизон Берои, давно не получавший жалованья, перешел после гибели этого города на службу к персидскому царю и ушел с ним в Персию.^[706] Буза, магистр армии в Армении, получил приказ заменить отсутствовавшего Велизария. Он явился на театр военных действий, но при слабости наличных сил не мог ничего предпринять. Только патриотическое воодушевление антиохийцев создало военную обста­новку в этом городе, но дело окончилось гибелью столицы Востока.

Неисполнение правительством своих обязательств в отношении армии вызывало бегство из ее рядов, переход солдат на частную службу, искание других способов устроить свою жизнь и обеспечить свое существование. Свидетельство об этом дает эдикт Юстиниана от 542 года на имя префекта претория Феодота.^[707] Угрожая тяжкими взысканиями правителям провинций за попустительство, император повелевает им всемерно заботиться о том, чтобы покинувшие свои полки солдаты и своих оптионов федераты были водворены на место своей службы, и, запрещая всем держать таких солдат в своих домах или имениях (κτήσεσι), приказывает уклоняющимся от военной служ­бы вернуться назад в 30-дневный срок в свои части.^[708] Нельзя не усомниться в том, что этот эдикт возымел свое действие и бегство из армии прекратилось.

Задержка в уплате жалованья практиковалась не только в мест­ностях, состоявших на мирном положении, но также и в отношении к войскам, находившимся на театре военных действий. В Африке только приезд Германа, явившегося с большими денежными средст­вами, поправил положение армии, и щедрая уплата запоздавшего жалованья вернула многих дезертиров под знамена императора.^[709] Точно так же в Италии, после отъезда Велизария с Витигесом в Константинополь, император вовсе не заботился об оставшейся там армии, полагая, что местные доходы обеспечат ее содержание. Но между вождями и представителями финансового ведомства, вновь назначенными в Италию, вышли несогласия и раздоры, вожди и солдаты грабили население и подрывали тем то настроение, с которым оно встретило армию освободителей от власти готов. Не получая жалованья, солдаты еще при Ильдибаде стали переходить на службу к готам, а при Тотиле дезертирство еще более усилилось. Направляясь в Италию в 544 году, Велизарий рассчитывал на обаяние своего имени среди своих бывших соратников, служивших Тотиле. Но он явился без денег, не мог их добыть у Иродиана, и его люди остались под знаменами Тотилы.

Когда в 548 году гарнизон имперских войск в Риме, имея спра­ведливые претензии к своему командиру Конону, убил его, солдаты отправили к императору посольство из среды римского клира с требованием, чтобы это убийство осталось безнаказанным и им было выслано давно задержанное жалованье, грозя в противном случае перейти на службу к Тотиле и сдать ему город. Император исполнил требование солдат, и убийцы Конона не понесли наказания.

В распоряжение Германа, когда ему была поручена война в Италии, были предоставлены большие средства не только на сфор­мирование армии, но и на уплату давно задержанного жалованья солдатам, служившим в Италии. На отпуске больших средств на ту же статью смог настоять, по словам Прокопия, и Нарзес, когда он взял на себя войну с Тотилой.

Воины, числившиеся на учете в отдельных полках, терпели и другие обиды от небрежения императора и недобросовестности сво­его начальства. Жалованье должно было повышаться в размерах с выслугой лет, и выслужившие свой срок солдаты имели право на единовременное вознаграждение. Об этих давних привилегиях говорят нам указы времен Константина, сохранившиеся в Фео­досиевом кодексе. Прокопий свидетельствует, что эти права дей­ствовали и во время Юстиниана. Но те чиновники, которые ведали выдачей оклада, его повышением и привилегиями за выслугу срока, не переводили людей на высший оклад, не замещали ва­кансий, происходивших от естественных причин и бегства со служ­бы, не вознаграждали ветеранов и хлопотали только о сокращении расходов и собственной наживе.^[710] Прокопий прибавляет, что Юсти­ниан вовсе не ценил «греков» в качестве солдат, считая их вообще непригодными для военного дела. Специальные агенты из корпуса экскувитов разъезжали по всем концам империи для проверки пригодности солдат к службе, отнимали военные дипломы и лишали военного звания состарившихся людей. Многие обращались в нищих, выпрашивавших себе пропитание из милости, другие от­купались от исключения из военного звания.^[711] Пограничные солдаты (milites limitanei), которых в прежние времена было много на восточной границе, перестали получать жалованье после заключе­ния мира с Персией, а впоследствии (еще до 550 г.) Юстиниан лишил их военного звания.^[712]

Последствием такого отношения Юстиниана к армии было зна­чительное сокращение военных кадров. Продолжатель Прокопия, Агафий, в общих соображениях, на которые его вызвало сделанное им описание набега на столицу Забергана, ставит в вину Юстиниану колоссальное сокращение военных сил империи и приводит цифры. По его словам, армия в тех пределах, какие имела империя в конце правления Юстиниана, должна была иметь численность в 645 тысяч человек, а на деле в это время она не превышала 150 и была рассеяна на огромном пространстве всех границ государства.^[713] Мы не можем отнестись с полным доверием к цифрам Агафия. Что касается первой, то она могла быть вычислена по какому-нибудь памятнику вроде не раз упомянутой Notitia dignitatum utriusque imperii. Вторая цифра, по общему тону Агафия, не представляется точным свидетельством, восходящим к какому-нибудь официальному источнику, а лишь обобщением сведений, какие понаслышке и общим соображениям имел автор. Принимая обе цифры лишь как прибли­зительные, мы имеем однако основания признать справедливым упрек Юстиниану за сокращение военной силы государства. Преемник Юстиниана в своем указе о податных льготах населению засвиде­тельствовал о полном расстройстве военных сил империи,^[714] и печаль­ная судьба Италии в первые годы правления Юстина доказала справедливость этого свидетельства.

В дополнение к изложенному о судьбах военных сил при Юстиниане остается отметить сохраненные преданием того времени свидетельства о том разряде гвардии, который носил название схол. Вытесненные с первого места при особе государя экскувитами, схолы остались в своем старом значении гвардии императора и имели свою особую стоянку в передней части здания дворца за тем входом в него, который носил имя Халки. При Феодосии Младшем число схол было семь, по 500 человек в каждой, и, таким образом, общее число схолариев представляло корпус в 3500 человек. По словам Прокопия, в схолах служили некогда преиму­щественно знатные армяне. При Зеноне допускались туда все без раз­бора, а позднее даже рабы (?) покупали зачисление в схолы за деньги.^[715] Юстиниан во время правления Юстина принимал на службу в схолы всех желающих за большие деньги и организовал целый корпус сверх­комплектных схолариев, ὑπεράριϑμοι. Так составились новые четыре схолы в дополнение к старым семи, и в упомянутом выше указе Юстиниана общее число схол оказывается 11.^[716] Схолы находились в ве­дении магистра оффиций, и в указе на имя Тациана, занимавшего эту должность в начале 530-х годов, зачисление в схоларии поставлено как личное дело императора.^[717] В схолы может поступать только тот, кто по­лучил на то личное разрешение императора. Магистр оффиций должен каждые четыре месяца представлять список схолариев в ведомство о производстве в чины (scrinium laterculi).^[718] Служба в схолах была, очевидно, весьма почетным положением, и сюда поступали весьма сос­тоятельные люди. Это можно заключить из того, что Юстиниан грозит штрафом в 20 фунтов золота тем лицам, которые добьются зачисления в схолы без личного императорского рескрипта. Состояние при дворе, участие в придворных торжествах и приемах, блестящая форма и другие преимущества привлекали на службу в схолах людей разного общественного положения. Водворенная Юстинианом система заме­щения вакансий коренным образом изменила состав схол и превратила их из отборного войска, каким они были когда-то, в парадную обстанов­ку дворца. От назначения в поход схоларии откупались тем, что пред­ставляли свой оклад императору и служили без жалованья.^[719] Пользуясь в интересах личной наживы отсутствием военного духа в этих парадных войсках, Петр, занимавший пост магистра оффиций, наживался, по словам Прокопия, за счет их жалованья.^[720] Но очевидно, не все схоларии уклонялись от деятельной военной службы, так как в помянутом уже указе 542 года о вторых браках солдатских жен Юстиниан определенно ставит три категории военных людей, солдат, состоящих в заведовании магистров армии, федератов и схолариев.

Командирами схол нередко бывали германские герцоги и принцы. Таков был эрул Свартуя, которого Юстиниан посылал на царство над его соплеменниками и впоследствии сделал магистром армии; таковы были, далее, Амалафред, племянник Теодориха остготского, прибывший с Велизарием из Равенны в 540 году, а также родственник царя лангобардов Вахона, отстраненный от наследования Авдуином, по имени Ильдигискл, который, прослужив несколько лет в Византии, бежал со своими людьми за Дунай и нашел приют у славян.^[721]

Во время набега Забергана в 559 году ничтожество схолариев в смысле военной силы сказалось самым оскорбительным для их чести образом. Хотя этот корпус, усиленный ополчением обоих димов, имел достаточную численность, чтобы справиться с ордой Забергана, но их выступление окончилось полным поражением, и только соста­рившийся в бездействии Велизарий сумел внушить некоторый страх варварам, а деньги сделали остальное.

На охране дворца стояла лишь часть корпуса схолариев. Осталь­ные имели свои стоянки в разных городах Малой Азии: Наколии, Кие, Прусе, Кизике, Котиэе, Дорилее. В феврале 562 года, когда гунны опять проникли в местности недалекие от столицы, император вызнал всех схолариев на европейский берег Босфора и приказал им расположиться на стоянки в Гераклее на Пропонтиде. Через месяц после этого схоларии взбунтовались против своего комита за неисправность в платеже «обычаев», как выражается Феофан, сох­ранивший это сведение.^[722] Сын Петра Магистра, Феодор Кондохер, заменявший отца в его отсутствие, сумел успокоить волнение угрозой строгих наказаний. Против гуннов они, по-видимому, не выступали, и те взяли и ограбили в марте город Анастасиополь в Родопе.^[723]

Помимо схол и экскувитов, при дворе состоял еще один класс военных людей, то были — доместики и протекторы. В старое время это был рассадник офицеров, и туда попадали сыновья военных людей высокого ранга и знатные германцы. По сообщению Прокопия, этот корпус имел при дворе свое представительство, а значительная часть его была расквартирована с давних пор в Галатии и других местах. По словам Прокопия, задержка в уплате жалованья простиралась и на этот привилегированный класс военных людей, и деньги оставались в пользу императора.^[724]

Так разлагалась и слабела военная сила империи в правление Юстиниана, который никогда не чувствовал личной связи с армией и постепенно все более терял интерес к насущным потребностям жизни государства в увлечении богословскими и церковными воп­росами, которым он придавал первенствующее значение.

ЖИЗНЬ СТОЛИЦЫ

Заботы Юстиниана о благочинии в городе. Общественные бедствия: чума, землетрясения, пожары. Борьба партий ипподрома. Строительство Юстиниана

В первые годы правления Юстиниана жизнь столицы текла в блеске роскошных празднеств, которыми император умел веселить свой народ. С восшествием на трон Юстиниан отстранился от того слишком близкого и непосредственного участия в борьбе партий, которое позволял себе раньше, особенно в первые годы правления Юстина, но оживление старого соперничества димов продолжалось. Случайные, неблагоприятно сложившиеся обстоятельства вызвали в начале 532 года крайнее ожесточение общественного раздражения, которое разразилось страшным бунтом «Ника». Соединившиеся тогда обе партии тяжко пострадали во время кровавого усмирения мя­тежников, и долго потом ипподром бездействовал, и вовсе не было всенародных увеселений. Юстиниан отдался со всей силой своей энергии строительству храма св. Софии. Золото текло рекой, и сооружение великолепного храма было событием, захватившим вни­мание всех жителей столицы. С отстройкой погоревшего ипподрома жизнь города потекла опять полным руслом. Строительство не прек­ращалось и после сооружения св. Софии, и приток денег в среду рабочего люда поднимал пульс общественной жизни.

Многолюдство в столице и наплыв пришлого люда имели и другие причины. Об этом засвидетельствовал сам Юстиниан в предисловии к своей VIII Новелле. В столицу направлялись из провинций все, кто не находил правды или терпел преследования и обиды на месте жительства от представителей административной власти или сильных людей. В этой огромной массе пришлого населения были пред­ставители клира и куриалы, оффициалы и землевладельцы (possessores), димоты (низший класс городского населения) и колоны. Это постоянное многолюдств