Финансы и финансовое управление при юстиниане

Состояние казны в начале правления Юстиниана. Иоанн Каппадокиец. Отрешение и восстановление его во власти. Способы обеспечения поступления налогов. Монополии. Откуп таможенных сборов. Падение Иоанна. Его преемник Феодот. Чума и ее последствия. Петр Варсима, его ме­роприятия и монополия на шелк. Сокращение расходов. Рас­стройство финансов в конце правления Юстиниана.

Имп. Анастасий, опытный администратор, водворивший строгую отчетность в расходовании государственных средств, оставил своему преемнику огромный по тому времени фонд в 320 тысяч фунтов золота (ок. 140 миллионов золотых рублей). Блестящее состояние финансов позволило Юстиниану, когда он встал у кормила правления при своем немощном дяде, дать государственной политике более широкий полет и, по свидетельству Прокопия, средства, скопленные Анастасием, были израсходованы еще в правление Юстина.^[601] В первые годы своего единовластия Юстиниан поддерживал традиции старого доброго времени Анастасия, и Малала занес в свою хронику сведение об отмене одного налога, носившего имя: «готское дерево-масло», Ξυλέλαιον Γοτδκόν.^[602] По всему вероятию, то был местный налог, взимавшийся в Сирии, и восходил он к тому времени, когда Фео­досий I, изыскивая способы устроить готов в империи, увеличил обложение в восточных областях.^[603] Когда в том же году тяжкое землетрясение вновь посетило Антиохию, причем погибло пять тысяч человек, а также Лаодикею, где было семь тысяч жертв, и Селевкию, Юстиниан освободил пострадавшую область от всех налогов и податей на три года, как то делалось обыкновенно при Анастасии, и отпустил 200 фунтов золота на отстройку пострадавших городов. Одновременно с тем он возводил общественные сооружения в столице и простер свою щедрость на Александрию, которая получила новый водопро­вод.^[604] Когда в 529 году страшное восстание самаритян и кровавое его подавление принесло Палестине неисчислимые бедствия и страна потеряла, по приблизительному счету Прокопия, до ста тысяч из числа своего населения, иерусалимский патриарх снарядил послом к императору знаменитого главу палестинского монашества, Савву. Император дал согласие на сбавку 13 кентенариев золота (ок. 600 тыс. золотых руб.) с разделением этой суммы на два года, девятый и десятый индикт (т. е. с 1 сентября 530 по 1 сентября 532 г.), поручив епископам Аскалона и Пеллы объехать пострадавшие местности и определить, где именно должно быть оказано снисхождение и допу­щена сбавка с податного оклада. Епископы исполнили возложенное на них поручение и Первой Палестине, в пределах которой лежала вся Самария, отвели 12 кентенариев, а округу города Скифополя и окрестным местностям, как менее пострадавшим, дали льготу в один кентенарий.^[605] Прокопий, писавший свою «Тайную историю» в 550 году, утверждает, будто Юстиниан не сделал никакой сбавки с податного оклада Палестины после постигшего страну тяжкого внут­реннего кровопролития и что положение землевладельцев-христиан стало еще тяжелее, когда им пришлось вносить полностью оклад за запустевшие земли.^[606] Очевидно, он перенес и на эти годы правления Юстиниана то отношение правительства к бедствиям провинциального населения, какое проявлялось позднее, когда нужда в деньгах стала хроническим недугом государственной жизни. Это бедствие Юстинианова режима лишь начиналось в то время. Шли переговоры о мире с персами, который нужно было купить за большие деньги, предстояла экспедиция в Африку, пугавшая ближайших советников императора необходимостью колоссальных расходов, как было вы­яснено по архивным справкам из времени Льва.^[607] Префектура пре­тория, превратившаяся к концу правления Анастасия в высшую апелляционную инстанцию и замещавшаяся выдающимися юри­стами,^[608] должна была изменить свой характер и стать по-прежнему ближайшим органом государя для извлечения доходов из провинций.^[609] Ведомство по взысканию налогов, занявшее полусамостоятельное положение под начальством главного логофета (rationalis), как стал в ту пору называться этот сановник, вошло опять непосредственно в сферу ведения префекта претория. В 531 году пост префекта занял человек весьма невысокого образования, Иоанн, каппадокиец по происхождению. В молодые годы он состоял скриниарием в ведомстве магистра армии, сумел войти в доверие у государя, стал одним из логофетов, удостоен был сана иллюстрия и занял пост префекта.^[610] Прокопий, при всем нерасположении к нему, называет его, однако, самым сильным по уму человеком из всех тех, кого приходилось ему встречать в своей жизни.^[611] Дворец префекта претория стал местом заточения для недоимщиков и тех, кого привлекали к ответственности за недобор повинностей; пытки и истязания, каким их подвергали, кончались иногда смертью.^[612] В короткий срок нескольких месяцев Иоанн Каппадокиец успел вызвать такое возбуждение против себя общественного мнения, что Юстиниан вынужден был пожертвовать им в первые дни бунта «Ника» и дал ему отставку. Его преемником был назначен заслуженный сановник из старой чиновной знати, Фока, сын Кратера, внук Сальвия, обладавший большим состоянием, отзывчивый на чужую беду и крупный благотворитель.^[613] Лестно охарактеризовав Фоку и рассказав, с какой радостью встретил его народ во время первого его выезда на колеснице, Иоанн Лидиец отмечает, как его заслугу, то, что он для начала сооружения храма св. Софии немедленно представил императору 4 тысячи фунтов золота.^[614] По свидетельству Прокопия, из всех лиц, занимавших при Юстиниане (до 550 года) пост префекта претория, только Фока и Басс (в 547 году) были люди бескорыстные, не пользовавшиеся своим положением в целях личного обогащения.^[615] Но этот честный, верный долгу и милостивый к людям сановник не удовлетворял колоссальным запросам, которые предъявлял к государственным средствам Юстиниан, и оставался на этом посту очень недолго. В октябре того же 532 года пост префекта был вновь предоставлен Иоанну Каппадокийцу.^[616]

Главным источником доходов казны была искони поземельная подать. Сумма поступлений исчислялась в канцелярии префекта претория и распределялась им по диоцезам и провинциям. Взимаемые налоги в общей сумме поступали в кассу префектуры.^[617] Иоанн умел собирать поземельную подать не только полностью, согласно росписи, которая публиковалась от имени императора, но и со значительным излишком. Этот добавочный доход, достигавший, по сообщению Про­копия, трех тысяч фунтов золота в год, Иоанн^[618] называл словом άερικόν от ᾀήρ, что значит воздух, т. е. как бы подарок с неба.^[619] Успешность взыскания податей достигалась личным воздействием на посредствующие в этом деле органы и на самих плательщиков через агентов префекта, из числа его скриниариев. Иоанн Лидиец с ужасом рассказывает о тех жестокостях, какие позволял себе в Лидии один из таких агентов, также каппадокиец и соименник префекта, и называет имена пострадавших от него лиц.^[620] Спра­ведливость его сообщений подтверждает указ Юстиниана от 1 сен­тября 535 г., который сохранился не в главном сборнике новелл, а в другом, носящем заглавие: Justiniani XIII edicta.^[621] Двенадцатый из этих эдиктов озаглавлен: De Hellesponto. Помянув о жалобах из провинции Геллеспонт на скриниария Иоанна, который, по словам императора, «не останавливался перед самыми жестокими грабежами и вернулся в этот счастливый город (т. е. столицу) преисполненным золота, а области Геллеспонта оставил в крайней бедности», Юстиниан выражает соболезнование населению и, не оговариваясь насчет кары, которая, казалось бы, должна была постигнуть винов­ного, и не касаясь вопроса о возмещении убытков потерпевшим, повелевает правителям провинций на будущее время проверять пол­номочия чиновников, являющихся из столицы, и признавать только такие командировки (formae), которые исходят непосредственно от императора.^[622]

Заведенный сирийцем Марином при Анастасии способ взыскивать подати с мелких собственников при помощи откупа продолжал дей­ствовать при Юстиниане, но применялся далеко не повсеместно. Виндики вызывали против себя большие нарекания, и сам император признавал жалобы на виндиков вполне основательными. В указе на имя Иоанна Каппадокийца от 535 года, Novella XXXVIII, Юстиниан констатирует оскудение в составе городских курий и изыскивает способы пополнить число куриалов, предупреждая возможность ук­лонения от этих обязанностей местных людей. О виндиках император говорит с большим презрением — τούς ολέϑριους μισϑωτάς, οὓς βίνδικας καλουσι (вредоносные откупщики, которых называют виндиками). В чем собственно грешны виндики, это не высказано в указе. Не­смотря на столь резкий отзыв, Юстиниан однако удержал в силе это учреждение, как видно из его указов от 545 и 556 годов.^[623]

Взыскание поземельной подати было главной обязанностью президов провинций, как это ясно выражено в самой формуле присяги, изданной Юстинианом в 535 г. (Nov. 8). Упомянутые выше указы Юстиниана от 535/6 года имели одну общую цель: обеспечить для правителей провинций возможность исполнить их главную обязан­ность. Сообщая им новые, более почетные титулы, возводя их в высший чиновный ранг, увеличивая оклад их жалованья, император предоставлял им власть над военными отрядами, обязанностью ко­торых было содействие гражданской власти в ее трудах по взысканию налогов с населения. В наиболее откровенной форме и без всяких прикрас, запутывающих истинный смысл «реформы», подлинные мысли императора сохранились в указе на имя Иоанна Каппадокийца, изданном между 1 сентября 538 и 31 августа 539 г. Он дошел до нас в помянутом выше «Сборнике 13 эдиктов» на последнем месте под заглавием: «О городе Александрии и провинциях Египта».^[624] В этом обширном тексте император не раз повторяет, что недочеты в полной сумме сбора, как она указана в росписи, грозят правителю не только отрешением от должности, но и возбуждением против него иска, который, в случае смерти ответчика, переходит на всех его наследников и не может быть прекращен, пока казна не будет удовлетворена полностью. Чтобы побудить солдат ревностно содей­ствовать правителю провинции в исполнении его главной обязанности, император грозит за нерадение переводом целой военной части в негостеприимные земли на дунайской границе или ссылкой на край земли, в Севастополь и Питиунт на Кавказском побережье. В указе о восстановлении прежде существовавшего титула проконсула Па­лестины, исчезнувшего со времени деления этой области на три провинции, Юстиниан оговаривает, что откомандированные в рас­поряжение нового проконсула солдаты выходят тем самым из-под власти магистра армии Востока и местного дукса и не могут быть отозваны от своей новой службы по охране порядка и помощи проконсулу в его обязанности взыскивать повинности в предостав­ленной в его управление области.^[625] То же самое повторено и в указе о модераторе Аравии.^[626]

Опираясь на военную помощь, правители провинций ревностно исполняли свои обязанности, и Иоанн Каппадокиец доставлял в казну не только все по росписи обложения, но и значительный излишек. Если три тысячи фунтов золота поступали в казну в виде добавки к общей сумме налога по всей империи, то помимо того много денег застревало в руках самого префекта, который скопил себе колоссальное состояние, раздражавшее его врагов и императрицу Феодору.

Поземельная подать была главным ресурсом казны. Хотя она поступала даже с излишком против росписи, но Юстиниан постоянно нуждался в деньгах, и Иоанн Каппадокиец умел изобретать новые источники доходов. Таковыми были, по свидетельству Прокопия, монополии на хлеб и предметы первой необходимости. За отсутствием свидетельств об этом новшестве в других источниках, кроме Прокопия, вопрос о монополиях остается не вполне ясным.

Старая идея о праве державного римского народа в центре дер­жавы на даровой хлеб из хлебородных провинций породила весьма сложное и дорого стоившее учреждение, организацию которого дал Август. Оно носило имя annona (хлеб) и непрерывно действовало в Риме до начала V века. Чтобы достойно обставить новую столицу империи, Константин перевел на службу Новому Риму александ­рийский хлебный флот, оставив Риму африканский.^[627] Дело было организовано не вдруг, и только через два года после открытия новой столицы часть ее населения стала получать даровой хлеб.^[628] Точных и вполне ясных свидетельств о том, как было организовано это дело, нет в нашем предании ни от времени Константина, ни его ближайших преемников. Несомненно однако, что право части насе­ления на даровой хлеб сохранялось в силе до времени Ираклия, когда сначала персы, а вскоре затем арабы отняли Египет и взяли Александрию. Даровой хлеб получила, по-видимому, лишь незна­чительная часть населения огромного города. Торговля хлебом не была монополизована до времен Юстиниана, и Анастасий в указе о снабжении хлебом захудалых местностей Фракии, где приходилось содержать значительное число гарнизонов, предоставлял дело хлеб­ной торговли частной инициативе. При Юстиниане торговля хлебом в столице была монополизована в руках правительства, как об этом с полной определенностью говорит Прокопий,^[629] и префект города, заведовавший подвозом хлеба, мог по своему усмотрению уста­навливать цены и увеличивать тем самым доходы казны. По словам Прокопия, казна получала от продажи хлеба беднейшему населению 300 фунтов золота в год чистого дохода.^[630] По примеру столицы, тот же порядок был водворен в Александрии. Это было делом Гефеста, адвоката по профессии, который достиг поста префекта-августала. Сосредоточив продажу хлеба в своих руках, он произвольно повышал цены и делился доходами с двором, за что пользовался милостью императора. Еще со времен Диоклетиана в Александрии отпускалось известное количество хлеба из государственных запасов для даровой раздачи беднейшему населению. Гефест сократил эту дачу, удержав из нее 200 тысяч медимнов.^[631] В Лазике, где хлеб и соль были предметами ввоза, водворил монополию Иоанн Тциба и своими вы­могательствами так раздразнил население, что лазы завели сношения с Хосровом и отпали от империи.^[632] Не довольствуясь установлением монополии на продажу хлеба в столице, Иоанн Каппадокиец, по свидетельству Прокопия, простер ту же систему на другие продукты пропитания и предметы первой необходимости. Существовавший с давних пор в столице сановник, носивший имя νυκτέπαρχος, ночной префект, соответствовавший римскому префекту пожарных (praefectus vigilum), получил новое звание — praetor plebis, народный претор.^[633] В его заведовании находился рынок. По словам Прокопия, он облагал торговцев особым налогом и предоставлял им право устанавливать по взаимному соглашению цены.^[634] Трудно сказать, прав ли Прокопий в своих нападках, и была ли действительно монополизирована тор­говля предметами первой необходимости в ущерб населению. В своем Кодексе Юстиниан воспроизвел указы имп. Льва от 473 года и Зенона — от 483 г. со строгим запретом монополий и угрозами тяжких наказаний за попытки подобного рода.^[635]

Таким же способом увеличить доходы казны была сдача на откуп таможенных доходов. Еще древний Византий богател от пошлин, которые взимались за проход через пролив кораблей с торговым грузом, и за обладание проливами спорили в свое время македонские и сирийские цари. Пошлина с привоза имела также исконную дав­ность, и в проливах было два пункта для ее взимания: Абидос в Дарданеллах и Иерон при выходе в Черное море.^[636] Правительственные чиновники, назначавшиеся в эти пункты, вели регистрацию судов и следили за тем, чтобы купцы не возили к варварам оружия и других товаров, которые оказывались под запретом по тем или иным мотивам. При Юстиниане в обоих этих пунктах взимание пошлин сдавалось на откуп капиталистам, которые в видах наживы причиняли всякие притеснения, обиды и затруднения купцам, так что многие разорялись и оставляли торговлю. Новая таможня возникла в самом Константинополе, она была также отдана на откуп и ее держал сириец Аддей, по-видимому тот самый, который был в начале 50-х годов префектом претория. Введение откупов, стес­нявшее торговый оборот, отразилось, по словам Прокопия, на ценах и вызвало вздорожание в столице привозных товаров.^[637]

Изыскивая всякие способы увеличить доходы казны, Иоанн вос­становил старое зло суффрагия, столь многословно осужденное Юсти­нианом в эдикте 535 года, изданном на его имя (Novella VIII). Хотя в формулу присяги, которую приносили правители провинций, было включено клятвенное обязательство не платить никому за полученный пост, но, по словам Прокопия, не прошло и года после издания эдикта, как стала действовать беззастенчивая продажа должностей, и те, кто рассчитывал на свое искусство и умение обогащаться за счет провинциального населения, покупали должности, обременяя себя долгами в смелой уверенности покрыть их из будущих доходов.^[638]

Вечно нуждаясь в деньгах, император попускал всякого рода злоупотребления Иоанна, и тот продолжал пользоваться неизменным его расположением. На 538 год он был удостоен консульства, сох­ранявшего свое значение высшего сана ввиду связанного с ним увековечения имени в текущей хронологии. Иоанн имел много врагов, в числе их была и сама императрица Феодора; но он был необходим Юстиниану и держался на своем посту до середины 541 года, когда против него была подстроена очень сложная интрига в угоду импе­ратрице и не без ее участия.^[639] Колоссально обогатившийся Иоанн был суеверен, водился с чародеями, открывавшими будущее, и на основании их предсказаний мечтал о достижении верховной власти. Его личные отношения к Юстиниану были настолько близки, что он позволял себе резкие суждения об императрице и противодействие ей. Так как Юстиниан ничем не почтил Велизария за его победы в Италии и привезенные им сокровища Витигеса, то он мог перейти на сторону недовольных. Его жена Антонина, опытная и безза­стенчивая интриганка, стала заводить с дочерью Иоанна Евфимией разговоры о возможности устроить государственный переворот в армии, если в Константинополе окажется сильный человек, который примкнет к этому движению. Загадочные речи Антонины Евфимия передала своему отцу, и он пожелал иметь свидание с Антониной, которая в ту пору собиралась ехать к мужу на театр военных действий на персидской границе. Свидание было назначено в пред­местье Руфинианах на азиатской стороне Босфора, где Велизарий имел свою виллу. Участвовавшая в интриге императрица отправила туда заранее верного евнуха Нарзеса и племянника Юстиниана, Марцелла, занимавшего пост комита экскувитов. Они явились с военной силой и имели поручение убить Иоанна в случае явных доказательств его измены. Свидание Иоанна с Антониной было устроено в ночное время, и Антонина дала возможность Нарзесу и Марцеллу слышать ее разговоры с Иоанном. Попытка арестовать Иоанна не удалась, так как подоспевшая военная свита выручила своего господина. Во время этого замешательства Марцелл был ранен. Иоанн бежал в Константинополь и вместо того, чтобы немедленно повидаться с Юстинианом, который вполне ему верил и даже пре­дупреждал насчет опасности свидания с Антониной, искал спасения в церкви, чем и подтвердил свою вину. Юстиниан не мог уже более отстаивать его от наветов Феодоры. Иоанн был отрешен от должности, перевезен в Кизик и посвящен в пресвитеры. Имущество его было конфисковано, но значительную часть его император сохранил за ним, так что он мог жить на свободе и в роскоши. Враги Иоанна, т. е. прежде всего сама императрица, как утверждает Прокопий, не успокоились и сумели доконать его. — Через два года после падения Иоанна был убит в Кизике епископ Евсевий, с которым Иоанн был во вражде. По делу об убийстве епископа была наряжена следственная комиссия из чинов синклита.^[640] По ложному доносу Иоанн был привле­чен к ответственности и обвинен в соучастии с убийцами. Его под­вергли пыткам, конфисковали имущество и сослали в город Антинополь в Египте.^[641] Путешествие это он совершил как нищий, в рубище и питался подаянием. По смерти императрицы (548 г.) Юстиниан вызвал Иоанна в столицу, но не дал ему официального положения.^[642]

Преемником Иоанна был Феодот, занимавший пост префекта претория Востока с конца 541 по 543 год. Во время его префектуры империю обошла чума, занесенная из Индии в 541 году. Она прошла по Нилу через весь Египет и особенно долго держалась в дельте Нила.^[643] С особенной силой она свирепствовала в Александрии и уносила огромное число жертв. Случаи молниеносного действия эпи­демии были так часты, что никто не выходил из дому, не навязав на руку записки с обозначением своего имени и места жительства на случай внезапной смерти. Из Египта чума прошла сначала на восток, распространилась по Финикии, Палестине, Аравии, прошла в Сирию, Месопотамию. В 542 году она свирепствовала в столице империи, в 543 прошла в персидские пределы, а на запад распро­странилась в Африке, обошла Италию, захватила и дальнейшие области Западной Европы.

Относительно опустошений, которые произвела чума в восточных областях, некоторые сведения сохранил Иоанн Эфесский. На своем пути в 542 году из Палестины через Сирию, Месопотамию и области Малой Азии он видел много вымерших селений, усеянных трупами, которых никто не убирал, так как уцелевшее от эпидемии население в ужасе разбежалось, кто куда мог. Во многих местах он встречал одичавшие стада домашнего скота, виноградники, в которых никто не собирал богатого урожая, нивы с осыпавшимся давно поспевшим хлебом. Многие станции государственной почты (cursus publiais) были заброшены и стояли пустые. Тот же автор записал чудесные рассказы о явлении демонов, или, напротив, ангелов под видом человека, каравших тех, кто пытался поживиться на чужой беде.^[644] Неизбежным последствием чумы должны были оказаться колоссаль­ные недоимки, и агенты правительства по взысканию повинностей были бессильны исполнить свой долг перед государством. Никаких мер общего характера для облегчения податного бремени не было принято правительством в ту пору. Вспоминая о том времени при­близительно через восемь лет после того, Прокопий в своей «Тайной истории» хвалит доброе старое время Анастасия, который с таким вниманием относился к населению в случаях нашествия варваров и стихийных бедствий и слагал все подати на три и более года. При Юстиниане разорения, причиненные войной, вызывали, по словам Прокопия, сложение податей только на данный год, и за все время от начала правления Юстиниана и до 550 года (время написания «Тайной истории») не было ни одного общего эдикта о сложении недоимок.^[645] Это последнее свидетельство Прокопия находит свое под­тверждение в эдикте Юстиниана на имя префекта претория Аре­обинда от 553 года.^[646] Очевидно, никакие усилия органов власти не могли очистить недоимок, вызванных чумой, и император решил облегчить счетоводство единовременным сложением их за 22 года, начиная с 522 и до 545.

В годы после чумы финансы империи находились в весьма трудном положении. По всему вероятию, именно в финансовых затруднениях лежала причина того, что Юстиниан затягивал восстановление пере­мирия с Хосровом до 545 г., хотя дал формальное обязательство в 540 г. в Антиохии через своих уполномоченных и подтвердил его письмом к Хосрову, которое тот получил под стенами Эдессы.^[647] Та же причина вызвала, очевидно, и столь продолжительное небрежение о делах в Италии, когда наконец Юстиниан послал туда Велизария, то не предоставил ему ни армии, ни денежных средств.

Феодот, по суждению Прокопия, человек далеко не чистых нравов, «но все же не настолько дурной, какого нужно было Юстиниану и Феодоре»,^[648] не справлялся с трудной задачей наполнять казну импе­ратора для его широких замыслов и грандиозных строительных предприятий. Нужен был новый финансовый гений, и такой оказался в лице сирийца Петра Варсимы. На него указала императрица, питавшая к нему, по словам Прокопия, большое расположение, что и вызывало в кругах недовольных режимом Юстиниана разные зложелательные толки. Промышлявший в свои молодые годы ремес­лом менялы, Петр Варсима привел постепенно в порядок состояние государственного казначейства. Пост префекта он занимал два раза: с 543 по 546 и с 555 по 559.^[649] В первую его префектуру значение общественного бедствия получил старый способ обеспечения взы­скания налогов полностью с населения, который носил имя «при­кидки», ἐπιβολή.^[650] Поземельная подать рассчитывалась по областям по количеству единиц обложения. Еще в пору Константина финансовое ведомство принимало меры к тому, чтобы запустевшие или остав­шиеся безхозяйственными участки не пропадали для казны. При Анастасии около 512 года, когда префектом был Зотик, было раз­ногласие между ним и другими заинтересованными в этом деле членами администрации, о применении «прикидки» запустевших участков соседям. Префект стоял, по-видимому, на той точке зрения, что «прикидка» должна совершаться в пределах земельных владений, составлявших прежде одну хозяйственную единицу (ὁμόδουλα), другие желали распространить прикидку на пределы всего податного округа (ὁμόκηνσα).

Страшные опустошения, причиненные чумой по всем областям империи, создали необходимость применения этого старого способа обеспечивать доходы казны. Прокопий, мало знакомый с историей учреждений, возлагает на Юстиниана вину изобретения этого отяг­чения бремени, лежавшего на плательщиках. Правительство отно­силось с осторожностью к применению этого способа, и в указе Юстиниана на имя Петра Варсимы от 545 года признается право опротестования «прикидки» и устанавливается обязательность взноса повинностей только с момента формального признания компетентной властью этого обязательства для данного владельца.^[651]

В прямой связи с убылью населения, причиненного чумой, стояло удорожание жизни в столице и повышение цен на труд ремесленников, матросов и сельских рабочих. Император и его советники видели в этом бедствии проявление корыстолюбия, обуявшего этот класс на­селения. В указе от 544 года на имя префекта претория и столицы император строго осуждает рабочих людей за корыстолюбие и требует возвращения прежних цен. Он повелевает «хранить старый обычай» (τήν ᾀρχαῖαν συνήδειαν ϕυλαττειν) и грозит виновным штрафом в пользу фиска в тройном размере повышения против старых цен. Указ оканчивается обычной угрозой канцелярии префектов в случае непринятия ими мер к исполнению этого закона.^[652] — Более чем ве­роятно, что угроза осталась пустым звуком, и экономическая жизнь шла своим путем по закону спроса и предложения, вне воздействия желаний императора вернуть в оборот прежние нормы.

Деньги были страшно нужны, и все законные способы обеспечения получения с населения доходов, к которым принадлежала и «эпибо­ле», были недостаточны. Петр Варсима для увеличения доходов казны допускал самую беззастенчивую продажу административных постов, связанных с взиманием податей. Предприниматели, внесшие правительству вперед сумму налога с данной местности, действовали затем совершенно безнаказанно, собирая путем насилия и вымога­тельств деньги на покрытие понесенных ими расходов. Император, столь красноречиво громивший в 535 году суффрагий и выяснявший его тяжкие последствия для провинциального населения, терпел вящее ухудшение старого зла. Состав администрации резко ухудшился, так как только корыстные предприниматели могли идти на такое дело. То, что совершалось в ведомстве префекта претория, распространялось на два другие, имевшие отношение к взиманию податей: комитов царских щедрот и домен (τὰ πριβάτα).^[653]

Прокопий с большим раздражением сообщает о разного рода спекуляциях, которые Петр Варсима делал на торговле хлебом из государственных магазинов. Негодный хлеб он сбывал городам Во­стока по высоким ценам, когда была в нем нужда, а хороший продавал по двойной цене против оценки, по какой его принимали в платеж повинностей. Когда однажды оказался недостаток в египет­ском хлебе, Петр вышел из затруднения, переложив на натуральные повинности денежные уплаты в провинциях Вифинии, Фригии и Фракии, и обязал население доставлять хлеб в портовые города и везти его в столицу.^[654]

За три года своей префектуры Петр успел вызвать против себя всеобщее неудовольствие в среде служащих всех ведомств (στρατευόμενοι), которым он не выплачивал жалованья. Жалобы поступали к императору отовсюду. Хотя императрица упорно отстаивала своего фаворита, но Юстиниан был вынужден уступить всеобщему негодо­ванию и отставил в 546 году Петра от его должности.^[655] Преемником его был Басс,^[656] человек безукоризненной честности, который, однако, недолго удержался на своем посту.^[657] А Петр Варсима вскоре после отставки занял пост комита царских щедрот, сменив на этом посту некоего Иоанна, палестинца по происхождению, человека, пользо­вавшегося большой популярностью.^[658] В этом звании Петр провел реформу в системе денежного обращения. До сих пор один солид в размене давал 210 фоллов. Теперь отношение между золотой монетой и разменной было установлено иначе, и один солид стал равен 180 фоллам. Так как жалованье служащих (аnnonae) исчислялось на золотые солиды, то повышение цены медной разменной монеты должно было отразиться в виде уменьшения размера окладов. Про­копий выставляет дело так, что золотая монета была уменьшена в своем весе.^[659] Очевидно, у Прокопия здесь грубое недоразумение. Разменный курс золотого солида вообще колебался. При Анастасии он был исчислен так, что один золотой превращался в размене в 8750 медных динариев, т. е. 68⁴/₇ золотого динара были равны 100 медным динариям. Юстиниан восстановил старый курс 7500 медных динариев на один солид, т. е. уравнял 80 золотых динариев 100 медным. Очевидно, с этим новым курсом должен был измениться и чекан медной монеты.^[660]

Важную услугу государственному казначейству оказал Петр Варсима, занимая пост комита царских щедрот, водворением моно­полии на торговлю шелком, находившим большое потребление в империи. — Шелк-сырец шел из Китая через Персию, и в Даре совершалась оптовая продажа прибывавших с востока транспортов этого продукта. Покупщиком являлась казна, которая затем переп­родавала от себя сырой продукт на фабрики. С давних пор производ­ство шелковых тканей сосредоточилось в Финикии, в городах Берите и Тире. Перерабатывая шелк на пряжу и окрашивая его в разные цвета, фабриканты пускали товар на рынок. Цену на шелк-сырец определяло правительство, в частности ведомство комита царских щедрот, в соответствии с количеством привоза и ценами, по каким совершалась покупка. Военные осложнения на персидской границе затрудняли этот торговый оборот, а быть может, и прерывали его, что должно было отражаться на цене продукта. Юстиниан делал попытку найти другой путь, помимо Персии, и вступал еще в начале своего правления в сношения с химьяритами. Но химьяриты не могли помочь в этом деле, и шелк по-прежнему шел через Персию.^[661] Петр Варсима, занимая пост комита царских щедрот, довел до разорения финикийские фабрики шелка и сосредоточил в руках правительства все дело производства и торговли этим продуктом. Цены на шелковые ткани страшно поднялись. Прокопий не щадит слов порицания Юстиниану и особенно Феодоре, которая будто бы несла главную вину в этом деле.^[662] Вскоре после водворения монополии условия торговли шелком должны были существенно измениться. Два сирий­ских монаха побывали в Китае, присмотрелись к разведению шел­ковичного червя и принесли в Константинополь коконы в полых палках. Это событие относится к 552 году.^[663] С тех пор культура шелка стала туземной в Европе, и преемник Юстиниана имел удо­вольствие удивить турецкое посольство, прибывшее в Константино­поль в 568 году для переговоров о новом, помимо Персии, пути для караванной доставки шелка, показав им разведение шелковичного червя в своей столице.^[664]

Взыскание налогов с помощью военной силы, «прикидка» запу­стевших участков, поборы с претендентов на посты правителей про­винций и предоставление им самим изыскивать способы возмещения своих затрат, командировка скриниариев, назначение виндиков, но­вые источники доходов, которые умели изыскивать такие люди, как Иоанн Каппадокиец и Петр Варсима, все это оказывалось недоста­точным, и Юстиниан вечно нуждался в деньгах и запаздывал с необходимыми расходами. В эдикте на имя Петра Варсимы во вторую его префектуру, от 556 года, мы слышим о новом способе обеспечения взимания налогов полностью. Презид провинции перед вступлением в должность обязывался самолично или через посредство доверенного лица вносить залог трем сановникам, в кассы которых поступали сборы: префекту претория, комиту царских щедрот и комиту домен. Такое обеспечение применялось в тех местностях, где не действовали скриниарии и виндики, которые, как выражается законодатель, — «производят взыскание под личной ответственностью» (proprio periculo exactionem faciunt).^[665]

He сводя расходов с доходами, запаздывая со срочными уплатами, Юстиниан прибегал к разным способам сокращения расходов и допу­скал самый опасный вид экономии: сокращал расходы на армию и тем содействовал расстройству военной силы государства. Отлагая расс­мотрение этой стороны дела до дальнейшего, отметим некоторые виды сокращения расходов из числа тех, которые указаны у Прокопия.

Государственная почта (cursus publicus) имела две линии в вос­точных областях: одна шла на персидскую границу, заканчиваясь в Даре, другая отклонялась к югу и через Антиохию шла в Египет.^[666] Первую из них, имевшую политическое значение, Юстиниан за­ботливо поддерживал за все время своего правления и еще в 560 году воздвигал на реке Сунгарии каменный мост на пяти быках вместо деревянного, служившего раньше.^[667] На ближайшем к столице участке этой дороги, от Дакивизы до Халкидона, Юстиниан заменил сухо­путное сообщение морским,^[668] но почтовую дорогу на юге в Египте совершенно забросил. Тогда как в прежнее время на один день пути приходилось от 5 до 8 станций, на которых содержалось по 40 ло­шадей; теперь же осталось по одной станции и вместо лошадей было лишь по несколько ослов. Вместе с тем, по словам Прокопия, окре­стные землевладельцы потеряли верный и постоянный доход от доставки провианта для казенных лошадей. Иоанн Лидиец вменяет эту реформу в вину Иоанну Каппадокийцу и выясняет неудобства для окрестных земледельцев в том смысле, что повинности, которые они несли натурой на содержание почты, были переложены на золото, а так как хлеб продавать было негде, то землевладельцы терпели от этого большие убытки и разорение.^[669]

В Риме сохранялись в пору готского владычества остатки придвор­ного штата, имевшего здесь такую большую давность. Хотя Рим и перестал быть резиденцией, которая была перенесена в Равенну, но по-прежнему из государственных средств получали свой оклад силенциарии, доместики, схоларии. Юстиниан сократил этот расход, и Рим навсегда утратил свое значение императорской столицы. Старое право римского населения на даровой хлеб получило с течением времени другой характер, и во время господства готов из государ­ственных хлебных магазинов отпускалось 3000 модиев хлеба храму св. Петра, который расходовал их на содержание беднейшей части населения. Прокопий сохранил свидетельство, что Юстиниан, по совету Александра, первого организатора финансового ведомс