Компенсаторная (замещающая) функция эмоции

Будучи активным состоянием системы специализированных мозговых структур, эмоции оказывают влияние на другие цере­бральные системы, регулирующие поведение, процессы восприятия внешних сигналов и извлечения энграмм этих сигналов из памяти, вегетативные функции организма. Именно в последнем случае особенно наглядно обнаруживается компенсаторное значение эмо­ций.

Дело в том, что при возникновении эмоционального напряже­ния объем вегетативных сдвигов (учащение сердцебиений, подъем кровяного давления, выброс в кровяное русло гормонов и т. д.), как правило, превышает реальные нужды организма. По-видимо­му, процесс естественного отбора закрепил целесообразность этой избыточной мобилизации ресурсов. В ситуации прагматической неопределенности (а именно она так характерна для возникнове-. ния эмоций), когда неизвестно, сколько и чего потребуется в бли­жайшие минуты, лучше пойти на излишние энергетические траты, чем в разгар напряженной деятельности — борьбы или бегства. —; остаться без достаточного обеспечения кислородом и метаболи­ческим «сырьем».

Но компенсаторная функция эмоций отнюдь не ограничива­ется гнпермобилизацией вегетатйкп. Возникновение эмоциональ­ного напряжения сопровождается переходом к иным, чем в спо­койном состоянии, формам поведения, принципам оценки внеш­них сигналов и реагирования на них. Физиологически суть этого перехода можно определить как возврат от тонко специализиро­ванных условных реакции к реагированию по принципу доминан­ты А. А. Ухтомского. В. П. Осипов не случайно назвал «эмоцио­нальной» именно первую стадию выработки условного рефлекса — стадию генерализации <;...;>

Наиболее важная черта доминанты заключается в способности отвечать одной и той же реакцией на самый широкий круг внеш­них стимулов, в том числе на раздражители, впервые встретив­шиеся в жизни субъекта. Интересно, что онтогенез как бы повто­ряет динамику перехода от доминанты к условному рефлексу. Только что вылупившиеся цыплята начинают клевать любые конт­растирующие с фоном предметы, соизмеримые с величиной их, клюва. Постепенно они обучаются клевать только те, которые могут служить кормом <;...>

Если процесс упрочения условного рефлекса сопровождается уменьшением эмоционального напряжения и одновременно пере­ходом от доминантного (генерализованного) реагирования к стро­го избирательным реакциям на условный сигнал, то возникнове­ние эмоций ведет к вторичной генерализации. «Чем сильнее становится потребность,— пишет Ж- Нюттен,— тем менее специфи­чен объект, вызывающий соответствующую реакцию» <;...!> На­растание эмоционального напряжения, с одной стороны, расширя­ет диапазон извлекаемых из памяти эпграмм, а с другой стороны, снижает критерии «принятия решения» при сопоставлении этих энграмм с наличными стимулами. Так, голодный человек начина­ет воспринимать определенные стимулы в качестве ассоцииру­ющихся с пищей <;...!>

Совершенно очевидно, что предположительное доминантное реагирование целесообразно только в условиях прагматической неопределенности. При устранении этой неопределенности субъект может превратиться в «пуганую ворону, которая и куста боится». Вот почему эволюция сформировала механизм зависимости эмо-

ционального напряжения и характерного для него типа реагиро­вания от размеров дефицита прагматической информации, меха­низм элиминирования отрицательных эмоций по мере ликвидации информационного дефицита. Подчеркиваем, что эмоция сама по себе не несет информации об окружающем мире, недостающая ин­формация пополняется путем поискового поведения, совершенст­вования навыков, мобилизации хранящихся в памяти знграмм. Компенсаторное значение эмоций заключается в их замещающей роли.

Что касается положительных эмоций, то их компенсаторная функция реализуется через влияние на потребность, инициирую­щую поведение. В трудной ситуации с низкой вероятностью до­стижения цели даже небольшой успех (возрастание вероятности) порождает положительную эмоцию воодушевления, которая уси­ливает потребность достижения цели согласно правилу П —Э/(И_Н — И_с), вытекающему из формулы эмоций.

В иных ситуациях положительные эмоции побуждают жнвые существа нарушать достигнутое «уравновешивание с окружающей средой». Стремясь к повторному переживанию положительных эмоций, жнвые системы вынуждены активно искать неудовлетво­ренные потребности и ситуацию неопределенности, где получен­ная информация могла бы превысить ранее имевшийся прогноз. Тем самым положительные эмоции компенсируют недостаток не­удовлетворенных потребностей и прагматической неопределенно­сти, способных привести к застою, к деградации, к остановке про­цесса самодвижения и саморазвития <...>

Симонов П. В. Эмоциональный мозг. М, 1981, с. 4, 8, 13—14, 19—23, 27—39.

И. С Кон ДРУЖБА И ВОЗРАСТ

Отрочество и юность всегда считались привилегированным «возрастом дружбы». Юношеская дружба действительно качест­венно отличается и от детской, и от дружбы зрелых людей. Ран­няя юность означает рост самостоятельности, эмансипацию от родителей и переориентацию на сверстников. Кроме того, это пе­риод бурного роста самосознания и обусловленной этим потреб­ности в интимности. Наконец, все чувства и отношения этого возраста отличаются исключительно яркой эмоциональной окра­шенностью <С..>

Исследованию подлежали прежде всего ценностные аспекты дружбы. Каков канон дружбы сегодняшних юношей и девушек? Считают ли они дружбу исключительным, интимным отношением,

или, как полагают некоторые западные социологи, дружба растворяется в поверхностном приятельстве?

Считая, что одним из показателей уровня предъявляемых к дружбе требований служит суждение испытуемых о том, насколь­ко часто встречается настоящая дружба среди их сверстников, мы включили этот вопрос в анкету. Анализ полученных ответов показывает, что представления современных юношей и девушек в этом отношении мало отличаются от взглядов нх предшественни­ков. От 45 до 72% опрошенных городских старшеклассников и студентов считают, что настоящая дружба встречается редко. М резких возрастных отличий здесь не наблюдается. Более заметны половые различия: в VII—IX классах девушки считают дружбу значительно более редкой, чем юноши, зато в старших возрастах разница не только уменьшается, но девушки настроены в этом отношении оптимистичнее, чем юноши (40% положительных от­ветов школьниц X класса и 41% студенток).

Однако уровень запросов еще ничего не говорит о содержа­тельных, ценностных критериях дружбы. Значительно информа­тивнее в этом плане то, как представляют себе современные мо­лодые люди друг друга и отношения дружбы, какими чертами их наделяют, какие характеристики им дают в сравнении с просто приятельскими отношениями. От одной трети до двух третей оп­рошенных в зависимости от возраста подчеркивали близость и доверительность дружбы («друг знает о тебе все», «друг намного ближе приятеля», «с приятелем никогда не поделишься тем, что доверяешь другу»). Остальные отмечали большую прочность, ус­тойчивость дружбы («друга выбирают на всю жизнь»), взаимо­помощь и верность («приятель подведет, друг — никогда») и т. д. В определениях дружбы, не связанных заданными рамками сравнения, преобладают два мотива: требование взаимопомощи и верности и ожидание сочувствующего понимания со стороны друга. Характерно, что с возрастом мотив понимания заметно уси­ливается (у юношей —с 16% в 7-м классе до 40% в 10-м; у девушек — соответственно с 25 до 50%) и у девушек он вообще выражен сильнее. Эта частичная (поскольку оба мотива перепле­таются и предполагают друг друга) переориентация с инструмен­тальных ценностей (взаимопомощь) на экспрессивные (понима­ние), несомненно, связана с развитием самосознания.

Однако более тонкие и дифференцированные психологические запросы удовлетворить труднее. Не отсюда ли и рост сомнений в распространенности «настоящей дружбы»? <...> Близость с те­ми, кого мы любим, очень редко кажется нам «достаточной».

Как же реализуются эти установки в реальном поведении? Если дружба и приятельство разграничиваются более или менее строго, то число друзей не должно быть особенно велико. Эта гипотеза подтвердилась в процессе исследования. Оказалось, чю среднее число друзей своего пола у юношей от 7-го класса к 10 му несколько уменьшается (у девушек такой тенденции нет), а число «приятелей», наоборот, растет. Это свидетельствует о растущей

индивидуализации и избирательности дружбы. При этом у деву­шек во всех возрастах друзей своего пола меньше, а друзей про­тивоположного пола больше, чем у юношей.

По сравнению со своими зарубежными сверстниками совет­ские старшеклассники выглядят более благополучными в том смысле, что среди них меньше одиноких...

При выяснении соотношения внутриколлективных, классных, общешкольных и, так сказать, «внешних», выходящих за рамки школы, дружеских отношений оказалось, что соседство (по край­ней мере в городских условиях) играет в установлении и поддер­жании дружбы значительно меньшую роль, чем совместная учеба. Внутриколлективные отношения также не исчерпывают круг дру­жеских привязанностей, особенно у старших школьников. Среди друзей своего пола у семиклассников одноклассники составляют 50%, а у десятиклассников — только 37%.

В ответах на вопрос о том, где состоялось знакомство с вне­школьными друзьями, прежняя совместная учеба занимает второе место после совместного летнего отдыха. Вместе с тем принадлеж­ность к одному и тому же учебному коллективу как ведущий фак­тор формирования дружеских привязанностей с возрастом теря­ет былое значение, дружеское общение все больше выходит за школьные стены.

Выяснить психологические функции дружбы с помощью прос­тых вербальных методов (типа самоотчета) невозможно. Да­же при полной искренности человеку трудно раскрыть содержа­ние своего общения, темы бесед с друзьями и т. п. Многое забы­вается, кроме того, истинный смысл дружеского общения зача­стую не осознается. Поэтому, спрашивая старшеклассников, как часто они обсуждают со своими друзьями те или иные темы и ка­кие у них существуют общие виды деятельности, мы не питали иллюзий относительно психологической ценности полученных дан­ных. Тем не менее эти сведения бросают некоторый свет на соот­ношение вербального общения и предметной деятельности.

В, А. Сухомлинскип писал, что уже у 13—14-летних подрост­ков основой дружбы чаще становятся духовные интересы и по­требности, чем увлечение каким-то определенным видом труда. Полученные нами при опросе данные подтверждают это мнение.

Разумеется, дружеское общение всегда как-то объективирова­но. Не говоря уже о совместной учебе, порождающей много об­щих проблем и интересов, в общении старшеклассников с их друзьями важное место занимают общественная работа, совмест­ный досуг, развлечения, спорт, а также различные любительские занятия и хобби. Но, видимо, не случайно от 20 до 40% опро­шенных оставили вопрос о совместной деятельности с другом (речь шла именно о совместных занятиях и увлечениях) без от­вета. Дружба ассоциируется главным образом с разговорами, спорами, обменом мнениями, что подтверждает ее коммуникатив­но-личностный характер.

Для понимания психологических функций дружбы очень важ-

ны ее возрастные рамки. Хотя в принципе люди предпочитают друзей собственного возраста, понятие «сверстник» относительно. В 40—50-летнем возрасте разница в 5—6 лет совсем невелика, а 2—3 года н вовсе незаметны. Иное дело — в ранней юности, ког­да происходит процесс формирования личности.

Пятнадцати-шестнадцатилетние юноши и девушки тянутся к старшим, жадно вслушиваются в их слова и всматриваются в их поведение. Дружба со взрослыми для них дорога и желанна. По­требность в эмоциональном контакте со старшим нередко прини­мает форму страстного увлечения, когда во взрослом видят живое воплощение идеала. Это случается не только с экзальтированны­ми девушками <;...>

Однако тяготение к сверстникам еще сильнее. Данные как за­рубежных, так и наших собственных исследований свидетельст­вуют, что фактически среди друзей своего пола и у юношей, и у девушек преобладают сверстники <...>

Возраст «идеального друга» приоткрывает некоторые, не всег­да осознаваемые, психологические потребности. Ориентация на ровесника говорит о стремлении к более или менее равным от­ношениям. Такая дружба основывается на принципе сходства и равенства («с парнем моего возраста мне легче общаться», «ему можно все сказать, не боясь насмешек», «с ним свободней, я мо­гу показаться ему такой, какая есть, не стараясь выглядеть ум­нее»). Выбор более старшего друга, напротив, выражает потреб­ность в примере, опеке, руководстве («старший может служить образцом», «может поделиться опытом, рассказать о том, чего я еще не знаю», «на него можно положиться»).

А почему же так редки ориентации на младшего? Потребность в общении с младшими, желание руководить, делиться опытом, опекать отнюдь не редкость в юношеском возрасте. Более того, юноши, имеющие младших братьев или сестер, выше, чем осталь­ные, оценивают себя по таким качествам, как смелость, доброта, ум, самостоятельность, а также ожидают более высоких оценок в этом отношении от своих родителей и друзей. Общение с млад­шими, позволяя юноше проявить свои положительные качества и почувствовать себя взрослым и значительным, благотворно влияет на его самоуважение.

Но как ни приятно юноше чувствовать себя сильным и нуж­ным, этот тип отношений не вполне отвечает его представлениям о дружбе. Для ранней юности типична идеализация друзей и са­мой дружбы. По данным ряда экспериментальных исследований, представление о друге в этом возрасте стоит значительно ближе к нравственному и человеческому идеалу, нежели к его представ­лению о своем Я. Младший для этой роли не подходит. Дружба с младшим воспринимается скорее как дополнение дружбы со сверстниками, чем как ее альтернатива. У тех, кто дружит исклю­чительно с младшими, такой выбор в большинстве случаев вы­нужденный. Это либо результат отставания в развитии, когда по характеру своих интересов и поведению юноша объективно ближе

16 Заказ 5162

к младшим, чем к сверстникам, либо следствие каких-то психо­логических трудностей: застенчивости, боязни соревновательнос­ти, свойственной мальчишеским компаниям, несоответствия уров­ня притязаний и возможностей и т. п. Перенос эмоциональной привязанности на младших часто является известной психологи­ческой компенсацией.

Впрочем, равенство возраста как условие дружбы не следует преувеличивать. Именно разновозрастиость делает общение де­тей и подростков особенно полезным и с точки зрения ухода за малышами, и с точки зрения передачи какой-то специфической информации, включая навыки общения. Характерно, что почти все естественно возникающие детские и подростковые группы быва­ют разновозрастными (конечно, в определенном диапазоне) < — >

Оценки, которые юноши и девушки дали тому, как их пони­мают окружающие люди, в целом оказались довольно высокими: почти во всех случаях они стоят ближе к положительному, чем к отрицательному полюсу. Подавляющее большинство опрошен­ных не чувствует себя непонятыми, эмоционально и духовно изо­лированными. Романтический образ юноши как одинокого Чайльд-Гарольда сегодня явно не является типичным (да и был ли он когда-нибудь таковым?). Тем не менее и у юношей и у девушек всех возрастов «ближайший друг» (как правило, свер­стник своего пола) занимает ведущее положение. Уровень пони­мания со стороны матери, занимающей в этом отношении второе место, отца, любимого учителя и других взрослых оценивается ниже, причем с возрастом (особенно от 14 к 16 годам) эта оцен­ка понижается, тогда как положение друга остается более или менее стабильным.

Еще яснее выражена эта тенденция по шкале доверительнос­ти. Резкое снижение доверительности с родителями опять-таки приходится на период от 14 до 16 лет, после чего положение ста­билизируется. Отчетливо выступают также различия в оценке психологической близости с матерью и отцом. Характерно, что у девочек возрастное снижение доверительности общения с отцом отсутствует, так как уже в 14 лет она весьма низкая. По шкале легкости общения эти возрастные тенденции выражены менее оп­ределенно, но порядск рангов значимых лиц остается таким же <...> Одной из главных неосознаваемых функций юношеской дружбы является поддержание самоуважения личности.

При всей своей тяге к самостоятельности подростки и моло­дые люди остро нуждаются в жизненном опыте и помощи стар­ших. Поэтому психологическую значимость родителей и сверстни­ков надо выявлять, не просто сравнивая ее по степени, но и учи­тывая сферу деятельности.

Крымские старшеклассники, отвечая на вопросы анкеты, с кем они предпочли бы проводить свободное время, отвергли родителей в пользу компании сверстников. Зато советоваться в сложной жи­тейской ситуации они предпочли в первую очередь с матерью; на втором месте у мальчиков оказался отец, у девочек — друг (под-

руга). Иначе говоря, с товарищами приятию развлекаться, с друзьями — говорить о своих переживаниях, но в трудную ми­нуту лучше все-таки обратиться к маме...

Юношеская дружба выступает иногда как своеобразная фор­ма «психотерапии», позволяя молодым людям выразить перепол­няющие их чувства и найти подтверждение того, что кто-то раз­деляет их сомнения, надежды и тревоги.

Слушая телефонный разговор двух подростков, взрослые не­редко буквально выходят из себя от его бессодержательности, не­значительности сообщаемой информации и не замечают, сколь важен этот «пустой» разговор для их сына, как тянет его к те­лефону, как меняется в зависимости от такого разговора его на­строение. Разговор кажется пустым потому, что его содержание не логическое, а эмоциональное. И выражено оно не столько в словах и предложениях, сколько в характерных интонациях, ак­центах, недоговоренности, недомолвках, которые подросток при воем желании не смог бы перевести в понятия, ио которые доно­сят до его друга-собеседника тончайшие нюансы его настроений, оставаясь бессмысленными и непонятными для постороннего слу­шателя. В этом отношении подобный «пустой» разговор куда важнее и значительнее, чем «содержательная» светская беседа о высоких материях, блистающая умом и знаниями, ио ие затраги­вающая личных, жизненных проблем собеседников и оставляющая у них з лучшем случае ощущение приятно проведенного вечера.

Но — оборотная сторона медали! — многозначность подобной коммуникации делает ее отчасти иллюзорной. Юношеская потреб­ность в самораскрытии часто перевешивает интерес к раскрытию внутреннего мира другого, побуждая не столько выбирать друга, сколько придумывать его. Подлинная интимность, т. е. совмеще­ние жизненных целей и перспектив друзей при сохранении ин­дивидуальности и особенности каждого, возможна только на ос­нове относительно стабильного «образа Я». Пока этого нет, под­росток мечется между желанием полностью слиться с другим и страхом потерять себя в этом слиянии.

По меткому выражению американского психолога Э. Дауван, «юноша не выбирает дружбу, его буквально втягивает в нее». Нуждаясь в сильных эмоциональных привязанностях, молодые лю­ди подчас не замечают реальных свойств их объекта. При всей их исключительности дружеские отношения в таких случаях обычно кратковременны <...2>

Явление это в психологии пока глубоко не изучено. Предста­вители различных теоретических ориентации объясняют его по-разному. Психоаналитики, например, объясняют неустойчивость юношеских увлечений тем, что они почти не связаны с реальными свойствами их объекта. Для подростка объект его увлечений вы­ступает не как конкретное лицо (тем более не как личность), а неосознанно является лишь средством избавления от своей внут­ренней напряженности, хорошим или дурным примером, способом самоуспокоения или доказательства собственных способностей.

16*

Социальная психология склонна объяснять это скорее слож­ностью процесса межличностного общения, социальной незрело­стью и коммуникативной некомпетентностью партнеров. Диф­ференциальная психология придерживается точки зрения, что тре­бования к другу и дружбе зависят не только и не столько от воз­раста, сколько от типа личности. В ранней юности, пока индивид еще не научился корректировать собственные реакции, такие осо­бенности проявляются наиболее резко.

Каждое из этих объяснений в какой-то мере справедливо. Юно­шеская дружба ближе всего стоит к романтическому идеалу, но ей свойственны и все его издержки. Художественная литература раскрывает это ярче и глубже, чем экспериментальная психоло­гия. Вспомним «Юность» Л. Н. Толстого. Ее герою «невольно хо­чется пробежать скорее пустыню отрочества и достигнуть той счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чув­ство дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и поло­жило начало новой, исполненной прелести и поэзии, поре юнос­ти»...

Сравнение коммуникативных свойств группы взрослых людей, которые были объектом многолетнего наблюдения, с тем, какими они были в 8 и 12 лет, показало, что эмоционально теплые и спо­собные к интимной человеческой коммуникации мужчины имели в 8 лет тесную дружбу с другими мальчиками и среди их това­рищей по играм были также девочки. Напротив, мужчины, кото­рые «держат людей на расстоянии» и избегают тесных межлично­стных контактов, в детстве не умели устойчиво дружить с маль­чиками и реже играли с девочками. У женщин эмоциональная теплота во взрослом состоянии также соотносится с коммуника­бельностью, включая контакты с мальчиками в предподростко­вом возрасте.

Выявленная в этих исследованиях зависимость касается имен­но предподросткового возраста, а не юности. Если вспомнить, что как раз к 8—9 годам созревает способность к симпатическому ди­стрессу, это уже не кажется удивительным. Возможно, именно этот возраст является критическим для формирования данной способности. Интерес к Другу, желание понять его и проявление заботы о нем одновременно способствуют как осознанию собствен­ной идентичности, так и выработке соответствующих коммуника­тивных свойств... Как идентичность, так и интимность — явления многомерные и многоуровневые. Можно предположить, что от­дельные элементы и навыки интим-ной коммуникации складыва­ются и реализуются так же разновременно и постепенно, как и элементы идентичности, и между ними существует обратная связь на каждом этапе развития личности. Степень самораскры­тия личности в этом случае будет зависеть не только от уровня зрелости и устойчивости Я, но и от содержания коммуникации (какие именно свойства становящейся личности раскрываются в общении), а также от характера партнера по коммуникации. Ког­да младший подросток по секрету сообщает другу о своем ре-

ш-енин бежать из дому на строительство БАМа, эта информация для него не менее интимна, чем для юноши сообщение о первой влюбленности. Человек не может ни осмыслить себя целиком, ни полностью раскрыться другому. Каждое «открытие Я» неизбежно остается частичным и так же, по частям, в процессе дружеско­го общения передается другому, причем сам акт такой коммуни­кации вследствие своей огромной личной значимости («я расска­зал о себе, и меня поняли» нли «я рассказал о себе, и меня ос­меяли») обязательно рефлексируется и закрепляется в самосоз­нании («мои переживания интересны и понятны другим, следо­вательно, я могу не стесняться их» или «я не похож на других, моя доля — одиночество»).

Мысль о стадиальности и частичности межличностной ком­муникации важна и для понимания особенностей дружбы взрос­лых.

Согласно житейским представлениям, юность — сплошной по­рыв, стремление, натиск, а взрослость—статичное состояние (само выражение «стать взрослым» как бы содержит оттенок окончательности), для которого характерны спокойствие, уверен­ность в себе и одновременно эмоциональное оскудение <.>

Возрастная ностальгия универсальна и естественна. Пережи­вания юности, даже если вы хорошо помните ее горести и разо­чарования, всегда сохраняют неповторимое обаяние. Но тоска по утраченной молодости и желание начать жизнь сначала далеко не всегда говорят о реальном оскудении чувств, тем более что чувство собственного «остывания» навещает многих еще на школь­ной скамье. Пушкинский Ленскнй не единственный, кто «пел по­блеклый жизни цвет без малого в осьмнадцать лет». _t -

Большую сдержанность и сухость дружбы взрослых людей не­редко объясняют изменением соотношения разума и чувства, ко­торое рисуется как антагонистическое. Однако, по данным срав­нительной психологии, н в фило- и в онтогенезе эмоции и ин­теллект развиваются не в антагонизме друг с другом, а, скорее, параллельно. Чем выше уровень организации и развитости орга­низма, тем выше его эмотивность. Это проявляется в расширении круга факторов, способных вызывать эмоциональное беспокойст­во, большем многообразии способов проявления эмоций, продол­жительности эмоциональных реакций, вызываемых кратковре­менным раздражением, и т. д. Чувства взрослого человека слож­нее, тоньше, дифференцированнее, чем детские эмоции. Взрослый точнее, чем ребенок или юноша, воспринимает и расшифровыва­ет чужие переживания. Однако его чувства лучше контролируются разумом. Иначе и быть не может. Если бы взрослый с его слож­ными, дифференцированными чувствами и широкой сферой зна­чимых отношений реагировал на все с непосредственностью ре­бенка, он неминуемо погиб бы от перевозбуждения и эмоциональ­ной неустойчивости. Его спасают два вида психологической защи­ты. Во-первых, у него развиваются сложные и эффективные пси­хофизиологические механизмы внутреннего торможения, созиа-

тельного и бессознательного самоконтроля. Вс-вторых, культура облегчает индивиду эмоциональные реакции, «задавая» более или менее единообразные правила поведения и стандартизируя многие типичные ситуации (гипотеза Д. Хебба и У. Томпсона).

Частое повторение даже самой драматической ситуации, де­лая ее привычной, снижает ее эмоциональное воздействие. Хирург не черствее представителей других профессий, тем не менее он не падает в обморок при виде крови, так как воспринимает ее в свете своих профессиональных установок. И дело не столько в силе эмоциональной реакции, сколько в ее направленности: вид крови возбуждает каждого человека, но хирурга это возбуждение стимулирует к активной профессиональной деятельности, а у ки­сейной барышни вызывает парализующий ужас.

Однако это имеет и свою оборотную сторону. Как костяк, ста­новясь прочнее, утрачивает свойственную ему па ранних стадиях развития гибкость, так и стандартизация эмоциональных реакций, обеспечивая сохранение психической устойчивости, постепенно притупляет их живость и непосредственность. А. Сент-Экзюпери недаром художественно воплотил идею сочувствия и сопережива­ния не во взрослом, а в маленьком принце. Сдвиги в характере дружбы связаны не только с психофизиологическими, но также с социально-психологическими процессами.

Три момента особенно важны для понимания психологических отличий дружбы взрослых людей от юношеской дружбы: 1) отно­сительное завершение формирования самосознания; 2) расшире­ние и дифференциация сферы общения и деятельности; 3) появ­ление новых интимных привязанностей.

Образ собственного Я, который у юноши еще только формиру­ется, у взрослого человека уже сложился в определенную устой­чивую структуру. Жизненный опыт позволяет ему более или ме­нее реалистически оценивать себя, свои достижения и возмож­ности. Взрослый человек научается соизмерять свои притязания с возможностями, его сознание более предметно, менее эгоцент­рично, нежели юношеское, поэтому потребность в психологичес­ком «зеркале» у него снижается. Функция самопознания, столь важная в юношеской дружбе, теперь отходит на задний план, и дружеское общение в значительной мере теряет свою исповед-ность. Чтобы снять многие юношеские проблемы и трудности, об­условленные преувеличением собственной уникальности, непохо­жести на других, иногда достаточно высказать их вслух, по­делиться с другом. Проблемы, волнующие взрослого человека, значительно сложнее, простым разговором их не разрешить. По­этому его общение с друзьями имеет более предметный харак­тер.

Это не означает ослабления экспрессивного начала друж­бы <...>

Содержание и структура дружеского общения у взрослых ме­няются. Терпимость к различиям — один из главных показате­лей уровня культуры и интеллектуального развития, Это проявля-

ется и в сфере общения. Дегская дружба может распасться из-за - пустяка. Юноши уже готовы мириться с частными недостатками своих друзей, но сама дружба все-таки понимается как нечто то­тальное. Отчасти здесь проявляется типичная для юности идеа­лизация друга и дружбы, отчасти же это связано с вполне реаль­ными обстоятельствами. Устремленные в будущее, юноши делятся друг с другом прежде всего своими мечтами и жизненными пла­нами. Чем определеннее зти образы будущего, тем легче найти человека, который полностью их разделяет.

Жизненный мир взрослого человека гораздо более сложен. Его деятельность, круг его общения и сфера интересов неизбеж­но расчленяются, специализируются. Чем сложнее и многогран­нее человек, тем труднее иайтн другого, который был бы ему созвучен во всех отношениях. Отсюда известная дифференциация дружеских отношений, когда с одним из друзей нас связывают общие интеллектуальные интересы, с другим — воспоминания мо­лодости, с третьим — эстетические переживания. Каждое из таких отношений имеет свои границы, которые люди предпочитают не переходить. Однако это не мешает дружбе быть глубокой, ис­кренней и устойчивой.

В юности дружба, как мы видели, занимает привилегирован­ное, даже монопольное положение в системе межличностных от­ношений и привязанностей. Она складывается, когда у человека нет еще ни собственной семьи, ни профессии, ни любимой. Един­ственный «соперник» юношеской дружбы — любовь к родителям, но эти чувства лежат в разных плоскостях. С появлением но­вых, «взрослых» привязанностей дружба постепенно утрачивает свое привилегированное положение.

Первая влюбленность еще не только не ослабляет потребнос­ти в друге, с которым можно поделиться своими переживаниями, но даже усиливает ее. «Мне кажется, что я немного влюблена в С, — пишет в своем дневнике девятиклассница. — И сейчас мне очень нужен кто-то, кому можно вое это высказать, с кем. пого­ворить». Но как только появляется взаимная любовь, предпола­гающая как физическую, так и психологическую интимность, эта сфера отношений, как правило, изымается из обсуждения с преж­ними друзьями (пока в любовных отношениях не возникают ка­кие-то трудности).

Особенно резко меняется структура дружеских отношений с вступлением в брак. Прежде всего встает вопрос: совместимы ли с семьей прежние друзья? Что же касается новых друзей, то они выбираются уже с учетом приемлемости для обоих супругов. Семейная.дружба, дружба парами или домами, естественно, ме­нее интимна, чем юношеская. Молодые супружеские пары первое время по инерции продолжают ориентироваться на внесемейное общение... Но постепенно удельный вес внесемейного общения снижается, н, что особенно важно, оно все теснее связывается с общением домашним. Люди чаще встречаются не в обществен­ных местах, а дома. В числе их гостей (и тех, к кому они сами

ходят в-гости) ведущее место занимают родственники. Внесемей-ное общение (например, мужские компании, встречи в кафе или в пнвном баре) становится периферийным.

С появлением детей значительная доля эмоциональной при­вязанности переносится на них... Если в начале юности дружба оттесняет родительское влияние, то теперь ей самой приходится потесниться, чтобы дать место новым привязанностям. Более экс­тенсивные, так сказать, «поисковые» формы общения сменяют­ся более устойчивыми и замкнутыми.

Расставание с очарованием юношеской дружбы часто пережи­вается болезненно. «...Лишь до семнадцати, восемнадцати лет мила, светла и бескорыстна юношеская дружба, а там охладеет тепло общего тесного гнезда, и каждый брат уже идет в свою сторону, покорный собственным влечениям и велению судьбы», — с грустью писал А. И. Куприн. Но не следует забывать об эго­центричное™ молодости, которая часто побуждает юношу искать в таких отношениях не столько собеседника, сколько зеркало или двойника. Нравственно-психологический прогресс дружеского об­щения заключается именно в освобождении с возрастом от такой установки... Только после этого полностью вырисовывается нрав­ственный смысл дружбы и скрепляющих ее мировоззренческих ценностей.

Поэтому, сравнивая взрослую дружбу с юношеской, надо го­ворить не столько об оскудении, сколько об усложнении чувств и о перемещении центра тяжести «привилегированных» сфер ин­тимности. Ребенок получает максимум эмоционального тепла от общения с родителями. В ранней юности наиболее значимой сфе­рой личного общения становится групповая или парная дружба. Затем на первое место выходит любовь. У взрослого круг лично-стно значимых отношений становится еще шире и, какое из них психологически доминирует, зависит от индивидуальных особен­ностей человека и его жизненной ситуации.

Таким образом, в развитии межличностных отношений есть свой стадиальные закономерности. Один вид эмоционального контакта подготавливает другой, более сложный, но может и препятствовать ему. Например, слишком теплые отношения в семье, дающие застенчивому подростку максимум психологичес­кого комфорта, иногда тормозят его вхождение в общество свер­стников, где за положение н понимание надо еще бороться. Тесная юношеская дружба порой также создает конфликтные ситуации. Пример: судьба «последнего в компании», который настолько по­глощен своими друзьями и совместной с ними деятельностью, что не ищет других привязанностей. Его друзья один за другим влюб­ляются, женятся, а тот, кто полнее всего идентифицировался с группой как целым, остается один. Он запоздал с переходом в следующую стадию.

Интимное дружеское общение во всех возрастах имеет высо­кую нравственно-психологическую ценность, наличие друзей счи­тается одной из важнейших предпосылок психологического ком-

форта и удовлетворенности жизнью. Однако в старших возрас­тах новые дружбы завязываются труднее. Понятие «лучший друг» все теснее сливается с понятием «старый друг».

Дружба взрослых людей чаще совмещается с семейными ро­лями, недаром ее считают необходимым аспектам супружеской любви. Однако здесь есть также свои противоречия. Бывает, что длительная и не всегда добровольная близость притупляет ин­терес друг к другу. Кажется, что все слова уже сказаны, все мыс­ли высказаны. Хотя в человеке постоянно возникает что-то новое, чем он хочет и мог бы поделиться, рутинизация отношений, страх быть непонятым или ложно истолкованным зачастую блокирует эту потребность. С посторонним человеком, случайным дорожным попутчиком иногда поговорить легче, чем с домашними, потому что новый человек принимает вас «по номиналу», так, как вам хо­чется, как вы себя подаете, а старый друг не может отбросить шлейф вашей биографин и собственных взаимоотношений с вами. Можно сколько угодно иронизировать насчет традиционных муж­ских компаний у пивных ларьков н сакраментальной форму­лы «Ты меня уважаешь?», но сама их распространенность го­ворит о каких-то неудовлетворенных коммуникативных по­требностях.

Противоречивы и сами каноны общения. С одной стороны, слышатся призывы к осторожности, сдержанности в словах: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». С другой сто­роны, своевременно не высказанные слова мертвым грузом осе­дают на душе. Как писал американский писатель Б. Маламуд об одном из своих персонажей, «ему было нечего сказать, потому что он не сказал этого, когд<