Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
П. Фресс о психологии будущегоСодержание книги
Поиск на нашем сайте
Какая дерзость — осмелиться говорить о психологии будущего, когда уже трудно знать психологию вчерашнего и сегодняшнего дня! И можно лн предвидеть, что станут делать психологи завтра? Между тем подобная самонадеянность может быть оправдана в Лейпциге, где празднуется столетие созданной В. Вундтом первой лаборатории экспериментальной психологии, в которой сформировались первые крупные немецкие, европейские и американские психологи конца XIX в. Это было, по существу, создание новой отрасли знания. Вундт сознавал смелость своего предприятия уже в 1874 г., когда писал в предисловии к «Основам физиологической психологии»: «Труд, который я выпускаю "в свет, является попыткой вычленить новую область науки». Настал ли ее час? — спрашивал он. Нельзя сказать, что в ту эпоху ответ напрашивался сам собой, даже несмотря на то, что У. Джемс, например, предпринимал нечто подобное в Гарварде. В 1884 г., через десять лет после публикации своей книги, Вундт писал: «Мы полагаем, что замысел этот осуществится в будущем, и полностью отдаем себе отчет в том, что в настоящее время дело обстоит иначе. В Германии представители психологии сходятся в одном: они ненавидят экспериментальную, или физиологическую, психологию и склонны расценивать преподавание ее основных положений и результатов исследований как разновидность богохульства». В чем же усматривалось «богохульство»? Вундт объяснял и наглядно показывал, что в психологии можно применять экспериментальный метод и что, следуя по пути, проложенному Г. Фехнером, можно с помощью математических приемов обрабатывать полученные таким методом результаты. Сегодня экспериментальная психология существует и речь идет о том, чтобы попытаться определить направления, по которым она будет развиваться в ближайшем будущем. Это рискованное предприятие, поскольку, с одной стороны, составление перспектив научного развития предполагает описание направлений, в которых мы уже работаем, н определение ближайших целей, а с другой стороны, в планах на будущее находят выражение надежды, которые можно назвать утопическими, Сегодня проблема состоит не в том, чтобы создавать или не создавать психологию как науку, а в том, чтобы понять, не угрожает ли бурное развитие ее единству. Действительно, что общего между психофизиологами, социальными психологами и медицинскими психологами? Мы перечислили лишь несколько названий кафедр, в то время как насчитываются десятки подразделений в Американской психологической ассоциации и выпускаются несколько сот все более и более специализированных психологических журналов <...> Никто не станет отрицать, что в природе имеется оригинальный вид — человек, это прямоходящее животное, одаренное огромным мозгом, обладающее речью и бесконечными возможностями. По своей природе человек представляет такой уровень организации, который требует создания отдельной науки. Человека исследуют многие науки. Это «животное» изучается всеми науками о жизни —от биохимии до физиологии. С другой стороны, оно является членом сообществ, у каждого из которых есть свой язык, свои обычаи, своя история. Этим занимаются наши коллеги социологи, этнологи, историки, философы. У психологов своя задача — изучать человека как своеобразную живую организацию и стремиться объяснить ее механизм и особенности реакции на сигналы,, исходящие из физического и социального окружения. Такая цельность объекта психологии не означает, что мы придем к «отшлифованной» и замкнутой на самой себе науке <...> В человеке следует различать «человека природы» и «человека культуры». История «человека природы» насчитывает миллионы лет и начинается с процесса рождения человекоподобных из царства животных. Человек этот может и должен изучаться всеми естественными науками. Чтобы понять «человека природы», они должны соотнести его генетический потенциал, биологическую оснащенность и особенно возможности центральной нервной системы с его деятельностью и поведением. Так возникает нейропсихология восприятий,, эмоций, а также речи. К психологии «человека природы» относится все, что называют экспериментальной психологией, — будь то экспериментальная психология ребенка, взрослого или старика. Эта психология, которую можно назвать номотетической, стремится установить общие законы, объясняющие постоянные отношения между наблюдаемыми феноменами. Отсюда происходят законы ощущений, двигательной активности, состояний, законы психофизики, восприятия, научения, даже некоторые законы психолингвистики и возрастной эволюции человека. Говоря о законах, я думаю не о причинных связях, а о законах вероятностных, поскольку любая деятельность, даже самая простая, зависит от многих факторов. Приведу лишь один пример, который вспоминается в связи с симпозиумом по движению глаз, организованным мною на Лейп-цигском конгрессе. Эти движения зависят от законов организации моторики глаз. Паузы, длительность и амплитуда саккад изменяется в сравнительно малом диапазоне, но и внутри этих границ 4* движения глаз зависят также от задачи (вождение автомобиля, чтение плана или текста) и цели субъекта (например, расшифровка или чтение рукописи). Результаты подобных исследований достаточно хорошо поддаются математическому исчислению и статистической обработке; они варьируют в довольно узком диапазоне, что позволяет легко выбирать из нескольких гипотез. Но этот «человек природы» является также продуктом культуры. С момента рождения он погружен в мир культуры, чья писаная история исчисляется уже не миллионами, а тысячами лет. «Природные» способности позволяют ему в ходе социального воспитания усвоить знания, приобретенные человечеством. Он учится познавать свое окружение и самого себя, формируя в течение индивидуальной истории свою личность. Эта эволюция происходит не стихийно. Источники ее влияния, разнообразие когнитивных реакций таковы, что законы, позволяющие интерпретировать когнитивные процессы и основные характеристики личности, не дают возможности получать такие же систематические результаты, как при исследовании «человека природы». Из этого вовсе не следует, что существуют две психологии: та, которую можно назвать нейронаукой, и та, которая является отраслью гуманитарных наук; причем одна изучает значение врожденного, вторая —приобретенного. Подобный разрыв возвращает к прошлым ошибкам и к агностицизму дуалистического толка. Будущее психологии зависит от нашей способности все более и более ясно представлять сложность человека. Для этого недостаточно согласиться, что между врожденным и приобретенным существует взаимодействие. Подобное пассивное утверждение скрывает настоящие проблемы, поскольку наша задача — упорно исследовать многочисленные детерминанты простейшего из наших действий. В этом многообразии всегда присутствуют причины, связанные как с природой человека, так и- с историей каждого индивида, всегда имеет место интеграция множественных причинных связей. Кто сводит подобную множественность к одной определяющей детерминанте —будь то генетическая основа, влияние среды или бессознательное, — тот задерживает развитие психологии или искажает ее. Что можно сказать о современном положении в психологии? Увеличение количества исследований и их разнообразие означают ие то, что оиа распалась, а то, что наши исследовательские возможности раскрывают многочисленные сплетения, связывающие малейший стимул и самую элементарную реакцию. Каждый из нас изучает лишь фрагмент системы и должен сознавать, что изолирует, хотя и законным, ио искусственным путем часть ансамбля с бесчисленными разветвлениями, которые связывают в единое целое «человека природы» и «человека культуры». У психологов иет единой теории человека, и невозможно, на иаш взгляд, ее создать. Есть локальные модели, которые по мере своего уда- ления от биологических процессов становятся все менее опровержимыми. Как писал А. Саймон, человек всегда имеет в своем распоряжении несколько систем и может использовать различные стратегии для решения одной задачи. Само собой разумеется, что в зависимости от поставленной проблемы психолог использует различные специальные методы и средства. Выяснение отношений между вызванными потенциалами и восприятием требует иных методов, нежели те, с помощью которых определяются условия появления лидера в группе. Но мне кажется, что мы преодолели двусмысленность в вопросе единства психологии и цельности человека, сковывающую психологию в первые десятилетия ее существования. Вначале объектом изучения психологии были факты сознания, а в качестве предпочтительного метода использовалась интроспекция. Из-за недостатков и ограниченности этого метода, ставших причиной распада Вюрцбургской школы и банкротства школы Э. Титченера в Корнеллском университете, а также в связи с успехами психологии животных психологи 20-х годов стали бихе-виористами. Сегодня этим термином, приобретшим уничижительный смысл, называют тех, кто пытался вслед за Дж. Уотсоном установить связь между стимулами S и реакциями R, не заботясь о том, что было в так называемом черном ящике. Этого табу на изучение того или иного аспекта человека более нет. Научное исследование эмоций- не может игнорировать роль лимбической системы, а физиологи; в свою очередь, интересуются процессами сознания. Восприятия являются реакцией на окружающую среду, но никто не может игнорировать их феноменального аспекта; роль представлений выясняется в исследованиях памяти и т. д. Теория бихевиористов была искаженной, но их метод можно считать хорошим. Психология начинается с изучения двигательной и вербальной активности, поведения и действий. Она ищет то, что их объясняет. Исследуемый материал может быть различным, но подход—одним и тем же и у психоаналитика, и у нейропсихолога, и у психолога-экспериментатора, или специалиста в области социальной психологии. Все они исследуют реакции людей на определенные ситуации независимо от того, складываются ли эти ситуации стихийно или специально создаются, определяются социальными или физиологическими параметрами. В психологии будущего разнообразие методов и подходов к поведению и деятельности человека будет увеличиваться. Наши научные парадигмы численно растут, хотя и остаются ограниченными. В области восприятия, которую я знаю лучше всего, можно описать развитие наших знаний на протяжении последних тридцати лет. Наиболее полно изучены физиологические основы восприятия. Многое сообщила нам о возможностях нашей перцептивной системы теория информации. Желая применить физическую модель, мы случайно' обнаружили, что моделирование необходимо БЗ в психологии. Успехи в области использования вычислительных машин вдохновили нас на исследование восприятия как процесса обработки информации, включающего иерархическое кодирование. Наши представления о восприятии обогатились и благодаря исследованиям, открывающим особенности раннего развития перцептивных процессов и их поэтапной последовательности. В области исследований памяти я также вижу разнообразие подходов, хотя мне кажется, что они слишком связаны некоторыми парадигмами. Путем постановки новых задач можно достичь новых рубежей во всех областях психологии. Хотелось бы особо остановиться на мультифакторном подходе ко многим экспериментальным задачам, особенно в плане зависимости результата как от личности, так и от ситуации. Этот подход представляется мне очень плодотворным. Проанализируем этот вывод с точки зрения статистической методологии. С одной стороны, экспериментаторы изучают корреляции между различными результатами группы испытуемых. При помощи факторного анализа они ищут общее у этих испытуемых. С другой стороны, исследователи выясняют взаимосвязи стимулов и реакций на отдельной, группе испытуемых. Их сравнения приводят к дисперсионному анализу, объектом которого является различие результатов, полученных в ситуации Sj и в ситуации S2. Нулевая гипотеза либо принимается, либо отбрасывается. В результате в ходе этого анализа всегда обнаруживаются значительные различия между испытуемыми. Экспериментатор с легкостью нейтрализует этн различия, но следовало бы знать, почему, решая одну задачу, испытуемые дают разные ответы. Итак, настало время использовать открытые задачи, т. е. задачи, не имеющие какого-то определенного решения, творческие задачи, сделать анализ наших исследований более тонким, учитывать индивидуальные различия и стремиться их объяснить. Это достигается на уровне больших и легко распознаваемых различий: пол, возраст, социально-экономическая среда; но в будущем следует принимать во внимание и индивидуальные различия. Такой подход позволит сблизить экспериментальные и клинические исследования. Тогда у нас в руках окажутся начальное и конечное звенья цепи. Таким образом, можно сказать, что в будущем психология пойдет по пути интеграции знаний, полученных с помощью различных, но взаимодополняющих методов и задач. Наибольший прогресс будет несомненно достигнут благодаря успехам «нейро-наук». До сих пор в основном исследовали ситуации, когда мозг был поражен в силу болезни или несчастного случая. В последнее десятилетие мы многое узнали о роли каждого из полушарий мозга, не прибегая к подобным случаям. Психические болезни, известные прежде как расстройства личности, являются теперь объектом изучения биологии, возможности которой значительно обогатились благодаря исследованиям в области генетики. Я стою за сохранение Единства Психологии: 1) потому что ее объект — человек — обладает своей спецификой, и нельзя игнорировать того, что малейшее из наших действий зависит от нашей природы и культуры. Но это не должно быть причиной разделения психологов на тех, кто изучает только мозг, и тех, кто занимается лишь поведением; 2) потому что у пас общий метод: исходя из поведенческих актов исследовать их биологические и личностные условия, а также условия, связанные с окружающей средой; 3) потому что единство, к которому мы придем, не есть единство синтетического знания, а единство все более полного знания сложности и взаимодополняемости систем, которые определяют каждый из наших поступков. Хотелось бы остановиться на прикладных аспектах психологии. Понимание роли психологов в прикладных задачах претерпело значительную эволюцию. Длительное время психолога считали психотехником, которому поручались задачи отбора персонала, профессиональной ориентации, психодиагностики. В работе опирались на тесты, которые были и остаются удобными констатация-ми, но их научная обоснованность и надежность являются слабыми. Поэтому большинство специалистов, использующих тесты, называют себя эргономистами, психологами на предприятиях, консультантами по вопросам организации и образования, психосоциологами, психотерапевтами и т. д. Подобную эволюцию можно было предвидеть при условии глубокого анализа детерминант человеческого поведения, которые зависят не только от природы испытуемого субъекта, рассматриваемого с точки зрения его биологии или даже личности. В конечном счете прикладная психология, в строгом смысле этого слова, не избежала бы подводного камня «психологизма», т. е. сведения человека к одному из многочисленных аспектов, будь то JQ, черты личности и т. д. В прикладной области мы всегда имеем дело с человеком или группой людей, детерминированных тем, что я назвал их природой, а также их культурой и особенно системой социальных отношений, в которую они вовлечены, О. Конт ошибался, полагая, что психология невозможна, но он был прав, помещая на вершине гуманитарных наук социологию, которую я понимаю в самом широком смысле. Становится все более очевидным, что проблемы индивида не могут рассматриваться вне социального контекста. Этот контекст, однако, не ограничивается рамками описательной социологии. Там, где возникает проблема, следует учитывать философско-по-литический контекст, в котором она существует. Чтобы заниматься индивидуальными и социальными проблемами, недостаточно быть только психологами, применяющими на практике знания, приобретенные на университетских психологических курсах. Нельзя решить эти проблемы и лишь с биологических, социологических или политических позиций; во всех случаях имеет место искажение человеческой реальности и редукционизм. Я вижу будущее открытым для тех исследователей, которые после специального образования пройдут мультидисциплинарную подготовку. Я не знаю, как их назвать. Сегодня одни называют себя психосоциологами, другие — эргономистами. Я предложил бы назвать этих будущих исследователей антропологами. Я употребляю термин «антрополог», помня о его многозначности. Антропология включает аспекты физические, социальные, культурные и даже философские. Ее цель — изучение конкретного человека с его биологическими характеристиками; живущего в обществе и в данной среде, которая имеет свою систему ценностей. Несколько лет назад я сказал, что будущее в области прикладной психологии принадлежит инженерам гуманитарных наук. Сегодня я предпочитаю говорить об антропологах, подчеркивая тем самым, что их деятельность не может игнорировать систему ценностей общества, членами которого являются и они. Разумеется, такой антрополог должен владеть методами, которые позволят ему оценивать ситуации и модифицировать их. Эти ситуации все чаще будут определяться формулой «человек и общество», так как мы зависим от общества и в лучшем, и в худшем отношении. В своей практике психологи будут сталкиваться с проблемами эргономики, организации окружающей среды (например, проблема урбанизации), перенаселенности (проблема лиц пожилого возраста), «общества потребления» и «общества нищеты», занимающего треть или четверть мира. Перед лицом таких проблем психологи не имеют права ограничиваться рамками своей науки. Я надеюсь, что многие из них станут атропологами и что наши университеты сумеют подготовить их к выполнению новых задач. Я связываю с ними много надежд. Если в области фундаментальных проблем науки можно оставаться беспристрастным исследователем, не пренебрегающим никакой наблюдаемой реальностью, то в практической сфере деятельности будущих антропологов, на мой взгляд, есть место не только для ученых, работающих над улучшением системы, в которой они существуют, но и для тех, чей труд является вкладом в строительство нового общества, более справедливого и гуманного, Психологический журнал, 1981, т. 2 № 3, с. 48—54. Ф. В. Бассин В ВЕСТИБЮЛЕ ОСОЗНАНИЯ Столица Грузии 29 сентября — 5 октября 1979 г., Международный симпозиум по проблеме неосознаваемой психической деятельности. Событие исключительное хотя бы уже потому, что знаменитый первый Бостонский симпозиум состоялся около семидесяти лет назад, в 1910 г., а с тех пор не было ни одной достаточнс широкой, международной встречи ученых, посвященной бессознательному, хотя ни одно другое научное направление не вызывало на протяжении долгих лет такого острого интереса, не порождало таких ожесточенных споров и дискуссий. От полного непризнания до попыток объяснить чуть ли не весь мир с позиций бессознательного — вот границы того поля, на котором разгорались в Тбилиси научные баталии. Но было бы покушением на истину утверждать, что в вопросе о бессознательном есть, очевидно, правые и, очевидно, неправые, т. е. будто бы можно легко и с уверенностью сказать: вот эта точка зрения истинна, а эта — ошибочна. Увы, нередко доводы и про и контра звучат в данном случае почти одинаково убедительно. Поставим сначала такой вопрос: реальна ли вообще как научная проблема идея неосознаваемой психики? Не есть ли это какое-то надуманное, полу абсурдное, полумистическое представление? Надо сказать, что оппозиция идее бессознательного отнюдь ие редко до сих пор звучит и в зарубежной и в нашей литературе. Те, кто придерживается подобной скептической, негативной точки зрения, рассуждают примерно так. Существуют психические процессы. Они непосредственно «даны», непосредственно «представлены», непосредственно «известны» их субъекту, т. е, они «осознаваемы». Работа же мозга, лежащая в их основе, непосредственно субъекту не «дана», ему не «представлена», непосредственно субъект о ней ничего не знает, т. е. она «неосознаваема». Возникает таким образом схема простая, легко усваиваемая и потому обладающая колоссальной сопротивляемостью. Психическое—это то, что осознается, физиологические же процессы, на основе которых совершается психическая деятельность, неосознаваемы в, следовательно, бессознательное как «психическое» — это абсурд, понятие, заключающее в самом себе неустранимое логическое противоречие и потому не подлежащее включению в разряд подлинно научных категорий, понятие, вносящее только путаницу и неспособное быть двигателем подлинного научного процесса. В популярнейшем издаваемом и переиздаваемом во Франции на протяжении десятилетий большом энциклопедическом словаре «Ларус» — этот словарь хорошо известен с малых лет каждому интеллигентному французу — мы вплоть до издания I960 г. находим именно такое негативное определение бессознательного, полностью выводящее эту категорию за рамкн психологии. Такой точки зрения придерживаются многие ученые, чьи имена часто появляются в научных журналах. Но часть их коллег не столь категорична. Такие известные психологи, как К. Прибрам из Стенфордского и П. Я. Гальперин из Московского университета, полагают, что игнорировать неосознаваемую психическую деятельность недопустимо, но следует рассматривать ее как лишь своеобразный психологический автоматизм, вовсе не требующий для своего протекания включения сознания. Бессознательное — это только вспомогательное средство для полноценной работы памяти, восприятия, воли, всех других высших психических функций. Другие ученые считают, что любая наша поведенческая реакция на любой воздействующий на нас стимул определяется той «психологической установкой», которая нами в данный момент владеет. А установка эта как раз и имеет свойство не осознаваться человеком. Такова позиция, занимаемая последователями выдающегося грузинского психолога Д. Н. Узнадзе. Впрочем, и столь известный физиолог, как А. А. Ухтомский, высказывал в свое время сходные мысли: «Бесценные вещи и бесценные области реального бытия проходят мимо наших ушей и наших глаз, если не подготовлены уши, чтобы слушать, и не подготовлены глаза, чтобы видеть». И наконец, четвертые—в основном это западные исследователя— исходят из того, что бессознательное — это такая активность нашего мозга, которая поддается лишь особой форме постижения и в этом смысле не походит ни на один другой объект научного позиания. Психоаналитики, пытающиеся обосновать такую философию, как бы сами себя выключили из русла современной психологии, не говоря уже о психологии классической. Но не со всеми из них можно согласиться. Мы не можем присоединиться к логическому, несомненно, и весьма отчетливому и удобному для понимания взгляду на бессознательное как на феномен, к психике не относящийся, потому что такое понимание обрисовывает действительность в искаженном виде, заставляя закрывать глаза на определенные, исключительно важные ее стороны — на процессы, которые мы должны рассматривать именно как психические, несмотря на то, что они не осознаются. Откуда же нам известно о существовании таких процессов, если они нам непосредственно не «даны»? Чтобы ответить иа этот вопрос, сначала разберемся, что такое вообще «психическое». Благодаря психике человек решает возникающие перед ним задачи: воспринимает мир не мозаичио, не как неупорядоченную совокупность отдельных ощущений, а обобщенно; различает, анализирует явления между существенным и несущественным; оказывается способным преследовать цели и, главное, придавать своим действиям характер сложной деятельности, имеющей определенный смысл. Все это —объективные проявления психики, и мы заключаем о ее расстройствах по нарушению у больных именно этих ее качеств. Но в таком случае возникает основной, центральный вопрос, от ответа иа который зависит все остальное: можно ли уловить в поведении, в деятельности, в активности человека такие проявления ее смыслового (или, как принято чаще говорить, семантического) характера, которые человеком бы не осознавались? Если Да> то мы будем не только вправе, но даже обязаны рассматривать эти осмысленные проявления, как активность психическую. Можно уверенно сказать, что все наблюдавшееся в последнее десятилетие развитие психологии и неврологии, на более позднем этапе — также нейрофизиологии и уже многие века — классической художественной литературы, дало множество доказательств, что такая неосознаваемая семантика поведения, возникающая независимо от активности сознания, действительно существует. Даже более того, подобные неосознаваемые формы психической, деятельности всегда присутствуют в структуре обычного, нормального поведения человека. И если бы их не было, то наиболее сложные формы этой деятельности стали бы невозможными. Разумеется, такое решительное утверждение нуждается если не в доказательствах, то хотя бы в примерах. Их сколько угодно. Вот больной, страдающий так называемой функциональной глухотой, — он ничего не слышит, хотя слуховой аппарат у него в порядке. Экспериментатор предлагает ему списывать некий текст, а сам, стоя за спиной, больного, чтобы тот не видел движений его губ, несколько раз произносит тоном приказа: «Пишите быстрее! Пишите быстрее!». Больной не слышит эту инструкцию, т. е. ничего о ней не «знает», а в то же время ускоряет темп переписывания. Затем следует приказ замедлить те^мп письма, и он также выполняется, хотя также не осознается больным. Вот другой пример — хорошо известная отрицательная галлюцинация. На этот раз испытуемому внушается под гипнозом, что в ряду карточек, на каждой из которых обозначено некое число, он не будет видеть, например, те, где есть математическое выражение, значение которого равно шести. После этого испытуемый перестает воспринимать карточки, на которых изображено вы- З/Тб раженне —-— или эквивалентное ему, но еще более сложное. Тут нам могут возразить, что хотя в обоих случаях работа мозга действительно оставалась неосознанной, вопреки ее непосредственному участию в целенаправленной, осмысленной деятельности, но ведь само сознание было изменено либо болезнью, либо гипнозом. Что ж, ответом на такие возражения послужил на Тбилисском симпозиуме, например, доклад профессора И. М. Фей-генберга, в котором рассказывалось об экспериментах в условиях ясного сознания с вполне здоровыми людьми. Из них следует, что даже самые простые психические феномены, вроде восприятия, могут включать в себя неосознаваемые человеком компоненты, причем такие, которые способны в корне изменить сам результат восприятия. На симпозиуме в Тбилиси делались сообщения, в которых роль бессознательного очерчивалась и по-иному. В докладе В. П. Зин-ченко и М. К. Мамардашвили речь шла, в частности, о наблюдениях специалистов по авиационным катастрофам, которые заметили, что в момент аварии ясное осознание пилотом своих действий как бы выключается. Только такое поведение, когда время словно спрессовывается, дает возможность избежать гибели. А $То означает, говорилось дальше в докладе, что «...так же, как мы с большим трудом осваиваемся с идеей относительности в физике, так нам трудно в силу нашего обыденного «Я-йного» языка, привычек нашей психологизированной культуры освоить... мысль,, что мы на деле оперируем внутри самого сознания явлениями двух рядов: сознанием и волей контролируемыми и такими, что действуют в самом сознании, но им не контролируются». Существует обширная автобиографическая литература о том, как акты творчества осуществляются при большей или меньшей отключенности ясного сознания. Самые распространенные ссылки— открытие Менделеевым периодической системы элементов и Кекуле — кольцевой структуры молекулы бензола. В обоих этих случаях решения приходили во сне, однако после огромной вполне осознаваемой предшествующей работы мысли. Подобные эпизоды делают очевидным, что задачи решаются совместным действием двух механизмов: ясно осознаваемой мыслительной деятельностью и интеллектуальными процессами, человеком плохо или даже вовсе не осознаваемыми. Особенно ярко этот дуэт звучит в так называемом психофизиогномическом эксперименте, суть которого в следующем. Испытуемым раздаются фотографии лиц с предположением распределить эти снимки на классы «умных», «глупых», «злых», «добрых», «хитрых», «наивных», «вопросительный взгляд», «взгляд просьбы», «сомнение» и т. д. Снимки распределяются разными испытуемыми в основном однотипно, т. е., очевидно, на основе каких-то объективных критериев. Но определить эти критерии словесно оказывается практически невозможным: никакой признак, взятый в отдельности, здесь не достаточен, а их сочетание не поддается словесному описанию и, следовательно, не осознаваемо. Опора интеллектуальной деятельности на ее неосознаваемые компоненты здесь выступает, таким образом, весьма отчетливо. И такая форма постижения действительности представлена в системе отношений человека к окружающему его миру очень широко. Неосознаваемыми могут быть не только восприятия, мотивы поступков или интеллектуальная деятельность. Не менее отчетливо эта важнейшая и в то же время с трудом поддающаяся анализу сторона психики обнаруживается в наших психологических установках, эмоциональных проявлениях и влечениях. Действительно, далеко не всегда мы можем отдать себе отчет, почему именно этот человек нам приятен, а тот антипатичен. «Не по-хорошему мил, а по-милу хорош», — говорит мудрая пословица. Что же касается установок, то их неосознаваемостью на протяжении теперь уже нескольких десятилетий занимается психологическая школа Д. Н. Узнадзе и его последователей. Пример неосознаваемой, элементарной установки дают хорошо известные эксперименты с иллюзиями веса шаров. Испытуемому многократно даются шары разного веса: более легкий постоянно в одну и ту же руку, более тяжелый — в другую. Когда же ему дают шары одного веса, то под влиянием сформировавшейся у него контрастной установки он будет ощущать шар, положенный в ту руку, которая получала ранее более легкий предмет, как более тяжелый. Установка эта остается, однако, для испытуемого неосознаваемой, он узнает о ней только по результатам последнего, критического опыта. Но это, разумеется, установка предельно элементарная. Школа Узнадзе изучает установки и горазде более сложного — личностного, этического плана. Внутренняя готовность, психологическая «предрасположенность» к тем или иным действиям, решениям, поступкам, далеко не всегда осознаваемым самим человеком,— это также разновидности психологических установок, которые во многом определяют его поведение. Неосознаваемые психологические установки высшего, социального, нравственного плана отчетливо просматриваются и у многих «психологизированных» героев классических произведений художественной литературы. Существует интересное изложение Ф. М. Достоевским основной идеи его романа «Преступление и наказание», содержащееся в письме, направленном им М. Н. Каткову, редактору «Русского вестника», с предложением опубликовать это произведение. Характеризуя идею романа, Достоевский полностью связывает ее с существованием у Раскольникова сильнейшей, нравственной потребности («примкнуть к людям», примкнуть любой ценой, хотя бы ценой гибели на каторге), которую Раскольников осознает, однако, только после того, как убивает старуху. Это было «чувство им неподозреваемое и неожиданное:», «он ощутил его тотчас же по совершении преступления», и оио «замучило его». Мысль о том, что это неосознававшееся ранее чувство, этот «нравственный призыв» не порожден злодеянием, а представляет собой вопреки его неосознаваемости неотделимый элемент морального облика Раскольникова и в периоде, предшествовавшем убийству, подается Достоевским как центральная в этическом плане идея романа. Именно в этой мысли моральный пафос этого гениального произведения. Гениального именно потому, что оно с небывалой яркостью раскрыло потрясающую мощь психологических установок, влечений, которые могут существовать в душе человека, оставаясь, однако, до поры, до времени им совершенно неосознаваемыми. А если вдуматься, то разве не в сходном пробуждении не осознававшихся ранее чувств центральная идея и таких монументальных произведений, как «Воскресение» и «Анна Каренина» Л. Н. Толстого? * * * Закончить разговор о бессознательном хотелось бы, поставив такой вопрос: каковы все-таки его место и роль в системе современного научного знания? Как вписывается эта идея — подлинный «возмутитель спокойствия» современной науки — в структуре освещенных традицией канонов рационального понимания природы человека? Разнообразные эксперименты показали, что фактор бессознательного участвует в той или иной форме и степени в каждом акте 6) восприятия, в каждом мыслительном процессе, в созревании любой эмоции, в формировании любого поступка, в развертывании любой деятельности <,..> Думается, что вытекающая отсюда широкая междисциплинарность представлений о бессознательном лучше, чем что-либо другое, говорит об их важности и о том, что психологам необходимо уделять их разработке самое серьезное внимание. Знание —сила, 1982, № 10, с. 35—37. А. Н. Леонтьев ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПСИХИКИ ЖИВОТНЫХ Предысторию человеческого сознания составляет...длительный и сложный процесс развития психики животных. Если окинуть одним взглядом путь, который, проходит это развитие, то отчетливо выступают его основные стадии н основные увравляющие им закономерности. Развитие психики животных происходит в процессе их биологической эволюции и подчинено общим законам этого процесса. Каждая новая ступень психологического развития имеет в своей основе переход к новым внешним условиям существования животных и новый шаг в усложнении их физической организации. Так, приспособление к более сложной,, вещно оформленной среде приводит к дифференциации У животных простейшей нервной системы и специальных органов — органов чувствительности. На этой основе и возникает элементарная сенсорная психика— способность отражения отдельных свойств среды. В дальнейшем, с переходом животных к наземному образу жизин и вызванным этим шагом развитием коры головного мозга, возникает психическое отражение животными целостных вещей, возникает перцептивная психика. Наконец, еще большее усложнение условий существования, приводящее к развитию еще более совершенных органов восприятия и действия и еще более совершенного мозга, создает у животных возможность чувственного восприятия ими объективных соотношений вещей в виде предметных «ситуаций». Мы видим, таким образом, что развитие психики определяется необходимостью приспособления животных к среде и что психическое отражение является функцией соответствующих органов, формирующихся у них в ходе этого приспособления. Нужно при этом особенно подчеркнуть, что психическое отражение отнюдь не представляет собой только «чисто субъективного», побочного явления, не имеющего реального значения в жизни животных, в их борьбе за существование. Напротив... психика возникает и развивается у животных именно потому, что иначе оии не могли бы ориентироваться в среде. Итак, развитие жизнн приводит к такому изменению физи- ческой
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-04-20; просмотров: 268; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.224.57.231 (0.02 с.) |