И.Э.Бабель (1894 – 1940). «Конармия»

Родился в Одессе в состоятельной и образованной еврейской семье. Учился в Коммерческом училище им. Николая 1-го. С 1912 года начинает писать. В 1915 г. переезжает в Петербург. С декабря 1917 г. работает в ЧК. В 1918 году – корреспондент газеты «Новая жизнь», где в это время М.Горький публикует «Несвоевременные мысли».В 1920 г. добровольно идёт на фронт, попадает в 1-ую Конную армию С.Будённого.

В 1923 г. публикует первые рассказы из цикла «Конармия». К концу 20-х годов пишет «Одесские рассказы» - колоритное повествование об особом воздухе и быте одесской Молдаванки, насыщенное еврейским национальным духом.

В 1939 году по доносу арестован на даче в Переделкине за «антисоветскую заговорщицкую террористическую деятельность…». В январе 1940 года расстрелян в подвале Лубянки.

 

«Конармия» представляет собой, на первый взгляд, череду зарисовок случайных событий гражданской войны, очевидцем или участником которых стал автор. Но в композиции цикла есть своя организация: во-первых, общие для ряда рассказов герои, в том числе образ автора-повествователя; во-вторых, общий стиль своеобразной бесхитростной летописи последовательно происходивших или воспоминаемых событий; в-третьих, единый язык, в котором парадоксальные авторские сравнения и художественно виртуозные характеристики сочетаются с грубо-невежественной речью ведущих тяжёлую военную жизнь героев; в-четвёртых, у Бабеля по-чеховски искусно упрятана авторская позиция: он не за «белых» и не за «красных» (хоть сам и служил в Красной армии), нигде прямо не звучат ни антивоенный, ни гуманистический пафос; война показана настолько между прочим, что читатель приходит в ужас именно от такой обыденности рассказа о немыслимых жестокостях и страданиях. Гуманизм рассказов не внешний, не показной и не кричащий, а глубоко внутренний, подспудный, потайной.

Страшные парадоксы, построенные на несовместимости понятий, встречаются уже в первом рассказе цикла «Переход через Збруч»: «поля пурпурного мака… в желтеющей ржи…, девственная гречиха, жемчужный туман…» - и вдруг: «Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова… Запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу». В избе рядом со спокойно спящими людьми – труп хозяина. А в конце рассказа – щемящая нота невосполнимой для оставшихся в живых утраты.

Фантасмагория бессмысленной вражды по-своему художественно раскрыта в каждом рассказе. Вот в рассказе «Письмо» совсем ещё мальчишка Курдюмов, не успевший научиться читать и писать, спокойно, неторопливо диктует письмо о гибели брата и зверском убийстве братом Семёном отца. Трагедия войны хладнокровно проходит через семью. Её чудовищность усиливается тем, что спокойно рассказывается ребёнком, к тому же буднично, почти бесчувственно, без тени сожаления или ужаса.

В рассказе «Мой первый гусь» Бабель безжалостно к самому себе и себе подобным пишет о «боевом» крещении автора-интеллигента, образованного и воспитанного человека, попавшего в грубые военные обстоятельства и чуждую ему невежественную солдатскую среду. Герой, почувствовавший презрение к себе, очкарику-интеллигенту, со стороны остановившихся у хозяйки солдат, с бессмысленной жестокостью, описанной в натуралистических подробностях, убивает гуся хозяйки, чтобы утолить чувство голода и попасть «в свои» для этих людей. Это ему вполне удаётся, но в конце рассказа незаметными штрихами показаны страдания героя, изменившего себе: он с горечью называет забой гуся своим первым убийством и переживает от того, что поддался соблазну приспособиться к среде, изменить себе ради разрешения щекотливой ситуации. Война калечит души и нравы – невольный вывод об идее рассказа.

Стиль Бабеля динамичный, он экономен в описаниях. Рассказы производят тяжёлое впечатление, оставляют раны на душе, они кажутся пессимистичными, способны внушить потерю веры в светлые начала жизни читателю, если он не сумеет ощутить за описанными жестокостями гуманное сердце автора, который честен перед собой и читателем.

Общечеловеческое в рассказах Бабеля выше идеологического. Символами вечности, выступающими в «Конармии» в роли образных мерил человеческих деяний, становятся луна, солнце, звёзды, встречающиеся во многих рассказах впечатляющего цикла. Их сияние, тепло и свет вечны и неизменны, сколько бы зла не несли миру втянутые в бессмысленную вражду между собой люди.

А.П.Платонов. «Котлован» (1929-1930 гг).

Это повесть-гротеск, траги-пародия на социалистическое строительство. По жанру это и социальная притча, и философская сатира, и пронзительная лирика, и предупреждающий крик-антиутопия.

Из котлована, который безостановочно роют герои повести, никогда не вырастет «город-сад». Не углубляясь и не принимая сколько-нибудь желаемой формы, котлован превращается в огромную бесформенную яму, расширяющуюся настолько, что становится способным искалечить землю, уничтожить пашни и реки. Вместо котлована для фундамента общепролетарского дома, яма превращается к концу повести в могилу ребёнка – Насти, бывшей единственной радостью, отрадой и надеждой землекопов. Абсурд происходящего не поддаётся нормальному осмыслению.

Повесть всем своим художественным существом разоблачила антидемократичную и античеловеческую сущность тоталитарной системы, в которой жестокие правители добиваются от туповато-простоватого народа массового психоза всеобщего и безоговорочного послушания, безумной жертвенности, невежества и абсолютной слепоты.

Среди казарменно-барачного единомыслия людей-марионеток единственным правдоискателем, засомневавшимся в человеческой правоте происходящего, становится уволенный до этого с завода за задумчивость Вощев. Но и он не обретает истины. Глядя на умирающую Настю в конце повести, Вощев думает: «Зачем ему теперь нужен смысл жизни, если нет маленького, верного человека, в котором истина стала бы радостью и движением?» А Платонов вслед за Ф.Достоевским не видит оправдания миру, не сумевшему уберечь ребёнка.

Рабская психология пронизывает жизнь героев повести. Это рабство основано на ритуалах новой веры – религии Котлована. Лейтмотивом повести становится не торжество жизни, а приближение смерти. Не случайно герои заготавливают для себя впрок не дрова или продукты, а гробы. Они загодя готовятся к смерти и хотят встретить её близкий приход во всеоружии. Смерть, убийства – обыденное дело в этом мире, и происходят они на страницах повести почти незаметно, как бы между прочим, как само собой разумеющееся.

Читательское воображение поражает абсолютно неповторимый, образно-неправильный язык «Котлована». Художественная речь и автора, и героев словно спрямляется, как сама жизнь, несогласованными канцеляризмами и народными новообразованиями вперемежку с метафорическими выражениями. И получается изломанный, своего рода правильно-неправильный язык: «…неподвижные деревья бережно держали жару в листьях» (метафоризм); «Вощев спустился по крошкам земли в овраг и лёг там животом вниз, чтобы уснуть и расстаться с собою» (смешение действия и состояния); «его пеший путь лежал среди лета» (смешение пространства и времени); «Как заочно живущий, Вощев гулял среди людей, чувствуя нарастающую силу горюющего ума и всё более уединяясь в тесноте своей печали» (смешение канцелярской и метафорической речи).

Смерть Насти, трагедия одиночества Вощева и Прушевского, безмолвное и страшное исчезновение людей, погружённых на Плот, безнадежность и бессмысленность затеи с рытьём котлована – всё это яркий художественный приговор крепнувшему в то время в СССР тоталитарному режиму и мифическим коммунистическим идеям.

 

Е.И.Замятин. «Мы» (1920 год)

Роман-антиутопия – художественно убедительное, сатирически заострённое, гиперболизированное предупреждение, рисующее картину всеобщего счастья как мрачного будущего на основе чутко уловленных тенденций современной автору действительности.

Е.Замятин нарисовал будущее общество сверхцивилизации в 28 веке как единое и монолитное сообщество не людей, а нумеров, лишённых, казалось бы, имён, души, фантазии и прочего человеческого. Благодетель, стоящий во главе Единого Государства, исповедуя идеологию полного торжества разума над чувствами, искренне считает себя творцом всеобщего счастья, нового рая, вычисленного с помощью точных наук. В едином порыве, осуществляя волю Благодетеля и под присмотром всевидящего ока Хранителей, нумера строят огромный корабль Интеграл (аналог будущего космического корабля), который должен помочь Единому Государству «заставить быть счастливыми» всех остальных обитателей Вселенной, в том числе тех, кто остался за Зелёной Стеной и живёт просто, по-человечески, как это было в глубокой древности.

Роман написан в эпистолярном жанре, в форме дневника одного из Нумеров, строителя Интеграла инженера Д-503, что придаёт повествованию высокую степень чувственности и достоверности. С самого начала дневника Д-503 представляет себя всего лишь частицей «математически совершенной жизни» населяющих Единое Государство Нумеров, т.е. этих «мы». Философия, на которой строится торжество жизни, - «абсолютная подчинённость, идеальная несвобода», которая избавляет каждого от ненужных хлопот об устройстве жизни или о борьбе за счастье. Благодетель открыто называет себя палачом, сравнивая себя с казнившими Иисуса Христа, поскольку сумел сказать людям, что такое счастье, и, «приковав их к этому счастью на цепь», он сделал их всех обитателями рая – «блаженными с оперированной фантазией», не знающими желаний, жалости, любви, забот. Придворным искусством управляют Хранители, для удовлетворения сексуальных потребностей введены розовые талоны с заказом партнёра в определённые для сексуальных контактов часы, деторождение регулируется законом и официальным разрешением.

В процессе повествования Д-503 постепенно переоценивает происходящее, и философия Благодетеля подвергается испытаниям, более того - заметно поколеблена. В центре этих нарушающих работу отлаженного механизма беспокойств – два женских персонажа – О-90 и I-330.

Бунт О-90 лишён всякой идеологии, революционности и философии: он заключается в том, что она не утратила способности к простым и сильным человеческим чувствам, столь вредным, опасным и даже разрушительным для этого смоделированного мира. О-90 взрывает этот мир изнутри, ибо живущая в ней способность любить подтачивает саму основу бездушной идеологии. Она соратница I-330 лишь в том, что обеим нет места в этом обществе – не случайно в тяжёлый момент Д-503, ища спасения для О-90, отправляет её именно к I-330. Но на этом их сходство кончается.

I-330, готовя революционный переворот и захват Интеграла, сама не подозревает, что тоже является продуктом сверхрационального мира. Весь ход повествования убеждает в том, что I-330, пробуждая в Д-503 любовь, сама познаёт её с большим опозданием. Она лишь планово использует Д-503 как одного из влиятельных строителей Интеграла и других в интересах дела. В её идеологии и действиях есть и привлекательное (смелость, мужество), и страшное (безжалостность в осуществлении целей), и этим она напоминает типичных русских революционеров, особенно женщин-революционерок. Как и они, I-330 называет себя антихристианкой и видит свой долг в «разрушении счастливого равновесия покоя, в мучительно бесконечном движении». В своём революционном порыве она мужественна и готова к жестокому насилию и крови. Возможно, такая альтернатива страшит Е.Замятина не меньше, чем Единое Государство, потому и затея с революцией терпит крах.

Формально торжествует Благодетель: пройдя испытания человеческими переживаниями, Д-503 после наказания в виде Великой Операции по удалению фантазии вновь обретает все черты рядового счастливого нумера, частицы «мы».

Но тогда в чём же авторская позиция? Видимо, Е.Замятин против торжества холодного расчётливого разума, увиденного им в западной цивилизации (несколько лет работал инженером в Англии), но он и против обещанной большевиками райской жизни, в которой «я» растворяется в «мы». И в том, и в другом он видит разные стороны несвободы. Он против насилия над человеческим в человеке в любой форме, против права одной личности брать на себя задачу сделать счастливыми остальных. Очевидно, симпатии автора отданы нежной, женственной и детски-беззащитной О-90, которая ни против чего не борется, а только любит, верит, мечтает, готовится родить неразрешённого ребёнка от любимого ею Д-503, и этим одним она опасна для Благодетеля более остальных бунтарей.

Е.Замятин – за внутреннюю свободу человека, за торжество чувства над расчётом или хотя бы гармонию разума и чувств. Не случайно столь волнующа и эмоциональна интонация всего романа. Роман о математически смоделированном мире, как ни парадоксально, стал одним из самых чувственных, экспрессивных в русской литературе.

Концовка романа не оставляет сомнений в том, что живое прорастёт сквозь каменную оболочку заведённого порядка подавления личности, и в этом трагическая сила сатирической антиутопии.