Стратегия сокрытия политической эпистемологии

Инструментарий внедрения политического языка и его сохранения исторически менялся, но суть его оставалась прежней.

Первой задачей такого внедрения является утверждение базовой догматики или аксиоматики, самой парадигмы. Эта парадигма изначально позиционируется как законченное целое, которое может быть "оспорено", "отвергнуто", "отторжено" только с позиции другого целого. Языку может противостоять только иной язык.

Точно так же с рациональными структурами: рассудочная деятельность не способна вынести суждения о своей природе, она останавливается там, где речь заходит об "истоках рассудка", о его "происхождении". Внутренним пределом рациональности является ее парадигмальная матрица. Рациональность есть технический инструмент, предопределенной типом рациональности, который по сути своей основан на бездоказательных и иррациональных догматах. Любой честный и последовательный рационалист вынужден в какой-то момент признать, что аксиомы его метода суть вопросы веры, произвола, абсурда или воли. Это утверждение тождественно признанию подчиненности парадигмам языка. Язык сверхрассудочен, он не проистекает из рассудка, но предопределяет деятельность рассудка. А значит, каков язык – таков и рассудок.

На практике из этого можно сделать важный вывод: внедрение языка не может быть обосновано рациональными доводами, это сверхрациональный акт. Рассудок и его аргументы включаются для разъяснения парадигм, для построения закономерностей и соответствующих им высказываний. Разум развивает и конкретизирует догмы, он не в силах их ни подтвердить, ни опровергнуть. Если же он претендует на это, то лишь в силу "полемической стратегии", апологетики данной или альтернативной парадигмы. Рациональная аргументация в пользу того или иного языка есть не что иное, как инструмент " внушения ", по сути – завуалированное проявление чистой "воли к власти" и ничего более. Ни одна теологическая модель не способна доказать свое превосходство над другой рациональными методами: сама используемая рациональность обязательно будет производной от базовой теологической парадигмы: то, что "разумно" для христианина, "неразумно" для иудея или мусульманина, а то что разумно для индуса, бессмыслица для христианина, мусульманина и иудея вместе взятых.

Интересно, что философия рационализма отнюдь не исключение. Она апеллирует к особой аксиоматической модели понимания "рацио", которая может быть только навязана, "внушена", но никак не доказана⁸.

Это имеет самое прямое отношение к внедрению политического языка и его пониманию. Понимать политический язык может только тот, кто его предварительно впитал, изучил и принял, кто признал его закономерности и парадигмы, его правила. Но сам процесс презентации этого языка не несет в себе ничего рационального, само собой разумеющегося, аргументированного. Язык всегда внедряется через властное навязывание и прямую пропаганду, но это может быть либо эксплицитным, либо имплицитным. Традиционное общество в этом вопросе откровеннее. Современное общество стремится скрыть этот процесс, выдать его не за то, чем он является. Следовательно, современное общество стремится избежать возможности языковой революции – эпистемологической революции.

Примечания

¹ Согласно Парето, правящая элита рождается из контрэлиты, потом вырождается и сменяется новой контрэлитой. >>

² В качестве конкретного примера можно привести использование нами классификации религий по шкале "манифестационизмкреационизм". Сами соответствующие религиозные системы никогда не используют подобной терминологии, не описывают при помощи этих терминов ни свои собственные, ни иные модели. >>

³ См. основные книги каббалы: "Бахир", "Зохар" и т.д. >>

⁴ Жорж Дюмезиль доказывает это тем, что у многих индоевропейских народов наличествует только три касты – жрецы, воины и труженики, что отразилось на структуре мифов, преданий, верований, социальных институтов и т.д. Четвертая каста есть только у отдельных народов и ее качественное описание и институционализация носят все признаки более позднего происхождения и связаны не с парадигмой кастовой системы, но с историческими особенностями этноса и региона. >>

⁵ Есть случаи позитивной интеграции, когда народы объединяются добровольно или победитель перенимает отчасти культуру побежденных. >>

⁶ Несоответствие рационалистической эпистемологии классического марксизма и "магического большевизма", описанного А.Платоновым, выразительно подчеркивает тот диссонанс, о котором идет речь. См. А.Дугин "Магический большевизм Андрея Платонова", в кн. "Русская Вещь", указ. соч. >>

⁷ Этот процесс особенно ярко был виден в последние годы советского режима. >>

⁸ См. подробно А.Дугин "Эволюция парадигмальных оснований науки", указ. соч. >>

 

 

Глава 18. Три идеологии, две парадигмы. Конец идеологий. Политическая философия глобализма

Идеологии и 2 парадигмы

Исторические события конца ХХ – начала XXI веков фундаментально повлияли на осмысление важнейших аспектов философии политики. Центральным здесь является идеологический вывод, который можно сделать из поражения советского строя и победы либерал-буржуазной системы. Эта ситуация сказалась не только на понимании современного положения дел, но и на оценке прошлого. Либерализм выиграл историческую дуэль за наследие Просвещения, за оптимальное соответствие "духу современности" у всех остальных идеологий, претендовавших на это наследие, и в первую очередь, у марксизма. Это заставляет нас переосмыслить всю структуру идеологий XIX и XX веков, встать на позицию, с которой все происходившее в этой сфере видится совершенно иначе, нежели раньше.

Мы назвали закон тождества либерализма и "духа Нового времени" – " аксиомой философии политики ХXI века ".

В XIX и отчасти в XX веке (особенно в первой его половине) все политические идеологии можно было разделить на три основные категории:

- традиционализм (фундаментальный консерватизм),

- либерализм (правый и левый),

- социализм (коммунизм).

Между ними складывались отношения по линии "старое" – "новое". За "старое" выступали традиционалисты, за "новое" – либералы и социалисты. Лагерь сторонников "нового" разделялся на "эволюционеров" (либералов) и "революционеров" (социалистов). Можно сказать, что либералы были за " новое ", а социалисты – за " новейшее ".

Кортес против Прудона

Показателен в этом вопрос исторический спор ультраконсерватора католика Доносо Кортеса с теоретиком анархизма Жозефом Прудоном. Разочаровавшись в монархах, не способных остановить либералов и нигилистов-коммунистов, Кортес воспевал инквизицию, разрабатывал "учение о диктатуре", призывал к прямым репрессиям против всех политических проявлений современности. На это анархист и богоборец Жозеф Прудон отвечал ему знаменитым: "Allume!" ("поджигай!" – исп.), имея в виду ("это мы уже проходили в истории неоднократно..."). В этом споре крайностей либералы, казалось, были строго посередине. Кортес сетовал, что либералы, хотя и боятся социалистов, объективно им подыгрывают. Прудон, со своей стороны, считал, что либералы, напротив, суть "завуалированный Кортес", что Кортес лишь открыто проговаривает тайные помыслы буржуа, напуганных революцией.

Иными словами, либеральная парадигма философии политики в XIX (и, в определенной мере, в ХХ веке) казалась не самостоятельной позицией, но транзитивным, переходным моментом от крайней реакции (Кортес, де Бональд, де Мэстр) к социализму, коммунизму, анархизму (Маркс, Прудон).