Политика в области землевладения

 

Совсем особое и выдающееся место занимают в истории русской политики в крае вопросы аграрной политики. Периодами русским правительством овладевала мысль создать в Белоруссии прочный землевладельческий класс из великороссов, взамен, или, по крайней мере, в противовес компактному в национальном и экономическом отношении польскому или полонизованному белорусскому элементу. Но и эта идея проводилась рядом мелких мероприятий, не соответствующих масштабу и средствам сильной власти и крупного государственного организма. Без цели и без плана, в силу случайных настроений, эта политика водворения русского землевладения то усиливалась, то смягчалась, производила много шума, отзывалась репрессиями и произволом, но приводила к чрезвычайно жалким результатам. Стремясь образовать противовес польскому дворянству, именно крупному, в виде насажденного русского дворянства, правительство не учло некоторых особенностей польской национальности, отсутствующих у великороссов, напр., любви к своей родине и сельско-хозяйственной культуре, ни того, что в белорусском крае оно при малейшей неудаче может вызвать разнородный и несплоченный элемент, склонный не к проведению и насаждению великорусской культуры, но к легкой наживе. Наряду с прочным старинным польским дворянством, поколениями жившим в данной местности, получившим там влияние, двигавшим сельско-хозяйственную культуру, богатым и зажиточным, появился великорусский помещик, случайный человек в крае, случайно получивший в награду за службу имение, или купивший его по низкой цене. Такой помещик наезжал на имение, наскоро его эксплуатировал, вырубал вековые леса, закладывал и перезакладывал и при удобном случае продавал, или просто бросал имение кредиторам. Это — помещик — чиновник, не расстававшийся со службой в столице, а иногда в местном центре, не имевший ни средств, ни желания поддерживать сельско-хозяйственную культуру. Таким образом, почти как общее правило, — явился великорусский помещик в Белоруссии, долженствующий составить противовес польской культуре.

Если к этому прибавить, что сильные административные связи в губернии или в столице давали такому помещику производить такие эксперименты, которые явно противоречили законам и под защитой которых фактически продолжало существовать польское и еврейское землевладение, то мы исчерпываем все качества того русского землевладения, которое так усердно и так бесплодно насаждалось русским правительством.

Фактическая история вопроса такова: еще при Николае I подымался вопрос об усилении русского влияния, посредством привлечения в край русских помещиков (1836 г.). Но это предположение окончилось ничем и в результате его было учреждено только 2 майората. В начале восстания 1863 г. генерал-губернатор Назимов предлагал конфискованные за участие в мятеже имения передать русским помещикам. Эта мысль очень понравилась в Петербурге, о ней поговорили, но ничего конкретного не сделали. Но с Муравьева этот вопрос принял конкретные формы: к 1863 г. издан был ряд законов, коими имелось в виду облегчить водворение русских помещиков в крае. Ряд земель был пожалован чиновникам за их участие в усмирении мятежа. Затем изданы были законы о льготной продаже конфискованных и казенных земель лицам «русского» происхождения. Земельным фондом для таких раздач и продажи были конфискованные земли и казенные. Приобретение земель и долгосрочная аренда их лицами польского происхождения были категорически запрещены. Но применение этого сложного законодательства на практике не всегда соответствовало ожидаемому результату.

В 1865 г. издано было высочайшее повеление о продаже казенных земель в белорусских губерниях лицам русского происхождения. Но эта операция шла туго. На имение назначались торги, которые обыкновенно, большей частью оказывались безуспешными, несмотря на льготы, предоставлявшиеся покупателям. Так, участки в 20–50 дес. земли предполагались к раздаче сельским учителям и волостным писарям, а участки в 50-1000 дес. земли продавались с рассрочкою на 20 лет.

Водворение русского землевладения, несмотря на старания правительства, большого успеха не имело. Виленский губернатор должен был признаться в отчете за 1881 г., что русское землевладение не достигло тех целей, которые ему ставило правительство, и правительственная политика потерпела крах. Во всем белорусско-литовском крае число русских землевладельцев в это время было не более 0,16 числа поляков, переход недвижимости в руки русских людей совершенно сократился, между тем, как польское землевладение росло обходными путями. При рассмотрении этого дела в комитете министром, выяснилось, что закон 1865 г. плохо исполнялся на практике просто потому, что из него сделали изъятия в пользу отдельных лиц. Поэтому были приняты некоторые меры против отдельных изъятий и против обхода закона, но меры эти имели паллиативный характер, напр., было ограничено приобретение акционерными компаниями участков не более 200 дес. Паллиативные меры продолжались и в последующие годы царствования Александра III. В 1885 г. был закрыт кредит в Государственном дворянском банке польским дворянам. Делались разные льготы отдельным покупщикам польских имений.

Вообще закон 1865 г. не отличался достаточной определенностью и давал повод местной высшей администрации проводить свою политику в землевладении. Так, генерал-губернатор Потапов поддерживал исключительно крупное землевладение. Он добился того, что было запрещено крестьянам-католикам, т. е. белорусам приобретать земельную собственность. Он был уверен в том, что при определении политической благонадежности надо руководствоваться не происхождением, но вероисповеданием, что никакие административные распоряжения, имевшие целью поддержать местные национальности, успеха не имели. Это значит, что его политика была направлена, прежде всего против местных национальностей и к усилению вероисповедной розни.

Однако, впоследствии эта сторона потаповской политики получила исправление. Закон 1885 г. разрешал крестьянам-католикам покупать землю в размере, однако, не более 60 дес., но впрочем, этот закон создавал очень сложную процедуру для получения разрешения, вследствие чего пользование им для крестьян было делом затруднительным.

В 1904 г. последовало уже более значительное ослабление этого закона. Поляки, т. е. лица польского происхождения, получили право покупать землю, но только бывшую до тех пор у лиц такого же происхождения. Парцеляции крупной собственности в сильной мере способствовали крестьянский банк, с помощью которого значительное число крупных имений перешло в крестьянские руки. Замечательно, однако, что к крестьянам перешла земля, по преимуществу, от русских землевладельцев, что указывает на слабость этих землевладельцев.

Результаты водворения русского землевладения в конечном итоге выразились в том, что только в Минской, Могилевской и Витебской губерниях они достигли более или менее серьезных результатов. В Могилевской губ. и Витебской, где раздача земель русским началась с Екатерины II, к 1904 г. русское землевладение в Могилевской губернии составляло 63 %, в Витебской только 42 %, а в Минской 41 %, в Гродненской 40 %, а [в] остальных значительно меньше.

Таковы результаты водворения русского землевладения в крае. Столь же скромны были результаты и по водворению великорусского землевладения крестьянского типа. В 1839 г. издан закон по управлению казенными имуществами западных губерний, об упрочении там русской колонизации. Этот закон, однако, серьезного значения не имел. Гр[аф] Муравьев признал за старообрядцами право долгосрочной аренды по прежним ценам и это распоряжение Муравьева впоследствии вошло в закон и, таким образом, нашелся ряд арендаторов, которым помещик не мог отказать в аренде земли и в то же время не мог поднять арендную плату. После 1863 г. стали возникать в крае русские поселения, состоявшие из крестьян-колонистов, но несмотря на обилие свободных земель, эта мера проводилась слабо и условия колонизации едва ли могли быть привлекательными для великороссов. В 1867 г. таких поселенцев оказалось всего около 1200 дворов с наделом около 1,5 дес. на двор. Тогда же выяснилось, что все это дело велось не рационально, пособия на заведение выдавались недостаточные, поселение производилось совершенно случайно, многие из поселенцев бросали свои наделы и т. п., поселенцы оказались в положении людей обездоленных и в крайней бедности. Это расследование ничему не научило позднейшую администрацию и весь вопрос о русских поселенцах замер. Даже в 80-х годах русских поселенцев числилось не более 2 тыс. дворов, но из них около одной четверти бросило свои наделы и разбрелось. Так, эта мера осталась только одним из многочисленных проектов.

 

НАРОДНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПРИ НИКОЛАЕ І И ЕГО ПРЕЕМНИКАХ

 

Если в предшествующий период народное образование служило для целей противников единения Белоруссии с Россией, т. е. для целей полонизационных тенденций, то с Николая I правительство стремилось овладеть делом народного образования в своих видах. Но ему не сразу удалось это сделать. Политика правительства повела в конечном итоге не к расширению образования, а к его сокращению, не достигнув, однако, тех политических целей, которые оно преследовало.

Многолетним руководителем дела народного образования при Николае I был граф С. С. Уваров. Он писал красивые доклады императору об общих принципах народного просвещения, но оказался плохим политиком в отношении западных окраин. Он сам далеко не был чужд тех предубеждений, которые тогда были в ходу, и которые видели в Белоруссии, прежде всего, господствующую польскую национальность, рассматривали ее как дворянскую страну и менее всего считались с коренным населением белорусским и литовским. Оттого меры графа Уварова отличаются половинчатостью. Они раздражали поляков и полонофильствующих белорусов и в действительности не были способны провести те идеи объединения Белоруссии и России, какие хотелось Уварову провести своими циркулярами. Уварову казалось, что он дает «генеральное сражение» «на поприще вековой борьбы с духом Польши». Поэтому он и избрал, по его собственным словам, «средний путь» среди двух крайних мнений. С одной стороны, он понимал, что польское дворянство стремится к преподаванию на польском языке. Но, с другой стороны, он признавал, что резко противоположные меры сделают невозможным правильное образование возрастающих поколений. Поэтому он придумал тонкую политику, заключавшуюся в стремлении слить «враждебное начало с надлежащим перевесом русского». Это была очень сложная и темная идея. Сначала Уваров полагал устроить лицей в Орше, который мог бы заменить закрытый Виленский университет. Но в конце концов белорусский лицей не был открыт и все средства пошли на Киевский университет. Так Белоруссия прежде всего лишилась высшей школы. Правда, придуман был паллиатив: 50 «благонадежных» воспитанников белорусских гимназий разрешалось послать в Петербургский и Московский университеты с назначением казенных стипендий (1833 г.), а позже было учреждено по пяти казенных стипендий при всех тогдашних четырех университетах.

Лишив край даже надежд на высшую школу, Уваров стал реформировать среднюю. Реформа долженствовала иметь особый вид: учебные заведения должны быть устроенными «в русском духе», но под наружность прежних наименований, «чтобы испугать поляков, надо снисходить на первое время к их требованию, а между тем постепенно вести дело к определенной цели и тем воспользоваться доверием высшего класса». Все это были только фразы.

Учебное дело польским восстание было совершенно расстроено, школ не существовало, средств казна на школы отпускать тоже не собиралась. Для этой цели были назначены частью фундуши бывшего Виленского университета, частью доходы с имений закрытых монастырей. В 1834 г. был издан указ, которым предписывалось открыть в Виленской, Гродненской и Минской губерниях и в Белостокской области 7 гимназий, из коих 2 приходились на Вильну, 12 уездных училищ для дворян и 6 таких же училищ для мещан. Через два года предписывалось в Витебской и Могилевской губ. учредить 3 гимназии, 5 дворянских уездных пятиклассных училищ и 3 трехклассных уездных училища. В конце 30-х годов и в начале 40-х было еще прибавлено несколько уездных училищ и 3 трех классных уездных училища. Разумеется, этих школ было мало и они, главным образом, имели в виду образование дворянского класса. Правда, указ 1835 г. разрешал устройство по мере надобности приходских училищ, издавались для них правила, но все это были большей частью платонические пожелания.

Это — числовая сторона дела. Но министерство не забывало и о главном орудии полонизма — польском языке. Еще закон 1829 г. разрешал преподавание польского языка в гимназии и уездных училищах Белорусского учебного округа. Но во 2-й половине 30-х годов преподавание польского языка постепенно было прекращено. Уварову казалось, что наилучшим средством перевоспитания полонизованного дворянства является система закрытых учебных заведений. Поэтому он учреждает благородные пансионы в Вильне и Гродно и даже Виленская 2-я гимназия переименовывается в Дворянский институт. Затем он учреждает при гимназиях пансионы и общие квартиры, полагая, что тут юношество будет находиться под присмотром и этим путем будет достигнуто перевоспитание его.

С половины 30-х годов министерство принялось и за женские учебные заведения. Ревизовавший Белорусский учебный округ граф Протасов нашел в женских школах «дух враждебный правительству и русской национальности», то же было и в женских школах при монастырях. Министерство оказалось в трудном положении и начало писать циркуляры о том, как преодолеть «народные предубеждения», ибо оно видело народ в одном только польском дворянстве. С конца 30-х годов оно открыло ряд женских пансионов (всего шесть), с производством частным предпринимателям довольно жалкого пособия от казны. В 1837 г. в Белостоке был открыт Институт благородных девиц. В 40-х годах были закрыты женские училища при монастырях. На место закрытых школ министерство, однако, почти не открыло новых, за исключением Виленского женского пансиона и одноклассных школ в Витебске, Минске и двухклассных в Вильне. В конце концов женское образование сосредоточилось в небольшом количестве частных пансионов. Но тут оказалось, что все они содержимы лицами польского происхождения. Таким образом, в конце концов меры Уварова расстроили старую школу, лишили край высшего учебного заведения, дали краю те же дворянские школы только с русским языком, ничего не дали для народного образования, но полонизованного дворянства не примирили с Россией.

Меры конца царствования Николая I были в том же духе. В 1850 г. образован был Виленский учебный округ в составе губерний Виленской, Гродненской, Минской и Ковенской; Витебская же и Могилевская отошли к Петербургскому округу. Но управление Виленским округом было возложено на виленского губернатора Бибикова. Генерал предложил целый ряд мер воспитательных: учреждение при гимназиях «военного класса», предложил принимать в гимназии только детей дворян и купцов первой гильдии и нек. др. Но это были последние мероприятия николаевского режима. В начале царствования Александра II в общем были сохранены уставы, введенные при Николае I. Но были сделаны некоторые послабления польскому влиянию. Впрочем, 19 дворянских училищ было закрыто, взамен чего учреждено 7 новых гимназий. Общими квартирами-пансионами правительство перестало интересоваться и большей частью закрыло их. Женское образование было освобождено от многих стеснений. Восстановлено преподавание польского языка в учебных заведениях.

Однако, восстание 1863 г. показало правительству, что оно стояло до сих пор на этом пути, который не примирил дворянство с Россией.

При обсуждении проекта уставов общеобразовательных заведений в 1860-61 гг. польские круги прямо заявили о том, что это край польский и настаивали на оставлении преподавания на польском языке и на учреждении польского университета. Тогдашний попечитель Виленского учебного округа князь Ширинский-Шихматов должен был официально признаться в том, что все мыслящее общество состоит из противников правительства и русской национальности. Начавшееся восстание напомнило правительству, что кроме полонизованного дворянства есть еще сельское и городское население, состоящее из литовцев и белорусов. Появилась мысль об устройстве сельской школы. Новый виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьев в официальных записках подверг резкой критике всю предшествующую деятельность министерства. Критика была верна в том смысле, что министерство, ухаживая за дворянством, совершенно забыло о низших классах населения. Муравьев указывал на то, что созданных до сих пор учебных заведений слишком много, а учащихся в них мало. Он указывал на то, что польское дворянство поддерживало эти школы для того, чтобы обучавшаяся в них местная шляхта могла занимать места в администрации и этим путем бороться с русским влиянием. По убеждению Муравьева, нужно было обращать внимание на народные школы, на образование крестьян и горожан. Прежние школы только создавали особый шляхетский пролетариат, стремившийся к чиновным местам. Свою критику деятельности Министерства народного просвещения Муравьев дополнил представленным им проектом народного просвещения. Он предлагал оставить лишь самое небольшое число гимназий, прогимназий и дворянских училищ, в городах устроить двухклассные школы и особенное внимание обратить на размножение низшей школы.

План Муравьева был утвержден. Ближайшим сотрудником его в деле образования был новый попечитель Виленского учебного округа И. П. Корнилов. Последовало закрытие Виленского дворянского института и 5 гимназий и прогимназий, на место дворянских училищ было учреждено три прогимназии и около 40 уездных училищ. Предположена сеть народных училищ и на них отпущены средства, учреждена Молодечненская учительская семинария.

Сравнительно с тем, что нужно было, сделано немного, но важно, что положено новое начало в деле народного образования. Однако, в последующее время мысли Муравьева не были доведены до естественного их конца, частью извращены. В годы министерства Д. А. Толстого, т. е. с половины 60-х годов до начала 80-х годов мысли Муравьева получили такое направление: открывать средние школы казалось министерству вредным по политическим соображениям, если в этих школах будет преобладать дворянство, и по практическим, так как считалось опасным давать крестьянам гимназическое образование и тем ставить их «в несвойственное их рождению положение». Одним словом, правительство боялось и польской интеллигенции, и нарастающей белорусской интеллигенции. Эта основная мысль была преобладающей до конца 19 в. Кроме того, граф Толстой рекомендовал соблюдать постепенность, т. е. не особенно торопиться с мерами, клонящимися «к усилению русской народности», чтобы не встретить противодействия. Это опять-таки указывает на его боязнь усиления в крае белорусской интеллигенции и боязнь остатков в крае полонизма. Этот взгляд правительства нам объясняет, почему Белоруссия не получила при старом режиме высшего учебного заведения и почему у нас вообще было очень слабо поставлено народное образование. Правительство ограничивалось лишь мелкими мерами. Так, при Толстом учреждено несколько новых учительских семинарий (в Полоцке, Поневеже, Несвиже), учрежден в Вильно учительский институт. На месте гимназий в Свенцянах и Новогрудке открыты двухклассные уездные училища. На женское образование никакого не было обращено внимания. Оно обслуживалось только несколькими гимназиями ведомства императрицы Марии и низшими школами.

Немногое было сделано и при преемниках Толстого по министерству.

В самом деле, в царствование Александра III замечается даже падение числа гимназий и числа в них учащихся. Так, к 1 января 1882 г. в Виленском учебном округе числилось всего 8 мужских гимназий и 5 прогимназий, в 1895 г. — 9 гимназий и 4 прогимназии. Но учащихся в первом году было 5330, а во втором только 3962. Это падение числа учащихся больше всего отражалось именно на белорусах, потому что с течением времени в гимназиях начинает преобладать по официальной статистике, число православных над числом католиков, т. е. иными словами, усиливается прилив низших элементов в средние учебные [заведения]; кроме гимназий в округе было 5 реальных училищ в 1882 г. с 1372 учащимися и 7 реальных училищ [в] 1835 г. с 1840 учащимися. Женская гимназия была всего одна в 1895 г., одно высшее Мариинское училище в Вильне и одна прогимназия, всего 1061 учащ[ийся], два учительских института (русский и еврейский) со 100 учащимися, пять учительских семинарий с 325 учащимися.

В 1895 г. уездных училищ было всего 25, с 1663 учащимися, 16 городских училищ с 2175 учащимися, 1547 начальных народных училищ с 97464 уч[ащимися].

Мы привели эти цифры для того, чтобы показать, в каком жалком положении находилось дело народного образования к исходу 19 в.

Но все же цифровые соотношения последних дореволюционных годов не блестящи. В Витебской губернии в 1912 г. на 1000 жителей приходилось 48,9 учащихся, в Минской — 51,3, в Могилевской — 62,7, в Смоленской — 63,2, в Гродненской — 54,3, а в Виленской — только 27,3. В этот счет входят учащиеся средних и низших училищ.

Общественные деятели и даже администрация (напр. витебский губернатор Стрельцов) тщетно добивались устройства высшего учебного заведения в крае. Между прочим, был проект устройства духовной академии взамен университета. Общественные круги настаивали на университете, местом которого большей частью, предполагался Витебск, благодаря влиянию в этом направлении члена Государственной думы покойного А. П. Сапунова. Только в предреволюционном проекте мин[истра] нар[одного] просвещения гр[афа] Игнатьева предположен был для Белоруссии университет в Смоленске.

В конечном итоге следовало бы прибавить цифру тогда зарождавшихся церковно-приходских школ. Но эта цифра не изменяет того общего впечатления, что дело народного образования у нас было весьма плохо поставлено. Только в начале 20 в., особенно после революции 1905 г., появилось значительное число школ, особенно средних, благодаря открытию частных гимназий.