Деятельность В. Дунина-Марцинкевича

 

Перейдем теперь к характеристике младшего из среды белорусских поэтов в этом периоде Викентия Дунина-Марцинкевича. Он родился в местности реки Березины в Бобруйском уезде в 1807 г. и происходил из мелкой шляхты. Таким образом, он был ближайшим земляком своего сверстника, отдавшего, однако, свои силы польской литературе Сырокомли, и происходил из той же среды, что и знаменитый писатель. Марцинкевич сначала обучался в Бобруйском уездном училище, которое окончил в 1826 году. Одно время он слушал медицинские лекции в Петербурге, но бросил университет и посвятил себя службе в римско-католической дух[овной] консистории в Минске. Он происходил из бедной семьи арендаторов, своей собственности не имел и только в 1860 г. на свои сбережения купил небольшое имение под Минском, Люцынку.

Литературная деятельность Марцинкевича началась с 1840 г. Тогда он выпустил в свет на смешанном польско-белорусском языке свою комическую оперу под заглавием «Селянка». Музыку к этой опере написал знаменитый Монюшко. Эта опера имела большой успех. За «Селянкой» последовал ряд других произведений: «Гапон», «Вечерницы».

Уже в «Селянке» сказывается основная мысль, которая проникает и в дальнейшие произведения Марцинкевича. Это — вопрос об отношении помещиков к крестьянам. Он обращается к владельцам крепостных крестьян и советует помнить, что у бога нет разницы между крестьянами и панами. Вообще, надо заметить, что произведения Марцинкевича проникнуты призывом к гуманному обращению с крестьянами и искренней любовью к белорусскому мужику, сознанием кровной связи поэта с народом.

В этом отношении он примыкает к этнографам, как Ян Чечот, бр[атья] Тышкевичи, Киркор, Юцевич, Сырокомля (в историко-этнографических трудах) и др. Марцинкевич, прежде всего, белорус. Он любил белорусское крестьянство, не вследствие его историко-этнографического интереса, а как своего родича, человека, чувствует крепкую связь между собой и белорусом. Мораль Марцинкевича сводилась прежде всего к тому, что крестьянин— существо, обладающее высокими нравственными достоинствами, так что часто он стоит выше испорченных, изнеженных панов и особенно высоко стоит в сравнении с так называемыми «полупанками». В самом деле, большие паны не обходились без этих «полупанков», происходящих из мелкой шляхты: они бывали арендаторами, экономами, управляющими в имениях. Люди необразованные и грубые, приближавшиеся к настоящим панам только благодаря своему щляхетскому званию, они презирали и угнетали крепостных усерднее самих помещиков. Типы таких «полупанков» выведены в «Гапоне» и в «Купале», в драматической пьесе «Пинская шляхта» и в «Дажинках». Но правота крестьянина, честность крестьянской девушки берут верх. Любимый тип Марцинкевича — невинная девушка, которую стараются так или иначе оклеветать, обидеть. В «Шчароўскiх дажынках» Тадорка «як зорачка ясна»:

 

Кроў с малаком яе шчочкi,

Молiннiяю блiшчаць вочкi.

Спадцiшка, бач, як зiркне,

Сэрца молатам забьецца,

Грудзь поламям обальецца.

Ня спазнаешь сам сябе.

Яна ж чэсна — працавiта и т. п.

 

Несколько раз поэт возвращается к образу молодой крестьянской девушки.

В «Купале» Агатка любит панича, он ее. Но панич по своей испорченности, клянясь ей в любви, предлагает ей в то же время выйти за любящего Агатку Савку, а сами «як цiпер любiм друг друга любiцi будзем» Такое коварство обижает девушку:

 

Як пачула дзеўка гэтакi наукi,

Вось, моўляў, асiнка уся затраслася,

Уздыхнула цяжкi, заламала рукi,

Горкiмi слезамi тут же залiлася.

Посля смутным вокам на дзяцюка гляне,

Дый гэтакi рэчы казаць яму стане:

«Да тако ж нясчасной мне ужо прышлося,

Што такiя брэднi слухаць давялося!

Бог мяне карае, што ветрэна стала,

Пачцiваго сердца чурацца пачала;

Панiч только зводзiш, хочеш забаўляцца

А ня ласка ж будзя са мной абвянчацца

…..

Дзякуй же панiчку за твае кахане,

Мiлейшы ж мне Саўка ў мужыцкам стане:

Ён не схочэ бедной дзеўчацi,

Ён пачцiвым сердцам век будзя любiць».

 

Этот отрывок в достаточной мере характеризует теплое отношение поэта к крестьянину. Поэт идеализирует тип крестьянки и, главным образом, для того, чтобы показать, что и над мужиком «грех здзекавацца», как говорит та же Агатка в другом месте; идеализируя крестьянина, он в то же время призывает помещика шляхтича к более человеческому отношению к своему крестьянину.

Марцинкевич не только взывает к панам о более человеческом отношении к крестьянам, он шел дальше, проповедуя необходимость образования для крестьянина, необходимость школ, наконец, улучшения экономического быта. В «Гапоне» он дал образец того, что крестьянин далеко не так низко стоит в умственном отношении, что образование доступно и ему. С какою радостью посвящает он свою книгу «Ciekawyj Przeczytaj!» Александру Лаппе, маршалу Бобруйского повета, именно потому, что, проезжая через имения Лаппы, автор видел прекрасные хозяйственные постройки крестьянского люда (poczciwego ludu), свидетельствовавшие о благосостоянии обитателей. Он не находит никого кругом, кому бы следовало посвятить свою книгу, как не «опеку слабых», отцу крестьян. Да и цель его книжки, говорит Марцинкевич, должна заохотить деревенского жителя к чтению, чтобы он развил свой ум, погруженный дотоле в темноту.

Но, зная хорошо, что мало найдется помещиков, которые бы бескорыстно старались об улучшении быта и образования своих крепостных, он в предисловии к «Гапону» указывает помещикам и на практическую выгоду: образованный и достаточный крестьянин будет более честным, более понятливым слугой, — думая хоть таким образом более обратить внимание помещиков на своих крестьян. Но наконец целью его желаний, о чем он мог писать, но не мог в то время печатать, — это было полное освобождение крестьян от крепостного ига, время, когда

 

Будзе мужык нi скацiна,

Нi раз скажыць пан з паноў:

«Пане Хведэр, пане Мiна,

Як же васпан, цi здароў»

 

Итак, конечное желание поэта — это свобода крестьянина. По своему обыкновению он не удерживается и в этом случае от идеализации: вместе со свободой поэту мерещится и полное «равенство» мужика с панами, заключающееся в том, что мужик будет называться «паном», последует и материальное улучшение: они будут пить горелку с панами и «гуляць»; поэт так проникся своей идеей, его желания так сливаются с мечтами серой массы, что он злорадствует, смеется над положением панов, в каком они очутятся при освобождении, хотя и он и его круг такие же паны-помещики.

Таковы были общественные взгляды нашего поэта, проникающие во все его произведения. Этим же духом проникнуто и одно из лучших его произведений, пользующееся и до сих пор наибольшей популярностью, «Гапон». Автор сам признается в предисловии, что цель этой поэмы — дидактическая, желание показать помещикам, насколько вредно злоупотреблять вверенной им властью по отношению к крестьянину и тем возбуждать ненависть крестьян против помещиков. Хотя цель автора только дидактическая, но тем не менее высокое его поэтическое дарование представляет читателю чрезвычайно рельефно изображенную картину белорусской жизни и высокие достоинства белорусского крестьянина. Герой и героиня повести — Гапон и Катерина, которые были детьми соседей. Гапон — человек отважный, красавец, умеющий постоять за своих и даже грамотный, — на него заглядывались сельские девушки. У соседки Гриппины росла красавица Катерина:

 

Як у садочку малiна,

Расла, цвяла, даспевала:

На шчочках кроў с малаком,

А вочкi блiшчаць агнём,

І семнадцать уже лет,

Як прышла яна на свет.

 

Но случилась обыкновенная в крепостные времена история. Местный эконом заинтересовался красавицей, но на его ухаживания она обещала рассказать все Гапону, так как старики родители уже считали их женихом и невестой и только мечтали об их будущей свадьбе. Эконом должен был уступить. Но когда вышел указ о рекрутском наборе, эконом уговаривает помещицу сдать Гапона в солдаты под тем предлогом, что он бунтует молодежь. Так из корчмы Гапона и забрали прямо в рекруты. Но судьбой Катерины заинтересовалась помещица, узнала всю правду, прогнала эконома, а девушку взяла к себе во двор.

Прогнанный со службы эконом, как однодворец, через некоторое время сам оказался подлежащим рекрутскому набору. Третья песня в очень колоритных чертах рисует суету в Могилеве во время приема рекрутов. Появляются разные провинциальные фигуры на улице, описанные с большим юмором. Затем описывается приемочное присутствие, безразлично посматривавший на публику маршалок, пузатый и косматый доктор, часто посматривавший к себе в карман и, наконец, приемный офицер— молодой и красивый. Это был сам Гапон, выдвинувшийся по службе. Очень комично описано появление бывш[его] эконома, осмотр его доктором, видимо с ним предварительно сговорившимся. Приемный офицер настоял на сдаче эконома, а доктор только «кишеню пачухав».

4-я песня описывает успехи Катерины в обучении на господском дворе и ее верность своему возлюбленному. Гапон, уже офицер, присылает к ней сватов и идет краткое описание в стихах свадебного обряда, написанное с обычным подъемом, красиво и колоритно. Повесть кончается описанием свадебного пира:

 

Дзеўкi, хлопцы, маладзiцы,

Целу ночку па святлiцы,

Бадзялiся, хто як змог:

Як у гаршку там кiпела,

Ат пылу аж пацямнела,

Суматоха — што крый Бог.

Я на том вяселлi быў,

Пiва, мёд, гарэлку пiў,

У роце здаволь было

Аж па барадзе цякло.

 

Не останавливаясь на других произведениях Марцинкевича, мы дополним с ним наше знакомство указанием еще на одно произведение, которое ему приписывалось — «Тарас на Парнасе». Это произведение не было напечатано в свое время, но известно во многих рукописях. Оно относится к 40-м годам, судя по указанию, имеющемуся в самом произведении. Многие сомневаются в том, что «Тарас» принадлежит перу Марцинкевича. Однако, есть не мало оснований приписывать это произведение ему. Во всяком случае, мы познакомимся с этой поэмой в самых кратких чертах. Герои поэмы полесовщик Тарас, человек не пьющий и очень щирый в исполнении своих обязанностей. Вот, однажды, накануне Косьмы и Демьяна, Тарас пошел охотиться на тетеревей. Очень комично описан сон Тараса, представившегося ему во сне нападения на него медведя и перенесения его в заоблачное пространство. Тут Тарас осмотрелся, увидел себя среди цветов и от проходящего хлопчика, шедшего с луком и колчаном, узнал, что дорога, на которой он стоит, ведет на Парнас. Тарас пошел к Парнасу и тут у подножия его встречает большое, но неприятное ему собрание панов, проталкивающееся на Парнас.

 

Як жiды ў школi галасуюць,

Гатоў адзiн другога зьесць, —

Друг друга ў бакi штурхаюць —

Каб першым на гару ўзлесць.

Усе з сабой цягаюць кнiжкi,

Аж пот з лысiн ручьям хлiшчыць,

Адзiн другому выцiскаюць кiшкi.

 

Удивленный Тарас видит ряд писателей, идущих, или с трудом пробивающихся на Парнас: Мицкевич, Пушкин, Кохановский, Гоголь «як павы» прошли на Парнас, другие, как Греч и Булгарин, с трудом пробиваются к парнасским вершинам. Тарас прошел через эту толпу писателей и прямо попал к богам. Тут описывается картина парнасской жизни. Это хата — хата богатого белорусского мужика. Во дворе бродят домашние животные, парни играют в чет и лишку. В хате шевцы шьют богам и богиням сапоги, богини моют сорочки и портки, Сатурн чинит лапти, Нептун — сети, Марс дерется с Геркулесом. Зевс лежит на печи, положивши голову на свою сермягу. Венера прихорашивается у зеркала. Тарас был поражен. Зевс на печи перевернулся так, что затряслась вся гора, зевнул, потянулся и сказал: «есце уже пара». Тогда Геба стала подавать на стол все вкусные белорусские кушанья. Сели боги за стол. Вакх немедленно напился за ним и

 

Да й Зевес як насцiбаўся,

Так носам чуць зямлi ня рыў,

Як жыд над бiбляю кiваўся

І брыдкi рэчы гаварыў.

 

После обеда началось веселье. Очень колоритно описаны белорусские танцы, начатые Венерой. Даже старый Юпитер не выдержал и пустился в пляс. Когда начались танцы — не выдержал и Тарас, пустился в пляс и так хорошо отплясывал, что поразил всех богов. Боги его накормили, столкнули с Парнаса и тут Тарас проснулся.

Кроме Марцинкевича можно указать еще на несколько его младших современников, писавших по белорусски. Так, напр., уроженец Витебской губ Даревский-Верига. Можно было б указать на несколько анонимных авторов, произведения которых тогда же появились в печати в местных губернских и нек. др.[изданиях].

Однако 60-е годы принесли застой в белорусской литературе, так как проявление всякого рода местной литературной деятельности не только в польском, но и и в белорусском духе, оказалось невозможным.

Здесь только следует отметить, что в годы польского восстания обе стороны пользовались белорусским языком для прокламации.