Отношение шляхетского общества к суду. Адвокатура

 

Надо заметить, что суд был детищем шляхты и она всегда с чрезвычайным вниманием относилась к делу суда. Это понятно тем более, что литовские шляхтичи были великими сутягами, возбуждали множество самых разнообразных дел. Интерес к суду выражался и тем, что при литовско-русских судах выработалось сословие адвокатов и при том весьма многочисленное. Многие из молодых людей, окончив учение в Кракове или в Вильне, а нередко и в Италии, из разных видов государственной и общественной деятельности предпочитали так называемую «палестру». Это была корпорация молодых людей, посвящающих себя юриспруденции. Беря на себя обязанности адвокатов, патронов, пленипотетов или умацованных, эти люди являлись ходатаями по разным частным делам и в то же время кандидатами на судейские должности по выборам, проходя таким образом практический стаж судебной деятельности. Люди малосостоятельные имели от этой должности средства к существованию. Во время судебных прений адвокаты выступали с длинными речами, в которых пестрили ссылки не только на литовско-русское право, но и на римское, саксонское. Многие речи представляли собой действительно хорошие образцы судебного красноречия. Практика выработала искусных судебных ораторов, говоривших красноречиво и убедительно. С другой стороны вырабатывались искусные практики-юристы, которые умело пользовались малейшим промахом своего противника, умело истолковывали артикулы Литовского статута и затягивали дело, если это было им выгодно. Иногда самый простой акт, напр., акт займа денег, притом на незначительные суммы, вдруг разрастался в обширное дело, разрасталась и сумма иска. В этом случае самую существенную роль играли «позвы», которыми обжалованная сторона призывалась на суд; малейшая неправильность позва давала адвокату [возможность] уклониться от суда или затянуть дело.

В истории юридического образования, однако, можно наметить две эпохи — более раннюю и позднейшую, следствия которой стали сказываться в половине 17 в. Так как юристы получали образование большей частью в Краковской академии, частью в Вильне, то и характер этого образования зависел от обстановки названных школ. Но со времен преобладания иезуитов в деле просвещения юридические факультеты стали падать. Сухая схоластика стала заменять изучение теории и римского права. Правда, при таких условиях вырабатывались иногда очень хорошие практики, даже не проходившие высших школ, но это обстоятельство имело существенное неудобство. Оно отражалось, между прочим, на порче юридического языка. Точный и красивый язык Литовского статута в трактовке адвокатов и судей стал превращаться в язык, испещренный множеством иностранных слов: польских и особенно латинских. В судах почти создается особый условный язык, довольно мало понятный для непосвященных. Акты писались непременно на русском языке, но целые фразы встречаются написанные русскими буквами, в которых латинские слова переплетаются с русскими, иногда сохраняя латинское окончание, иногда принимая русские флексии. Эти латинские термины приняли совершенно условное значение, вовсе не соответствуя настоящему латинскому языку и только поседелый писарь какого-нибудь суда мог точно разобрать, о чем идет дело.

С формальной стороны литовско-русское судоустройство отличалось многими хорошими сторонами. И тем не менее, при приложении к практической жизни, суды оказывались бессильными и с многими отрицательными сторонами. Шляхта бесконечно любила судиться, но ее любовь к правде была совсем особенная: шляхта менее всего признавала святость закона и, пользуясь силой, вовсе не считала себя обязанной подчиняться декретам судов и даже декретам Главного трибунала. Поэтому, если потерпевшему удавалось добиться восстановления своих прав, т. е. получить декрет суда, то это еще далеко не означало, что за этим последует и удовлетворение. На практике выходило, что суд представлял выигравшей стороне самой следить за выполнением декретов и требовать удовлетворения от стороны, проигравшей процесс. Но, конечно, выигравшая сторона тогда только имела успех, когда она обладала физическим превосходством, средствами и влиянием. При таких условиях только сильные не боялись суда. Неудивительно поэтому, что судебные книги переполнены целым рядом заявлений о неподчинении судебным декретам, несмотря на строгость судебных кар, налагавшихся на всякого, не подчиняющегося суду. Неудивительно поэтому, что сильные люди могли безнаказанно совершать преступления. В 1580 г. в Вильне гетман Литовский Криштоф Радзивилл был возмущен москвитянином Владимиром Заболоцким, потому что последний будто бы не снял при встрече с гетманом шапки. На улице произошла перебранка. Когда отец Криштофа, воевода виленский, узнал о ней, то потребовал, чтобы сын отомстил Заболоцкому. Месть оказалась чрезвычайно простой: люди Криштофа Радзивилла напали на Заболоцкого и его слуг и убили его. Великий князь Стефан Баторий, знавший лично Заболоцкого, был очень огорчен, рассердился на гетмана и недели две не позволял ему появляться в своем присутствии. Когда Радзивилл был допущен к королю, то он публично принес извинение в том, что вследствие некоторых обстоятельств в течение последних дней не мог быть у короля. На том дело и кончилось. Один из потомков того же Радзивилла, Карл Радзивилл, будучи еще сравнительно молодым человеком, в 1760 г. выдвинул своего собутыльника, некоего пана Володковича, в качестве депутата от Новогрудского воеводства в Виленский трибунал. Такой суд не сделал чести избравшим его. В Минске, спьяна, Володкович допустил дебош во время заседания трибунала, за что суд вместо следовавшего ему тюремного заключения, приговорил Володковича к смерти и немедленно выполнил свой приговор. Карл Радзивилл немедленно собрал свое войско и подступил к Минскому замку, но было уже поздно, приговор был приведен в исполнение. Вот картина того, как относились сильные люди к решениям суда. Так как в действительности суды не могли в отношении многих лиц привести свои декреты в исполнение, то они очень охотно прибегают к особого рода осуждениям — к приговору к баниции и инфамии.

Когда суд и истец видели, что с противником нельзя ничего сделать, суд объявлял его банитом, т. е. изгнанником из отечества, лишенным прав гражданства. Баницийный лист издавал по представлению трибунала сам король. Целые книги исписаны этими баницийными листами, но едва ли кто-нибудь из осужденных в действительности оставлял отечество, разве только слабые, или не находившие защиты у сильного. Даже возные, которые обязаны были вручить королевский лист осужденному, избегали этой неприятной обязанности и тихонько втыкали королевский декрет в большие ворота замка, а сами поспешно удалялись. Банит же по-прежнему проживал у себя в имении, делал наезды на своих соседей, превращая, таким образом, суд в чистую комедию. На многих сильных панов такие декреты издавались десятками. Коронный стражник, т. е. блюститель порядка в пограничных областях, известный Самуил Лащ производил беспрестанные наезды на шляхетские имения, убивал людей, обрезывал носы, уши и вообще неистовствовал, как хотел. Суды издали на него 236 баниций и 37 инфамий за разные преступления. Самуил Лащ не только не уехал из государства, но и продолжал вести свои государственные обязанности. Неудивительно поэтому, что тогда шляхта прибегала к совсем оригинальному способу борьбы с преступностью. В 1586 г. волковысская шляхта на сеймике постановила написать листы к шляхте других поветов Новогрудского воеводства и в этих письмах жаловалась «о припадку, который се стал де у нас в повете Волковыском, нам усим барзо жалостным», потому что пан Сила Скробот чинит постоянные наезды на шляхетские дома, выжигает их, убивает людей, почему волковысская шляхта просит соседнюю совместно подумать, «яко бы се такое своволенство и морды (муки) помаговать могли, а злочинцы караны были». Очевидно, на суд, т. е. что суду будет Скробот подчиняться, шляхта и не надеялась.

К сказанному едва ли надо что-нибудь прибавить для характеристики фактической слабости постановки суда, который не мог иметь значения без опоры на сильную административную власть.

 

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

 

Отдел о суде мы закончим вопросом о законодательстве, имеющем ближайшую связь с судом. В период сложения государства, каждая из составных областей его управлялась обычаем, а в качестве писаного закона, регулирующего или отменяющего обычаи имела Русскую правду и ряд статей, занесенных в местную уставную грамоту. Таким образом, как процесс, так и нормы уголовного и гражданского права покоились на базе древнерусского права. В отдельных областях вырабатывались с течением времени некоторые, впрочем, несущественные, обычаи. Но с осложнением жизни этот судебный материал оказывается недостаточным, особенно по мере того, как слияние властей делало успехи. Эпоха Казимира Ягайловича была, как мы знаем, эпохой, когда появляется ряд актов общегосударственного значения; в эту же эпоху появляется первый Судебник Вел[икого] кн[яжества] Литовского и Русского. Такой судебник был издан впервые в 1468 г. и имел своей целью заменить обычай и права различных областей одним общим правом. Судебник является кодексом, изданным великим князем по совещанию с князьями, панами, радами и всем шляхетством на сейме в Вильно. Судебник, однако, далеко не полон, как первый опыт свода, т. к. почти исключительно касается уголовного процесса и права, рассматривая в последней сфере, главным образом, вопрос о тяжбе. Но судебник для нас особенно интересен в том отношении, что и по своей терминологии и по многим статьям он совершенно гармонирует с Русской правдой: это доказывает силу русского культурного влияния на государственное управление.

С начала 16 в. шляхта на сеймах с особенным усердием занята вопросом о кодификации права. Уже в Виленском сейме 1519 г. шляхта обращается к великому князю с просьбой, чтобы господарь дал ей писаное право. В 1522 г. уже приступлено к новой кодификации на Гродненском сейме: на этом сейме читаются «члонки» будущего статута, т. е. проект кодекса. В 1529 г. 9 октября на Виленском сейме был издан, наконец, декрет Сигизмунда I о введении в действие нового статута. Этим правом должны судиться все, шляхта и духовенство, причем эдикт обещает напечатать статут. Однако, первый и второй статуты не были напечатаны. Большое участие в первом статуте принимал канцлер Великого княжества Литовского и Русского известный, Альбрехт Мартинович Гаштольд. Уже в первом издании Статут представляет собою правовую мысль, весьма сильно развитую. Он охватывает нормы государственного права, уголовного, гражданского и процессуального права. В этом отношении, в смысле высоты юридического правового творчества, Статут далеко оставляет за собой современные ему — славянские и западно-европейские кодексы и во всяком случае неизмеримо выше стоит тех скромных попыток к кодификации, которые сделаны были около этого времени в Польше. Статут делится на 18 разделов с неодинаковым числом статей в каждом. Первые три раздела относятся к области публичного права (о парсуне господарской, т. е. об оскорблении величества), здесь же о правах шляхетской собственности, как о коренном законе, об обороне земской, т. е. о способе отбывания военной службы, о свободах шляхты. Четвертый, пятый, восьмой, девятый и десятый разделы охватывают область гражданских правоотношений, седьмой — одиннадцатый, двенадцатый и тринадцатый разделы — уголовного права и шестой раздел — процесс.

Статут написан очень хорошим белорусским языком, отчетливым и гибким. Вскоре он был переведен на латинский и польский языки. Несмотря на весьма крупные достоинства нового кодекса, очень скоро стали сказываться его недостатки. Государственная жизнь вырабатывала новые условия жизни, формировался сейм, появилась у шляхты, как мы видели, новая потребность в судах и Статут 1529 г. уже оказывался неудовлетворяющим всем требованиям шляхты. Она подымает вопрос об издании новой редакции статута. На Берестейском сейме 1564 г. шляхетские станы подымают вопрос об исправлении и напечатании статута. Была избрана особая комиссия из 10 членов как греческого, так и римского закона, которая и должна была заняться исправлением и дополнением статута для представления сейму. Состав этой комиссии неизвестен.

На Виленском сейме 1561 г. Сигизмунд Август уже представлял сеймующим станам исправленный статут, утверждение и рассмотрение которого отложено до следующего сейма. Однако, прошло еще несколько лет в трениях между шляхтой и панами по вопросу об учреждении новых судов, когда, наконец, статут мог быть представлен в окончательно исправленном виде со всеми теми изменениями судоустройства, которых добивалась шляхта. Формально статут был принят на Бельском сейме, но введен в действие с 26 января 1566 г. на Виленском сейме 1565 г. Ряд ограничений великокняжеской власти, принятых на сейме 1566 г., получил свое выражение в статуте. Но вообще редактирование его заканчивалось столь спешно, а законы о сейме 1567 и 1568 гг. внесли в право такие изменения, что немедленно понадобился новый пересмотр статутового законодательства. Этим занялась комиссия из 14 лиц, избранная на Люблинском сейме 1569 г. Во главе этой комиссии стоял бискуп виленский, знаменитый Валериан Протасевич, известный своим меценатством и здоровыми национальными чувствами, сюда же входили Мельхиор Шемет, каштелян жмудский, князь Л. Свирский, Павел Соколинский, подкоморий витебский Мартин Волочкевич из Минского воеводства и некот. др. Секретарями этой комиссии были очень видные писари земских судов — Андрей Мацкевич из Вильны и Петр Станиславович из Ошмян, но несомненно в этой комиссии наиболее выдающуюся роль играл войт виленский Августин Ротундус, доктор прав, которого считают ученейшим юристом того времени. По-видимому, в той же комиссии принимал участие не менее знаменитый юрист в области римского права и немецкого — Щербич. Вообще, состав комиссии вмещал в себе много выдающихся лиц того времени и при том принадлежащих к старым русским фамилиям. Окончательная сводка работ комиссии и подготовка статута к изданию принадлежит знаменитому канцлеру Великого княжества Литовского Льву Сапеге. В окончательной и последней редакции статут был издан Сигизмундом III в 1588 г. и отпечатан в типографии Мамоничей в Вильне. С тех пор статут выдержал много изданий на белорусском, польском, а впоследствии и на русском языках. Последнее издание относится к 1840 г. Почти два с половиной века статут был действующим кодексом в пределах Белоруссии, представляя собой блестящий памятник правового развития нашей страны.

Надо заметить, что редакторы всех трех редакций статута были проникнуты весьма здоровой мыслью о способах составления кодекса. Они брали нормы действующего древнерусского права, вводили результаты сеймового законодательства и в известной мере воспользовались правом соседних государств, польским и римским в его немецкой переработке. Ввиду сказанного, русское право является основным элементом статутового законодательства. Целый ряд параграфов статута во всех трех редакциях соответствует статьям Русской правды с применением ее терминологии, другие статьи основаны на местном законодательстве и местных обычаях. Одним словом, статут есть, прежде всего, памятник русского права. Заимствования из польского права и законодательства немногочисленны и не могли причинить какого-либо ущерба национальному характеру литовско-русского права, потому что из польского права заимствовалось не содержание правовых норм и не дух правовых институций, а только недостающие нормы права. В этом случае, польское законодательство служило только к обогащению статута постановлениями, придававшими еще большую полноту. Так, напр., под влиянием польского права появляются статьи, трактующие о сословной чести. В условиях древнерусской жизни квалификация лиц, подвергшихся преступным деяниям, не совпадала с теми условиями сословного строя, который нарастал в Литовско-Русском государстве. Кодификаторам естественно было обратиться к соседнему польскому праву, где отчленение высших классов общества от низших шло по тому же пути, по какому этот процесс шел в Литве и Руси. Кроме того, редакторы статута чаще всего обращались к такому источнику польского законодательства, как Вислицкие статуты, памятнику половины 16 в., т. е. памятнику столь древнему и раннему и, следовательно, ближе всего подходящему к древнерусскому праву, как вообще источнику славянского права древнейшего периода. Но, с другой стороны, редакторы знали, что эпоха его составления была эпохой высшего успеха римского права в Польше. Этот период возрождения, который в одинаковой мере коснулся и Польши и Руси, когда классицизм охватил современные умы. В составе комиссии были два духовные лица, кроме епископа Валериана — Л. Свирский и П. Соколинский, весьма сведущие в римском праве. Оно вошло в статут, однако, в скромном масштабе и через саксонское и магдебургское право. Надо при этом помнить, что нормы обоих последних прав применялись в городах, пользовавшихся привилегиями. Поэтому было не только знакомство с правом, но и знакомство с судебной практикой. Из немецкого права вошел целый ряд статей, на которые не дает ответы древнерусское право, напр., некоторые статьи об оскорблении величества, о подделке монет, некоторые нормы наказания за противонравственные поступки, наказание за колдовство и некотор. др. Однако, заимствуя формы права, редакторы статута определяли наказание за правонарушение не столько в духе сурового саксонского права, но в духе древнерусского права, т. е и в данном случае заимствовали не механически, но считались с национальными особенностями основного права, вошедшего в статут. Во всяком случае, иноземные источники количественно не являются преобладающими, что делает статут, прежде всего, памятником белорусского национального права.

Как мы уже говорили, Статут действовал и в последующую эпоху, что несомненно объясняется полнотой охваченных им правовых норм и его национальным характером. Последующее законодательство лишь дополняло статут отдельными сеймовыми конституциями.