Мир святости» в русской средневековой культуре

 

«На заре своего бытия Древняя Русь, – по словам Г. Федотова, – предпочла путь святости пути культуры» [17, с. 197]. Культ святых имел социальные корни: чтобы влиять на умы и души людей, необходимо было опереться на почитание религиозных героев среди широких слоёв населения. На смену героям эпическим – богатырям – пришли богатыри духа. Культ святых представлял наиболее приемлемую форму усвоения населением отвлечённых начал христианства. Культ святых развивался по двум направлениям:

1) снизу – почитание святых, локализованное территорией прихода или небольшой округи какого-либо монастыря;

2. сверху – культивирование святых, предписанных Русской Православной церковью.

На церковных «макарьевских» (созванных по инициативе митрополита Макария) соборах 1547–1549 гг. был произведён отбор почитавшимися святыми лиц, были составлены жития и список обязательных для церкви служб; «Стоглавый» собор 1551 г. закрепил унификацию общерусского пантеона святых, единого культа и обрядов и установил общие правила для церковной живописи.

Некоторые святые были канонизированы дважды. Так, Александр Невский, канонизированный как местный, епархиальный святой князь ещё в XIII в., в 1547 г. был канонизирован уже в качестве общерусского святого.

Одними из первых святых, канонизированных Русской православной Церковью, и наиболее чтимых народом были князья Борис и Глеб (рис. 26). Они были причислены Русской Православной Церковью к лику святых ещё до равноапостольных Владимира и Ольги. Сыновья князя Владимира Борис и Глеб были убиты их братом Святополком Окаянным за киевский престол. Зная о грозящем ему убийстве, Борис решает принять смерть от руки брата: «Если он кровь мою прольёт и на убийство моё решится, буду мучеником пред Господом моим. Не воспротивлюсь я, ибо написано: «Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать» [19, с. 95]. Брат Бориса Глеб встречает свою смерть «глядя на убийц кротким взором, омывая лицо своё слезами, смирившись, в сердечном сокрушении, трепетно вздыхая, заливаясь слезами…» [19, с. 98].

«В мученичестве св. Бориса и св. Глеба, – подчёркивает Н. Бердяев, – нет героизма, преобладает идея жертвы. Подвиг непротивления – русский подвиг. Опрощение и уничижение – русские черты» [1, с. 47].

Г. Федотов, проанализировав житие Бориса и Глеба, также отметил, что «Борис и Глеб не были мучениками за Христа, но пали жертвой политического преступления, в княжеской усобице…Мученичество святых князей лишено всякого подобия героизма», жития подчёркивают «их человеческую слабость, жалостную беззащитность». Таким образом, «Подвиг непротивления есть национальный русский подвиг…Русская Церковь не делала различия между смертью за веру во Христа и смертью в последованию Христу, с особым почитанием относясь ко второму подвигу» [17, с. 40, 46, 49 – 51]. Парадоксально также и то, что святые непротивленцы после смерти становятся во главе небесных сил, обороняющих русскую землю от врагов.

Высоко оценивает подвиг братьев и неизвестный автор «Сказания о Борисе и Глебе»: «Кто не поразится столь великому смирению, кто не смирится сам, видя и слыша его смирение?» [19, с. 97].

Вторым святым, канонизированным Русской Православной Церковью, был Феодосий Печерский. Ф. Печерский считается отцом русского монашества. В его личности был найден монашеский идеал, которому Русь сохраняла верность в течение нескольких веков. В житиях преп. Печерского мы видим «образ обаятельной простоты, смирения, кротости». Идеалом для Феодосия стало палестинское монашество: «Это означает, прежде всего, что православная Русь избрала не радикальный, а средний путь подвига. Сурова жизнь великих палестинцев, как и жизнь самого Феодосия, но по сравнению с бытом отшельников Египта и Сирии она должна показаться умеренной, человечной, культурной. Св. Феодосий не увлекался ни крайностями аскезы, ни сладостью уединенного созерцания» [18, с. 304 – 305].

Вот как описывает Ф. Печерского монах Нестор: «Отец Феодосий превосходил других трудолюбием и подвижничеством. Он был могуч и крепок, носил воду и дрова для братии. А ночью бодрствовал, молясь. Пока братья спали, он незаметно молол выделенные каждому для помола меры зерна…Все любили его и почитали и дивились смирению его и послушанию…Став игуменом, блаженный Феодосий не изменил своему обычному смирению и был скромнее всех и всем слуга, по слову Господню…Строго учил Феодосий братию соблюдать устав, а особенно учил их оставить заботу о завтрашнем дне и усердствовать в добродетели нестяжания – ничего лишнего не иметь, ожидая, что Господь даст всё потребное в нужное время» [19, с. 103 – 104]. Не случайно биографы Ф. Печерского подчёркивают в житиях его «худые ризы».

Учеником Ф. Печерского и продолжателем его духовной традиции был Сергий Радонежский: «Образ Феодосия явно выступает в нём…Феодосия напоминают и телесные труды преп. Сергия, и сама его телесная сила и крепость, и худые ризы…Смирение – его главная человеческая добродетель» [18, с. 307].

Таким образом, после принятия христианства в Древней Руси сложился тип святости, олицетворением которого стали Ф. Печерский, С. Радонежский, Е. Премудрый. Характерными чертами русской святости являлись нравственная высота, долготерпение, непротивление злу, подчинение личной жертвы всеобщему благу. Такой тип святости Г. Федотов назвал «кенотипическиим» (от греч. «кеносис» – добродетель).

«В отличие от святых западной церкви идеал русской святости – не сверхъестественные деяния, но погружение в земное естество: «земной ангел и небесный человек». Русские святые – это первое хождение в народ…Уподобление земле, растворение в ней, обретение её качеств и её магических возможностей – вот что освящается православной святостью» [4, с. 100].

«Мир святости» определял пути развития духовной культуры Древней и Средневековой Руси вплоть до рубежа XV – XVI вв. – периода, который, по словам Г. Федотова, являет собой «трагедию древнерусской святости». Русский мыслитель так писал о России этого времени: «В последний свой век она горделиво утверждала себя как святую, как единственную христианскую землю. Но живая святость её покинула [17, с. 197]. Однако «Трагедия древнерусской святости» не была актом единовременным, она была обусловлена всем предшествующим развитием Русской Церкви задолго до рубежа XV – XVI вв. Постепенное крушение авторитета светской власти сопровождалось падением власти духовной. Свидетельством глубокого духовного кризиса в русской церковной жизни стал спор между «нестяжателями» и «осифлянами».

«Осифляне» и «нестяжатели» представляют собой два различных типа святости. Один тип святости, который представляли преп. Нил Сорский (1433 – 1508 гг.) и его ученики и последователи («нестяжатели»), носил исключительно духовный и трансцендентный характер и приближался к раннехристианскому восточному мистицизму, к традициям исихазма.

Н. Сорский считал, что монашеская жизнь должна происходить в уединении, духовном самоуглублении и молчаливом созерцании, поэтому свой скит он основал в дикой болотистой чаще в 15 верстах от Кириллова монастыря. В соответствии с духовной традицией подвижничества Н. Сорский придавал большее значение внутренней, а не телесной аскезе: «О пище же и питии противу (то есть согласно) силы твоего тела, более же души…». Н. Сорский и его ученики и последователи («нестяжатели») считали, что церковь должна быть свободна от материальных ценностей и от взаимодействия со светской властью: «Сосуды златы и сребряны и самые священные не подобает имети, такожде и прочие украшения излишние, но точие потребные церкви приносите». Кроме того, он был противником монастырского землевладения, за отмену которого выступил в 1503 г. на церковном соборе: «И нача старец Нил глаголати, чтобы у монастырей сёл не было, а жили бы черньцы по пустыням, а кормились бы с рукоделием» [18, с.313].

Другой тип святости проповедовал преп. Иосиф Волоцкий (1439 – 1515 гг.), от имени которого и происходит название «осифляне». И. Волоцкийбыл основателем и игуменом Волоколамского монастыря, среди пострижеников которого сначала было много бояр (возможно, это и предопределило аристократический характер обители). «Чувство меры, приличия…отличают его в такой же степени, как и твёрдость уставного быта…Его не влечёт к одинокому созерцанию, к отшельничеству…Идеал его – совершенное общежитие…Суровый к себе, Иосиф суров и к другим» [18, с. 315 – 316]. Однако обрядовая суровость и аскетизм в трактовке «осифлян» были направлены не на личное усовершенствование и возвышение индивидуального религиозного духа, а на благо церковной и государственной власти, на религиозное и национальное избранничество Руси.

Суть учения И. Волоцкого (теория теократического абсолютизма) заключалась в идее тесной связи церкви с государственной властью. С одной стороны государство должно было укреплять положение церкви в обществе, а, с другой стороны, – церковь должна была оказывать духовную, моральную и идеологическую поддержку государству. Полемика Н. Сорского и И. Волоцкого и их последователей в значительной степени предвосхитила будущий религиозный раскол XVII в.