Куда воробушки уходят после смерти.

В детстве я часто спрашивала себя: «Куда уходят после смерти воробушки?» Мне так и не удалось найти ответ на этот вопрос. Даже сейчас, когда я гляжу на мертвую птицу, у меня такое чувство, что она не умерла, — просто ее душа, унесенная ветром, заблудилась во тьме.

Когда мне было шесть лет, я дружила с соседским мальчиком. Мы играли в моей песочнице и разговаривали обо всех тех вещах, которых не помнит ни один взрослый, — о том, что мы навсегда останемся детьми, и о чудищах, живущих под кроватями и в темных кладовых. Мальчика звали Томми, но я всегда называла его Воробушком, потому что он был маловат для своих лет. Странно вспоминать его прозвище, потому что сейчас он тоже мертв.

Отчетливо помню тот день, когда я узнала, что Томми умирает. Я ждала его в песочнице, апатично достраивая замок, который мы с ним начали строить накануне. Без Томми я была лишь половинкой,

 

а время ожидания растягивалось на века. Начался дождь. Потом я услышала, как у нас дома зазвонил телефон. Минут через десять вышла мама — под зонтом, но с мокрым лицом. Она позвала меня. На пороге я обернулась и увидела, как струи дождя размывают наш с Томми замок.

После того как я уплела чашку горячего шоколада, мама накрыла мои маленькие ладошки своими ладонями. Ее руки дрожали. Я сразу почувствовала: что-то произошло с Томми. Мама сказала, что врачи недавно брали у него кровь на анализ. Результаты оказались неутешительными. У Томми лейкемия. Я не знала, что означает это слово, и растерянно хлопала глазами. Мама сказала, что люди с таким диагнозом — вернее, приговором — очень скоро уходят от нас навсегда. А я так хотела, чтобы Томми остался со мной.

На следующий день я решила навестить его. Мне непременно нужно было выяснить, правда ли то, что сказала мама, и я попросила водителя остановить школьный автобус возле дома моего друга. Дверь открыла его мать и сказала, что Томми не хочет меня видеть. Эта женщина, по-видимому, не понимала, как легко ранить маленькую девочку, и она разбила мое сердце, словно дешевую стекляшку. Я прибежала домой в слезах, и тут позвонил Томми. Он предложил встретиться у песочницы, когда наши родители улягутся спать. Так мы и сделали.

Он выглядел как обычно, только, возможно, был чуть более бледным. И он хотел меня видеть! Мы говорили о вещах, непостижимых для взрослого человека, и заново отстраивали свой замок. Томми сказал, что мы можем навсегда остаться детьми и поселиться в таком же замке. Я искренне ему верила. Мы уснули обнявшись, на теплом песке у нашего песочного замка.

Я проснулась перед самым рассветом. Наша песочница была словно пустынный остров посреди моря травы (лишь задний двор и дорога немного нарушали картину). Детская фантазия не знает пределов. Рожденное моим воображением море играло в блеске утренней росы на траве; я даже прикоснулась к нему пальцами, чтобы проверить, пойдут ли круги по воде. Круги не пошли. Я обернулась. Проснувшийся Томми неотрывно смотрел на наш замок. Я присоединилась к нему, и мы замерли во власти чар, которые эти песочные стены наложили на нас — двух маленьких детей. Наконец Томми нарушил тишину:

— Я ухожу в этот замок.

Мы оба как будто знали, что нужно делать. Впрочем, в каком-то смысле, наверно, так оно и было. Томми положил голову мне на колени и повторил:

— Я ухожу в этот замок. Заходи в гости. Мне будет там одиноко.

Я от всего сердца пообещала, что буду заходить. Потом его глаза закрылись, и мой воробушек улетел туда, куда улетают после смерти все воробьи, — в тот миг я была в этом совершенно уверена. Так я и осталась с безжизненной птичкой в руках.

Я пришла на могилу Томми двадцать лет спустя и положила на нее маленький игрушечный замок, на котором написала: «Для моего воробушка Томми. Настанет день, и я приду в наш замок. Навсегда».

Когда-нибудь, когда буду готова, я вернусь туда, где была моя песочница, и восстановлю в своем воображении замок, построенный нами из песка. И моя душа, подобно душе Томми, превратится в воробушка и полетит — к нему и к другим заблудившимся воробушкам. Моей душе снова будет шесть лет, и она никогда не станет взрослой.

Кейси Кокоска

 

ОДЕНЬТЕ МЕНЯ В КРАСНОЕ

У меня две профессии — медик и учитель, и я работаю с детьми, инфицированными ВИЧ. Эти малыши необычайно обогатили мою жизнь. Они научили меня очень многому, и один из главных преподанных мне уроков состоит в том, что даже в маленьком теле может скрываться величайшее мужество. Позвольте рассказать вам о Тайлере.

Тайлер инфицирован ВИЧ с рождения — вирус передался ему от матери. С первого дня своего появления на свет он жил благодаря медикаментам. В пятилетием возрасте к его артерии подсоединили трубкой насос, постоянно качавший ему в кровь необходимые лекарства. Этот насос Тайлер все время носил в рюкзачке. И периодически Тайлеру требовался чистый кислород для поддержания дыхания.

Мальчик не собирался уступать смертельной болезни ни одной секунды своей жизни и старался не скучать. Я частенько видела, как он бегает по двору с нагруженным лекарствами рюкзачком за спиной, таская за собой в тележке кислородный баллон. Все, кто знал Тайлера, восхищались его неуемной энергией и жизнерадостностью. Мать мальчика частенько шутила, что он бегает так быстро, что ей приходится одевать его в красную одежду. Иначе, дескать, за ним не уследить в окно.

Но страшная болезнь рано или поздно валит с ног даже таких неуемных ребят, как он. Тайлер чувствовал себя все хуже и хуже, как, к сожалению, и его ВИЧ-инфицированная мать. Когда стало очевидно, что мальчик обречен, мать стала беседовать с ним о смерти. Женщина утешала сына, говоря, что она тоже скоро умрет и тогда они встретятся на небесах.

За несколько дней до смерти Тайлер жестом подозвал меня к своей кроватке и прошептал:

— Кажется, я скоро умру. Мне совсем не страшно. Но, когда это случится, пожалуйста, оденьте меня в красное. Мама сказала, что скоро тоже придет на небеса... а я уже буду там играть. Хочу, чтобы она легко нашла меня по одежде.

Синди Ди Холмс