He волнуйся, все будет хорошо

Как мать и школьный психолог, я часто становлюсь свидетельницей необычайно крепкой детской дружбы. Взять, например, моего сына Корта и мальчика по имени Уэсли... Удивительные взаимоотношения сложились между ними.

Детство Корта было отнюдь не простым. У него нарушена речь и моторика тела. В четыре года в детсадовской группе для детей с нарушениями развития Корт познакомился с Уэсли, страдавшим от опухоли мозга, в результате чего у него были приблизительно такие же задержки в развитии. Между мальчишками сразу же возникло взаимопонимание. Они крепко подружились, и если один из них вдруг не являлся в садик, второй считал день испорченным.

Уэсли было два года, когда врачи обнаружили у него на стволе головного мозга опухоль, признанную неоперабельной. И все же несколько безуспешных операций он пережил. Однажды мы заметили, что во время игры Уэсли сильно

 

волочит ногу. Томограмма показала значительный рост опухоли. Ребенку предстояла очередная операция, но на этот раз не в нашем городе, а в Оклахома-Сити.

В детском саду ребятам посчастливилось иметь замечательную воспитательницу. Малыши с любовью называли ее Холостячкой. Это самая лучшая учительница, какую мне приходилось видеть за годы работы школьным психологом. На одном из занятий Холостячка попыталась объяснить малышам, зачем Уэсли собирается лететь в Оклахома-Сити. На Корта ее рассказ произвел очень большое впечатление, и он расплакался. Корт не хотел, чтобы его друг так далеко летел на самолете, и опасался, что доктор в чужом городе сделает ему плохо.

В день отъезда Уэсли зашел в детский сад. По щекам Корта текли слезы. Холостячка отправила остальных детей на улицу и позволила Корту попрощаться с Уэсли наедине. Корт боялся, что больше никогда не увидит своего лучшего друга. Уэсли — намного более худенький и маленький, чем Корт, обнял товарища, посмотрел ему в глаза снизу вверх и сказал:

— Не волнуйся. Все будет хорошо.

Операция была очень опасная, но Уэсли снова выкарабкался. Спустя несколько недель он вернулся в детский сад, и они с Кортом сдружились крепче прежнего.

В последующие годы Уэсли перенес еще несколько тяжелых операций и принимал экспериментальные медикаменты, которые вызывали тяжелые побочные последствия. Он все больше времени проводил в инвалидной коляске или на руках у взрослых.

Уэсли очень любил школьные благотворительные забеги и принимал в них посильное участие... когда мог. Потом настал день, когда ему отказали ноги, — но не близкие люди! Во время одного из забегов его катила в коляске мама под задорные крики болельщиков: «Быстрее, мамаша!» Во время другого забега его нес на плечах папа кого-то из детей.

К тому моменту, когда Уэсли исполнилось одиннадцать лет, врачи сделали все, что могли, и признали свое бессилие. Опухоль неуклонно брала верх над хрупким телом мальчика. Холостячка зашла к нам домой и сказала Корту, что скоро ему придется навсегда попрощаться со своим лучшим другом Уэсли. Тот уже не ходил в школу, и жить ему оставалось недолго.

К одиннадцати годам Корт значительно преуспел в своем развитии. И все же учеба давалась ему с трудом, да и особыми спортивными успехами он не отличался. На следующий день после визита Холостячки Корт принял участие в школьном благотворительном забеге. Он едва оправился от простуды и приступа астмы, но убедил меня отпустить его в школу. Когда я забирала сына после занятий, он пожаловался мне, что его легкие словно жжет огнем... и показал грамоту и ленточку победителя забега. Надпись на грамоте гласила: «Корт, занявший первое место в благотворительном забеге среди пятиклассников, посвящает эту победу своему другу Уэсли».

Корт, никогда прежде не демонстрировавший особого напора, в тот день твердо настоял на том, чтобы мы сходили в гости к его другу. Мама Уэсли назначила нам время между приемами лекарств. Мальчик ждал нас в своей кровати. Приглушенный свет озарял его хрупкое ангелоподобное тельце; в комнате тихонько играла христианская музыка. Уэсли был очень истощен — болезнь, лекарства от рака и обезболивающие препараты лишили его последних сил. Лишь изредка ему удавалось осознанно сжать чью-то ладонь или приоткрыть глаза.

Холостячка сумела привлечь внимание Уэсли и втолковать ему, что пришел Корт. Держа Уэсли за руку, Корт показал ему грамоту за первое место в забеге, которое он занял от его имени. Так он пытался выразить свои чувства к другу. Уэсли стиснул ладошку Корта и окинул его взглядом, который был понятен только им двоим. Склонившись над другом, чтобы поцеловать его на прощанье, Корт прошептал:

— Прощай, Уэсли, дружище. Не волнуйся. Все будет хорошо.

Уэсли умер в июне, вскоре после того, как ему исполнилось одиннадцать лет. Корт, как и положено другу усопшего, принял участие в его похоронах. Когда Корта спросили, что он чувствует в связи со всем этим, мальчик ответил, что уже давно попрощался с Уэсли и твердо знает: с его другом все будет хорошо.

Мне казалось, что со смертью Уэсли история их дружбы закончится. Но я ошибалась. Ровно через год Корт тяжело заболел: менингит. В палате реанимационного отделения сын изо всех сил вцепился в мою руку. Нам обоим было страшно. Корта лихорадило. И вдруг, в тот момент, когда врач делал ему пункцию, мы с моим мальчиком ощутили неописуемое тепло и спокойствие. Корт сразу расслабился и перестал дрожать. Едва врач и медсестра вышли из палаты, мы пристально посмотрели друг на друга. Корт улыбнулся мне и произнес:

— Мам, сюда в палату приходил Уэсли. Он сказал мне: «Не волнуйся. Все будет хорошо».

С тех пор я всем сердцем верю, что настоящая дружба никогда не умирает.

Дженис Хант

 

ОПТИМИСТ

Бог наградил нас тремя сыновьями. Каждый из них был хорош по-своему, и все трое доставляли нам немало радости. Но мне хочется рассказать о нашем среднем сыне, Билли. Дело в том, что ему никогда не изменяет оптимизм. Лестно было бы думать, что это результат нашего воспитания, но, по правде говоря, он таким родился!

Билли всегда просыпался очень рано. Будучи еще совсем маленьким, он перебирался к нам в постель часов в 5 утра. Мы спросонья велели ему вести себя тихо и пытались снова уснуть. Билли устраивался поудобнее и заявлял пронзительным шепотом:

— Сегодня прекрасное утро. Я слышу, как птички поют.

Мы просили его замолчать. Он парировал:

— А я не с вами говорю. Я разговариваю сам с собой!

Однажды воспитательница в детском саду велела ему нарисовать тигра. К сожалению, с художественными способностями у Билли туговато, поэтому тигр получился у него со странно склоненной набок головой и закрытым глазом. Когда воспитательница спросила, почему у тигра закрыт глаз, Билл ответил:

— Это он так прищурился: «Я с тебя глаз не спускаю, так что не балуй, парень!»

Как-то раз, когда Билли было пять лет, у него завязался спор со старшим братом. Тот, сидя у телевизора, утверждал, что телеведущий лыс. Билли настаивал на своем:

— Нет, он не лысый. Он как наш папа: спереди вроде и лысый, а если посмотреть со спины, то очень даже волосатый!

А теперь послушайте, как оптимизм Билли проявился в наивысшей степени. Наш младший сын Таннер тяжело заболел — гемолитико-уремический синдром. Это случилось во вторник, а уже в воскресенье мальчик умер. Билли тогда было семь лет.

На следующий вечер после похорон я прилегла рядом с ним. Мы молча лежали рядышком. И вдруг Билли сказал:

— Мне жаль нас, но еще больше я жалею всех других людей, тех, которые не были знакомы с Таннером. Нам повезло: Таннер был с нами хотя бы двадцать месяцев. А ты подумай о тех, кому вообще не посчастливилось его знать. Так что нам еще очень и очень повезло...

Бет Дальтон

 

В ПАМЯТЬ ОБО МНЕ

Настанет день, когда мое тело будет лежать на белой простыне, аккуратно подоткнутой под матрас на кровати в какой-нибудь больнице, где полным-полно живых и умирающих. В какой-то миг врач констатирует, что мой мозг перестал функционировать и я умер.

Не пытайтесь искусственно вдохнуть жизнь в мои бренные останки. И не называйте эту кровать моим смертным ложем. Да будет она Ложем Жизни — пусть мое тело используют во благо других людей!

Отдайте мои глаза человеку, никогда не видевшему рассвета, лица ребенка и исполненного любви взгляда женщины. Отдайте мое сердце тому, чье сердце изнемогает от нестерпимой боли. Отдайте мою кровь подростку, извлеченному из разбитой машины, чтобы он смог когда-нибудь увидеть своих внуков. Отдайте мои почки тому, кто жив лишь благодаря громоздкому аппарату. Возьмите мои кости, мышцы, ткани, нервы и найдите способ сделать так, чтобы благодаря им покалеченный ребенок смог ходить.

Если нужно, возьмите клетки моего мозга, чтобы немой мальчишка мог издать победный вопль, удачно ударив битой по мячу, а глухая девочка услышала, как дождь барабанит по оконному стеклу.

То, что останется от меня после этого, сожгите и пепел развейте по ветру, чтобы лучше росли цветы.

Вам нужно что-то похоронить? Что ж, пусть это будут мои недостатки, слабости и предрассудки.

Отдайте мои грехи дьяволу, а душу — Богу.

И если вам вдруг захочется помянуть меня — просто помогите кому-нибудь или хотя бы скажите доброе слово тому, кто в этом нуждается. Если вы сделаете все это, я буду жить вечно.

Роберт Н. Тест Прислал Кен Ноулес

 

А ВИЛКА ВАМ ЕЩЕ ПРИГОДИТСЯ

Голос Марты на другом конце телефонного провода всегда вызывал у пастора Джима добрую улыбку. Эта старушка была одной из самых благочестивых его прихожанок. Тетушка Марта — так звали ее люди, — всегда излучала надежду, любовь и веру.

Однако в тот день что-то в ее словах встревожило Джима.

— Пастор, не могли бы вы сегодня ко мне зайти? Нам нужно поговорить.

— Конечно, зайду. Часа в три, ладно?

— Спасибо.

В три часа дня Джим был у Марты. Она пригласила его в свою маленькую тихую гостиную.

— Опухоль. Доктор сказал, что мне осталось жить полгода, — Марта говорила очень серьезно и совершенно спокойно.

— Мне так жаль... — тихо начал Джим.

— Не стоит меня жалеть, — перебила его Марта. — Господь всегда был добр ко мне.

Я прожила долгую жизнь и готова уйти. Вы это знаете.

— Знаю, — кивнул Джим.

— Хочу заранее обсудить с вами мои похороны. Я много думала об этом, и у меня есть кое-какие пожелания.

Разговор был долгим. Они не оставили без внимания любимые гимны Марты, фрагменты из Писания, значившие для нее особенно много, и вспоминали памятные обоим события, которых случилось немало за те пять лет, пока Джим служил в этом приходе. Потом, когда, вроде бы, обсудили уже решительно все, тетушка Марта сделала паузу, задорно посмотрела Джиму в глаза и заявила:

— Еще один штрих, пастор. Когда будете меня хоронить, пусть в одной руке у меня будет Библия, а в другой — вилка.

— Вилка? — изумленно переспросил Джим. — Вы хотите, чтобы вас похоронили с вилкой в руке? Почему?

— Мне вспоминаются многочисленные церковные трапезы и просто банкеты, в которых мне довелось участвовать за мою долгую жизнь, — начала Марта. — Уже и не счесть, сколько их было. И я, знаете ли, заметила одну вещь.

В конце застолья служанка или, возможно, хозяйка дома собирает со стола грязную посуду, и я всегда надеюсь услышать заветные слова... жду, что кто-нибудь склонится к моему плечу и шепнет: «А вилку лучше оставьте, она вам еще пригодится». Знаете ли вы, что это значит, пастор? Это значит, что будет десерт! И не какое-нибудь желе, не пудинг и даже не мороженое. Нет, для всего этого вилка ни к чему. Грядет что-то более существенное: к примеру, шоколадный кекс или вишневый пирог! Когда мне говорили, что вилку отдавать рано, я знала, что самая лучшая часть трапезы еще впереди!

Скажите, о чем захочется посудачить людям на моих похоронах? Конечно, о славных деньках, которые мы провели вместе. Это прекрасно. Но я хочу, чтобы, идя за моим гробом и глядя на меня, лежащую в красивом голубом платье, они недоуменно переглядывались и шушукались: «При чем тут вилка?»

И я хочу, чтобы вы им это объяснили. Пастор, скажите им, что я оставила при себе вилку потому, что знаю — все самое лучшее у меня впереди!

Рошдер Уильям Томас Прислала Мэри Э. Гилхрайст