На небесах Нет инвалидных колясок

Мой дедушка был буддистским священником самого высокого ранга в буддийской иерархии, какого только достигал кто-либо из белых. Но при общении с ним люди замечали не его ранг, а исходящую от него энергию. Зеленые глаза дедушки лучились духовной силой. Очень спокойный и кроткий, он, тем не менее, заметно выделялся из толпы. Дедушка излучал какой-то особый внутренний свет. Казалось, сама тишина вокруг него обретает красноречие.

Его жена, моя бабушка, была католичкой. Яркая и энергичная, она всегда шагала впереди своего времени. Я называла ее, и называю до сих пор, «Гаги». Почему? Потому что первое слово, произнесенное мною в младенчестве, было «га-га», и бабушка утверждала, что это я пыталась произнести ее имя. Центром жизни Гаги всегда был дедушка. Именно она добывала средства к существованию для него и их пятерых детей на протяжении полувека брака. Благодаря ее поддержке дедушка имел возможность выполнять священническую миссию, служить нуждающимся и принимать в своем доме духовных иерархов со всего мира, часто посещавших его храм.

Со смертью дедушки свет в жизни Гаги угас. Утратив самое дорогое в жизни, она отдалилась от мира, впала в глубокую депрессию и предалась печали и скорби. С тех пор я взяла за правило навещать ее раз в неделю — просто чтобы бабушка знала, что она дорога мне и я всегда готова ей помочь.

Между тем время шло своим чередом, принося исцеление ее сердцу. Однажды, спустя несколько лет после смерти дедушки, я, как обычно, зашла навестить Гаги. Она сидела в своей инвалидной коляске, лучась улыбкой. В ее глазах плясали огоньки. Поскольку я не спешила высказываться по поводу очевидной перемены в ее настроении, она сама завела этот разговор:

— Неужели тебе не хочется знать, отчего это я такая довольная? Что, ни капельки не любопытно?

— Конечно, Гаги, расскажи, почему ты довольна. Что так подняло тебе настроение?

— Вчера я получила ответ. Теперь я знаю, почему Бог забрал твоего дедушку, а меня оставил, — объявила бабушка.

— И почему же, Гаги?

 

Бабушка наклонилась вперед и, понизив голос, как будто делясь сокровеннейшей тайной, сказала:

— Твой дедушка жил праведно. Он был воплощением ничем не обусловленной любви. Поэтому он ушел, а я пока осталась, — бабушка глубоко задумалась и потом продолжила: — То, что я поначалу воспринимала как наказание, оказалось Даром! Бог оставил меня тут не зря. Видишь ли, вчера вечером мне показали свыше, что человек не может постичь уроки любви там, — она указала на небо. — Научиться жить любовью можно только здесь, на Земле. Когда уйдешь отсюда, будет уже слишком поздно. Мне дарована отсрочка, чтобы я превратила свою жизнь в любовь.

С той поры во время моих визитов Гаги постоянно делилась со мной своими откровениями и преподносила сюрпризы. Хотя ее здоровье сдавало, она неизменно лучилась радостью. Ведь у нее появилась цель, ради которой действительно стоит жить.

Однажды она возбужденно хлопнула рукой по подлокотнику коляски и воскликнула:

— Ни за что не угадаешь, что произошло сегодня утром!

Я сказала, что и пытаться не буду.

— Сегодня твой дядя распекал меня за какой-то проступок, — воодушевленно продолжила бабушка. — А я и глазом не моргнула. Просто в ответ окутала его любовью! От его раздражения не осталось и следа. Было забавно за ним наблюдать, — улыбнулась она.

Шли дни. Я исправно посещала Гаги, постигавшую свои уроки любви. Бабушка шаг за шагом покоряла все новые и новые вершины духовной любви, упорно рождая новую себя.

Ее здоровье шло на убыль. Она все больше времени проводила на больничной койке. В очередной раз Гаги попала в больницу, когда ей стукнуло девяносто семь лет, перед самым Днем благодарения. Я поднялась на лифте на четвертый этаж и подошла к дежурной медсестре:

— В какой палате лежит миссис Хант?

Медсестра оторвалась от работы и, поправив

очки, посмотрела на меня:

— О, вы, должно быть, ее внучка! Она вас ждет, — женщина поднялась из-за стола, — давайте я вас проведу.

Мы пошли по коридору. Неожиданно медсестра остановилась и, посмотрев мне прямо в глаза, тихо сказала:

— Ваша бабушка необычайная женщина. Она — воплощенный свет. Все медсестры нашего отделения, заступая на дежурство, просят, чтобы их назначили обслуживать именно ее палату. Есть в ней нечто особенное. — Медсестра умолкла и потом смущенно добавила: — Но вы, конечно, это и сами знаете.

— Да, несомненно, она необычайная, — подтвердила я. И тут же тихий внутренний голос прошептал мне: «Гаги выполнила свою задачу. Ее время подходит к концу».

Это случилось через два дня после Рождества. В тот день я провела с бабушкой пару часов, после чего вернулась домой и прилегла отдохнуть. Вдруг внутри меня прозвучал тот же голос: «Вставай! Немедленно отправляйся к ней! Не мешкай! Бегом в больницу!»

Я натянула джинсы, футболку, прыгнула в машину и помчалась в больницу. Припарковавшись, я со всех ног бросилась к лифту, поднялась на четвертый этаж и, открыв дверь палаты, увидела тетю, гладившую Гаги по голове. Посмотрев на меня полными слез глазами, тетя сказала:

— Она ушла, Трин. Пять минут назад. Ты первая, кому я об этом говорю.

Мои мысли путались. Я подошла к кровати Гаги и проверила пульс. Сердце Гаги молчало. Она ушла. Я стояла рядом, держа ее еще не остывшую руку, и глядела на прекрасное старое тело, где только что обитала душа женщины, вызывавшей у меня восхищение. Гаги заботилась обо мне, когда я была маленькой. Она покупала мне одежду и оплачивала школьные расходы, пока родители были молоды и едва сводили концы с концами. Я пребывала в полной растерянности, не в силах поверить, что моя дорогая бабушка, моя любимая Гаги ушла от нас.

Помню мучительное ощущение пустоты, когда я ходила вокруг кровати Гаги, то и дело прикасаясь к ее драгоценному телу. Я была потрясена и переполнена впечатлениями, каких не переживала никогда прежде. Вот они — так хорошо знакомые мне руки и ноги, но где сама бабушка? Это тело опустело. Куда же она ушла? Где-то на заднем фоне своего сознания я молила об ответе. Вот — в теле присутствует душа, наполняя его жизнью, а через миг душа уходит, и ничто уже не может оживить это тело. Где Гаги? Куда она ушла?

Внезапно я ощутила всплеск энергии и увидела бабушку. Она парила под потолком над своим опустевшим телом. Бабушку больше не сковывала ее привычная инвалидная коляска — она танцевала в свете!

— Трин, я не ушла! — воскликнула Гаги. — Я покинула тело, но все еще остаюсь здесь. Смотри, Трин, у меня опять действуют ноги. Знаешь, на Небесах нет инвалидных колясок. Дедушка рядом со мной, и моей радости нет предела. Смотри на мое опустевшее тело, и ты осознаешь тайну жизни. Помни, уходя отсюда, ты не возьмешь с собой ничего из того, чем мы так дорожим при жизни. Я не могла унести с собой ни тело, ни деньги, ни накопленное за жизнь имущество. Даже самое драгоценное мое сокровище — обручальное кольцо твоего дедушки — пришлось оставить на земле.

Озарявший бабушку свет стал ярче, и она продолжила:

— Ты встретишь в жизни много людей, Трин, и должна поделиться с ними этой истиной. Скажи людям, что, умирая, человек может забрать с собой лишь одно — любовь, что он дарил людям! Жизнь, дитя мое, измеряется тем, что мы отдаем, а не тем, что берем.

Свет померк, и бабушка исчезла.

С тех пор прошло много лет, но бабушкино послание осталось со мной. Оно прочно отпечатано в моем сердце и начертано на всем том, что я делаю ежедневно, стараясь стать лучше. Гаги любила меня всей душой и при жизни осыпала подарками, но этот, последний ее дар — наибольший. В момент своей смерти она посвятила меня в таинство жизни!

Д. Тринидад Хант

ВОПРОС ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Вещи остаются неизменными.

Ты просто изменяешь свой взгляд на них, вот и все.

Карлос Кастанеда

 

РОЖДЕСТВО

Рано утром старенький священник проверял, все ли готово к заутренней. Он с удовлетворением отметил, что пол в церкви выметен и вымыт после полуночной службы, а все забытые прихожанами кошельки, молитвенники и перчатки собраны и сложены в должном месте.

Без малого пять утра. На улице еще не рассвело, и церковь была пуста — не считая священника. Свечи мерцали желтым светом, отбрасывая трепещущие тени на каменный пол и своды храма. В отблесках горящих свечей тускло вспыхивали витражи.

Ничто, кроме шагов священника, не нарушало тишину. Прежде чем войти в ризницу, он остановился возле вертепа, чтобы произнести рождественскую молитву, восславляющую младенца Христа. Маленькая модель на удивление реалистично изображала священную сценку.

В открытую дверцу хлева благоговейно входили волхвы, которых привела звезда; в хлеву были животные, а среди них — Святое семейство, склонившееся над яслями.

Но что это? Старый священник нахмурился, приблизил лицо к вертепу и издал изумленное восклицание. Ясли были пусты. Маленький пластмассовый младенец Христос исчез.

Священник торопливо принялся за поиски. Его возбуждение росло. Обследовав вертеп, он стал осматривать ряды для прихожан, заглядывая под каждую лавку. Безрезультатно! Тогда он призвал к себе церковного сторожа, младшего священника и викариев. Но никто из них не пролил свет на происшедшее.

Они долго обсуждали пропажу и в конце концов, обменявшись скорбными взглядами, были вынуждены признать неприятную истину: фигурка Спасителя отсутствует не по небрежности кого-то из служителей церкви. Ее похитили.

Старый священник поведал о краже прихожанам, пришедшим на первую мессу. Непреклонно, подрагивающим от переполняющих его эмоций голосом он говорил о том, сколь ужасающим преступлением является такое святотатство.

Под конец своей речи священник окинул пристальным взглядом приход, словно стараясь проникнуть в самые сокровенные мысли собравшихся мужчин и женщин.

— Необходимо вернуть младенца Христа в вертеп до окончания рождественского дня, — постановил он и в полной тишине покинул кафедру.

Священник повторял свой призыв при каждой следующей проповеди, но ясли оставались пустыми. Перед закатом первого рождественского дня он, весь осунувшийся, с тяжелым сердцем пошел прогуляться по заснеженным улицам района и увидел на улице одного из самых юных своих прихожан — пятилетнего парнишку по имени Джонни Маллэни. В старенькой одежонке Джонни шагал по заснеженной улице, гордо волоча за собой новенький игрушечный грузовик ярко-красного цвета — очевидно, новогодний подарок.

Священник понимал, скольких жертв стоила родителям мальчика такая игрушка, ибо семья была очень бедной. Вот оно — то душевное тепло, которое может согреть сердце и укрепить пошатнувшуюся веру в человеческую природу! — подумал старик. Он ускорил шаг и нагнал Джонни, собираясь поздравить его с праздником и высказать свое восхищение прекрасным грузовиком. Но едва он открыл рот, чтобы исполнить свое благое намерение, у него перехватило дух от страшного открытия — в кузове грузовика Джонни лежал пластмассовый младенец Христос, завернутый в кукольные одежки и одеяльца.

— Стой! — мрачно сказал мальчику старик и принялся сурово его отчитывать. Да, перед ним переминался с ноги на ногу малыш, но даже ребенку следовало знать, что воровство — большой грех, а уж воровство из церкви — и подавно. Джонни смотрел на старого священника, и его ясные невинные глаза понемногу наполнялись слезами. Должно быть, то были слезы раскаяния.

— Святой отец, — пролепетал малыш, когда священник умолк, закончив свою тираду, — я не воровал младенца Христа. Просто я обращался к Христу с молитвой, чтобы мне на Рождество подарили игрушечный грузовик. И я пообещал Ему, что Он будет первым, кого я на этом грузовике покатаю.

Автор неизвестен Прислала Кэролайн Бауэр

 

ПОХИТИТЕЛЬ ПЕЧЕНЬЯ

Дама ждала в аэропорту свой рейс. Чтобы скоротать несколько часов, оставшиеся до вылета, она купила себе книжку и пакет печенья и, облюбовав местечко в зале ожидания, углубилась в чтение.

Книжка оказалась весьма увлекательной, но краем глаза дама все же заметила, как какой-то наглец, усевшийся через одно сиденье от нее, стащил из стоящего между ними пакета парочку печений. Она решила не скандалить по этому поводу и, делая вид, что ничего не замечает, продолжила смаковать книгу вприкуску с печеньем, время от времени поглядывая на часы. Между тем похититель продолжал сокращать ее стратегические запасы лакомства.

Это начало всерьез действовать даме на нервы. «Будь я побойчее, подбила бы глаз негодяю!» — размышляла она. Всякий раз, когда она съедала печеньку, воришка тоже брал следующую. Наконец в пакете осталось последнее печенье. Даме стало любопытно, что же он будет делать теперь. С нервным смешком негодяй схватил последнюю печенюшку, разломал ее надвое, одну половинку бросил себе в рот, а другую протянул ей.

Взяв печенье, дама подумала: «Вот это выдержка — даже завидно! Однако этот тип не просто воришка, но еще и невежа. Хотя бы спасибо сказал». Она едва зубами не скрежетала от злости.

Когда объявили ее рейс, дама вздохнула с облегчением, поспешно сунула книжку в сумку и двинулась на посадку, даже не удостоив неблагодарного воришку испепеляющего взгляда. Поднявшись на борт самолета, она уселась на свое место, открыла сумку, чтобы достать оттуда почти дочитанную книгу и вскрикнула от изумления. Там лежал полный пакет печенья! «Если мое печенье здесь, — ошеломленно пробормотала дама, — значит, там, в аэропорту я ела его печенье... и он был совсем не против им со мной поделиться!» Попросить у незнакомца прощения было уже некогда. Надо же — на самом деле это она сама оказалась наглой неблагодарной воровкой!

Валери Кокс