Второе значение слова «использовать»

Чтобы охватить всю эту проблематику в целом, надлежит исследовать второе, весьма часто встречающееся значение слова «использовать». Нашему мышлению, а также актам воли, то есть всему тому, что составляет объективную структуру действий человека, сопутствуют разнообразные эмоционально-аффективные моменты или состояния. Они могут опережать само действие, совпадать с ним, либо отзываться в сознании человека после окончания действия¹⁸. Эти эмоционально-аффективные моменты или состояния - словно бы особый мотив, который вплетается, а порой и врывается, в объективную структуру человеческих поступков с необычайной напористостью. Сам объективный поступок иной раз мог бы выглядеть неприметным и пройти мимо человеческого сознания, если бы его резко не обозначили, не запечатлели в этом сознании разнообразно окрашенные эмоционально-аффективные (или взволнованно-чувственные) переживания. Более того, эти эмоциональные моменты или состояния обычно оказывают определяющее влияние на объективную структуру человеческих поступков.

Мы не станем здесь подробно анализировать эту проблему, так как к ней еще придется неоднократно возвращаться. Обратим только внимание на то, что эмоционально-аффективные моменты и состояния, которые так много значат во внутренней жизни человека, как правило бывают либо положительными, либо отрицательными, словно бы заключают в себе положительный или отрицательный внутренний заряд. Заряд положительный - это удовольствие, отрицательный - неудовольствие. Удовольствие проявляется по-разному - в зависимости от того, с какими эмоционально-аффективными переживаниями оно связано - или это чувственное насыщение, или эмоциональное удовлетворение, или подлинная глубокая радость. Неудовольствие также зависит от характера вызывающих его эмоционально-аффективных переживаний и проявляется по-разному, имеет разные оттенки: неудовлетворенность чувственного свойства, эмоциональное неудовольствие, или глубокая печаль.

Обращает на себя внимание особое богатство, разнообразие, а также интенсивность этих эмоционально-аффективных моментов и состояний, когда объектом действия является личность другого пола. В этих случаях они своеобразно окрашивают действие, наделяют его исключительной выразительностью. Особенно это касается некоторых действий, наиболее связанных с взаимным общением личностей разного пола, а также с самим сексуальным сожительством женщины и мужчины. Именно поэтому в сфере этих действий особую остроту приобретает второе значение слова «использовать». Использовать - значит переживать удовольствие, так или иначе связанное с действием либо с объектом действия. Известно, что в общении женщины и мужчины, а также в их сексуальном сожительстве таким объектом действия всегда является личность. Она и становится истинным источником различно окрашенного удовольствия или даже наслаждения.

Тот факт, что именно личность является для другой личности источником переживаний с особенным эмоционально-аффективным зарядом, вполне понятен. Ведь именно человек должен быть для человека равноценным объектом - «партнером» действия; равноценность субъекта и объекта действия создает конкретную основу для эмоционально-аффективных переживаний, а также связанных с ними положительных, либо отрицательных зарядов в виде удовольствия или неудовольствия. Из этого вовсе не следует, что в игру входит исключительно чувственное удовольствие. Такое заключение сузило бы естественные масштабы контакта личностей, который в любом случае сохраняет свой межличностный, человеческий характер. Даже чисто «плотская» любовь, принимая во внимание природу участвующих в ней партнеров, не перестает быть фактом такого рода. По той же причине нельзя сравнивать сексуальную жизнь животных и людей, хотя, разумеется, у животных она тоже существует и является основой рождения потомства, т. е. сохранения и продления вида. Однако, у животных это природное явление подчинено инстинкту, а у людей - нравственности. Сексуальная нравственность - не только результат осознания личностями целенаправленности их сексуальной жизни, но также и осознания того, что они - личности, с этим же связана моральная проблема использования как противоположности любви.

Проблема эта очерчена выше, когда речь шла о первом значении слова «использовать». Второе его значение не менее важно для нравственности. Ибо человек, именно благодаря наличию разума, может в своих действиях не только четко распознавать удовольствие и неудовольствие, но к тому же как бы отделить их от всего прочего, полагая особой целью действия. Тогда его поступки формируются либо исключительно под углом зрения удовольствия, к которому он стремится, либо неудовольствия, которое он жаждет избежать. А коль скоро поступки, связанные с личностью другого пола обусловлены только, или хотя бы прежде всего этим углом зрения, одна из личностей становится особым образом только средством для цели - второе значение слова «использовать» являет собой, как видим, некий особый случай его первого значения. Случай этот, однако же, весьма частый и заурядный в поведении человека - личности. Зато ему нет места в сексуальной жизни животных, основанной на природном инстинкте, и потому направленной исключительно к цели какой служит сексуальный импульс, то есть к размножению, сохранению вида. На этом уровне сексуальное удовольствие - разумеется, чисто животное - не может быть самоцелью. Иначе у человека. Его личность и разумность рождают нравственность. В этом случае нравственность субъективно и объективно персоналистскую; объективно, ибо речь идет о надлежащем отношении к личности в контексте сексуального удовольствия.

Личность (другого пола) не может быть для другой личности только средством для цели, какой является сексуальное удовольствие, а то и сексуальное наслаждение. Убежденность в том, что человек есть личность, предполагает принятие постулата о подчинении понятия «использование» понятию любви. «Использование» не только в первом значении, более широком и объективном, но и во втором значении, более узком и скорее субъективном, ибо переживание удовольствия по самой натуре своей есть нечто субъективное, может быть внутренне упорядочено и дотянуто до уровня личностей только через любовь. Только «любовь» исключает «использование» и во втором значении. И потому этический подход к проблеме сексуальной нравственности предполагает во всем богатстве и разнородности действий, и, пожалуй, человеческих переживаний, связанных с этой областью, четкое отличие того, что есть «любовь» в отношениях личностей, от того, что ею не является, а есть только «использование», хотя и прикрывается видимостью любви и ее именем старается утвердить свои права. Для еще более глубокого проникновения в эту проблему на основе этики как научной системы (которая, впрочем, находит свое подтверждение в соответствующей ей нравственности) необходима в свою очередь критика так называемого утилитаризма.

Критика утилитаризма ¹⁹

На фоне всех приведенных выше рассуждений вырисовывается критика утилитаризма и как некой теоретической концепции в этике, и как практической программы поведения. К этой критике придется часто возвращаться в данной книге, поскольку утилитаризм является характерной особенностью ментальности, а также жизненных принципов современного человека. Впрочем, неверно было бы приписывать такую ментальность и принципы исключительно человеку современному, ведь утилитаризм - это как бы извечное русло, по которому склонна течь жизнь отдельных личностей и человеческих сообществ; тем не менее, в нашу эпоху утилитаризм - понятие осознанное, сформулированное на основе философских принципов и научно уточненное.

Само название восходит к латинскому глаголу uti (использовать, получать выгоду), и прилагательному utilis (полезный). В соответствии с такой этимологией утилитаризм во всех действиях человека акцентирует полезность. Полезно то, что доставляет удовольствие, исключает неудовольствие, ибо удовольствие есть главный симптом счастья человека. Быть счастливым, исходя из принципов утилитаризма, значит жить в свое удовольствие. Известно, что удовольствия могут быть разных видов и оттенков. Не следует, однако, преувеличивать эти различия, признавать, к примеру, удовольствия высшего духовного порядка и отрицать чувственные, плотские, материальные. Для утилитариста важно удовольствие как таковое, ибо он не видит в человеке сложности, не признает материи и духа как двух составляющих бытия личности, которая своеобразием своим обязана именно духовному началу. Для утилитариста человек есть субъект, наделенный способностью мыслить и впечатлительностью. Впечатлительность велит ему жаждать удовольствий и отстранять от себя неудовольствия. А способность мыслить, или разум, даны человеку для того, чтобы действия его были направлены на обеспечение максимума удовольствий и минимума неудовольствий. Принцип максимальности удовольствий и минимальности неудовольствий утилитарист считает изначальной нормой человеческой нравственности, распространяя его и на общество в целом. В окончательной своей формулировке принцип полезности (principium utilitatis) провозглашает максимум удовольствия для наибольшего количества людей (разумеется, при минимуме неудовольствий) для того же количества.

На первый взгляд, принцип этот выглядит и верным и заманчивым; в самом деле, трудно вообразить себе, чтобы люди могли поступать иначе, чтобы им захотелось находить в личной и общественной жизни больше неудовольствий, чем удовольствий. Однако же скрупулезный анализ вскрывает слабость и поверхностность такого способа мышления и принципов нормирования человеческих поступков. Коренная ошибка состоит здесь в признании удовольствия единственным или высшим благом, коему все прочее в жизни человека и человеческого общества должно быть подчинено. Но удовольствие вовсе не является единственным благом, а также истинной целью действий человека, в дальнейшем у нас еще будет возможность доказать это. Удовольствие по сути своей есть нечто побочное, случайное, что может возникнуть в результате действия. По природе вещей организация действия под утлом зрения одного только удовольствия как исключительной, или высшей цели противоречит истинной конструкции человеческих поступков. Я могу хотеть, либо делать что-то, с чем связано удовольствие, могу не хотеть или не делать чего-то, с чем связано неудовольствие, могу даже хотеть чего-то, либо не хотеть, делать, либо не делать, принимая в расчет удовольствие или неудовольствие. Все это верно. Но непозволительно истолковывать удовольствие (по контрасту с неудовольствием) как единственную норму действия, тем более как принцип, руководствуясь которым я сужу, выношу приговор, что в моих поступках, либо в поступках другой личности нравственно, а что безнравственно. Известно ведь: порой то, что действительно есть благо, что диктует мне нравственность и совесть, связано как раз с неким неудовольствием и требует отказа от какого-то удовольствия. Впрочем, это неудовольствие, так же как удовольствие, от которого я в данном случае отказываюсь, не есть что-то окончательное в моем разумном поведении. И предопределенное. Удовольствие, так же как неудовольствие, всегда связано с конкретным поступком, поэтому невозможно заранее определить его, а тем более запланировать, или даже - как хотят утилитаристы - вычислить. Удовольствие - это в известной степени нечто неуловимое.

Можно было бы указать на множество трудностей и недоразумений, какие кроются в утилитаризме, как в теории его, так и в практике. Однако же опустим все остальное, чтобы сосредоточить внимание только на одном - именно на это обратил внимание и такой решительный противник утилитаризма как И.Кант. Имя его уже было упомянуто выше в связи с его нравственным императивом. Кант требует: личность никогда не должна быть средством, но всегда только целью в нашем поведении. Это требование обнажает одну из слабейших сторон утилитаризма: если единственным незаменимым благом и целью человека является удовольствие, если только оно лежит в основе нравственной нормы человеческого поведения, то силою вещей все в этом поведении должно быть истолковано как средство для достижения этого блага и этой цели. А значит и человеческая личность, в том числе и я сам, и любой другой, должна выступать в этой роли. Если я придерживаюсь принципов утилитаризма, то должен рассматривать себя и как субъект, который хочет иметь максимум положительных, повышенно-эмоциональных ощущений и переживаний, и, вместе с тем, как объект, который можно использовать, чтобы вызвать такого рода ощущения и переживания. Любую другую личность я в результате должен рассматривать под тем же углом зрения: в какой мере она является средством достижения максимума удовольствий.

Исходя из этого, ментальность, свойственная утилитаризму, а также его принципы должны отрицательно сказываться на разных сферах человеческой жизни и сожительства, но в большей степени, как нам представляется, они угрожают именно сфере сексуальной. Истинная опасность заключается в том, что если исходить из положений утилитаризма, то неясно, каким образом сожительство и общение личностей разного пола может быть поставлено на плоскость истинной любви, то есть, когда они освобождаются любовью от использования личности (имеется в виду как второе, так и первое значение слова «использовать») и от истолкования ее как некоего средства. Утилитаризм представляется программой последовательного эгоизма, исключающего какую-либо возможность перехода к подлинному альтруизму. Хотя сторонники этой системы декларируют принцип: максимум удовольствия («счастья») для наибольшего числа личностей, принцип этот содержит глубокое внутреннее противоречие. Ведь удовольствие в самой сути своей является благом только сиюминутным и только для данного субъекта, но никак не сверхсубъективным, трансцендентным благом. И до тех пор пока такого рода благо будет признаваться подлинной основой нравственной нормы, не может быть и речи о выходе за пределы того, что только для меня есть благо.

Дополнить это можно лишь фикцией, видимостью альтруизма. Если, исходя из того, что удовольствие есть единственное благо, я стараюсь, чтобы максимум удовольствия испытал бы и кто-то другой - не только я один, что было бы уже явным эгоизмом - тогда удовольствие, получаемое другой личностью, я оцениваю исключительно через призму своего удовольствия; мне доставляет удовольствие то, что кто-то другой испытывает удовольствие. Если, однако, это перестанет доставлять мне удовольствие, или же, если это не вытекает из моего «расчета счастья» (термин очень частый у утилитаристов), тогда удовольствие, получаемое другой личностью перестанет быть для меня чем-то связующим, добром, может стать просто злом. И тогда я - согласно принципам утилитаризма - буду стремиться ликвидировать чужое удовольствие, поскольку с ним не связано собственное мое удовольствие; в лучшем случае, чужое удовольствие будет мне в таком случае безразлично, и я не стану его добиваться. Совершенно очевидно, что согласно принципам утилитаризма субъективный подход в постижении блага (благо - удовольствие) прямым путем ведет к - может быть, не программному - эгоизму. Единственный выход из неизбежного эгоизма - в признании, кроме блага чисто субъективного, то есть удовольствия, блага объективного, которое тоже способно объединять личности, и в этом случае обретает черты общего блага. Общее благо объективно является фундаментом любви; личности, совместно выбирая общее благо одновременно ему подчиняются и, благодаря этому, оказываются связанными настоящим, объективным узлом любви. Это позволяет им освободиться от субъективизма и неизбежно скрытого в нем эгоизма²⁰. Любовь объединяет личности.

Такой интерпретации последовательный утилитаризм может (и должен) противопоставить только некую гармонию эгоизма, к тому же весьма сомнительную, поскольку, как мы видели, из эгоизма - исходя из его положений - нет выхода. Можно ли гармонизировать разновидности эгоизма? Можно ли, к примеру, гармонизировать в сексуальной сфере эгоизм женщины и мужчины? Безусловно, это можно сделать на основе принципа «максимум удовольствия каждой из двух личностей», но реализация такого принципа никогда не выведет нас из эгоизма. Эгоизм в такого рода гармонизации так и останется эгоизмом, с тем только, что две его разновидности, женская и мужская, будут взаимно полезны и выгодны. С того же момента, когда взаимная полезность и выгода кончатся, ничего не останется и из всей гармонии. Любовь ничем не станет ни в личностях, ни между ними, не станет объективной действительностью, поскольку отсутствует объективное благо, которое ее составляет. «Любовь» в таком понимании является соединением разновидностей эгоизма, которые так подобраны, что не обнаруживают друг в друге никакого неудовольствия, которое портило бы обоюдное удовольствие. В самой сути такого подхода любовь - не более чем видимость, которую следует холить и лелеять, чтобы не открылось то, что на самом деле под ней скрывается: эгоизм, и при этом эгоизм ненасытный, использующий для себя, для собственного «максимума удовольствия» другую личность. Личность же в этом случае есть и остается только средством, как это верно заметил Кант в своей критике утилитаризма.

Итак, на место любви, которая, как действительность, существующая в разных личностях, например, в конкретном мужчине X и в конкретной женщине Y позволяет им отказаться от обоюдного использования друг друга как средств для достижения субъективной цели, утилитаризм вводит в их взаимоотношения такую парадоксальную систему: каждая из личностей, как Y, так и X, принципиально настраивается на то, чтобы обезопасить собственный эгоизм и одновременно соглашается служить эгоизму другой личности, ибо это предоставляет ей случай удовлетворить собственный эгоизм, правда, лишь когда случай такой предоставляется. Эта парадоксальная система отношений между X и Y, которая не только возможна, но и возникает в действительности при реализации утилитаристской ментальности и принципов, доказывает, что личность воистину низводится тут До роли средства, орудия, причем не только собственная личность. В этом заключена некая логически неизбежная тревожная закономерность: я должен расценивать себя как средство и орудие, коль скоро я со своей стороны таким же образом расцениваю Другую личность. Это как бы антизаповедь любви.