Относительно свободная дискуссия в 20-х гг.

 

Вначале это в целом действительно был свободный обмен мнениями. Участники дискуссии защищали точку зрения, которую считали правильной. Деборинцы были глубоко убеждены в том, что философию следует развивать как абстрактную науку путем анализа категорий, используя для этой цели Гегеля, создавшего систему философских категорий. Они любили свою науку и были искренне преданы ей. Механисты - как правило, естественники - тоже искренне были преданы своей науке, хотели ее самостоятельного развития и освобождения от сдерживающего, как они полагали, влияния философии. Можно спорить и не соглашаться с некоторой односторонностью обеих точек зрения, но нельзя не признать, что их высказывали люди принципа.

Особенно следует подчеркнуть эту мысль по отношению к деборинцам. Имея всю полноту «философской власти», они были далеки от того, чтобы пользоваться ею для подавления инакомыслия.

Вообще период 20-х годов характеризуется относительной терпимостью. Об этом свидетельствуют некоторые факты. В 1922 г. вышла книга Н. Бухарина «Теория исторического материализма». Бухарин не только был тогда в зените славы как теоретик, но и как человек, в определенном смысле олицетворявший власть. Книга скоро стала официальным учебником, по которому до конца 20-х годов учились тысячи учащихся. И вот, несмотря на это, появились рецензии, написанные, как говорят, «не взирая на лица», и, следовательно, авторы их пользовались относительной свободой. Вл. Сарабьянов, в частности, писал: «Хотя я рискую попасть в немилость к Н. Бухарину, однако мое марксистское сердце и горячая кровь диалектика заставляют меня снова ринуться в атаку на теоретика, пользующегося громадным авторитетом среди нашей молодежи, а потому чрезвычайно опасного в своих ошибках» [157]. В том же номере журнала «Под знаменем марксизма» С. Гоникман в рецензии «Диалектика тов. Бухарина» пишет:

«Вряд ли можно назвать еще одну книгу, которую мы ждали бы с таким нетерпением, как "Теорию исторического материализма" Бухарина» [158]. И далее идет целый ряд замечаний в довольно критическом плане.

С этими рецензиями не согласился А. Кон. Он написал статью «Критика "критиков"», в которой по всем принципиальным вопросам поддержал автора «Теории исторического материализма» - Н. Бухарина. Он ее начинает с того, что книга интересна с трех точек зрения. До сих пор не было работы, где бы систематически, не в полемической, а в позитивной форме была изложена целиком марксистская система учений об обществе.

Целому ряду вопросов Бухарин старается дать самостоятельную трактовку. Наконец, выпуском книги преследовалась цель дать учебник марксистской социологии для партийных школ. О рецензиях Сарабьянова и С. Гоникмана А. Кон пишет, что в них проявилась «непозволительная манера критики и самодовольно-презрительный тон» [159].

Особенно выделялся среди критиков Н. Бухарина автор, сохранивший свое инкогнито под псевдонимом «Плехановец» [160]. Как же реагировал Н. Бухарин? Он написал «Письмо в редакцию "Правды"» следующего содержания:

«Некоторое время тому назад в журнале "Под знаменем марксизма" появилась исключительная как по своему тону, так и по способу аргументации статья, написанная под псевдонимом и направленная против моей "Теории исторического материализма". Не будучи в состоянии в силу недостатка времени сразу ответить на эту, к сожалению, довольно невежественную статью, я неоднократно интересовался, кто ее автор, полагая, что в нашей среде может и должна вестись открытая полемика, если только она, по замыслу авторов, служит делу выяснения истины. Тем не менее редакция журнала скрывала имя автора, точно тайную болезнь. Теперь от одного из членов редакции я узнал, что гражданин, ее писавший, дважды исключен из коммунистической семьи: один раз - из нашей партии, другой - из Коммунистического Интернационала. Ввиду того, что я ни прямо, ни косвенно не желаю прикрывать знаменем марксизма измену нашей партии и ренегатство, прошу редакцию почтенного издания снять меня со списка сотрудников» [161].

Несмотря на не вполне терпимый характер аргументации, письмо Н. Бухарина интересно тем, что свидетельствует о некоторых положительных нравах в редакции философского журнала. А весь спор вокруг учебника Н. Бухарина - об определенной степени свободы мнений.

Такой стиль типичен для того времени. Как правило, печаталась одновременно работа, в которой высказывалась определенная точка зрения и ответ не согласного с ней оппонента. Вот один из многочисленных примеров. В журнале «Под знаменем марксизма» была опубликована статья Ф. Дучинского «Неодарвинизм и проблема эволюции человека», полная обвинений в адрес известного генетика А.С. Серебровского. Автор обрушился на последнего за то, что он, по мнению Дучинского, опровергает трудовую теорию происхождения человека - одну из центральных теорий, обоснованную Энгельсом [162]. Несмотря на то, что Ф. Дучинский выражал точку зрения редакции и его главного редактора А. Деборина (последний много раз ссылался на Дучинского), А. Серебровскому была предоставлена возможность в том же номере выступить с энергичным и убедительным опровержением. Он отмечал, что выступает не против энгельсовского тезиса о роли труда в процессе эволюции, а против того, как представлял себе Энгельс механизм наследственности, который в то время не был еще известен науке. Мнение Энгельса, что употребление передних конечностей обезьяны приводит к постепенной эволюции их в орган труда - руки и, следовательно, к «превращению обезьяны в человека», - это по существу ламаркистский тезис.

«“Кто дал вам право всех несогласных с ламаркизмом зачислять в ревизионисты?” - с возмущением спрашивает ученый» [163].

Мы не намерены, однако, идеализировать этот стиль. Очень часто А. Деборин печатал контрстатью для того, чтобы нейтрализовать точку зрения автора, с которым он был несогласен. Об этом рассказал Вл. Сарабьянов в своем выступлении на 2-й Всесоюзной конференции марксистско-ленинских учреждений.

«Но с какой стати, - говорил он, - я буду печататься в журналах, если статью мою напечатают только тогда, когда к ней будет приготовлен хвост? А если этот хвост приготовляется с опозданием на три номера, то и моя статья опаздывает на три номера. Разве в таких условиях можно нормально вести дискуссию? Мы считаем, что невозможно» [164].

Были и более серьезные факты, заставляющие нас не соглашаться с мнением, иногда встречающимся, будто 20-е годы были чуть ли не «царством абсолютной свободы». Мы их отчасти приводили, когда подчеркивали, что партийная печать, особенно «Правда» и «Большевик», постоянно подбадривали одних, ругали других, обнародуя таким образом симпатии и антипатии партийных верхов. Правда, высказывания эти еще не стали железной директивой, «высочайшим повелением», как это станет обыденным, привычным всего лишь через несколько лет, когда цитата из «Правды» превращалась в самый «убедительный» и единственно возможный аргумент. В 20-х годах можно было спорить и против подобных полуофициальных мнений, однако каждый понимал, что реальная сила в руках тех, кого поддерживали верхи.

В этих условиях немудрено, что прорывались высказывания, вообще несовместимые с демократическим характером дискуссии. Так, после выхода третьего сборника «Диалектика в природе» Ник. Карев опубликовал большую статью в журнале «Под знаменем марксизма», которая была помещена в виде передовой. Он назвал ее «К итогам и перспективам споров с механистами».

Вот какой вопрос он позволил себе поставить:

«Не слишком ли много свободы получают гнилостные процессы, куда устремляются они, что именно несут они с собою, как их изолировать и обезвредить?» [165].

Всего лишь через каких-нибудь два года он на собственном опыте узнал, какая опасность таится в подобного рода вопросах, какую страшную взрывоопасную силу они в себе таят. Правда, подобного рода высказывания скорее походили на метод полемики, чем на недопустимую практику, судя по тому, что все же деборинцы не пошли по линии диктата. Однако в них скрывалась сама возможность легкого превращения относительно свободных дискуссий в диктатуру так называемых теоретиков. И кроются эти корни в самой традиции марксизма, в той форме полемики, которая шла еще от периода до 1917 года, когда отлучение от марксизма и обвинение в расхождении с Марксом являлись главным аргументом. Образцами в этом отношении служили Плеханов и Ленин. Споры шли тогда по вопросу о том, кто «лучше понимает» Маркса. Взаимные обвинения в этом случае неизбежны, однако они не носили опасного для одной из сторон характера. Когда же этот стиль полемики стал основным после взятия большевиками власти, «отлучение от марксизма» стало тяжким обвинением, особенно в 30-х годах. До этого, в 20-х годах, подобные обвинения носили скорее моральный характер, и люди еще высказывали свои мнения более или менее свободно.

Этой относительной свободой пользовались и механисты, а деборинцы были весьма терпимы как администраторы. Они в полемике отнюдь не были «святыми», и мы это подчеркивали. Но и механисты - их оппоненты - тоже не раз давали волю своим чувствам. В 1928 г. Л. Аксельрод издала книгу [166]. Известный советский философ В. Асмус в своей рецензии был возмущен тем, что книга изобиловала множеством личных нападок, она направлена была больше против лиц, нежели против принципов. Л. Аксельрод, по его словам, заботится не столько о том, чтобы выяснить вопросы, сколько о том, чтобы привести на скамью подсудимых ряд товарищей, доказать вредный характер их деятельности и работы.

В. Асмус, один из почтеннейших и вдумчивых советских философов, говорит, конечно, то, что соответствует действительности. Его не могло не оттолкнуть огромное число энергичных выражений или, говоря проще, ругательств, разбросанных по многим страницам книги. Такие эпитеты, как «тупой», «безграмотный», «вздорный», «грубый», слова вроде «шутовство», «ослы» - обычные обороты речи автора [167].

Все это так. Было бы, однако, неверно видеть в этом порок, присущий только одной из спорящих сторон. Характерно, что в той же книге, в которой В. Асмус возмущался грубостью Л. Аксельрод, она, в свою очередь, возмущается грубостью А. Деборина. Деборин, писала она, неспособен отличать литературную полемику от жаргона Сухаревки (рынка в Москве. - И.Я,) [168]. И если Карев после выхода в свет книги Аксельрод в одной из своих статей возмущался ее резкостью, говоря, что не собирается отвечать в том же тоне, в той же форме, то невольно думаешь: это потому, что весь арсенал «крепких слов» исчерпан, а не потому, что этого требуют элементарные нормы, обязательные для научной полемики. И действительно, в одной из статей И. Карева сказано, что механисты представляют собой коллекцию «умственно и морально дефективных профессоров и журналистов», что они - группа ослов и что их «нужно бить беспощадно, и они должны быть разбиты» [169]. Не менее резко выступил и другой деборинец - В. Егоршин - в своей рецензии на 3-й сборник механистов «Диалектика в природе» [170].

Такой стиль, полный словесного чертополоха, отражает скорее стиль эпохи, чем остроту характеров участников дискуссии. Там, где на страницах печати или в устных выступлениях не перестают друг друга обвинять в «извращении марксизма», в «ревизионизме» и «отступничестве», - там неминуем обмен эпитетами, недостойный серьезных людей, какими безусловно были и Аксельрод, и Деборин. Они, в основном и главном, спорили по серьезным философским проблемам, искренне отстаивая свою точку зрения.