И приступили к Нему в храме слепые и хромые, и Он исцелил их (Мф 21. 14).

При наступлении же вечера, когда заходило солнце, приноси­ли к Нему всех больных и бесноватых. И весь город собрался к дверям. И Он исцелил многих, страдавших различными бо­лезнями; изгнал многих бесов, и не позволял бесам говорить, что они знают, что Он Христос... И Он проповедовал в сина­гогах их по всей Галилее и изгонял бесов (Мк 1. 32-34, 39; Лк

4. 40-41).

Ибо многих Он исцелил, так что имевшие язвы бросались к Нему, чтобы коснуться Его. И духи нечистые, когда видели Его, падали пред Ним и кричали: Ты Сын Божий (Мк 3. 10-11).

Когда вышли они из лодки, тотчас жители, узнав Его, обежа­ли всю окрестность ту и начали на постелях приносить боль­ных туда, где Он, как слышно было, находился. И куда ни приходил Он, в селения ли, в города ли, в деревни ли, клали больных на открытых местах и просили Его, чтобы им при­коснуться хотя к краю одежды Его; и которые прикасались к Нему, исцелялись (Мк 6. 54-56).

И, сойдя с ними, стал Он на ровном месте, и множество учени­ков Его, и много народа из всей Иудеи и Иерусалима и примор­ских мест Тирских и Сидонских, которые пришли послушать Его и исцелиться от болезней своих, также и страждущие от нечистых духов; и исцелялись. И весь народ искал прикасать­ся к Нему, потому что от Него исходила сила и исцеляла всех (Лк 6. 17-19).

А в это время Он многих исцелил от болезней и недугов и от злых духов, и многим слепым даровал зрение (Лк 7. 21).

Много сотворил Иисус пред учениками Своими и других чу­дес, о которых не писано в книге сей (Ин 20. 30)¹.

В Евангелиях также упоминаются отдельные лица, исцеленные Спасителем, в частности, «некоторые женщины, которых Он исце­лил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов, и Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие...» (Лк 8. 2-3). Среди тех, кто постоянно ходил за Христом, было, вероятно, немало исцеленных Им мужчин и женщин.

Комментаторы часто обходят вниманием все эти упоминания о многочисленных исцелениях как не содержащие повествований о конкретных событиях. Между тем они рисуют картину абсолютно уникальную как для истории израильского народа, так и вообще для мировой истории. Нигде и никогда не было зафиксировано та­кого количества массовых исцелений, как в Евангелиях. За Иисусом Христом ходили толпы людей — иногда их бывало по 4-5 тысяч. Если учесть мнения ученых о том, что все население Палестины в те времена составляло около полутора миллионов человек^{[17] [18]}, а насе­ление таких городов как Назарет состояло из 35 семейств^[19], можно себе представить, что посещение Спасителем того или иного го­рода становилось событием, о котором знали все. Иногда, по-ви­димому, целые города пустели, работы прекращались, если люди тысячами шли за Христом в пустыню или на гору, куда Он их вел для того, чтобы отвлечь от обычных дел и заставить услышать сло­во Божие. Но именно чудеса и исцеления, совершаемые Им в мас­совом порядке, привлекали к нему народ — в большей степени, чем Его проповеди.

Евангелия не содержат ни одного эпизода, когда Иисус Хри­стос отказал бы кому-нибудь в исцелении. Но Он отказывался со­вершать чудеса в тех случаях, когда от Него требовали знамения для доказательства Его мессианского достоинства. Он не захотел совершить ни одно из чудес, которых от него требовал диавол. Он отказал фарисеям и саддукеям, просившим Его «показать им зна­мение с неба» (Мф 16. 1-4; Мр 8. 11-12). Чудо ради чуда Его не ин­тересовало. Чудо для доказательства Своего авторитета, подобное некоторым чудесам, совершавшимся Моисеем (Исх. 4. 1-9), Ему было не нужно: Он совершал столько чудес, что не было никакой надобности в дополнительном, показательно-доказательном чуде.

К тому же фарисеи требовали чуда якобы для того, чтобы уве­ровать в Него, тогда как именно вера является условием соверше­ния чуда: чудеса являются следствием, а не причиной веры. Те, кто не хотели верить в совершаемые Им чудеса, отказывались видеть очевидное, подобно Цицерону или рационалистам нового време­ни, считавшим, что чудес не бывает. Таких рационалистов было немало в Палестине времен Иисуса Христа: саддукеи, например, относились к их числу.

Для всякого непредвзятого читателя Евангелий должно быть очевидно: речь в них идет о личности, какой в истории не быва­ло ни до, ни после. Чудеса и исцеления — лишь один аспект дея­тельности Иисуса Христа. Исцеления и даже воскрешения, как мы видели, совершались и ветхозаветными пророками, но это были единичные случаи. В Ветхом Завете обилие чудес было характерно только для определенных эпох (прежде всего для времени исхода Израиля из Египта, когда Бог решил особым образом вмешаться в судьбу Своего народа). Новый Завет рисует картину такого вме­шательства Бога в историю, которого человечество не знало ни до, ни после этого. Если даже суммировать все чудеса, описанные в Книге Исход, их наберется не больше двадцати (включая десять «египетских казней»), и происходят они на протяжении не менее сорока лет. Евангелия рисуют нам картину общественного служе­ния Иисуса Христа, продолжавшегося чуть более трех лет (если следовать хронологии, восстанавливаемой на основе Евангелия от Иоанна); при этом чудеса исчисляются сотнями, а возможно, и тысячами.

Чудеса Спасителя отличались от ветхозаветных чудес и знаме­ний не только количеством, но и качеством. В Ветхом Завете было мало «добрых» чудес — таких, которые вызывали бы в читателях чувства радости, любви к Богу. Ветхозаветные чудеса — это пре­жде всего терата («знамения»), направленные на устрашение, вы­зывающие ужас, заставляющие не столько преклоняться перед ми­лосердием Бога, сколько трепетать перед Его могуществом. В Но­вом Завете перед нами предстает «Бог с человеческим лицом» как в буквальном, так и в переносном смысле. Чудеса, совершаемые воплотившимся Богом, по Своей тональности очень существенно отличаются от чудес Моисея и ветхозаветных пророков, подобно тому, как поучения Иисуса по тону и содержанию отличаются от заповедей закона Моисеева и пророческих книг.

В синоптических Евангелиях термин терата употребляется главным образом по отношению к чудесам лжепророков (Мф 24. 24; Мк 13. 22). По отношению к чудесам Иисуса Христа синоптики употребляют слово Suvapsi^, обозначающее проявление силы, мо­гущества (от Stivupi^ — «сила»). В четвертом Евангелии чудеса Спа­сителя обозначаются словом оррега — «знамения» (от oppsrov — «знак»). Для синоптиков чудо — это прежде всего явление силы Божией через Иисуса Христа, а знамение — то, чего просят, но не получают от Иисуса Христа Его противники (Мф 12. 38-39; 16. 1, 4; Мк 8. 11-12). У Иоанна, напротив, каждое чудо воспринимается как oppsrov — знак, указывающий на божественную природу Спа­сителя, шифр, под которым скрывается реальность, недоступная людскому глазу, но раскрывающаяся посредством веры.

Впрочем, не следует преувеличивать значение этой термино­логической разницы между синоптиками и Иоанном. Слово оррега («знамения») в Евангелии от Марка употребляется и применитель­но к знамениям лжепророков (Мр 13. 22), и по отношению к тем чудесам, которые ученики Иисуса Христа будут творить во имя Его (Мр 16. 17). «Знамение Ионы пророка» — то единственное чудо Иисуса Христа, которое у синоптиков обозначается термином oppsrov. Прочие чудеса в каком-то смысле являются провозвестни­ками этого главного чуда евангельской истории.

Совершить исцеление для Иисуса Христа было так же естест­венно, как для врача прописать лекарство обратившемуся к нему больному. Целительная сила исходила из Него даже без Его воли — когда Он не намеревался совершить чудо: от простого прикоснове­ния к Нему люди исцелялись (Лк 8. 46).

Чудеса Спасителя были мотивированы прежде всего Его же­ланием помочь людям, облегчить их страдания. Мы не находим такой мотивации у ветхозаветных героев, за исключением единич­ных эпизодов. В Назаретской синагоге Спаситель применяет по от­ношению к Себе слова пророка Исаии: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, пропове­довать лето Господне благоприятное» (Лк 4. 18-19; Ис 61. 1-2). В этих словах пророк описал Того, с Кем были связаны мессианские ожидания, на Кого возлагались упования, в Ком видели спасение. История израильского народа до Иисуса Христа не знала такого человека: Спаситель пришел, чтобы исполнить эти ожидания, и не только исполнить, но и превзойти. Об этом свидетельствуют сло­ва, сказанные Им посланникам Иоанна Крестителя: «Пойдите, ска­жите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскре­сают и нищие благовествуют» (Мф 11. 4-5).

«Лето Господне благоприятное» наступило с пришествием в мир Иисуса Христа, и именно этим объясняется то обилие ис­целений и чудес, которым сопровождалась Его деятельность. Это был особый период в истории не только Израиля, но и всего че­ловечества. Богу было угодно именно в этот конкретный момент человеческой истории послать в мир Своего Сына, чтобы Он из­менил мир раз и навсегда. Да, Его чудеса убедили не всех, так же как и Его поучения и притчи не привели к покаянию всех, кто их слышал. Но мы можем полагать, что все, кто хотели получить от Него исцеление, получали Его, так же как все, кто хотел последо­вать Его учению, следовали ему. Спаситель, судя по всему, нико­му не отказывал, даже если иногда по каким-то причинам не сразу откликался на просьбу об исцелении (Мф 15. 23; Мк 7. 27; Ин 11. 6). Не исцеленными и не уверовавшими оставались только те, кто этого не хотели, как и в наше время, несмотря на имеющееся «обла­ко свидетелей» (Евр 12. 1), одни не хотят верить в божественность Иисуса Христа, другие — в Его чудеса, третьи — в то, что Он вооб­ще существовал.

Были ли в жизни Спасителя случаи, когда Он не мог совершить исцеление? Оказывается, были. В Евангелии от Матфея рассказы­вается о том, как жители родного города не захотели признать в Иисусе Мессию на том основании, что Он «плотников Сын» и что Его братья и сестры продолжают жить на том же месте. Рассказ за­канчивается словами: «И не совершил там многих чудес по неверию их» (Мф 13. 58). В параллельном повествовании Марка говорится еще более определенно: «И не мог совершить там никакого чуда, только на немногих больных возложив руки, исцелил их. И дивил­ся неверию их.» (Мк 6. 5-6). Христос не мог совершить чудо, если у тех, над кем чудо могло совершиться, не было веры.

Каждое чудо, совершаемое Спасителем, является для его участников актом богообщения, потому что в Его лице они встре­чают Бога воплотившегося. Для многих исцеление от телесной бо­лезни сопровождается духовным прозрением. Слепорожденного, исцеленного от слепоты, Христос спрашивает: «Ты веруешь ли в Сына Божия?». Тот, в свою очередь, спрашивает Христа: «А кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него?» Спаситель отвечает: «И ви­дел ты Его, и Он говорит с тобою». Слово «видел» для человека, который еще несколько часов или дней назад не знал, что значит «видеть», для которого весь мир заново открылся благодаря цели­тельной силе Иисуса Христа, отвечает словами: «Верую, Господи!». И поклоняется Ему (Ин 9. 35-38). Физическое исцеление от сле­поты перерастает в духовное прозрение, произошедшее благодаря встрече человека с Богом.

В Ветхом Завете лишь немногие избранники Божии удостаи­вались такого общения с Богом, которое можно было бы назвать встречей лицом к лицу. О Моисее с изумлением рассказывается, что Бог говорил с ним «лицем к лицу, как бы говорил кто с дру­гом своим» (Исх 33. 11). В Евангелиях перед нами проходят десят­ки персонажей, с каждым из которых воплотившийся Бог говорит, как с другом. Люди слышат Его поучения, присутствуют при со­вершении Им чудес, и каждая встреча с Ним становится встречей с Богом — Тем, Который не скрыт от людей в облаке на вершине горы (Исх 19. 16), но Который приходит в самую гущу человече­ской обыденности для того, чтобы сделать эту обыденность чудом.

1. 4. Чудеса Иисуса Христа в современной новозаветной науке

Чудеса Иисуса Христа не поддаются рациональному объясне­нию, однако ставить под сомнение саму их возможность, считать их лишь благочестивыми легендами, сочиненными последовате­лями Христа много десятилетий спустя, — значит вычеркивать из Евангелий огромный пласт свидетельств, весьма многочисленных и разнообразных. Евангелие без чудес перестает быть «благой ве­стью», так как из него изымается важная часть того, что составляет самую суть этой вести.

Провозглашенный некоторыми исследователями лозунг «Иисус минус чудеса» — это искусственный научный конструкт, не соответствующий евангельскому образу Христа. Такие произ­ведения как «Жизнь Иисуса» Гегеля или Ренана уже в силу того, что игнорируют повествования о чудесах, не пытаются вдуматься в них и дать им какое-либо толкование, теряют связь с реальным, историческим Христом. От них — лишь один шаг к полному отри­цанию историчности Иисуса из Назарета.

Выше мы привели наиболее показательные цитаты из книг философов-рационалистов, касающиеся чудес. Некоторые из этих цитат сегодня вызывают улыбку — например, слова Канта о том, что «мудрые правительства», хотя и могут допустить, что в стари­ну чудеса действительно бывали, «новых чудес уже не дозволяют». Однако скептический взгляд на феномен чуда, на все сверхъестест­венное и не поддающееся рациональному объяснению, так же рас­пространен в наши дни, как и в эпоху Просвещения. Аргументы сегодня используются иные, но суждения скептиков в отношении чудес так же безапелляционны.

Отрицание чудес стало одной из ключевых установок так на­зываемой школы «демифологизации» Евангелия, наиболее извест­ным представителем которой был немецкий теолог Рудольф Буль- тман (1884-1976). Все описанные в Евангелиях истории, касающи­еся исцелений и изгнания бесов, Бультман воспринимал как часть того мифологического мира, в котором жили древние и который безвозвратно ушел в прошлое. По его мнению, вера в чудеса несов­местима с пользованием благами научно-технического прогресса. Эту идею ученый проводит последовательно и категорично:

Познание сил и законов природы покончило с верой в духов и демонов. Небесные светила для нас — природные тела, движе­ние которых подчинено космической закономерности, а вовсе не демонические существа, порабощающие людей и заставляющие их служить себе. Если они и влияют на человеческую жизнь, то это влияние объяснимо в рамках природного порядка и не есть следствие их демонической злобы. Болезни и исцеления имеют естественные причины и не связаны с кознями демонов или эк- зорцизмами. Тем самым новозаветным чудесам приходит конец. И тот, кто хочет спасти их историчность, объясняя «чудеса» вли­янием нервных расстройств, гипноза, внушения и т. п., тот лишь подтверждает их конец в качестве чудес. Сталкиваясь в телесных и душевных явлениях с загадочными, пока неизвестными нам силами, мы пытаемся найти им рациональное объяснение. Даже оккультизм выдает себя за науку. Нельзя пользоваться электри­ческим светом и радио, прибегать в случае болезни к современ­ным лекарственным и клиническим средствам и в то же время верить в новозаветный мир духов и чудес. Тот, кто полагает это возможным для себя лично, должен уяснить: объявляя это пози­цией христианской веры, он делает христианское провозвестие в современном мире непонятным и невозможным^[20].

Неясно, для какой цели ученый привлекает к своей аргумента­ции небесные светила: нигде в Евангелиях им не приписываются демонические свойства. Попытки объяснить евангельские чудеса при помощи ссылок на гипноз, внушение или оккультизм дейст­вительно несостоятельны: с этим нельзя не согласиться. Что же касается рассуждений о невозможности чудес при электрическом свете, то они могут быть убедительны только для тех, кто отвергает возможность чудес в принципе. Эти рассуждения отдают тем же наивным позитивизмом, что и слова Канта о «мудрых правитель­ствах», не допускающих чудес.

Мало кто из современных исследователей Нового Завета реша­ется на повторение идей Бультмана в тех же выражениях, в кото­рых он их высказывал. Тем не менее, влияние этих идей не изжито. На долгие десятилетия Бультман отравил западную новозаветную науку своими измышлениями и фантазиями, и многие ученые по- прежнему посвящают сотни страниц анализу и развитию его кон­цепций вместо того, чтобы обращаться к самому евангельскому тексту в поисках ответов на вопросы, касающиеся жизни и учения Иисуса Христа.

В отношении евангельских чудес многие авторы предлагают подходы, отличные от бультмановских по языку, но сходные по со­держанию. Историчность чудес, говорят нам эти авторы, не обя­зательно ни принимать, ни отрицать. В рассказах о чудесах глав­ное — их содержание, та весть, которую они несут.

Еще в конце XIX века была выдвинута идея о том, что к рас­сказам о чудесах можно подходить так же, как к притчам — не по­тому, что они не имели место в действительности, и не потому, что рассказ, изначально существовавший в качестве притчи, был ран­ней Церковью трансформирован в историческое повествование, а потому что в Евангелиях рассказы о чудесах выполняют ту же функцию, что и притчи: служат указанием на искупление. Эта идея сегодня имеет немало сторонников среди исследователей Нового Завета.

«Метод анализа форм», выразителем которого был Бультман, основывался на четком разделении между различными формами или жанрами, к которым принадлежат те или иные евангельские отрывки: притча и рассказ о чуде являются двумя такими форма­ми, каждая из которых требует своего герменевтического подхода. Ряд современных исследователей считает, что функциональный критерий важнее формального: если рассказ о чуде выполняет в Евангелии ту же функцию, что и притча, то и интерпретировать его надо, используя те же методы, что используются для интерпре­тации притчей. При таком взгляде, как утверждается, вопрос об историчности чудес отходит на второй план.

Описанный подход, однако, чреват опасностью аллегориза- ции и символизации описанных в Евангелии чудес Иисуса. Если эти чудеса не были реальными событиями, значит, мы имеем дело с фальсификацией, пусть даже и благонамеренной. Поэтому мне­ние о том, что по крайней мере в некоторых случаях рассказ о чуде мог восходить к изречению или притче Спасителя, должно быть отвергнуто.

Наиболее убедительным представляется подход тех ученых, которые не сомневаются в историчности чудес Иисуса Христа, подчеркивая при этом, что в евангельских повествованиях рас­сказы о чудесах, как и притчи, выполняют определенную учитель­ную функцию. Сторонники данного подхода указывают на то, что единственным средством, при помощи которого чудо может быть правильно интерпретировано, является вера. Рассказы о чудесах Спасителя — это не просто изложение фактов, которое нужно при­нять к сведению. Они открывают человечеству новую реальность, которая может быть понята только через веру. Без способности познать и принять эту реальность для человека остается закрытой жизненно важная часть Евангелий.

То, что Бультман называл «мифологической картиной мира», в действительности представляет собой религиозное мировоззре­ние, основанное на библейском Откровении. Оно предполагает существование не только Бога, но и ангелов и демонов, не только естественных феноменов, вписывающихся в рамки природных за­конов, но и сверхъестественных, выходящих за эти рамки. Именно это мировоззрение отражено на страницах Ветхого и Нового Заве­тов, и именно внутри него чудеса Иисуса приобретают ту досто­верность, которую можно установить только при помощи религи­озного опыта.

Критерии достоверности, применяемые по отношению к чуде­сам Иисуса современной наукой, могут быть убедительными толь­ко в качестве дополнений к этому опыту. К числу таких критериев относятся: 1) многочисленность свидетельств в разных источни­ках (Матфей, Марк, Лука, Иоанн); 2) разнообразие литературных форм, в которых дошли рассказы о чудесах Иисуса (исцеления, изгнания бесов, чудеса, связанные с природой, воскрешения мер­твых); 3) согласованность свидетельств (отсутствие внутренних противоречий в многочисленных сохранившихся свидетельствах). Наличие данных критериев исключает возможность того, что все эти свидетельства были просто сфабрикованы ранней Церковью.

1. 5. Сын Божий или «божественный муж»?

В научной литературе, посвященной чудесам Иисуса Христа, считается хорошим тоном сравнивать Спасителя с другим чудо­творцем древности — Аполлонием Тианским (1-98 по Р. Х.), фи­лософом-неопифагорейцем, родившимся почти одновременно с Иисусом Христом, но надолго пережившим Его. «Жизнь Апол­лония Тианского», написанная Флавием Филостратом в III веке,

содержит описание девяти чудес, часть которых имеет некоторое внешнее сходство с чудесами, совершёнными Спасителем. Так, например, в произведении описывается случай изгнания беса из одержимого юноши по просьбе его матери¹, напоминающий эпи­зод с исцелением дочери хананеянки (Мф 15. 22-28; Мр 7. 25-30).

Сходство между евангельскими чудесами и чудесами, описан­ными в «Жизни Аполлония Тианского», заставило некоторых уче­ных предположить, что Евангелисты могли испытать на себе влия­ние тех устных преданий, которые легли в основу этого памятника. Такое предположение, однако, не подтверждается никакими источ­никами. Гораздо вероятнее обратное влияние: Филострат, живший в III веке, вполне мог быть знаком с христианской литературой и заимствовать из нее фактуру, которая легла в основу его расска­зов о «чудесах» Аполлония. Более того, при чтении жизнеописания Аполлония, особенно в тех эпизодах, где рассказывается о его «чу­десах», нельзя отделаться от ощущения, что перед нами — пародия на евангельские повествования о чудесах Иисуса Христа.

Именно так восприняли труд Филострата в христианской среде, о чем свидетельствует церковный историк IV века Евсевий Кесарийский. По его сведениям, в эпоху гонений императора Ди­оклетиана римский чиновник Иерокл, бывший префектом Египта в 307-308 годах, в сочинении «К христианам» воспользовался ука­занным произведением Филострата для сравнения Иисуса Христа с Аполлонием. Сочинение Иерокла до нас не дошло, но сохрани­лось его опровержение, принадлежащее Евсевию. Последний на протяжении всего своего труда доказывает, что Аполлоний был колдуном, оперировавшим демонической энергией: «...Даже если допустить, что писатель говорит о чудесах правду, то из его же слов при этом явствует, что всякое из них совершалось при содей­ствии беса»^{[21] [22]}.

Интерес к фигуре Аполлония Тианского в современной ново­заветной науке во многом связан с желанием найти «научное» объ­яснение феномену чудес, занимающему столь значительное место в евангельской истории. Ученые, исходившие из того, что между «историческим Иисусом» и временем написания Евангелий прош­ло несколько десятков лет, в течение которых Его жизнь постепен­но обрастала мифологическими подробностями, изобрели теорию, согласно которой образ Иисуса Христа в Евангелиях был смодели­рован по образцу «божественных мужей», о которых говорилось в древнегреческой и древнеримской литературе. Словосочетание «божественный муж» (9ею^ avpp, или 9sio^ avOpwno^) в Новом Завете не встречается: оно было сконструировано учеными и до сих пор используется в научной литературе, посвященной Иисусу Христу как чудотворцу.

Внимательное и беспристрастное чтение Евангелий не остав­ляет сомнений в том, что концепция «божественного мужа» цели­ком соткана из натяжек. Иисус Христос не был лишь одним из му­жей, обладавших чудотворными силами. Он был Сыном Божиим, и только в свете этого понимания Его чудеса могут быть объясне­ны и оценены во всем их многообразии. Никаких реальных анало­гов Его деятельности мы не находим ни в греческой, ни в римской, ни в позднейшей еврейской литературе. Даже если признать досто­верными рассказы о чудесах, встречающиеся в этих литературных традициях, ни один из литературных персонажей даже близко не подходит к Иисусу Христу ни по количеству, ни по качеству совер­шённых чудес, знамений и исцелений.

Резюме

ски относились к чудесам, а люди, позиционирующие себя как неве­рующие, часто надеются обрести сверхъестественную помощь в практиках и учениях, лежащих за пределами церковной традиции.

Другим распространенным стереотипом является представ­ление о том, что вера в чудеса была повсеместной в древнем мире. На самом деле именно к эпохе античности восходят первые по­пытки критики чудес с рационалистических позиций.

Наиболее развернутая критика веры в чудеса была выстрое­на философами-рационалистами Нового времени. Большинство из них признавали бытие Бога, однако считали, что Творец, устано­вив законы природы, более не влияет на дела созданного Им мира. Подобные представления оказали большое влияние на становление европейской либеральной библеистики.

Библейское представление о Боге и чудесах являет полную про­тивоположность деизму. Чудо как прямое вмешательство Бога в человеческую историю — один из основных элементов библейского повествования. Чудеса свидетельствуют о реальном, деятельном участии Бога в истории человечества и, в частности, в судьбе на­рода израильского. Они не только показывают бесконечное могуще­ство Творца, но и имеют этическое измерение: посредством чудес Бог поддерживает праведников и наказывает грешников.

Последние несколько веков ветхозаветной эпохи были ознаме­нованы представлением о том, что все чудеса были совершены Бо­гом в древние времена, в эпохи патриархов, царей и пророков, и по­добные чудеса уже более не будут явлены. Это представление было широко распространено и в то время, когда Иисус Христос вышел на общественное служение.

В евангельских событиях воскрешается атмосфера чуда, ха­рактерная для многих ветхозаветных книг. Уже рождение Спаси­теля сопровождается многочисленными чудесами.

Евангелия достаточно подробно описывают около тридцати чудес, совершённых Иисусом Христом во время Его общественного служения, упоминают и о многочисленных других Его чудесах. По­чти все чудеса Спасителя направлены на то, чтобы помочь стра­дающим людям. В этом их разительное отличие от ветхозавет­ных чудес, большинство из которых направлено на наказание и вразумление согрешивших людей.

В либеральной библеистике 2-й половины XIX - XX века полу­чило широкое распространение представление о Христе как о «бо­жественном муже». Согласно этому представлению, евангельский образ Христа был смоделирован по образцу персонажей поздне­античной литературы, которым приписывалось совершение чу­дес, — прежде всего Аполлония Тианского. Данная искусственная концепция не находит никакого подтверждения ни в тексте Ново­го Завета, ни в других древних источниках.

Вопросы к главе 1

1.

2.

3.

5.

6.

7.

8.

9.

Является ли вера в чудо необходимой составляющей религиоз­ного мировоззрения?

Какие аргументы выдвигались против существования чудес с рационалистических позиций?

В чем отличие ветхозаветного понимания Бога от представле­ний деистов о Нем?

Какие чудеса, описанные в Ветхом Завете, вам известны?

Какие ветхозаветные чудеса упоминал в Своей проповеди Иисус Христос?

Какое значение придается чудесам в Ветхом Завете?

Какие ветхозаветные чудеса имели прообразовательный смысл?

Содержится ли в ветхозаветных книгах представление о том, что чудеса были совершены «во дни древние», а затем прекра­тились? Подтвердите свой ответ цитатами из Священного Пи­сания.

В чем сходство и отличие в описании чудес Спасителя у различ­ных Евангелистов?

10.

11.

12.

13.

В чем сходство и отличие евангельских и ветхозаветных чудес?

Охарактеризуйте основные тенденции в отношении к чудесам Иисуса Христа в современной новозаветной науке.

Какие критерии достоверности применяются в новозаветной науке при оценке евангельских рассказов о чудесах? Могут ли эти критерии быть использованы верующим исследователем и при каких условиях? Аргументируйте свой ответ.

Что пытались доказать исследователи, введшие в научный об­иход понятие «божественный муж» применительно к Иисусу Христу?

Глава 2.

ПЕРВОЕ ЧУДО ИИСУСА ХРИСТА

2. 1. «Был брак в Кане Галилейской»

Кана Галилейская упоминается только в Евангелии от Иоанна. Оттуда был родом Нафанаил (Ин 21. 2). То, что Иисус оказался в Кане на третий день после знакомства с Нафанаилом, могло озна­чать, что семья, в которой происходил брачный пир, была каким-то образом связана с Нафанаилом. В небольшом галилейском городке все друг друга знали и многие были скреплены родственными уза­ми. Если семья и не была связана с Нафанаилом, по крайней мере через него могло быть передано приглашение Иисусу и Его учени­кам (иначе откуда бы Иисус, находившийся в Вифаваре, мог узнать о браке в Кане Галилейской и о том, что Он туда приглашен?).

Начало рассказа говорит о том, что Матерь Иисуса (нигде в Евангелии от Иоанна Она не названа по имени) уже была на браке, когда Он со Своими учениками пришел туда. Слово «также» пока­зывает, что Иисус отнюдь не был главным приглашенным гостем:

На третий день был брак в Кане Галилейской, и Матерь Ии­суса была там. Был также зван Иисус и ученики Его на брак. И как недоставало вина, то Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них. Иисус говорит Ей: что Мне и Тебе, Жено? еще не пришел час Мой. Матерь Его сказала служителям: что скажет Он вам, то сделайте. Было же тут шесть каменных водоносов, стоявших по обычаю очищения Иудейского, вмещавших по две или по три меры. Иисус говорит им: наполните сосуды во­дою. И наполнили их до верха. И говорит им: теперь почерп­ните и несите к распорядителю пира. И понесли. Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, — а он не знал, откуда это вино, знали только служители, почерпавшие воду, — тогда распорядитель зовет жениха и говорит ему: вся­кий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе. Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его (Ин 2. 1-11).

Согласно обычаям того времени, на брачный пир, происходив­ший в доме жениха или его отца, приглашалась вся родня жениха и невесты, а также друзья обеих семей. Брачные торжества обычно продолжались семь дней (Суд 14. 12; Тов 11. 17); в особых случаях они могли продлиться до двух недель (Тов 10. 7).

Толкователи выдвигают различные гипотезы относительно того, почему в семье, где происходил брачный пир, закончилось вино. Одно из предположений: из-за неожиданного прихода Иисуса Христа и учеников, которые, вопреки обычаю, не принесли с собой вина^[23]. Другое предположение: потому что пир длился долго. Тре­тье: потому что семья была бедной. Наиболее вероятным представ­ляется третье предположение. Слова Матери Иисуса «Вина нет у них» свидетельствуют о некоторой Ее дистанцированности от про­исходившего: Она определенно не часть этой семьи.

2. 2. «Что Мне и Тебе, Жено?»

Ответ Иисуса Христа «Что Мне и Тебе, Жено?» иногда толкуют в том смысле, что Спаситель выразил таким образом недовольство вопросом Своей Матери. По словам Иринея Лионского, «когда Ма­рия побуждала Его совершить дивное знамение вина и прежде вре­мени хотела участвовать в таинственной чаше, то Господь устраняя Ее неблаговременную поспешность, сказал: “что Мне и Тебе, Жен­щина? еще не пришел час Мой”, ожидая того часа, который пред- уведен Отцом»¹. Под «таинственной чашей» здесь можно понимать чашу страданий, которую надлежало испить Иисусу (Мф 26. 39, 42), а можно понимать евхаристическую чашу (о евхаристическом подтексте рассматриваемой истории речь пойдет ниже).

По словам Иоанна Златоуста, «Она хотела и гостям угодить, и Себя прославить чрез Сына. Может быть, Она при этом имела в мыслях что-либо человеческое, подобно Его братьям, которые го­ворили: “яви Себя миру” (Ин 7. 4), желая приобрести и себе сла­ву Его чудесами. Поэтому-то и Христос так сильно отвечал Ей». Мать, продолжает Златоуст, «хотела приказывать Ему во всем, по обычаю всех матерей, тогда как должна была чтить Его, как Госпо­да, и поклоняться Ему». Так как Она не желала повиноваться Ему, «а хотела, как мать, всякий раз первенствовать, то Он так и отве­чал. Иначе Он и не мог бы возвести Ее от такого уничижительного представления о Нем к более возвышенному, если бы то есть Она всегда ожидала от Него почитания, как от сына, но не признала Его Господом»^{[24] [25]}.

Некоторые современные толкователи идут еще дальше и ут­верждают, что в Своем ответе Матери Иисус Христос выражает «категорический протест» и подчеркивает Свою «независимость» от Нее.

И толкование Златоуста, и многие современные интерпрета­ции текста исходят из того, что ответ Иисуса Своей Матери был не вполне уважительным. Слова «что мне и тебе?» являются семи­тизмом. Аналогичные фразы мы встречаем в Ветхом Завете, на­пример, адресованный пророку Илии вопрос вдовы: «Что мне и тебе, человек Божий?» (3 Цар 17. 18). В вопросе вдовы содержится упрек: вдова считает, что пророк пришел слишком поздно, ее сын уже умер. Интонацию упрека можно услышать и в словах Спаси­теля, обращенных к Матери. По толкованию Златоуста, Христос «тогдасделалупрекМатери... внушая Ей на будущее время не де­лать ничего подобного. Имел Он попечение и о чести Матери, но гораздо более о Ее душевном спасении... Эти слова были сказаны Христом Матери Его не по какой-либо надменности, но с особен­ной целью — чтобы и Ее Саму поставить в надлежащие к Нему от­ношения, чтобы и чудеса делались с подобающим достоинством»^[26].

Однако упрек еще не означает неуважение. Проявление неу­важения видят, в частности, в том, что Иисус называет Свою Мать словом «Жено». Между тем со словом «Жено» (ybvai — «женщи­на» в звательном падеже) Иисус обратился к Своей Матери и в тот момент, когда Она стояла у Его креста (Ин 19. 26). На самом деле, это был обычный способ обращения Иисуса Христа к женщинам (Мф 25. 28; Лк 13. 12; Ин 4. 21; 8. 10; 20. 13).

Действительно ли вопрос Матери к Иисусу Христу был лишь следствием того, что Она не сознавала Его божественное достоин­ство? Слова Спасителя «еще не пришел час Мой» заставляет искать другое толкование. Это выражение автор четвертого Евангелия однозначно понимает в смысле указания на грядущие страдания и смерть Иисуса Христа: аналогичные выражения встречаются в четвертом Евангелии неоднократно. Своим братьям, приглашав­шим Его на праздник в Иерусалим, Спаситель говорит: «Мое время еще не исполнилось» (Ин 7. 8). От иудеев, желавших схватить Его, Он уклонился, «потому что еще не пришел час Его» (Ин 7. 30). На­против, перед праздником пасхи, «зная, что пришел час Его перей­ти от мира сего к Отцу» (Ин 13. 1), Иисус умывает ноги ученикам. В Гефсиманском саду, согласно Марку, Иисус молится, «чтобы, если возможно, миновал Его час сей» (Мр 14. 35).

Таким образом, уже на браке в Кане Галилейской, в самом на­чале Своего служения, Спаситель говорит Матери о тех страдани­ях, которые Его ожидают. Знает ли Она о них или только догады­вается? Говорил ли Он Ей раньше о том, что Его ждет? Этого мы не знаем, как не знал этого и ученик, ставший свидетелем разговора. Но то, что именно в этот момент Спаситель посчитал нужным Ей об этом сказать или напомнить, заставляет увидеть весь диалог в иной перспективе. С брака в Кане Галилейской начинается тот путь к смерти, который прослеживается Иоанном на протяжении всего Евангелия.

Слова Матери Иисуса, обращенные к служителям, тоже застав­ляют усомниться в правомочности интерпретации, основанной на представлении о том, что Она не сознавала божественное досто­инство Своего Сына. Если бы это было так, почему бы Она сказа­ла служителям: «что скажет Он вам, то сделайте»? До настоящего момента Он не совершил ни одного чуда, никак не проявил Сво­их сверхъестественных способностей, «жил, как один из многих»^[27]. Откуда такая уверенность у Его Матери