И я скажу вам: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.

Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вме­сто рыбы? Или, если попросит яйца, подаст ему скорпиона? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец Небесный даст Духа Святаго прося­щим у Него (Лк 11. 5-13).

Чтобы понять смысл притчи, мы должны представить реаль­ную ситуацию, которую она описывает. В палестинских деревнях и селах времен Иисуса Христа не было магазинов. Каждая семья са­мостоятельно готовила себе дневное пропитание. Хлеб был основ­ной пищей. Каждое утро пекли то количество хлеба, которое было необходимо на день на всю семью. Если ждали гостей, хлеб пекли отдельно, чтобы он был свежим и теплым; еду для гостей также го­товили отдельно. На завтра ничего не оставляли, так как завтраш­ний день должен был «заботиться о своем»; для каждого дня было довольно своей заботы (Мф 7. 34). В поздний час найти в деревне хлеба было невозможно, разве что попросить у многодетного дру­га, у которого могло остаться что-нибудь в запасе.

Разумеется, не было ни почты, ни телефона, чтобы оповестить друга о внезапном визите. Если человек возвращался издалека и оказывался в деревне в поздний час, для него было вполне естест­венно постучаться в дом к другу. И, по законам восточного госте­приимства, друг должен был не только отворить, но и накормить гостя и уложить спать у себя в доме. Гость может прийти к другу без предупреждения, в любое время дня или ночи, и рассчитывать не только на еду и ночлег, но и на то, что будет встречен с радостью. Более того, на все время пребывания в доме друга он становится как бы членом его семьи; жизнь семьи в значительной степени под­чиняется его нуждам и интересам. Таковы неписанные законы го­степриимства, которые свято соблюдаются на Востоке до сего дня.

В рассматриваемой притче три действующих лица: некий че­ловек («кто-нибудь из вас»), внезапно нагрянувший к нему гость и его друг, живущий в той же деревне. Этот друг, вероятно, живет в обычном палестинском доме, не разделенном на комнаты. Все спят в одной комнате, на одной постели, расстеленной прямо на полу: муж, жена, дети. Двери дома крепко заперты. Встать среди ночи и отворить дверь — значит разбудить всю семью, доставить беспо­койство близким. Поэтому первая реакция проснувшегося — от­казать в просьбе. Но докучливый друг не отступает и в итоге полу­чает просимое: не по дружбе (букв. «не потому, что он друг ему»), а благодаря своей неотступности.

Слово «друг» (ф(Хо^) употреблено в притче четыре раза. Мо­жет даже показаться, что это притча о дружбе, о законах гостепри­имства и взаимопомощи. Однако это не так. Обычную ситуацию Рассказчик разрабатывает таким образом, что она в итоге выводит на иную тему — неотступности в молитве. И оказывается, что все, сказанное о дружбе, имеет сугубо вспомогательное, иллюстратив­ное значение. Главным пунктом притчи становится неотступность человека, его назойливость и докучливость (термин avaiSsia бук­вально переводится как «бесстыдство»). Именно это качество сим­волизирует то настроение, с которым человек должен обращаться к Богу в молитвах.

Поучение, следующее за притчей в качестве толкования, тек­стуально почти полностью совпадает с поучением из Нагорной проповеди. На наш взгляд, это свидетельствует о том, что данное поучение Спаситель повторял не однажды. Подобно докучливому другу, Он неоднократно и неотступно стучался в сознание Своих учеников для того, чтобы донести до них простые истины, в том числе о том, что нужно «всегда молиться и не унывать» (Лк 18. 1).

Докучливая вдова

Этой же теме Спаситель посвятит другую притчу, которую представляется правильным рассмотреть здесь, поскольку по со­держанию она близка к притче о докучливом друге:

В одном городе был судья, который Бога не боялся и людей не стыдился. В том же городе была одна вдова, и она, прихо­дя к нему, говорила: защити меня от соперника моего. Но он долгое время не хотел. А после сказал сам в себе: хотя я и Бога не боюсь и людей не стыжусь, но, как эта вдова не дает мне покоя, защищу ее, чтобы она не приходила больше докучать мне.

И сказал Господь: слышите, что говорит судья неправедный? Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит (цакроОице!) защищать их? сказываю вам, что подаст им защиту вскоре (Лк 18. 2-8).

Если действие притчи о докучливом друге, по-видимому, раз­ворачивалось в небольшой деревне, где все знали друг друга, где не было ни судов, ни судей, ни просителей, то эта притча перено­сит нас в город, где есть и первое, и второе, и третье. Неправедные судьи и адвокаты, которые «Бога не боятся и людей не стыдятся», всегда были и всегда будут, как всегда были и будут те, кто нужда­ется в их защите, но не может заинтересовать их своим делом. За­интересованность же, как правило, пропорциональна ожидаемому гонорару.

Вдовы в древнем Израиле принадлежали к самым бедным сло­ям населения. Они не получали пенсию и не имели стабильного заработка, поскольку не работали (женщины вообще не работали за деньги). Как правило, вдовы находились на иждивении у родст­венников, были малообеспеченными и социально незащищенны­ми. Закон Моисеев запрещал притеснять вдов и сирот (Исх 22. 22), судить превратно «пришельца, сироту и вдову», брать у вдовы оде­жду в залог (Втор 24. 17; 27. 19), предписывал отдавать пришельцу, сироте и вдове остатки урожая (Втор 24. 19-21) и десятину от про­изведений земли (Втор 26. 12). Однако эти предписания не всегда соблюдались. Естественно, что судья не мог ожидать от вдовы вы­сокий гонорар, а те две лепты (в прямом или переносном смысле), которые она могла заплатить (Мк 12. 42), его не интересовали.

Но, помимо денег, человеку, который Бога не боится и людей не стыдится, нужен еще и комфорт. А назойливость вдовы создавала для судьи определенный дискомфорт, так как она могла приходить к нему в дом, встречаться с ним на улице. Желание отделаться от нее в конце концов заставляет судью взяться за ее дело, с единст­венной целью — чтобы она «больше не докучала» ему.

Как нужно молиться?

Обе притчи говорят о взаимоотношениях человека с Богом и призваны проиллюстрировать одну и ту же мысль: молиться надо настойчиво, «докучливо», неотступно. Но в каком смысле с обра­зом Бога, отвечающего на молитву, соотносятся три образа, кото­рые мы находим в этих притчах: друга, который не хотел встать в постели, но потом встал из-за неотступности просителя; отца, который не подаст сыну камень вместо хлеба, змею вместо рыбы, скорпиона вместо яйца; и судьи, который Бога не боялся и людей не стыдился? Эти образы противоположны тому, что Спаситель обычно говорит о Своем Отце. Дидактическая логика обеих притч построена на принципе доказательства от противного: если даже спящий друг проснется и отворит, то тем более Бог, Который «не дремлет и не спит» (Пс 120. 4); если даже земной отец даст сыну то, что он просит, то тем более Отец Небесный «даст блага просящим у Него» (Мф 7. 11); если даже неправедный судья по неотступности вдовы исполнит ее просьбу, то тем более «Бог — судия праведный» (Пс 7. 12) исполнит просьбу молящегося.

В Нагорной проповеди Христос, с одной стороны, советует в молитве не говорить лишнего и не многословить (Мф 6. 7), с дру­гой — призывает к постоянству и настойчивости в молитве: «Про­сите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф 7. 7). Как понимать эту настойчивость? Означает ли она, что человек благодаря продолжительной молитве может «переубедить» Бога, заставить Его сделать что-то, чего Бог иначе бы не сделал? Та­кое понимание вполне уместно в контексте ветхозаветного пред­ставления о Боге, однако оно плохо вписывается в то представле­ние о Боге, которое раскрывается на страницах Нового Завета.

В Новом Завете Сам Бог представлен как «докучливый друг» человека: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3. 20). На Тайной вечере Иисус говорит: «Кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам... Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой воз­любит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин 14. 21, 23).

Настойчивое желание Бога прийти в гости к человеку, по­стучаться к нему в дверь, войти, поужинать с ним¹ и поселиться у него^{[235] [236]} — это тот новый аспект взаимоотношений между человеком и Богом, который раскрывается в служении и проповеди Иисуса. Иисус открывает людям Бога как друга, Который не столько по не­отступности человека отвечает на его молитву, сколько по дружбе и по любви дает ему то, чего он просит. Иисус выводит тему вза­имоотношений между человеком и Богом из юридической сферы (человек согрешает — Бог наказывает, человек кается — Бог про­щает, человек просит — Бог дает) в сферу межличностных, почти семейных отношений. Представление о том, что Бог не нуждается в человеке, чуждо Новому Завету: напротив, Бог и человек нуждают­ся друг в друге, и молитва становится естественным для них сред­ством общения.

Сказанное не противоречит тому очевидному факту, что в обе­их притчах один человек приходит к другому с конкретной целью: друг к другу — чтобы попросить у него хлеба, вдова к судье — что­бы он защитил ее от соперника. Если проецировать эти образы на молитву, можно было бы сделать вывод, что молитва важна только как средство для получения от Бога тех или иных благ, для дости­жения при помощи Бога конкретных целей. Однако образы из при­тчи не следует столь буквально привязывать к реальности духов­ного опыта.

Безусловно, человек молится Богу о конкретных вещах. Мо­литва «Отче наш», за которой следует притча о докучливом друге, состоит из прошений о различных нуждах. Однако молитва содер­жит лишь одно прошение, которое можно воспринять как отно­сящееся к земным нуждам, прежде всего к земному пропитанию: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день» (Мф 6. 11; Лк 11. 3). Впрочем, даже и это прошение в христианской традиции истолко­вывается как указывающее не только на земной хлеб, но и на «хлеб, сшедший с небес» (Ин 6. 41). Все же остальные прошения молитвы относятся к теме взаимоотношений между Богом и человеком и к реальностям духовной жизни человека. Это понимание подкре­пляется словами, относящимися к земным нуждам человека: «ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него» (Мф 6. 8).

Все сказанное означает, что земные нужды и заботы человека могут быть поводом к молитве, но они не должны составлять глав­ное содержание молитвы, потому что Бог и без этого о них знает. Главным содержанием молитвы должно быть само общение с Бо­гом. Если результатом молитвы станет то, что Бог придет к чело­веку и поселится в нем, то вместе с Собой Он принесет все прочие блага. Царствие Божие, к которому человек приобщается через мо­литву, перекрывает собой все его земные нужны и заботы. Иисус говорит: «Ищите же прежде Царства Божия и правды его, и это все приложится вам» (Мф 6. 33). Земные блага могут быть, так сказать, «бесплатным приложением» к молитве, но они не должны состав­лять цель молитвы.

О том, что под молитвой понимается прежде всего осущест­вление Царства Божия, говорит и отсылка ко Второму пришест­вию Иисуса Христа, которой — несколько неожиданно — завер­шается притча о докучливой вдове: «Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк 18. 8). Эти слова следуют сразу же за упоминанием о «медлении» Бога. Тема медления в увязке с упоми­нанием о Втором пришествии может напоминать о тех эсхатологи­ческих ожиданиях, которыми было наполнено сознание учеников Иисуса Христа при Его жизни и после Его воскресения. Исходя из буквального понимания Его слов о втором пришествии, они счи­тали, что оно «близко, при дверях» (Мф 24. 33). И тот факт, что оно не наступало, воспринимали как «медление». На это указывал апостол Петр во 2-м Послании: «Не медлит (Ррабб^ы) Господь ис­полнением обетования, как некоторые почитают то медлением; но долготерпит (ракробиреТ) нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию» (2 Пет 3. 9).

Необходимо отметить, что в русском переводе рассматривае­мого отрывка из Евангелия от Луки слово «медлит» избрано для передачи греческого ракробиреТ, обычно передаваемого как «дол­готерпит». Перевод вполне мог бы быть таким: «Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, и не долготерпит ли их?». Учитывая отсутствие в оригинальном евангельском тексте знаков препинания, возможен и такой перевод: «Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь? И долготерпит их». Большинство толкователей, однако, понимают эти слова в том же смысле, в каком они поняты в Синодальном переводе: хотя Бог и медлит (долготерпит), однако это медление кажущееся; в дейст­вительности Он подаст защиту «вскоре» (ev Tayei).

Дар Святого Духа

Конечный результат молитвы описан Иисусом в словах: «Если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем бо­лее Отец Небесный даст Духа Святаго просящим у Него». В парал­лельном месте из Нагорной проповеди речь шла о «благах» (Мф 7. 11), здесь же речь идет о Святом Духе. Комментаторы, как пра­вило, видят в упоминании о Святом Духе редакционную работу Луки, который якобы добавил в изречение Спасителя «терминоло­гию ранней Церкви». Однако в данном случае, как и в других слу­чаях, когда ученые пытаются выявить в евангельском тексте руку редактора и отделить предполагаемое оригинальное изречение Иисуса от его более поздней обработки, мы имеем дело с чистой воды спекуляцией, не основанной ни на каких текстологических доказательствах. Почему бы Сам Иисус не мог упомянуть о Святом Духе, если в беседе на Тайной вечере Он говорит о Нем многократ­но и подробно (Ин 14. 16-17, 25-26; 15. 26-27; 16. 5-15)? Или эта беседа тоже является плодом творчества ранней Церкви?

Святой Дух в Евангелиях упоминается много раз: 12 раз у Мат­фея, 6 у Марка, 17-18 у Луки, около 15 у Иоанна. Некоторые из этих упоминаний включены в прямую речь Иисуса, и у нас нет ни малейших оснований подозревать в них руку редактора. Во всех трех синоптических Евангелиях Иисус настаивает на том, что хула на Духа Святого не простится человекам (Мф 12. 32; Мк 3. 29; Лк 12. 10), и обещает ученикам, что Святой Дух будет говорить через них (Мф 10. 20; Мк 13. 11; Лк 12. 12). На Тайной вечере Иисус об­ещает ученикам послать им Святого Духа вместо Себя (Ин 16. 7). После воскресения Он дует на них и говорит: «Примите Духа Свя- таго» (Ин 20. 22). Его последняя заповедь ученикам: «Идите, научи­те все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф 28. 19). Таким образом, учение о Святом Духе является неотъемле­мой частью Его учения о Боге и о божественной благодати.

Опыт причастия Святому Духу подробно описан в Деяниях, где рассказывается о сошествии Святого Духа на апостолов в день Пятидесятницы (Деян 2. 1-4). В общей сложности в Деяниях Свя­той Дух упоминается 57 раз. Этот опыт неразрывно связан с мо­литвой. Именно молитва оказывается тем каналом, посредством которого Святой Дух передается человеку. Неотступная, усердная, постоянная и горячая молитва, подобная просьбе докучливой вдо­вы, открывает человеку возможность узнать Бога, единого в трех Лицах. В ответ на его молитву, по ходатайству Сына Божия, Отец посылает ему Духа Святого (Ин 14. 26; 16. 7). Это и становится главным плодом молитвы.

Наставление, следующее за притчей о докучливой вдове, за­вершается словами: «Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк 18. 8). О какой вере здесь идет речь? Очевидно, о той, которая имеет своим следствием непрестанную молитву. О та­кой вере говорит апостол Павел: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите... Духа не угашайте» (1 Фес. 5. 16-19).

11. з. Безумный богач

Тема богатства в поучениях Иисуса

Следующая притча в Евангелии от Луки является частью поу­чения, посвященного теме богатства. Поводом к ее произнесению явился случай, описание которого отсутствует у других Евангели­стов. Некто из народа обратился к Иисусу с просьбой «Учитель! скажи брату моему, чтобы он разделил со мною наследство». С по­добными вопросами люди часто обращались к фарисеям и книж­никам, поскольку такие вопросы решались на основании предпи­саний закона Моисеева. В данном случае, очевидно, проситель счи­тал, что моральный авторитет Иисуса или Его знание закона помо­жет ему решить спор со своим братом. Однако Иисус отказывается вступать в разбирательство и отвечает: «Кто поставил Меня судить или делить вас?»^[237]. Не продолжая диалог с просителем, Иисус обра­щается к окружающим Его ученикам и народу: «Смотрите, береги­тесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения» (Лк 12. 13-15). Это изречение стоит в одном ряду с многочисленными наставлениями Иисуса о богатстве.

Тема богатства — одна из постоянно возникающих в Евангели­ях начиная с Нагорной проповеди (Мф 6. 19-21, 24). Евангелие от Луки содержит грозное предупреждение богатым, пресыщенным и смеющимся: «Горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утеше­ние. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смею­щиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете» (Лк 6. 24-25). Это пре­дупреждение является прямой антитезой блаженства нищих, алчу­щих и плачущих, содержащегося в том же Евангелии (Лк 6. 20-21).

Текст притчи

Притча о безумном богаче — одна из нескольких евангельских притч, в которых затрагивается тема богатства:

У одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? некуда мне собрать плодов моих? И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и все добро мое, и скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же до­станется то, что ты заготовил? Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет (Лк 12. 16-21).

Сказанная сразу после слов о любостяжянии, притча иллю­стрирует этот порок. Буквальное значение слова nXsovs^ia — жад­ность, алчность, корыстолюбие. В качестве примера в притче вы­ступает человек, которого современники Спасителя могли бы счи­тать во многих отношениях образцовым. Ничего аморального в его поведении нет (если только не считать, как это делают некоторые ученые, что богач сознательно наносил ущерб экономике региона или что, собирая зерно в житницы, он стремился создать дефицит и способствовать повышению цен на хлеб). Он успешен, бережлив, расчетлив, он скопил богатство, которого должно хватить на мно­гие годы.

Характерной особенностью героя притчи является то, что он изображен полностью изолированным от человеческого общест­ва. Ничего не говорится ни о его жене, ни о детях, которым он мог бы оставить в наследство свое имущество, ни о друзьях, с которы­ми мог бы разделить его. Он даже советуется не с кем-то из своего окружения, а с самим собой. Его план прост: сломаю старые, по­строю новые, соберу то, что накопил. Итогом должно стать то, что он скажет — не кому-нибудь, а собственной душе: «Покойся, ешь, пей, веселись». В своих мыслях и планах на будущее этот человек вообще не выходит за пределы собственного «я», весь круг его об­щения ограничивается только его собственной персоной.

В лице героя притчи перед нами пример не просто богача: пре­жде всего это пример эгоиста. Вопрос, который он задает сам себе: «Что мне делать?». Он созвучен началу вопроса богатого юноши: «Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» (Мк 10. 17; Мф 19. 16; Лк 10. 25). Созвучие вопроса безумного богача и богатого юноши оказывается чисто внешним. Юноша, похоже, был искрен­не озабочен тем, чтобы наследовать жизнь вечную: он приходит к Учителю и спрашивает об этом. Богач совершенно не озабочен жизнью вечной: все его интересы сосредоточены на земной жизни. Он не идет за советом: он лишь задает сам себе вопрос, скорее ри­торический, чем имеющий реальную смысловую нагрузку.

Притчу нельзя воспринимать как выражение принципиаль­ного несогласия с принципом экономического успеха. Было бы неправильно на основании притчи сделать вывод, что неудачли­вый бизнесмен ближе к Царству Небесному, чем преуспевающий, или что ленивый более ценен в очах Божиих, чем трудолюбивый. Безумный богач, решивший запереть урожай в житницы, скорее напоминает человека, который получил один талант и зарыл его в землю, чем тех, кто полученные таланты пустили в оборот и при­умножили (Мф 25. 14-30). В притче о талантах нельзя видеть по­хвалу успешному бизнесу, но и в притче о безумном богаче нельзя усматривать похвалу лени и осуждение трудолюбия.

«Не заботьтесь для души вашей...»

Следующее за притчей наставление, обращенное к ученикам, почти дословно повторяет слова из Нагорной проповеди (Мф 6. 25-34):

Не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться: душа больше пищи, и тело — одежды. Посмотри­те на воронов: они не сеют, не жнут; нет у них ни хранилищ, ни житниц, и Бог питает их; сколько же вы лучше птиц? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе роста хотя на один локоть? Итак, если и малейшего сделать не можете, что заботитесь о прочем? Посмотрите на лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них. Если же траву на поле, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь,

Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры! Итак, не ищи­те, что вам есть, или что пить, и не беспокойтесь, потому что всего этого ищут люди мира сего; ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том; наипаче ищите Царствия Божия, и это все приложится вам (Лк 12. 22-32).

Выражение «люди мира сего» отсутствует в параллельном тек­сте из Нагорной проповеди. Это слово верно характеризует богача из притчи. Он — человек мира сего. В его жизни нет вертикального измерения; он не знает никаких иных ценностей, кроме материаль­ного благосостояния.

Слово «душа» в притче, по-видимому, употреблено в том же смысле, в каком оно часто употребляется в Ветхом Завете, в част­ности, у пророка Исаии: «И как голодному снится, будто он ест, но пробуждается, и душа его тоща; и как жаждущему снится, будто он пьет, но пробуждается, и вот он томится, и душа его жаждет...» (Ис 20. 8). Здесь страдающей от голода и жажды представлена душа, а не тело, как можно было бы ожидать. Аналогичное словоупотре­бление мы находим в Книге Притчей: «Сытая душа попирает и сот, а голодной душе все горькое сладко» (Притч 27. 7). Слова Иисуса «не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить» (Мф 6. 25) следуют той же традиции употребления термина «душа».

Богач перед лицом смерти

Богач из притчи уверен, что эти земные блага принесут уте­шение и веселие его душе. Однако душа человека, как показыва­ет опыт миллионов людей, не насыщается земными богатствами. Можно быть внешне успешным, преуспевающим, богатым, но при этом внутренне глубоко несчастным. И никакие стяжания не могут заполнить ту внутреннюю пустоту, которая возникает, когда чело­век «собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет».

Земная жизнь может казаться бесконечной, но рано или позд­но наступает тот момент истины, который ярко описан в притче. Это может быть голос Божий, неожиданно вторгающийся в жизнь человека, или трагическое событие, произошедшее с ним самим или с кем-то из его близких. В таких случаях то, что казалось цен­ным, в мгновение ока обесценивается. Наконец, болезнь, старение и приближение смерти может заставить человека задуматься о вечности.

В притче смерть приходит к богачу внезапно, как это часто бы­вает в реальности. Но приход смерти предваряется голосом Божи­им: этот голос говорит о той же самой душе, к которой человек толь­ко что обращал слова, полные удовлетворения и самодовольства. И вдруг оказывается, что душу заберут, а все накопления останутся здесь; жизнь внезапно оборвется, и не за что будет уцепиться.

К богачу Бог в притче обращается не по имени. Он называет его словом афршу (безумный) — тем же самым, которое употребле­но в греческом переводе начального стиха 13-го псалма: «Сказал безумец в сердце своем: нет Бога» (Пс 13. 1). Безумец из притчи тоже говорит сам с собой. Ему не приходит в голову поблагодарить Бога за богатый урожай и в молитве спросить у Бога совета, как лучше употребить его. В его жизни Бог отсутствует: даже если фор­мально он признает существование Бога, это никак не соотносится ни с его системой ценностей, ни с его внутренним миром.

О богаче в притче не сказано, что он совершил гнусные или беззаконные дела, но к нему могут быть отнесены слова о людях, которые не делают добра и не призывают Господа.

Слова, которые богач обращает к своей душе, резко контрасти­рует с призывом отдать душу голодному из Книги пророка Исаии:

Раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного тво­его не укрывайся. Тогда откроется, как заря, свет твой, и исце­ление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя... Когда ты удалишь из среды твоей ярмо, перестанешь поднимать перст и говорить оскорбительное, и отдашь голодному душу твою и напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет как полдень; и будет Господь вождем твоим всегда, и во время засухи будет насыщать душу твою и утучнять кости твои, и ты будешь, как напоенный водою сад и как источник, которого воды никогда не иссякают (Ис 58. 7-11).

Ветхозаветный пророк ставит душевный покой человека в прямую зависимость от его способности делить с голодным свой хлеб, а при необходимости и отдавать ему душу. Именно это в при­тче о богаче обозначено выражением «в Бога богатеть». Богатство земное так же временно и скоропреходяще, как земная жизнь. Че­ловек, поставивший стяжание главной целью свой жизни, являет­ся безумцем. Смерть лишит его этого богатства, и в вечную жизнь с ним перейдут только те сокровища, которые он, будучи на земле, сумел скопить на небесах. Этими сокровищами являются добро­детели, которые перечислены у пророка Исаии и наличие или от­сутствие которых оказывается главным критерием при вынесении приговора человеку на Страшном суде (Мф 25. 31-46).

Богач из притчи живет и действует так, будто нет ни Бога, ни окружающих его людей. Но он игнорирует еще одну реальность — смерти. Он закрывает на нее глаза и планирует свою жизнь на мно­гие годы вперед. Смерть приходит внезапно, и к встрече с незваной гостьей он не готов.

«Память смертная»

Христианская аскетическая традиция выработала философию, основанную на представлении о «памяти смертной» как одной из фундаментальных ценностей духовной жизни. Иоанн Лествичник пишет: «Как хлеб нужнее всякой другой пищи, так и помышление о смерти нужнее всяких других деланий»¹. По словам Симеона Ново­го Богослова, «с кем живет память смертная, тот болезненно жела­ет узнать, что будет с ним после исхода и удаления из этой жизни»^{[238] [239]}. Это представление радикально расходится с общепринятым в сов­ременном мире отношением к смерти, о которой стараются не го­ворить, которую стараются не замечать, предпочитая делать вид, будто ее не существует.

Христианский призыв помнить о смерти вызван вовсе не же­ланием отравить человеку радость земной жизни. Если бы хри­стианство запрещало радоваться, призывы к радости не были бы столь частыми на страницах Нового Завета (Мф 5. 12; 28. 9; Лк 6. 23; 10. 20; 1 Пет 1. 6; 4. 13; Рим 12. 15; 2 Кор 13. 11; Фил 2. 18; 3. 1; 4. 4; 1 Фес 5. 16). Однако радость, к которой призывает христианство и которую дает Иисус, проистекает отнюдь не из обилия земных благ. И эту радость не омрачает память о смерти. Наоборот, она озаряет жизнь человека тем особым светом, в котором ценностные ориентиры меняются.

Система ценностей, предлагаемая Спасителем в Евангелии, прямо противоположна той, по которой строил свою жизнь богач. Иисус не обещает ученикам ни покой, ни достаток, ни веселье. На­оборот, Он предсказывает им страдания, скорби и лишения. Но и в этих скорбях их ожидает радость: не земное веселье, которое бы­стро угаснет, а та радость, которую «никто не отнимет» у них (Ин 16. 22), даже смерть. Источником этой радости является Сам Иисус Христос — Сын Человеческий и Сын Божий.

11. 4. Бодрствующие рабы

рия которой начиналась с маленькой группы людей, ставших уче­никами Иисуса при Его жизни. Этой группе вверен самый большой дар, который могут получить люди: Царство Божие. Здесь о Царст­ве говорится не как о посмертном воздаянии, а как о реальности и опыте, доступных для них в земной жизни.

Что необходимо человеку для достижения Царства Божия? На это Иисус дает ответ в следующих словах: «Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе мешки^[240] не ветша­ющие, сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не прибли­жается и где моль не съедает, ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет» (Лк 12. 33-34). Эти слова частично пересекаются с На­горной проповедью (Мф 6. 19-21), а частично — с некоторыми дру­гими поучениями Иисуса, в частности, со словами, обращенными к богатому юноше (Мф 19. 21; Мк 10. 21; Лк 18. 22).

Текст и содержание притчи

Далее Спаситель переходит к теме Своего Второго пришест­вия. Подробнее Он будет говорить об этом в Иерусалиме, перед арестом (Мф 24. 4-51), но уже на пути к Иерусалиму Он начинает призывать учеников к духовному бодрствованию:

Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи. И вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения госпо­дина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему. Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдет бодрствующими; истинно говорю вам, он препояшет­ся и посадит их, и, подходя, станет служить им. И если придет во вторую стражу, и в третью стражу придет, и найдет их так, то блаженны рабы те (Лк 12. 35-38).

Препоясание — мужская нижняя одежда, использовавшаяся, в частности, в путешествиях, при выполнении некоторых работ; препоясывались, когда шли на прием к вышестоящему начальст­ ву. В повседневной жизни п репоясание считалось необязательным. Этой одежды не было на Петре, когда он с другими учениками ло­вил рыбу: прежде чем броситься в море навстречу Иисусу, он опо­ясался (Ин 21. 7).

Препоясанные чресла — характерная для Ветхого Завета мета­фора, означающая готовность выступить в путь. Она восходит к за­поведи о вкушении пасхального агнца, которую народ израильский услышал от Бога перед бегством из Египта: «Пусть будут чресла ваши препоясаны, обувь ваша на ногах ваших и посохи ваши в ру­ках ваших, и ешьте его с поспешностью» (Исх 12. 11). Препоясание чресл необходимо для быстрой ходьбы или бега (3 Цар 18. 46; 4 Цар 4. 29). В то же время для того, чтобы разговаривать с Богом, человек также должен «препоясать чресла, как муж» (Иов 38. 3; 40. 2).

Зажженные светильники — еще одна метафора, указывающая на бодрствование среди ночи. Обычно на ночь все светильники в доме гасили: если светильники оставались горящими, это означало, что обитатели дома кого-то ждут. На этом образе будет построена притча о десяти девах, посвященная той же теме и завершающаяся словами: «Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий» (Мф 25. 1-13).

В притче о благоразумных рабах хозяин удалился на брак: это тоже сближает ее с притчей о десяти девах. Брачный пир, как правило, заканчивался поздно ночью или под утро: вторая стра­жа ночи — время с девяти часов вечера по современному счету до полуночи, а третья — с полуночи до трех часов утра. В это время суток обычно никто не носит на себе препоясание и не держит све­тильники горящими. Рабы, ожидающие возвращения господина, составляют исключение. Бодрствующие рабы дважды — в начале и в конце притчи — названы «блаженными». Это выражение встре­чается в Евангелиях неоднократно, в частности, в начале Нагорной проповеди (Мф 5. 3-11), а также в Проповеди на равнине у Луки (Лк 6. 20-22). Обычно оно указывает на внутреннее, духовное счас­тье, которое является следствием того, что люди исполняют волю Божию и получают благословение Божие.

Самое необычное в притче — поведение господина, заставше­го своих рабов бодрствующими. Вопреки всем обычаям и нормам, он, вернувшийся с брака и уставший, препояшется, посадит их за стол и будет прислуживать им. В другой притче Иисус скажет: «Кто из вас, имея раба пашущего или пасущего, по возвращении его с поля, скажет ему: пойди скорее, садись за стол? Напротив, не скажет ли ему: приготовь мне поужинать и, подпоясавшись, служи мне, пока буду есть и пить, и потом ешь и пей сам?» (Лк 17. 7-8). В этих словах описан порядок, привычный для общества, в котором жили слушатели Иисуса. Но в притче ситуация выходит за рамки обыденного: господин и слуги как бы меняются ролями, подобно тому, как на Тайной вечере Иисус, сняв одежду, препояшется и бу­дет умывать ноги ученикам (Ин 13. 4-5).

Это свидетельствует о том, что в притче присутствует ярко вы­раженное христологическое измерение. Под господином имеется в виду Сын Человеческий, Который «не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупле­ния многих» (Лк 20. 28). Он говорит ученикам: «Ибо кто больше: возлежащий, или служащий? не возлежащий ли? А Я посреди вас, как служащий» (Лк 22. 27). От учеников Он ожидает постоянной готовности, духовного напряжения, бодрствования; в обмен Он обещает им Царство Небесное.

В притче присутствует также эсхатологическое измерение. Ужин, на котором господин, препоясавшись, будет служить своим рабам, относится к реальности Царства Божия как посмертного бытия. Именно там праведники «возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом» (Мф 8. 11; Лк 13. 28-29). В Апокалипсисе этот пир пра­ведников в Царстве Небесном назван «брачной вечерей Агнца» (Откр. 19. 9).

Призыв к бодрствованию

Тема духовного бодрствования продолжается в дальнейших словах поучения, которое включает в себя еще две притчи:

Вы знаете, что если бы ведал хозяин дома, в который час при­дет вор, то бодрствовал бы и не допустил бы подкопать дом свой. Будьте же и вы готовы, ибо, в который час не думаете, приидет Сын Человеческий.

Тогда сказал Ему Петр: Господи! к нам ли притчу сию гово­ришь, или и ко всем? Господь же сказал: кто верный и бла­горазумный домоправитель, которого господин поставил над слугами своими раздавать им в свое время меру хлеба? Бла­жен раб тот, которого господин его, придя, найдет поступаю­щим так. Истинно говорю вам, что над всем имением своим поставит его. Если же раб тот скажет в сердце своем: не скоро придет господин мой, и начнет бить слуг и служанок, есть и пить и напиваться, то придет господин раба того в день, в ко­торый он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечет его, и подвергнет его одной участи с неверными.

Раб же тот, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много; а который не знал, и сделал достойное наказания, бит будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут (Лк 12. 39-48)

Подобные притчи мы находим в Евангелии от Матфея (Мф

24. 43-51). Там Иисус произносит их не на пути в Иерусалим, как у Луки, а уже в Иерусалиме. Как и у Луки, у Матфея содержание притчи выражено в призыве: «Потому и вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, приидет Сын Человеческий» (Мф 24. 44). Однако если у Матфея притча о благоразумном рабе следует сразу за этим призывом, то у Луки между призывом и притчей встав­лен вопрос Петра: «Господи! к нам ли притчу сию говоришь или ко всем?». Как нередко случается, Спаситель не отвечает на вопрос, а вместо этого продолжает поучение, как будто вопрос вообще не был задан. Из содержания притч ученики должны сами понимать, к кому они обращены.

Две версии одной притчи

В изложении Матфея притча о благоразумном рабе мало чем отличается от версии Луки. Если у Луки говорится о верном до­моправителе, то у Матфея — о «верном рабе»; он раздает слугам не меру хлеба, а «пищу»; бьет не слуг и служанок, а «товарищей своих»; хозяин подвергает его одной участи не с неверными, а с «лицемерами». В остальном мы наблюдаем почти полное вербаль­ное сходство двух версий притчи. Однако концовка притчи у Луки существенно отличается.