Так будет при кончине века: изыдут ангелы, и отделят злых из среды праведных, и ввергнут их в печь огненную: там будет плач и скрежет зубов.

И спросил их Иисус: поняли ли вы все это? Они говорят Ему: так, Господи! Он же сказал им: поэтому всякий книжник, на­ученный Царству Небесному, подобен хозяину, который вы­носит из сокровищницы своей новое и старое (Мф 13. 47-52).

Весь этот текст является оригинальным материалом Евангелия от Матфея и отсутствует у других Евангелистов. Он распадается на три сегмента: притча, ее истолкование, диалог с учениками. Сама притча, в свою очередь, состоит из трех частей: сначала описывает­ся процесс ловли рыбы, потом извлечения невода на берег и, нако­нец, сортировки.

Не случайно Иисус избрал именно этот образный ряд для при­тчи, которой завершает поучение, начатое в рыбацкой лодке при народе, но завершенное в доме при учениках. Процесс ловли рыбы был знаком им во всех деталях. Как минимум четверо из них — те, которых он призвал раньше других, — были профессиональными рыбаками: Петр, Андрей, Иаков и Иоанн (Мф 4. 18-22; Мк 1. 16-20).

Трое из четырех — Петр, Иаков и Иоанн — выделяются в еван­гельском повествовании в качестве группы наиболее близких к Иисусу учеников. Их призвание сопровождалось одним из первых совершённых Иисусом чудес: после того, как они ловили рыбу в те­чение всей ночи и ничего не поймали, Иисус приказал им закинуть сеть; «сделав это, они поймали великое множество рыбы, и даже сеть у них прорывалась». Именно тогда Петр впервые осознал, с Кем име­ет дело, а Иакова и Иоанна объял ужас от происходившего. Иисус же сказал Петру: «Не бойся, отныне будешь ловить человеков». В итоге все трое «оставили все и последовали за Ним» (Лк 5. 1-11).

Три притчи, рассказанные Иисусом в доме, как нельзя бо­лее подходят к ситуации, в которой находились ученики. Совсем недавно они оставили всё, чтобы последовать за Ним: в героях притч о сокровище и о жемчужине они вполне могли узнать себя. Образы невода и рыб из третьей притчи, с одной стороны, пре­красно укладывались в представление рыбаков о жизни; с другой, подчеркивали суть их нового призвания — они станут «ловцами человеков».

Иисус хотел донести Свою весть до учеников в максимально узнаваемых образах. Об этом свидетельствует, в частности, сло­во «сев» (кабюауте^), никак не связанное с процессом отделения ангелами злых от добрых: нигде не сказано, что они будут делать это сидя. Однако рыбаки сортировали рыбу сидя, и благодаря этой детали образ в устах Иисуса и в ушах Его учеников становился зримым. Иисус предпочитал оперировать не абстрактными поня­тиями, подобными тем, что были в ходу у греческих философов, а конкретными, зримыми образами.

Связь между чудом, сопровождавшим призвание первых уче­ников, и рассматриваемой притчей иллюстрирует общее наблю­дение, которое делают исследователи относительно взаимосвя­зи между чудесами Иисуса и Его притчами (к этому наблюдению мы обращались в первой главе): притчи играют в Евангелиях ту же функциональную роль, что и чудеса. Это никоим образом не снижает ценность чудес как реальных историй, происходивших в реальной жизни. Это лишь свидетельствует о тесной взаимосвязи между тем, что Иисус говорил, и тем, что Он делал. Посредством чудес и притч Он выражал одну и ту же истину, которую заявил в самом начале Своей проповеди — истину о том, что «приблизилось Царство Небесное» (Мф 4. 17).

Страшный суд

Основное содержание притчи о неводе касается Страшно­го суда. В этом она близка притче о плевелах на поле. Поучение в доме начинается с вопроса учеников о значении притчи о плеве­лах. Иисус терпеливо разъясняет им все образы, использованные в притче, главной мыслью которой является отделение праведни­ков от прочих на последнем суде. Свое толкование Он завершает словами: «Пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов» (Мф 13. 41-42). В притче о неводе мы слышим похожие слова: «Изыдут Ангелы, и отделят злых из среды праведных, и ввергнут их в печь огненную: там будет плач и скрежет зубов». Эти два толкования образуют те­матическую арку, скрепляющую начало и конец поучения в доме.

Две притчи различаются образным рядом. В первом случае, об­ращаясь к народу, Иисус использует образы, знакомые людям, за­нимающимся сельским хозяйством. Во втором случае, обращаясь к ученикам, Он использует образы, знакомые им по ловле рыбы. Но смысл обеих притч один и тот же. Обе говорят о той последней реальности, которой завершится человеческая жизнь: о Страшном суде.

Связь прослеживается также между просьбой учеников, с ко­торой началось поучение в доме («изъясни нам притчу о плевелах на поле»), и вопросом Иисуса, которым это поучение завершается («поняли ли вы всё это?»). Как опытный учитель, Иисус сначала разъясняет то, что сказал народу и что ученики не поняли, потом приводит им в пример то, что относится к их собственному опы­ту, и, наконец, спрашивает, поняли ли они то, что Он им сказал. Подобно тому, как в учебных пособиях изложение той или иной темы нередко завершается серией контрольных вопросов, на ко­торые ученики должны ответить, Иисус задает Свой контрольный вопрос. Этот вопрос — еще не экзамен, предполагающий тоталь­ную проверку усвоенного: экзаменом станет вся их последующая жизнь. Пока они еще в самом начале пути, и Учитель должен лишь удостовериться в том, что они понимают Его.

Их утвердительный ответ вряд ли относится ко всем притчам. Вероятно, он относится к тем притчам, которые Иисус истолковал: о сеятеле, о плевелах и о неводе. По всей видимости, Иисус потом еще не раз повторял эти притчи в разных ситуациях: об этом сви­детельствует тот факт, что часть из них у Луки появляется в дру­гих местах. Однако тот первый раз, когда Иисус начал говорить притчами к народу из лодки, а потом продолжил в доме наедине с учениками, несомненно, глубоко врезался им в память. Иначе эти притчи не дошли бы до нас в том виде, в каком они изложены у Матфея и Марка: в форме связного поучения, а не разрозненных рассказов, произнесенных по разным поводам.

Книжник, наученный Царству Небесному

Поучение в притчах завершается изречением, стоящим особ­няком и как будто бы не связанным с тем, что ему предшествовало. Это изречение — о книжнике, который подобен хозяину, выно­сящему из сокровищницы своей новое и старое, — само по себе является маленькой притчей, поскольку построено на принципе уподобления.

Притча в завершении длинного поучения — характерный для Иисуса прием. В Нагорной проповеди притча о доме на камне и доме на песке (Мф 7. 24-27) становится эпилогом всей проповеди. При этом эпилог не столько суммирует ее общий смысл, сколько разъясняет, как сказанное может быть применено к жизни. Глав­ная мысль притчи о доме на камне и доме на песке заключается в том, что недостаточно слушать слова Иисуса: самое важное — их исполнять. Подобные приемы нередко используются в риторике: завершая выступление, оратор не столько подводит итог, сколько обращает внимание на практическое применение сказанного.

По своей структуре завершение обеих речей очень похоже: «Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, упо­доблю мужу благоразумному, который...» (Мф 7. 24); «Поэтому всякий книжник, наученный Царству Небесному, подобен хозяину, который.» (Мф 13. 52). И в том, и в другом случае использует­ся прилагательное орою^ («подобный»), лежащее в основе любой притчи, построенной на принципе уподобления. Однако, в отли­чие от Нагорной проповеди, поучение в притчах само по себе есть серия притч-уподоблений.

Слова о книжнике играют в ней роль эпилога. Но они перево­дят внимание слушателя, с того, о чем говорилось ранее, на тему, кажущуюся новой и неожиданной. Причем здесь книжник? Иисус обращал Свою речь сначала к простому народу, потом к ученикам, а завершает Своим указанием на некоего «книжника, наученного Царству Небесному». Что это за книжник? Как кажется, среди уче­ников Иисуса не было такового.

Слово «книжник» (урарратеб^) почти всегда в Евангелиях име­ет отрицательный смысл (подобный значению слова «грамотей» в русском языке). Книжник в Евангелиях — это тот, кто усвоил опре­деленную сумму предписаний закона Моисеева, но не живет в со­ответствии с законом, кто начитан в литературе, знает наизусть множество текстов, но не умеет правильно истолковать их. Чаще всего термин «книжники» употребляется в паре с термином «фа­рисеи» и имеет ярко выраженную негативную окраску. В 23-й главе Евангелия от Матфея выражение «горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры» (Мф 23. 13-15, 23, 25, 27) играет роль рефрена.

Иудейские книжники, упоминаемые в Евангелиях, в большин­стве своем были оппонентами Иисуса. Наряду с первосвященни­ками, фарисеями и старейшинами они участвовали в том загово­ре против Него, который привел к Его казни. И тем не менее, в двух случаях термин «книжник» несет в речи Иисуса позитивный смысл. Первый такой случай — рассматриваемая притча. Второй случай — слова, обращенные к иудеям от имени Бога: «Вот, Я по­сылаю к вам пророков, и мудрых, и книжников; и вы иных убьете и распнете, а иных будете бить в синагогах ваших и гнать из города в город» (Мф 23. 34). Здесь книжники неожиданно оказываются не среди фарисеев и лицемеров, которых Иисус постоянно обличает, а в благородном сообществе пророков и мудрецов, посылаемых от Бога к народу израильскому^[CCVII].

Речь, частью которой являются эти слова, начинается с обра­щения Иисуса к народу и ученикам: «На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак все, что они велят вам соблюдать, со­блюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают» (Мф 23. 2-3). В этой речи Иисус обличает книжников и фарисеев не столько за те или иные аспекты их учения, сколько за их поведение, в особенности же за то, что в законе Моисеевом они видят второстепенное, но не видят главного, щепетильно соблюда­ют внешние предписания, но отбрасывают внутреннюю суть, тре­буют от людей соблюдения множества мелких норм, но сами их не соблюдают.

Под «книжником, наученным Царству Небесному», следует понимать того, кто принял учение Иисуса и примкнул к общине Его учеников. Мы знаем, что помимо апостолов и других явных учеников у Иисуса были тайные ученики из числа иерусалимской знати: к их числу принадлежали Никодим, упоминаемый только в Евангелии от Иоанна (Ин 3. 1-2; 19. 39), и Иосиф Аримафейский, упоминаемый во всех четырех Евангелиях (Мф 27. 37; Мк 15. 43; Лк

23. 50-51; Ин 19. 38). Последний вполне подпадает под определение «книжника, научившегося Царству Небесному».

Говорил ли Иисус о нем или о ком-либо подобном или вообще не имел в виду конкретное лицо, этого мы не знаем. Однако выра­жение «новое и старое», вероятно, указывает на ту тему, которая с особой полнотой раскрывается в Евангелии от Матфея: тему соот­ношения между Новым и Ветхим Заветами, между учением Иисуса и законом Моисеевым. Эта тема доминирует в Нагорной пропове­ди; она же проходит лейтмотивом через многие другие поучения и изречения Иисуса.

В одном из них говорится о новом вине, которое не следует вливать в старые мехи (Мф 9. 17; Мк 2. 22; Лк 5. 37). Под новым ви­ном, согласно единодушному мнению толкователей — как древних, так и новых, — понимается учение Иисуса, под ветхими мехами — те старые формы, которые восходят к закону Моисееву, но оказы­ваются для этого учения слишком тесными.

Изречение о книжнике, подобном хозяину, выносящему из со­кровищницы своей новое и старое, по-видимому, стоит в одном ряду с этим и другими подобными высказываниями. По мнению Иоанна Златоуста, в словах о книжнике, наученном Царству Небес­ному, подчеркивается ценность Ветхого Завета:

Видишь ли, что Христос не исключает Ветхий Завет, но хвалит и превозносит, называя его «сокровищем»? Итак, несведущие в божественных писаниях не могут быть названы людьми домо­витыми: они и сами у себя ничего не имеют, и у других не про­сят взаймы, но, томясь голодом, нерадят о себе. Впрочем, не они только, но и еретики лишены этого блаженства, потому что из сокровища своего не выносят ни старого, ни нового. У них даже нет старого, а потому нет и нового. Точно так же не имеющие нового не имеют и старого, но лишены и того и другого, потому что новое и старое соединено и связано между собою^[CCVIII].

***

Поучение в притчах, начатое Иисусом в лодке, а продолжен­ное в доме, несомненно, должно было удивить слушателей своей новизной. Необычной была форма, в которой это поучение было изложено. Не менее необычным было содержание, спрятанное за сравнениями и уподоблениями, за образами из повседневной жиз­ни и за таинственным, постоянно повторявшимся словосочетани­ем «Царство Небесное».

Иисус сознавал новизну Своего учения, но при этом не уставал подчеркивать его преемственность от учения пророков. Ветхий За­вет с его строгостью, мудростью и глубиной был дорог для Иисуса. Свои поучения Он воспринимал как вклад в ту сокровищницу, в которую до Него складывали свое духовное богатство пророки, мудрецы и книжники народа израильского.

Эту преемственность отмечал апостол Павел, который утвер­ждал, с одной стороны, что миссия Иисуса является прямым про­должением миссии ветхозаветных пророков (Евр. 1. 1-2), а с дру­гой — что в Самом Иисусе «сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол 2. 3). Павел прослеживал прямую линию преем­ства от пророков не только к Иисусу, но и к Его апостолам, под­черкивая, что созданная Им Церковь утверждена «на основании Апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем» (Еф 2. 20).

Резюме

Под образом сеятеля Спаситель говорит о Себе. Тот факт, что проповедь Иисуса Христа сфокусирована на Его собственной личности, объясняется Его уникальной ролью как Посланника и Сына Божия, пришедшего возвестить людям волю Божию особым образом — от Своего лица и от имени Бога Отца. Именно поэто­му Он заострял внимание слушателей не на каких-то отдельных аспектах Своего учения и не на учении в целом, а в еще большей степени — на Самом Себе как источнике этого учения.

Своих слушателей, изображению которых посвящена притча, Иисус делит на четыре категории. Реакция людей, отнесенных к первой, второй и третьей категориям, отличаются одна от дру­гой только процессом, но не результатом: ни одна из трех катего­рий не включает людей, приносящих ожидаемые плоды. Лишь чет­вертая категория включает тех, кто приносит плод: она и про­тивопоставляется трем другим.

Притча о плевелах в Евангелии от Матфея следует непосред­ственно за притчей о сеятеле и имеет с ней много общего. В част­ности, в двух притчах используется похожий образный ряд. Однако если в притче о сеятеле только один главный персонаж, то в при­тче о плевелах на одном и том же поле сеют двое, и отношения между двумя персонажами выстраиваются по принципу контра­ста. Кульминацией притчи о плевелах становится жатва, кото­рая в притче о сеятеле только подразумевалась. Притча о плеве­лах тем самым обретает эсхатологическое измерение.

Основное содержание притчи о плевелах — борьба между Богом и диаволом, между добром и злом, разворачивающаяся на земле, в веке сем, но завершающаяся в ином веке. Эта борьба происходит на протяжении всей евангельской истории.

Притча о плевелах открывает серию из шести притч, начи­нающихся в Евангелии от Матфея словами: «Царство Небесное подобно...» или «Еще подобно Царство Небесное...» (Мф 13. 24, 31, 33, 44, 45, 47). Первая и последняя притчи из этой серии — о плеве­лах и о неводе — посвящены теме Страшного суда. Четыре других притчи — о горчичном зерне, о закваске, о сокровище, найденном на

поле, и о купце, нашедшем жемчужину, — не касаются темы возда­яния, но раскрывают понятие «Царство Небесное» применитель­но к земной жизни человека. Это соответствует тому двойному значению, которое термин «Царство Небесное», или «Царство Бо­жие», имел в речи Спасителя: оно указывало одновременно на по­смертное воздаяние и на ту духовную реальность, которая, подоб­но горчичному дереву, прорастает в земной жизни.

Вопросы к главе 9

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

Что такое «поучение в притчах»? Какая тема объединяет эти притчи?

При каких обстоятельствах была произнесена притча о сеяте­ле? Какое толкование было предложено для нее Спасителем? Кого символизирует главный персонаж этой притчи?

По каким причинам, согласно притче о сеятеле, человек может не услышать слово Божие?

Какие интерпретации притчи о сеятеле предлагались в свято­отеческой традиции?

Сравните притчу о пшенице и плевелах с притчей о сеятеле, пе­речислите признаки сходства и различия.

Что означает образ жатвы в притче о пшеницах и плевелах? Где еще в Священном Писании используется этот образ?

В каких еще поучениях Спасителя присутствует идея отделе­ния праведников от грешников?

Приведите примеры истолкования притчи о пшенице и плеве­лах в святоотеческой традиции. Какой урок из нее может из­влечь современный человек?

Что означает притча о зерне в земле применительно к служе­нию Спасителя?

Что объединяет притчи о горчичном зерне, о закваске, о сокро­вище, найденном на поле, и о купце, нашедшем жемчужину?

Глава 10.

ДРУГИЕ ГАЛИЛЕЙСКИЕ ПРИТЧИ

10. 1. Дети на улице

Небольшая притча о детях на улице в Евангелиях от Матфея и Луки отнесена к тому периоду служения Спасителя, когда Иоанн Креститель уже был заточен в темницу, но еще не был обезглавлен. Поводом к ее произнесению становится посещение Иисуса двумя учениками Крестителя, которых он посылает спросить: «Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого?». Не отвечая на вопрос прямо, Иисус просит учеников Иоанна рассказать ему то, что они сами видят и слышат: «слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскре­сают и нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне» (Мф 11. 2-6; Лк 7. 19-23).

После ухода учеников Иоанна Иисус обращает к народу поу­чение, в котором говорит о значении Крестителя: он — больший из рожденных женами; он — больше, чем пророк (Мф 11. 7-13; Лк

7. 24-28); «если хотите принять, он есть Илия, которому должно прийти» (Мф 11. 14). У Матфея переходом к притче служат слова: «Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мф 11. 15). У Луки между поучением и притчей имеется добавление: «И весь народ, слушав­ший Его, и мытари воздали славу Богу, крестившись крещением Иоанновым; а фарисеи и законники отвергли волю Божию о себе, не крестившись от него» (Лк 7. 29-30)^[209].

Будучи частью поучения, посвященного Иоанну Крестителю, притча завершается комментарием, в котором Иисус Христос про­тягивает нить от Крестителя к Самому Себе:

Но кому уподоблю род сей? Он подобен детям, которые сидят на улице и, обращаясь к своим товарищам, говорят: мы игра­ли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали. Ибо пришел Иоанн, ни ест, ни пьет; и говорят: в нем бес. Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. И оправдана премудрость чадами ее (Мф 11. 16-19).

Текстуальные расхождения между версиями Матфея и Луки незначительны. У Луки (Лк 7. 31-35) несколько иначе сформулиро­ван зачин притчи: «С кем сравню (букв. «кому уподоблю») людей рода сего? и кому они подобны? Они подобны детям...». Завер­шающая фраза в Синодальном переводе обеих версий идентична, однако в критическом издании она звучит несколько по-иному в версии Матфея: «И оправдана премудрость делами ее». Древним толкователям фраза известна именно в том варианте, в котором она присутствует у Луки^[210]. Предположительно, «чадами ее» явля­ется изначальным чтением, измененным в рукописях Евангелия от Матфея под влиянием слов о «делах Христовых» (Мф 11. 2).

Выражение ysvsa таитр, обычно переводимое как «род сей», можно перевести как «это поколение». В устах Иисуса Христа дан­ное выражение имеет устойчивый отрицательный смысл: Он на­зывает поколение Своих современников родом лукавым, прелюбо­дейным и грешным (Мф 12. 39; Мк 8. 38; Лк 11. 29).

Несмотря на краткость притчи, она представляет немало за­труднений для толкователей. Кто-то из исследователей считает, что речь идет о двух группах детей, одна из которых хочет играть в свадьбу, а вторая в похороны, и они не могут договориться между собой. Согласно другому м нению, одна и та же группа детей пред­лагает своим товарищам то одну, то другую игру, но те отказыва­ются присоединиться к ним. В данном вопросе мы скорее согласи­лись бы с теми, кто считает, что из двух групп детей, упомянутых в притче, одна — активная — играет в обе игры, а другая — пассив­ная — отказывается от участия в обеих играх. Однако мы должны указать на то, о чем часто забывают современные комментаторы: во-первых, в тексте притчи ничего не говорится об игре в похо­роны или свадьбу, а во-вторых, действие, о котором говорят дети, описывается в прошедшем времени (мы играли, пели, вы не пляса­ли, не рыдали). Игра в похороны или свадьбу — не более чем плод догадок, тогда как в действительности речь в притче идет о реак­ции одних детей на музыкальные звуки, издаваемые другими, а не на их действия или игры.

Глагол (тоХещ переведенный как «играть на свирели», происхо­дит от слова опХо^ (авлос), указывающего на деревянный духовой музыкальный инструмент, употреблявшийся в Древней Греции. Аналогичные инструменты существовали и в Древнем Израиле: использовались они как при танцах, так и при оплакивании умер­ших (в Мф 9. 23 упоминаются «свирельщики и народ в смятении»). Глагол Оргреш означает «петь погребальную песнь», «стенать», «громко причитать», оплакивать; отсюда слово Орфуос; — «плач», «причитание».

Оба музыкальных термина символизируют звук человеческого голоса. Два разных настроения, выражаемые музыкальными зву­ками, соответствуют двум разным видам проповеди: Иоанна Кре­стителя и Иисуса. И тот, и другой призывали к покаянию, причем в одинаковой словесной форме (Мф 3. 2; 4. 17). Но призыв этот был окрашен в устах каждого из них в свою особую тональность. Образ жизни каждого из проповедников сообщал дополнительные обер­тоны общему тону его проповеди, на что и указал Иисус в Своем комментарии к притче.

В вопросе о том, кого символизируют обе группы, единомы­слия между исследователями также не наблюдается. Некоторые считают, что активная группа детей укоряет Иоанна Крестителя и Иисуса Христа: первого за то, что не участвовал в свадебных цере­мониях, потому что всегда постился, второго — за неучастие в тра­уре, потому что всегда праздновал. Другие — и таковых большин­ство — считают, что активная группа детей символизирует Иоанна и Иисуса Христа, а пассивная — иудеев.

Буквальный смысл ответа на вопрос «кому уподоблю род сей?» заставляет предположить, что «род сей» уподобляется той группе детей, которая играла на свирели и пела печальные песни. Однако есть немало оснований считать, что в действительности «род сей» уподобляется другой группе детей — тем, которые не реагировали на музыкальные звуки.

Возможно, что здесь мы имеем дело с особенностью речи Спа­сителя, на которую указывали выше, рассматривая притчи о сокро­вище на поле и драгоценной жемчужине: уподобление совсем не всегда относится к тому конкретному элементу изображаемой кар­тины, на который оно указывает. В серии притч, рассмотренных в предыдущей главе, Царство Небесное последовательно уподобля­лось: «человеку, посеявшему доброе семя на поле своем», «зерну горчичному», «закваске», «сокровищу, скрытому на поле», «купцу, ищущему хороших жемчужин» (Мф 13. 24, 31, 33, 44, 45). В двух случаях из пяти, однако, уподобление относится не к тому, на что указывает речь: не к человеку, посеявшему доброе семя, а к посе­янному семени; не к купцу, ищущему жемчужин, а к найденной им жемчужине.

Учитывая сказанное, мы можем утверждать вслед за древни­ми толкователями, что Иоанна Крестителя и Иисуса Христа сим­волизируют в притче активные, а не пассивные дети. При этом игравшие на свирели символизируют Иисуса, а те, кто пел печаль­ные песни, Иоанна Крестителя. Так понимает эту притчу Иоанн Златоуст:

Смысл этих слов следующий: Я и Иоанн пришли противополож­ными путями... Иоанн от самого младенчества приучен был к столь суровой жизни, чтобы и чрез это сделать проповедь его достойной веры. Но почему же, скажешь ты, сам Иисус не избрал этого пути? Напротив, и Он шел этим путем, когда постился со­рок дней... Впрочем, Он и другим путем шел к той же цели... Предоставив Иоанну блистать постом, сам избрал путь проти­воположный: участвовал в трапезах мытарей, вместе с ними ел и пил. Не следует обвинять тех, которым не верили. Но вся вина падает на тех, которые хотели не верить им. Потому-то Иисус и сказал: «Мы играли вам на свирели, и вы не плясали», то есть Я вел жизнь нестрогую, и вы не покорились Мне; «мы пели вам пе­чальные песни, и вы не рыдали», то есть Иоанн проводил жизнь строгую и суровую, и вы не внимали ему. Впрочем, Иисус не го­ворит, что Иоанн вел тот, а Я — другой образ жизни. Но так как оба они имели одну цель, хотя дела их были различны, то как о Своих, так и о его делах говорит как об общих¹.

Блаженный Иероним в своем толковании подчеркивает, что с детьми, сидевшими на площади, в притче сравнивается иудей­ский народ. Бог посылал к нему проповедников, но «поскольку иу­дейский народ не желал слушать, то они не только говорили ему, но и кричали во весь голос». Два вида проповеди — это увещание к добродетелям и призыв к покаянию. Этим «двойным путем ко спасению» пренебрегли иудеи, не приняв ни Иоанна, ни Сына Человеческого^{[211] [212]}.

Кирилл Александрийский, со своей стороны, указывал на то, что Иоанн Креститель, проповедующий крещение покаяния, «явил собой образец для тех, кто должен плакать», а Господь, проповеду­ющий Царство Небесное, «явил Собой отраду и светлость, кото­рыми Он описал верным неизреченную радость и беспечальную жизнь». Свирель, по словам Кирилла, символизирует сладость Царства Небесного, а плач — мучение геенны^[213].

Слова о том, что «оправдана премудрость чадами ее», по-раз­ному понимаются толкователями. Их можно понять в том смы­сле, что люди всегда найдут оправдание своим поступкам, своему нежеланию услышать голос проповедника: в этом случае термин «премудрость» употреблен в ироничном смысле. Златоуст видит в приведенных словах продолжение обличения, адресованного иуде­ям: «Хотя вы и остались не убежденными, но уже не можете обви­нять Меня»¹.

С другой стороны, термин «премудрость» может толковаться в положительном ключе. Блаженный Иероним под премудростью понимает «домостроительство и учение Божие», а под чадами — апостолов, «которым Отец открыл то, что скрыл от премудрых, от тех, кто сами себя почитают разумными»^{[214] [215]}. Иларий Пиктавий- ский считает, что слова «и оправдана премудрость» Христос ска­зал о Себе, «ибо Он Сам — Премудрость не из-за действия, а по природе»^[216].

Толкователи, отождествляющие Иисуса Христа с библейской Премудростью, основываются на раннехристианской традиции, восходящей к словам апостола Павла о том, что Иисус — «Божия сила и Божия премудрость» (1 Кор 1. 24). Такое отождествление подкрепляется не только персонификацией Премудрости в Вет­хом Завете, но и упоминанием о ее детях (Притч 8. 32) или сынах (Сир 4. 12).

10. 2. Два должника

Женщина-грешница

Притча о двух должниках в Евангелии от Луки является частью повествования о женщине-грешнице, которая пришла в дом фари­сея, где Спаситель возлежал за трапезой, чтобы помазать Его ноги драгоценным миром. У Луки этот эпизод относится к галилейскому периоду служения Иисуса Христа. Сходный по содержанию эпизод

имеется в Евангелиях от Матфея и Марка, но там он отнесен к по­следним дням земной жизни Иисуса и происходит в Вифании, близ Иерусалима, в доме некоего Симона прокаженного (Мф 26. 6—7; Мк 14. 3). Еще один похожий эпизод приведен в Евангелии от Иоанна: там действие происходит тоже в Вифании, но в доме Лазаря, и ноги Спасителя помазывает Мария, сестра Лазаря (Ин 12. 1-8).

В вопросе о том, описан ли во всех четырех Евангелиях один и тот же случай, или два разных, или три, ученые расходятся. Име­ется четыре основных версии: 1) все Евангелисты описывают один и тот же случай, но разногласят в деталях¹; 2) один случай описан у синоптиков, другой у Иоанна^{[217] [218]}; 3) один описан у Луки, другой у Матфея, Марка и Иоанна^[219]; 4) в четырех Евангелиях речь идет о трех разных случаях — первом у Луки, втором у Матфея и Марка, третьем у Иоанна^[220].

Мы считаем наиболее обоснованной третью точку зрения, однако ее подробное обоснование выходит за рамки нашей темы, поскольку здесь мы говорим о притчах Иисуса Христа, а притча имеется только в одном из четырех рассказов: в рассказе Луки о женщине-грешнице. Укажем лишь на наиболее очевидные отличия рассказа Луки от рассказов других Евангелистов: 1) у Луки дейст­вие происходит не в Вифании, а в Галилее и 2) не в последние дни земной жизни Иисуса Христа, а намного раньше; 3) женщина по­мазывает не голову Спасителя (как у Матфея и Марка), а Его ноги (как у Иоанна); 4) действие происходит в доме Симона фарисея, а не Симона прокаженного (как у Матфея и Марка); 5) женщина обозначена как «грешница» (о чем другие Евангелисты не говорят); 6) она обливает слезами ноги Спасителя и отирает их волосами (эта деталь отсутствует у других Евангелистов); 7) на ее поведение реагирует не Иуда (как у Иоанна) и не «ученики» (как у Матфея), а фарисей; 8) история содержит диалог между фарисеем и Христом (чего нет у других Евангелистов); 9) в истории отсутствует диалог между Христом и учениками; 10) отсутствует упоминание о том, что своим действием женщина приготовила Спасителя к погребе­нию; 11) в конце рассказа Иисус Христос обращается напрямую к женщине (чего Он не делает в повествованиях других Евангели­стов), причем происходит это дважды.

Рассказ Луки

Ввиду того, что рассказ Луки достаточно сильно отличается от повествований других Евангелистов и что только он содержит ин­тересующую нас притчу, в данной главе мы рассмотрим его изоли­рованно от других аналогичных повествований. При этом рассказ необходимо рассмотреть целиком, поскольку притча является его составной частью:

Некто из фарисеев просил Его вкусить с ним пищи; и Он, вой­дя в дом фарисея, возлег. И вот, женщина того города, кото­рая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волоса­ми головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром. Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница.

Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто ска­зать тебе. Он говорит: скажи, Учитель. Иисус сказал: у одно­го заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем запла­тить, он простил обоим. Скажи же, который из них более воз­любит его? Симон отвечал: думаю, тот, которому более про­стил. Он сказал ему: правильно ты рассудил.

И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я при­шел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне ма­слом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она воз­любила много, а кому мало прощается, тот мало любит.